Вечер весны

      У меня дрожат колени, но я говорю на латыни слова, напоминающие заклинания из «Гарри Поттера», и вожу указкой по внутренней поверхности черепа человека, ничего о котором не знаю. Это анатомия, и я сдаю первую тему в этом семестре: опорно-двигательный аппарат. Чтобы вы во всей яркости себе представили, что значит анатомия в моей специальности, я просто скажу, что это единственный предмет, учить который приходится каждый день по часу минимум. Для такого человека, как я, это уже слишком.       Мне поставили пять. Любая оценка ниже четырёх — неудовлетворительная. Пять — очень посредственно, но всё же выше четырёх. И я сдала с первой попытки. «Молодец Анна, всё хорошо, ты молодец», — похвалила я себя, пока ставила череп на место дрожащей рукой и отдавала указку следующему студенту.       — Спасибо, — сказала я преподавательнице, получила от неё какой-то злой взгляд и выскользнула в коридор.       Чего она злиться? «Она такая старая, а в кабинете толпа молодёжи. И все они дышат на неё своей молодостью: чему тут радоваться?», — мысленно ответила я себе. А потом я закрыла лицо руками, истерично и нервно хихикнула, убрала руки от лица и почувствовала, как на глаза накатились слёзы.       Пока я шла в туалет (благо в коридоре никого не было и некому было обратить внимания на мои покрасневшие глаза внимания), белый халат развивался сзади и едва слышно шелестел. Ради права носить халат стоит получать образование. В туалет я, кстати, пришла лишь для того, чтобы драматично встать у окна. Только сейчас, набирая эти буквы, ко мне пришло осознание того, что у окна я встала из-за того, что так всегда делала Аня. Сколько раз в школе, когда мы ругались, и я бросала что-нибудь слишком уж обидное и правдивое ей прямо в лицо, она убегала в туалет, стояла там у окна, а я догоняла её и говорила с её спиной, потому что поворачиваться и показывать свои слёзы она не хотела. Нет, я не плакала. Просто чувствовала я себя очень странно. Тоже самое было, когда я сдала экзамен по истории на восемь. Тогда я вошла в класс, ничего не ответила одноклассникам, спрашивающим, как всё прошло, и села рядом с Рыбкой, уткнувшись ей в плечо и время от времени громко шмыгая носом. Переволновалась. Бывает. Ну да и ладно.       Только то была школа, а это университет (институт на самом деле, но не важно). Теперь всё серьезнее. О том, что из школы могут выгнать за неуспеваемость, я не переживала, такого быть не могло. Но здесь может. Я пытаюсь утешить себя тем, что если я провалю первую сессию, то смогу получить водительские права: я точно не смогу совмещать учёбу в универе и автошколе одновременно. А ещё я могла бы работать там, где не нужно иметь высшее образование. Тогда я была бы единственной в семье, кто не получил никакого образования, кроме как школьного. Получился бы настоящий полный набор: Коля с высшим образованием, Ваня со средне-специальным, а я со средним. Я ведь так люблю закономерности, они есть везде. Если я стану известной (что мало вероятно, но верить хочется всегда), то, наверное, будут люди, которые станут посвящать часы своей жизни, чтобы найти как можно больше закономерностей в моей жизни и в моих работах. Даже здесь, в этой книге, есть определённая закономерность. Но я не прошу её видеть, я прошу пройти через ней вместе со мной. Вместе, поддерживая друг друга, мы справимся с чем угодно. Даже с отчислением.       Но я стараюсь. Я уверена, что старания, даже если ты и посредственный, достаточно, чтобы держаться на плаву. Но только зачем мне держаться на плаву? Зачем я учу анатомию, зачем напрягаю изо всех сил мозг на ненавистной химии и стараюсь на таком простом для меня английском? Зачем я поступила? Я хотела получить корочку? Или мне хотелось пройти через весёлую, не на что непохожую студенческую жизнь? Такое ведь нельзя пропустить. Но обучение ради весёлого студенчества так же бессмысленно, как и обучение только ради диплома. Нужно что-то большее. Я всегда хочу и ищу чего-то большего.       Сказать, что учусь я для своего развития, было бы ложью. На некоторых парах я сижу, подперев лицо ладошкой, смотрю в окно и напеваю про себя строки из какой-то малоизвестной (как и всё, что мне нравится) песни: «Куда спешат облака, за партой на парах нам не узнать никогда». Но на других лекциях я чувствую, что мои глаза горят, а мой мозг подражает моему желудку в ненасытности. Например, на лекции по информационным технологиям нам рассказывали о том, что вариантов возможных позиций на шахматной доске больше, чем атомов в видимой нами Вселенной. Число возможных позиций на шахматной доске называется числом Шеннона и составляет приблизительно десять в сто восемнадцатой степени. На той паре нам рассказали, что творчеству научить невозможно. Никто не учит творчеству. Как научить человека придумывать то, чему его никогда не учили? Но, тем не менее, творчество имеет место быть. Нам рассказывали случай из жизни, как лектор наблюдал за попытками мужчины в метро открыть дверь. Тот изо всех сил толкал дверь вперёд, как делает большинство, но из-за потока воздуха (все же помнят этот тёплый ветер в переходах?) открыть дверь было сложно. Но тот мужчина всё никак не мог приложить минимум творческого мышления и открыть дверь НА СЕБЯ.       Иногда мне действительно бывает интересно. Даже на анатомии. Нам рассказывали о том, как за беременными женщинами все бегают, ухаживают, опекают. Но опекают на самом деле вовсе не женщину, а ребёнка, которого она вынашивает. «Так, Анна, — обратилась я к себе в мыслях. — Если мы будем заводить мужа, то только такого, который всегда будет аккуратным с тобой, словно ты беременная. А ты беременной не будешь. Мы же не хотим детей, верно? Мы и сами дети. Мы? Стоп, а почему я говорю о себе так, словно есть ещё кто-то?!» — и я снова вернулась в лекционный зал и принялась конспектировать слова, доносящиеся с кафедры.       Ещё на анатомии, когда мы изучали кости, моё внимание привлекли бугорки лобной кости. Бугорки. Рога. Совсем как не прорвавшиеся вперёд рожки. Если Бог и создавал нам по своему образу и подобию, то у Бога должны быть рога. Если он и создавал нас по своему подобию, то он вовсе не добрый, он кровожадный, мелочный, мстительный и низкий.       Пожалуй, самое время закатать рукава. Да, пишу (точнее печатаю) я только с закатанными рукавами. Это всё-таки какой-никакой, но труд, а я хочу вкладываться в него на все 110%. А кто работает со спущенными рукавами? Я разве что на ладошки не плюю, перед тем, как садиться за работу. А кроме этого у меня тут всё серьёзно.       Но, пожалуй, нужно рассказать о чём-то кроме учёбы, иначе создастся ложное впечатление, будто я ушла в науку, забыв обо всём на свете. Нет, не о чём я не забыла. Октябрь означает одно: День рождения Анжелы. А Энжи уехала в Казахстан. Её восемнадцатилетие мы вместе не отпразднуем. Но поздравить я её смогу всё равно.       Я открыла «Уничтожь меня!», а на развороте написала чёрной ручкой: «Энжи, никогда не бойся лажать и всё портить, ведь в конечном итоге это может привести тебя к чему-то ЗАМЕЧАТЕЛЬНОМУ!» Потом я сделала открытку, на чёрном фоне которой блестела серебряная надпись «+18», а с обратной стороны было написано короткое, но искреннее поздравление: «С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!!! Вот тебе и 18! Теперь ты можешь делать всё то, что делала и раньше, но уже законно :) Пожалуйста, оставайся самой собой, потому что таких людей, как ты, ещё поискать надо! Никогда не опускай руки, если что, я всегда готова прийти к тебе на помощь. Не болей, веселись, создавай прекрасные воспоминания (вроде поедания курочки в кустах) и, конечно же, будь счастлива. С наилучшими пожеланиями, Анна. P.S. Оторвись там как следует, подруга!» Внизу ещё была поставлена моя роспись-печать: буква «А» в круге. А ещё небольшой рисунок в углу, изображающих нас с Энжи, грызущих куриные ножки в кустах. Потом я положила 10 рублей в конверт и записку: «Теперь, когда тебе 18, ты можешь купить всё, что захочешь (даже билет в стрипклуб). Ты можешь исполнить любую свою мечту, поэтому начинай на неё копить. Эта купюра будет первым вкладом в исполнение твоей мечты. Удачи!» И значок доллара на обратной стороне записки, хотя это и глупо, ведь купюра-то не долларовая. Но извините, я пока ещё не нашла у себя на огороде залежи нефти. Пока ещё не нашла.       Вместо того, чтобы отправить Энжи посылку, я решила, что подарок ещё не готов, он не полный. Напомню, как сильно я люблю цикличность и закономерность. Я люблю это так же сильно, как и число четыре. Поэтому нужно было что-то четвёртое: «Уничтожь меня!», конверт, открытка и…       Среди недели я, захватив с собой Дарину, отправилась в сердце Беларуси, в Национальную Библиотеку. Здание просто прекрасно, хотя, конечно же, есть очень много других зданий, которые в десятки, а то и тысячи раз лучше. Но их я вживую не видела. А нашу алмазовидную библиотеку видела. И долго приговаривала: «О боже, как же она красива! Дарина, смотри! Смотри! О-о-о-о, как красиво! Как красиво!»       Мы прошли к смотровой площадке, поглядывая на развернувшуюся рядом стройку.       — Люблю стройки, — вздохнула Дарина, — там умирают люди.       — Люблю причину, по которой ты любишь стройки, — улыбнулась я, а потом прибавила: — Ну же, давай ускорим шаг, я так хочу на смотровую площадку!       И скоро мы уже были там. Я всё никак не могла замолчать, но Дарина терпеливо выслушивала мои вздохи. Но нет! Постойте-ка, погодите! А как можно молчать, когда столько всего чувствуешь и если не поделишься, то, кажется, надуешься и лопнешь, как воздушный шарик! Наверное, поэтому люди и начинают писать.       Мы ходили по площадке, любовались закатом через бинокль (о, вблизи он гораздо прекраснее, этот осенний холодный закат!), ходили за иностранной парой (- Ду ю спик инглиш? — Ес, немного дую), заглянули в кафе, цены которого дали нам пинка, благодаря которому нас занесло в «Бистро». Кажется, это кафе уже стало нашим с Дариной местом. Там проходили поминки Дружка. Там я впервые попробовала кебаб. Там просто хорошо и уютно, вот и всё.       Но перед тем, как уйти, я достала из рюкзака блестящую, красивую открытку для Энжи и попросила Дарину сфоткать меня на фоне библиотеки. Четвёртым предметов в посылке будет моё фото. Дарина делала фото, я поправляла праздничный колпак на голове, а библиотека… загорелась сотнями маленьких огней. На фото, которое было вложено в посылку, я получилась с закрытыми глазами, но фотография вышла очень милой и какой-то семейно-тёплой. «Поздравление с 18-летием прямо из сердца Беларуси. Жду нашей встречи!» — вот что я написала на обратной стороне фотографии. И, понятное дело, поставила внизу дату и свою подпись.       Кстати, немного о фотографиях. Недавно я заметила, что моя улыбка — не улыбка вовсе. Когда я улыбаюсь, уголки моих губ направлены вниз, хотя это и не имеет значения, ведь по моим глазам всё равно ясно: я улыбаюсь, я довольна. И это всё-таки гораздо лучше, чем улыбаться только губами, оставляя глаза грустными или, что ещё хуже, совсем безразличными.       Но вернёмся за столик в «Бистро», где Дарина наслаждается жаренной картошкой, а я записываю в свой блокнот: «Еда переварится и не задержится в организме, а впечатления переварятся, но останутся внутри тебя навсегда». Потом, спрятав блокнот, я взяла картошку из своей тарелки, зачерпнула ею крема из десерта Дарины и положила её в рот.       — Как ты это ешь? — Дарина поморщилась, но с улыбкой.       — Вкусно же. Хех, интересно, что будет, если я забеременею. Что я буду есть тогда?       — Тогда тебя потянет на обычную еду.       Картошка незаметно кончилась, и я подобрала кристаллик соли с тарелки и положила его в рот.       — В детстве, — начала Дарина, — когда нечего было есть, я любила сосать соль.       Потом, правда, она осознала, как глупо это прозвучало и рассмеялась вместе со мной. Вот когда мы смеялись и зазвонил телефон Дарины: это была её мама. И пока они разговаривали, пока Дарина рассказывала о том, что я перестала восхищаться библиотекой только тогда, когда мой рот заняла еда, и о том, как её похвалили на уроке испанского, я осознала, как сильно первокурсники похожи на первоклассников. Нас хвалят, нас просят раскрасить цветными карандашами кости черепа, нам ставят плюсики и минусики в журналах, а мы наивны и доверчиво-пугливы, как дети.       После того вечера, на следующий день, я сходила на почту. Близилось 22 октября, День рождения Анжелы. В моей жизни не происходило ничего удивительного, впрочем, как и за всё то время, что описано здесь.       Я успела записать в блокнот несколько мыслей:       1. Слишком женственная для мужчины, слишком мужественная для женщины: на этом стыке и рождается настоящий человек. (Мужественная женщина — это хорошо. Женственный мужчина — это плохо. Что за гендерный бред?!)       2. В светлой-светлой Вселенной, в светлой-светлой галактике, у светлой-светлой звезды, есть светлая-светлая планета, на которой есть что-то чёрное-чёрное. Человек.       3. Человек не совершенен, но он способен создать что-то совершенное. Хотя бы сам термин, само понятие совершенства.       4. Первый секс — это как скрепить договор на крови.       5. Может быть, мои сны и нереальны, но эмоции, которые я испытываю во сне настоящие. И они остаются со мной навсегда.       6. Инструкция на ближайшее время: найти себя, принять себя, быть собой.       После этого я долго ничего не записывала. Меня снова (да ещё с новой силой) начал волновать вопрос: кто я? Почему Рыбка не ответила на моё письмо? Я же предупредила, что буду ждать ответа. Она сбивает идеальную систему, идеальный цикл и закономерность. И за это я её и люблю. (А ещё за тончайшие шутки, мягчайшую энергетику и то, что она — я это знаю — любит меня тоже.)