Вечер весны

      Перед тем, как рассказать про июнь, я бы хотела рассказать про последний день мая. У нас была линейка. Ничего особенного, всё, как во всех других школах. Но кое-что всё-таки произошло в тот день, что заставило меня его запомнить.       Утром я позавтракала, почистила зубы, собрала волосы бархатной заколкой и пошла одеваться. По традиции девушки, заканчивающие школу, должны надевать советское коричневое платье на линейку. Но я этого платья не нашла, поэтому надела ужасно короткую юбку и рубашку брата: на мне она смотрится лучше, чем на нём.       Я думала, что буду чувствовать себя так же, как в детском саду на утренниках, когда у всех кроме меня были костюмы. Но нет. За весь день мне ни разу не стало грустно по причине того, что все были в одинаковых платьях, а я в рубашке брата. Я расстраивалась по другим причинам.       Всё началось в автобусе. В автобусе есть место, которое каждое утро занимаю именно я. Это место удобно тем, что располагается около окна, а ещё, если ты занимаешь его, то уступать никому не нужно, так как уступить, сидя там, очень неудобно и проблемно. И каждое утро, когда я занимаю это место, передо мной встаёт девушка моего возраста. У неё светлые волосы и полное лицо. Я наблюдала за ней. Помню, с ней как-то познакомился парень, а она сразу испугалась, когда он подошёл, думала, что рассердила его как-то. А я, сидя и слушая, как она это говорит, решила, что очень странно, что она испугалась. В итоге они обменялись номерами.       Так вот в то утро она была без куртки, уже с утра солнце припекало. А ведь раньше она всегда ездила в куртке, но я до того самого утра не обращала внимания. В самый последний момент, когда автобус остановился там, где всегда выходила блондинка, она ухватилась левой рукой за поручень, потому что автобус затормозил уж слишком резко. И я увидела на её руке шрам. У меня на левой руке тоже шрамы, горизонтальные полоски, но у неё была одна большая вертикальная полоса. Было видно, что рану зашивали.       Тогда у меня всё внутри вдруг замерло, а сердце словно упало вниз. Что ж, если мои друзья чувствовали именно это, когда увидели мои шрамы, то я рада. Приятно осознавать, что чьё-то сердце из-за тебя останавливалось на секунду.       Я была очень впечатлена. Ведь мы ездили с ней в школу на автобусе целый год вместе! Мы были так близки, не зная имён, мы знали друг друга по лицам, а этого вполне достаточно. И тут оказывается, что она страдала. А я не помогла ей, я не помогла ей, не заговорила. Тот парень подошёл к ней, а мне ведь даже подходить было не нужно, только поднять голову вверх. Но я этого не сделала.       Я вошла в класс. Людей было много, но все они были мне чужими. И мой взгляд остановился на Рыбке. Я села рядом, хотя с ней должна сидеть Львица. Я не здоровалась. Не люблю здороваться и прощаться. Особенно сильно не люблю здороваться, мне нравится начинать разговор безо всяких «привет» и «здравствуй». Так кажется, будто вы всегда были вместе и не расставались даже. Сразу же начинаете говорить.       Я рассказала Рыбке про шрамы той девушке. Мне было немного неловко, потому что я думала о своих шрамах, когда рассказывала о чужих. Но Рыбка спокойно меня выслушала, даже сказала что-то. А потом в класс вошла Львица. Она выглядела очень хорошо, как и всегда. Была бы я парнем, то непременно бы сохла по ней.       Она поздоровалась с нами, а потом села к Насте. С ней они в детстве враждовали, но за последний год стали очень близки. Я ревную. Настя — очень хороший человек, поэтому она мне не нравится. И это очень странно. В тот день она угостила нас с Рыбкой гематогеном, а я люблю тех, кто меня кормит. Но не её, а ведь она делилась со мной разной едой на протяжении всего года. Но дело в том, что я не хочу делиться с ней Аней. Я ведь была её подругой ещё тогда, когда они друг друга терпеть не могли.       Настя с Аней стали делать фотографии, их фотографировала Рыбка-Даша. А я сидела ровно на попе, меня не позвали. Сама я не подойду не за что. Тогда, чтобы сделать вид, будто мне и без них хорошо, я достала оранжевый блокнот, который мне подарила Аня, и написала розовым карандашом, который мне, кстати, тоже подарили: «Люди не уделяют мне столько времени и внимания, сколько я хочу. Поэтому логично выбрать искусство. Отдамся ему всецело, и оно отдастся мне».       В итоге Львица притащила меня за руку к Насте, и мы сделали фотографию втроём. Я улыбалась, хотя и не очень старалась, так что улыбка выглядела фальшивой. Настя не тот человек, с которым я бы хотела делать фотографии.       Мы с Аней отошли в сторонку.       — Почему ты такая грустная? — спросила она.       — Делаете фотографии с Настей. Делайте дальше.       — А почему ты не сказала, что хочешь тоже сделать со мной фотографию?       — Просто, — буркнула я и села за парту к Даше.       Мы молчали, а потом я сказала.       — Десять.       Она посмотрела на меня вопросительно.       — Это обратный отсчёт, — пояснила я. — Я отдаляюсь от всех моих друзей. Видишь, как Ане весело с Настей? Мы с тобой, как сошлись незаметно, так и разойдёмся.       Она улыбнулась, как улыбаются детям. Меня это разозлило, я посмотрела на место Дарины, а оно уже не было пустым. Дарина появляется и исчезает незаметно. Я села к ней и спросила:       — Ты принесла раскраску?       — Да.       У неё есть очень сложная раскраска с множеством мелких деталей. Мы уже начали раскрашивать носорога, нужно его закончить. Прозвенел звонок на урок, почти все в классе ушли репетировать вальс. В помещении был только учитель да ещё трое детей: я, Рыбка и Дарина. Мы с Дариной раскрашивали носорога.       — Даш, хочешь с нами порисовать? — спросила я Рыбку.       — Нет, спасибо.       — Точно?       — Да.       — Если тебе станет одиноко, то ты только скажи.       А потом в класс влетела наша одноклассница:       — Мне нужна пара для вальса! Кто-нибудь, потанцуйте со мной!       Дарина, конечно же, отказалась. Хотя нет, на неё это девочка даже и не смотрела, всем и без Дарининого ответа ясно, что она откажется. А вот Даша отказалась вежливо и громко.       — Я могу, — пожала плечами я.       Вот так за пару уроков я выучила вальс, который класс репетировал полгода. Я изначально, как и Даша с Дариной, не хотела танцевать, но раз уж человеку нужна помощь…       Я стояла со стороны парня. Мне очень повезло, что я надела рубашку брата. А ещё я повесила на шею красный бант. Я очень люблю, когда у меня на шее что-нибудь висит. А ещё я очень люблю висеть на чьей-то шее.       Пришло время линейки. Нам раздали шарики, объяснили куда, как и когда идти. Мы стояли на стадионе, слушали гимн монотонный монолог директора. Я пыталась осознать, что заканчиваю школу. Но у меня не очень хорошо получалось. Оканчивая школу, вроде как рвёшь финишную ленту, да? Но я-то знаю, что это лента старта. Да и чему меня научили в школе? Лучшие уроки, которые я получала, были вне школы.       А потом нужно было дарить цветы. Я искала нашу школьную библиотекаршу в толпе учителей. Мы с ней всегда обнимались при встрече, я называла её по имени — Валенти. Но её не было, так что я подарила цветы первой попавшей учительнице, которая была без букета. Я не знала, как её зовут, но помнила, что она преподавала музыку в начальной школе. Вот за это я её и поблагодарила, даря ей букет.       А дальше мы танцевали вальс. Даша стояла рядом с учительницей, а Дарина давно уже незаметно исчезла. Я нашла её в классе. Когда все ушли, мы ещё долго раскрашивали носорога, а потом я попросила её сделать несколько фотографий. Она не стала делать их вместе со мной, но зато сфотографировала меня. Я залезла на парту и показала фак. Потом села за учительский стол, закинув на него ноги. Не забывайте, что я была в очень короткой юбке.       Когда мы шли домой, пришлось пройти мимо школьной газеты нашего класса. Я вспомнила, как мы с Рыбкой делились идеями.       — Знаки Зодиака! — сказала она.       Я расплылась в улыбке, потому что такая мысль посещала и меня тоже. Мы дали друг другу пять.       — Просто разное зверьё, — пожала плечами я. — Кем бы ты была?       — Рыбой. А ты?       — Гусеницей.       — Потому что она станет бабочкой?       Меня это оскорбило.       — Нет. Это тут при чём? Гусеницы сами по себе классные.       Если бы мне хотелось стать бабочкой, я бы и сказала «бабочка». Какое странное у Рыбки мышление. Мы постоянно не понимаем друг друга. Я мыслю исключительно прямо, не понимаю намёков и знаков, а она говорит на языке знаков и намёков. Мне это очень нравится.       Когда мы с Дариной попрощались, и я осталась одна в автобусе, я подумала об Ане и Насте. Недавно Аня, балуясь с одним парнем, Каминским, уронила его телефон, а он сказал, что она должна заплатить за починку экрана: там появилась трещина. В тот день я была рядом с ней, пока она не ушла домой. Помню, мы шли под вишнями с ещё зелёными ягодами, и она говорила, как плохо себя чувствует. Я сказала, что я чувствую себя так же.       — Почему? Ты же ничего не разбила?       — Твоя беда — моя беда.       — Ты хочешь, чтобы я разрыдалась? — и у неё на глазах появились слёзы.       Я была рада. Эти слёзы говорили о том, как рада она, что её поддерживают. Я ведь знаю, как выглядят её слёзы, когда она расстроена. Мы одиннадцать лет изучали друг друга. Она удивительная. Минуть за десять до этого диалога, она едва не плакала, но когда зазвонил мобильник, она ответила самым непринуждённым голосом:       — Привет, мам! Молоко? Хорошо, куплю. Как в школе? Нормально, ничего особенного.       И я ей потом сказала:       — Я восхищаюсь тем, как легко ты можешь притвориться, что у тебя всё хорошо. Я бы так не за что не смогла.       — И хорошо, что не смогла, потому что здесь нечем восхищаться.       Теперь я понимаю, что она была права.       Дома я переоделась в удобную одежду и вышла на улицу. Трава во дворе была скошена. Я так люблю запах срезанной травы. А ещё мне нравится идти по скошенной траве. «Я была единственным выжившим воином, который прошёл по земле, впитавшей в себя кровь павших товарищей», — думала я, пока шла. А потом я остановилась у будки Урана.       Уран сейчас на пенсии. Он девять лет работал в милиции, а потом его отдали одному мужчине, охранять дачу. Уран не лает, пока ему не дадут команды и спит, как убитый, поэтому охранник из него был так себе. Вот тогда его и забрал у того мужчины мой старший брат. Я шутила, что он радиоактивный. Уран ведь, ну, понимаете?       Один раз приезжал его хозяин. Он сказал, что мы хорошо за ним ухаживаем, потом показал нам, как Уран по его командам выполняет разные трюки. Пёс был так счастлив. У нас он в основном грустит, но пока его хозяин был рядом, глаза пса сияли.       Я остановилась у его будки. Уран смотрел на меня печальными глазами, а я подумала: «Ты собака, ты не понимаешь, что люди приходят и уходят. Я этого тоже не понимаю, я тоже собака». Какое-то время печальный человек смотрел в глаза печальной собаке. Но человек в состоянии заставить печальную собаку радоваться. Для собаки печальный человек — печальный бог. Меня, печального человека, тоже мог бы сделать счастливой какой-нибудь печальный бог. Но только вот, кто в состоянии сделать печального бога счастливым?       И тогда я вспомнила, что не верю в бога, надела на Урана поводок, и мы пошли к озеру. Прогулка его здорово взбодрила. Все дворняжки назойливо лаяли, а он не обращал на них внимания. Это первая породистая собака в моей семье. Овчарка. Со мной стали здороваться незнакомые дети, с тех пор, как рядом начал шагать этот огромный пёс. Странно, что собака может влиять на статус человека.       Но сейчас вообще мир странный. Одежда влияет на статус человека. Но я этого не понимаю, не понимаю погони за брендовыми вещами. Одежда не украшает человека. Урод останется уродом в самой дорогой и модной одежде. Не одежда украшает человека, а наоборот. Некрасивое и бесформенное платье покажется чудесным, если его наденет красавица.       И раз уж мы заговорили об одежде, мне нужно сказать несколько слов о туфлях на каблуках. Я их не ношу. Кажется, они заставляют едва ли не ходить на цыпочках. А на цыпочках ходят только злодеи, убийцы и воры. А ещё я просто и без того высокая. Мне не нужны каблуки. И наслушавшись, как это неудобно, у меня нет никакого желания носить их.       Вечером я смотрела на звёзды. Я часто выхожу на крыльцо, когда темнеет. Иногда, когда я выхожу смотреть на звёзды, небо затянуто тучами: тогда я любуюсь тучами. Но тем вечером мне повезло. Звёзды сияли ярко-ярко, так не часто бывает. Нечасто их видно столь отчётливо.       Мне было грустно, вечером меня всегда окутывает грусть. «Звёзды — это глаза тех, кто наблюдает за нами сверху, — подумала я.- Сверху Земля не больше чем просто большая муравьиная фабрика».       Мне стало противно, и я пошла спать.