Покайся, дитя мое

      Вино красиво плескалось из-за движений мужчины. Лучи солнца, что будто резвые мальчишки, проникали в комнату, поглощались напитком, чтобы вылиться в красивое сияние на полу. Будто кровавое море. Взгляд был прикован к бокалу, губы слегка приподняты в лукавой, но доброй улыбке, глаза цвета безоблачного летнего неба, искрились. Золотая прядь волос упала на лицо. Ему пришлось поднять руку, чтобы вернуть ее на свое место. — Прошу Вас, мсье, не шевелиться. — Прости, Джордио, постараюсь… — И не говорить, — пожилой художник нахмурил седые густые брови. В зубах он держал одну кисть, другие были зажаты за ушами, еще три он держал в своих длинных пальцах. На его слова мужчина лишь усмехнулся и снова вернулся в позу, в которую его поставил Джордио два часа назад.       Старик-художник всегда приходил и рисовал его портреты. Зачем и для кого Франциск не знал, но всегда был рад увидеть это расписанное морщинами лицо, цепкий взгляд серых глаз и услышать хрипловатый, но такой же сильный голос давнего друга. Сейчас он позировал для очередного портрета, только в этот раз художник захотел видеть свою модель в другом ракурсе. Не в смысле цвета или обстановки помещения, где они были, нет. Он заставил Францию нацепить свои привычные вещи, а именно: белая рубашка, красный галстук и темно-бардовый костюм. Привычным подобный наряд стал несколько лет назад, когда Артур случайно бросил фразу про то, что Бонфуа вечно одевается как фейерверк на Китайский Новый год, а это очень мешает его работе, поэтому Францией было принято решение сменить одежду. Но разумеется лишь через пару месяцев. Чтобы немного поотвелекать Артура от работы, совсем чуть-чуть.       Из груди вырвался вздох, а плечи опустились. Англии слишком мало в жизни Франции, но бровастик настолько соответствует этим стереотипам про англичан, что разжалобить его хоть на кроху внимания стоит неимоверных усилий. Но ничего, он же Франциск Бонфуа. Он сможет все. Да и привлечь внимание Англии всегда можно скинув на его территорию пару войск… Но это уже крайние меры. Пока мужчина придавался своим мыслям, его, — на данный момент, — начальник маэстро Джорждио начал хмуриться и раздраженно вздыхать. Модель отказывалась выходить из круговорота мыслей и тогда было принято решение покашлять, но Франция по-прежнему был слишком задумчив, поэтому, старик не выдержал. — Я же Вас просил! — Что? — мужчина поднял голову и поняв вину, улыбнулся, — прости, задумался. — О чем же Вы таком думали, что так осунулись? Чуть не свалились и не испортили мне картину! — старый художник слишком по-детски топнул ногой, но его взгляд слишком по-взрослому метал гневные молний в сторону Франциска, что тот передернул плечами. — О… Но договорить ему не дали. В комнату ворвались двое. К великой радости Франции, среди этих двоих был Англия, но в чем это он? Пасторское одеяние?! В это же время, двое бунтарей продолжали спор. — Тебе это не нужно! И прекрати лезть в мои дела! — Твои дела?! То, что ты творишь сказывается на всех, и ты не смеешь называть их своими! — Какими словами мы заговорили! Кто дал тебе право указывать мне? Неужели герой решил показать себя? — Извините, — Франция откашлялся, поставил бокал на стол и встал между мужчинами, — может перенесете свой спор в другую… страну? — Привет, Франция, — Америка дружелюбно улыбнулся ему, а потом снова оскалился на Англию. — Почему именно он? — Артур скрестил руки на груди, позволяя Франции рассмотреть его (ведь разнимая их, зная Кёркленда, он выставил вперед руки). Он не был в обычном пасторском наряде. Лишь черная рубашка с белым специальным воротничком. Черные джинсы, которые, стоит заметить, Франциск очень любил на Англии, и кеды явно были добавлены от себя. — Потому что! — Герой был в обычной майке да джинсах. — Объясните мне, что происходит! Джоржио, ты можешь идти. Это надолго. — Художник молча собрал свои вещи, откланялся и вышел за дверь, тихо прикрывая ее за собой. Это означало, что он не злиться и вполне стерпит то, что процесс прервали. — У Англии совсем мозги спеклись, — Альфред плюхнулся на софу. Он взял бокал и принюхался. Скривившись, поставил на место. — Ты из-за его наряда? — не удержавшись, он еще раз осматривает фигуру страны. Да, хорош. — Не пялься, — закатил глаза Артур, — и это не только «наряд». — Наш дорогой бровастик подался в религию? — брови сами взлетели вверх, а широкая улыбка прилипла к губам. Америка закивал, смеясь. — Заткнись! — Артур тут же начал злиться, — Это не ваше дело! И зачем я только послушал тебя и притащился к нему! — Собственно да, — за столько лет вместе, Франция прекрасно изучил привычки Артура, поэтому резко и быстро вскочил и схватил того за руку, когда тот собрался уходить, — зачем вы ко мне пришли? — Я настоял, — Америка успокоился и теперь говорил серьезным тоном, все так же валясь на софе. — Думал, ты сможешь его переубедить. — Я?! — это вырвалось слишком быстро, Джонс даже не успел закончить фразу. — Ох нет. Как можно отговорить от такого? Ты посмотри на него! Франция притянул Артура за руку и поставил напротив бывшего воспитанника. Ни тот, ни другой не понимали ничего. А пока те отходили от шока, он еще раз прошелся взглядом по Артуру. Бонфуа никогда бы не подумал, что такая одежда прекрасно подойдет Артуру. Черный прекрасно подчеркивал его аристократическую бледность и яркие зеленые глаза. А сама ткань красиво смотрелась на теле, подчеркивая все, что нужно. Нужно спросить у Артура адрес портного. — Бонфуа, ты совсем рассудок пропил своей кислятиной? — Англия нахмурился. — Да нет, у него просто психическое расстройство вызванное твоим видом. — Заткнись! — Франция, просто скажи, что ему лучше избавиться от этого бреда в своей голове. — Зачем? — вопрос и недоумение в глазах явно всех ввели в ступор. — Что, зачем? — переспросил Америка. Артур прищурился и нахмурил брови. — Зачем мне это ему говорить? — француз подошел к Кёркленду и положил руку на его талию, — Ему так идет этот наряд! Англия обреченно вздохнул. Так он и подозревал и именно по этому не хотел идти просить совета у Франциска. Альфред же глупо хлопал глазами. — Руку убери, — прорычал англичанин. — Ох, отец, не рычите, будто дикий зверь. Вам по сану не положено, — все это было произнесено на ухо, шепотом. А рука только плотней прижалась к телу. — Я вас наверно оставлю… Там нужна моя помощь… Да! Геройская помощь, — и Джонс мигом скрылся из комнаты. Никто ничего не сказал по проводу бегства Америки. Тишина, будто стеклянный купол, опустилась на комнату, лишь звуки дыхания прерывали ее на миг. Зеленые глаза, наполненные гневом и раздражением смотрели в другие, голубые, в которых плескалось счастье и удовлетворение. Сколько они себя помнили, они всегда ссорились. Это могли быть мелкие ссоры, вроде кто будет водить к игре, или же войны, который не раз обрушивались на них. Да, они были союзниками и благодаря Союзным силам остаются таковыми, но это не отменяет прошлых веков, прошлых битв, ранений, криков и обид. Они всегда находили повод поругаться и поспорить; они могли обижаться неделями, а после все забыть и вновь вести непринужденные разговоры. Они были слишком разными, но слишком близкими друг для друга, чтобы разорвать связь навсегда. — Франциск, ты забываешь хорошие манеры. — C`est l`amour que vous faut. — Прекрати сходить с ума! — Артур начал вырываться, но вторая рука француза уже присоединилась к первой, объединяя усилия. — Пусти, жабоед. — Ох, Арчи, ты разбиваешь мое сердце. — Мужчина на секунду скривился, но улыбка вновь озарила его лицо. — Прекрати вырываться, mon cheri. — Франция, ты на войну нарываешься. — англичанин прорычал это сквозь зубы. Жилка на его шеи начала пульсировать, чем и привлекла внимание Бонфуа. Он медленно, так чтобы помучить бывшего пирата, наклонялся к его шеи, чтобы оставить один поцелуй. Кожу Англии будто обожгли клеймом. Место поцелуя пульсировало, зажгло огнем, будто хлестали плетью. Он словно снова вернулся в то время, когда его обдал Великий пожар, будто снова его дом полыхал тысячами огней, а сам он горел… — Франция… — Qui n’a jamais connut ce que c’est que l’amour, n’a jamais pu savoir ce que c’est que la peine, — с придыханием, шепотом, касаясь губами уха, отозвался мужчина. — Прекрати эт… — на губы легка ладонь. — Артуррр, — протянутая буква заставила вздрогнуть. — Хватит строить из себя бесчувственную сволочь. Особенно в пасторском наряде. Врать — это грех. — Содомия тоже, — фыркнул англичанин. — Ты сам сказал это, — радость в голосе француза была слишком заметна. Он в доли секунды оказался слишком близко к Артуру. — Отойди, — нахмуренные брови, сжатые кулаки — Англия был в ярости. — Арчи, — более высокий Франция наклонился к Артуру, — отныне, ты будешь надевать этот костюм только у меня в доме. — Чт… — В спальне, — голубые глаза сверкнули чем-то непонятным для Кёркленда, но это явно было заразно, ибо он не отстранился, когда мягкие губы коснулись его, сухих и вовлекли в круговорот эмоций. Возможно, Франциск и прав. Ему не следует появляться в этом на людях.

Chaque baiser est une fleur, dont laracineest le coeur. Каждый поцелуй это цветок, корнем которого является сердце.