***
Гэбриэл ничего не слышал: ни пошлые шлепки, издаваемые ударами сильных бёдер об худые, ни противный скрип старой разваливающейся кровати, ни собственные громкие стоны, срывающие голос, – все звуки впитывали стены этого дешёвого отеля, куда он завёл очередного ублюдка. Которому, к слову, позволил себя трахнуть. Жёстко, резко, без подготовки, разрывая на части. Но даже этой боли ему было недостаточно, чтобы заглушить ту, что была в груди. Тогда он решил сменить позу, перевернулся на спину, положив чужие руки себе на горло. Ублюдок понял всё и без слов, облизываясь и сжимая пальцы. Сонные артерии под давлением начали сильней биться, отдаваясь пульсацией в ушах и ударяя по барабанным перепонкам. Пальцы больнее впивались в шею, пульсация становилась сильнее. Они лопнут, думал Гэбриэл про сонные артерии, которые не переставали подавать признаки своего существования. А ублюдок, похоже, получал кайф от ощущения бьющихся жилок под рукой. Гэйб усмехнулся и кончил. В этот раз он смог не произнести это имя. Имя, что он выкрикивал бессчетное количество раз во время секса, когда трогал себя сам, и единственный раз, когда позволил себе заплакать. «Кеннет». Прозрачная капля оставила мокрый след на щеке.***
– Ну, Гэбби, поехали. Мне нужно мнение третьей стороны. – Нет, Мелоди, я занят, – Гэбриэл пытался сварганить себе завтрак, не бросая попытки скинуть сестру со своей уже успевшей настрадаться спины. – Попроси своих подруг. – Но у них – работа! – возмутилась Мелоди. – Значит, у них – работа, а у меня – нет? – не менее возмущённо ответил Гэйб. – Почему ты просто не попросишь Ке… – он слегка прикусил язык. Нельзя, не смей произносить его имя, слышишь? – Нет, своего жениха? – Гэбби, ты чего? – Мелоди перешла на более серьёзный тон. Гэбриэл напрягся, крепче сжав деревянную ручку кухонного ножа. Ему даже показалось, будто все кровяные сосуды в его теле разом сжались, а после, словно по счёту, начали разгонять по нему адреналин. Она догадалась? Женская интуиция и вправду настолько удивительна, как о ней говорят? Неужели… – Это плохая примета! – Прости, что?.. – Гэйб даже положил нож и повернулся к сестре, чем та немедля и воспользовалась, потянув брата за щёки. – Плохая примета, говорю. Жених не должен видеть невесту в свадебном платье до свадьбы! Понимаешь? – Мелоди улыбнулась, разжав пальцы и опустив руки вниз. Несколько секунд юноша пытался осмыслить всё услышанное и спустя мгновение громко засмеялся, хватаясь за живот. И всё же моя сестра – самое милое существо на свете, думал он. Даже милее детёнышей животных, вот честно, подтверждал свою мысль Гэйб. – Ну чего ты ржёшь? – девушка наигранно надулась, скрестив руки на груди. – Подумаешь, в одну единственную за всю жизнь примету поверила, что с того? – Нет-нет, ничего, – Гэбриэл постепенно успокаивался. – Я очень люблю тебя, Мел, – он обнял сестру, положив голову ей на плечо. Совсем как в детстве. – Но, прости, я, правда, не могу с тобой поехать. Меня и так уже две недели подряд подменяли. – Эх, так уж и быть, – вздохнув, улыбнулась Мелоди, обнимая брата в ответ. – Прощаю. Но только из-за этих телячьих нежностей. – Ахах, теперь я знаю, чем тебя можно подкупить, – Гэйб подмигнул сестре. – Гадёныш, – Мелоди чмокнула его в щеку, – я тоже очень люблю тебя. Обнимая сестру на прощание и закрывая за ней дверь, Гэбриэл даже не подозревал, что это был последний раз, когда они так беззаботно признавались друг другу в любви.***
Бежать, нестись со всех ног, смотря только вперёд, не обращая внимания на прохожих – чёрт, откуда же вас столько?! – лишь бы успеть, каждая секунда на счету, он не может потерять ни одной, они слишком дороги ему, его сердцу, которое, казалось бы, уже давно и навечно застыло, но!.. Он отчётливо слышит его громкие удары, перекрывающие собой весь посторонний шум. Он не слышит ничего: ни длительные гудки увязших в пробке машин, ни ругательства взбешённых водителей, что еле успели затормозить на переходе, ни вопль упавшей на асфальт женщины, ни звук покатившихся вниз по улице апельсинов и яблок – лишь удары сердца. Он добегает до высокого сияющего своей белизной здания, минует регистратуру, чуть не сбивая с ног старика на костылях и медсестру, пересекает коридор, сворачивает направо и слышит: – …мы сделали всё, что смогли. Юноша полностью потерял зрение. Осколок вошёл слишком глубоко, тут даже донор ничем не поможет. К тому же, мы обнаружили повреждения лимбической системы головного мозга. Есть подозрения, что сильно пострадал гиппокамп. – То есть… Вы хотите сказать, что он ничего не будет помнить или запоминать? – А девушка… Что с девушкой?! – Я очень сожалею, мисс Картер. – К-как так?.. – Вряд ли девушка протянет и больше двух дней. Что происходило дальше, Гэбриэл смутно помнил. Кажется, он сломал себе руку ударом об стенку, – другого объяснения перебинтованной и загипсованной руки он не видел – почти разнёс кабинет доктора, опрокинув тумбочку с аквариумом, перевернув заваленный бумагами и папками стол. Наверное, он бы и до самого доктора добраться успел, если бы не подбежавшая медсестра с дозой снотворного в шприце. Но сейчас, сидя в коридоре и обнимая плачущую мать, Гэйб пытался понять, что… Нет, он всё понял ещё тогда, когда услышал пытающийся быть стальным, как и всегда, но явно дрожащий голос отца по телефону: «Мелоди и Кеннет попали в аварию. Их сейчас оперируют в Центральной больнице». Он всё понял ещё тогда, когда бежал в это пропахшее насквозь медикаментами и смертью здание. Он подтвердил всё, что понял, когда услышал слова врача. Принять. Вот, что он пытался сделать сейчас. Слишком тяжело, слишком больно. Слишком. Он хотел кричать, но, кажется, и голос был сорван тогда, в кабинете врача. И он лишь сильнее обнимал свою мать, гладя её по вьющимся волосам.***
Когда Мелоди проснулась, Гэбриэлу показалось, что сердце его ухнуло к самым пяткам. Первой к ней пустили, конечно же, мать. Она пробыла там всего полчаса, спустя которые вышла вся в слезах. Но по её глазам Гэйб понял, что это были слёзы облегчения. И что Мелоди снова заснёт. Навсегда. Он сжал здоровую руку в кулак и хотел уже и её сломать к чёрту, но мать, улыбнувшись, покачала головой: – Она сильно расстроится. И он спрятал руку за спину. Спустя некоторое время вышел отец и Гэбриэл, давя в себе все чувства, что испытал за эти страшные сутки, наконец, зашёл. – Хэй, как жизнь, гадёныш? – услышал он слабый, тихий, но радостный возглас сестры. – Мамочки! Где это тебя угораздило? – Да так, царапинка. Слегка вспылил у доктора, – юноша пожал плечами, присаживаясь на стул рядом с койкой. – Как ты, старушка моя? – Идиотина мелкая, – недовольно нахмурилась Мелоди, после чего по-детски насупилась. Как цыплёнок. – Жива, не видишь, что ли? – Прости-прости, – засмеялся Гэйб. Смех получился каким-то сдавленным. – Эх, а я так и не успела посадить дерево, построить дом и родить сына, – сестра досадно вздохнула. – Эй, женщина, это за свою жизнь должен каждый мужик сделать! – усмехнулся Гэбриэл. – Да мужики же рожать не умеют! – привела аргумент Мелоди. – Ну, в смысле, мужик должен вырастить сына, да, – не мог оспорить Гэйб. – Ну ладно, подколола. – Какая я молодец! – довольно улыбнулась девушка, после чего сильно закашлялась. На белой простыни красовались пятна крови. Гэбриэл смотрел на них и видел расцветающие на белом снегу розы. Рука сестры, которую он держал, начинала постепенно холодеть. – Знаешь, Гэбби, я бы хотела ещё немного дольше пожить… Нет, не говори больше, тебе же дышать трудно, думал Гэйб, но не произнёс и слова. Он слушал ослабевающий шёпот сестры, касаясь губами руки, что больше никогда не сможет коснуться. – …а ещё я очень всех люблю: тебя, маму, папу, Кристин, Лэсли, Риту. И, конечно же, Кеннета. Он, кстати, второй для меня по значимости мужчина после тебя, гадёныш… Пожалуйста, перестань, мне только тяжелее будет отпустить тебя, думал Гэйб, прижимаясь лбом к плечу сестры, сдерживая подступивший к горлу комок. – …и ты любишь Кеннета… Что? – …и я знаю… Снова кашель. Роз стало больше. – …знаю, что он ещё жив. Он не умрёт. Я умру за него, а ты будешь жить за меня… Шёпот было уже почти не слышно. – …рядом с ним. Пообещай, Гэбби. – Я обещаю, – твёрдый ответ шёпотом и слёзы на плече сестры. – Не плачь, дурашка. Мужчины не плачут. И… – она потратила последний вдох на застывшее на губах искреннее «спасибо». И с немым «Сладких снов» Гэбриэл в последний раз поцеловал руку сестры, забирая с собой её последнее тепло. А спустя два часа проснулся Кеннет.***
С тех пор прошёл год. Кеннет уже спокойно гуляет по улицам. Не без помощи своего личного поводыря Гэбриэла, конечно же. И каждый день они начинают с чистого листа. «Меня зовут Гэбриэл, с этого дня я буду помогать тебе во всём. Доверься мне, Кеннет, ладно?» «Как для мужчины, у тебя очень приятный голос» И каждый день они гуляют по одним и тем же местам. «Сейчас мы идём по Пятой улице. Здесь находится школа и детский сад. Вон детишки по тротуару бегают и смеются. Слышишь их смех?» «Ага. Скажи, во что они играют?» «Ахах, давай их спросим? Эй, ребята, во что играете?» «В салочки!» И каждый день на закате говорят друг другу одно и то же. «Знаешь, Кеннет, я уже давно люблю тебя» «Прости, что ничего не помню» «Всё в порядке. Ты не виноват» «Прости» Ничего страшного, они всё вытерпят. Это всё пройдёт. Амнезия излечима. Нужно лишь время. А пока достаточно просто быть всегда рядом. Жить рядом.***
– Слышишь шум прибоя? Это море, бескрайнее, синее. Смотри, там вдалеке, на фоне розовеющего от заката неба, летают чайки. – Да, я вижу. Закрытые глаза смотрели в пустоту, но Кеннет улыбался, вдыхая влажный от бриза, солоноватый на вкус воздух, и сильнее сжимал чужую руку в своей. – Вижу, Гэбриэл. По щекам Гэйба потекли слёзы. – Эй, мужчины не плачут. И Гэбриэлу показалось, что где-то вдали он услышал весёлый смех сестры.