Глаза, которые я не забуду

— Тсунаеши-кун, Тсунаеши-кун, можешь, пожалуйста, подойти? — в светлой комнате сквозь шум телевизора, по которому показывали какой-то старый фильм, послышался громкий заинтересованный голос ребёнка. Солнечный свет проникал в комнату сквозь крупные, завешанные шторами, окна, через которые можно было увидеть красивое и чистое летнее небо, вдали виднелся монументальный и громоздкий силуэт города. Было довольно жарко, поэтому сейчас оно было чуть приоткрыто. Белые шторы от дуновения легкого ветра чуть покачивались, что навевало мысль о волнах на воде. В воздухе витал еле заметный, но такой приятный запах свежей травы и цветов, что находились на улице. На вопросительный возглас Мукуро откуда-то из подвала послышался странный шум, похожий на падение. Через пару минут оттуда вышел взъерошенный, словно недовольный воробей, Тсуна, которого вновь оторвали от работы, и поспешил на зов своего сожителя. «Надо же было так упасть,» — подумал он, в спешке потирая пострадавшую после падения с лестницы поясницу. Прошло уже три года с того момента, как Тсуна освободил Мукуро от заточения и, стоит сказать, что до этого времени дела их шли довольно неплохо. Первое время мальчик вёл себя довольно осторожно: старался особо не беспокоить Тсуну, всегда слушал, когда тот делал ему замечания, прилежно выполнял все его просьбы. Это был период адаптации, и Мукуро на подсознательном уровне знал, что должен вести себя как можно более спокойно, чтобы узнать рамки дозволенного. К несчастью, период этот продлился всего пару месяцев, и, к тому времени, когда ребёнок уже мог спокойно говорить и формулировать свои мысли, начался настоящий ад для Савады. Мукуро оказался довольно ехидным и своевольным ребёнком. Не то чтобы это не нравилось Тсунаеши, но порой его выходки выходили за рамки разумного. К примеру, однажды он заявил, что ненавидит, когда Савада уходит из дома, и закрылся в своей комнате в знак протеста, пока Тсуна не убедил его, сидя у двери, что ему нужно иногда выходить из дома за покупками. Мальчик иногда был немного эгоистичен по отношению к Тсуне, как и любой другой ребёнок в его возрасте, но за этим скрывалась его истинная чистая любовь к парню, что был ему как отец. К тому же он постоянно шутил над словами и неловкостью Тсуны, подкалывал его по поводу и без, но это вызывало у того только умиление, так как по глазам и поведению Мукуро было видно, что он переживает за него и просто хочет внимания. Савада, к слову, предпочитал особо не ограничивать мальчика и старался хорошо о нем заботится. Так как выпускать из дома он его не собирался, все вопросы с обучением были возложены на хрупкие плечи Тсуны, который сам ещё не мог назвать себя взрослым. Ему пришлось долгое время лазить по сайтам, где подозрительного вида мамаши объясняли, как именно нужно ухаживать за ребёнком, как с ним надо общаться и как и чему его учить. Ко второй неделе такого тренинга голова Савады уже не выдерживала объема информации, и тот решил просто учить Мукуро тому, что сам знает. В принципе Савада был не таким уж глупым в некоторых сферах и мог что-то передать своему «сыну». Другая проблема подкралась незаметно. Как оказалось, Тсунаеши абсолютно не умел готовить и любые продукты в его руках неизбежно становились кучей несъедобного (а иногда горелого) мусора. Раньше он всегда покупал готовую еду в магазине или заказывал её домой, но не может же он кормить ребёнка замороженной пиццей и раменом? По этой причине Тсуне пришлось ещё и учиться готовить. Это занятие он ненавидел сильнее всего остального, так как после любого такого урока на его руках всегда оставалась пара прорезов и ожогов. Но, даже несмотря на это, готовить простейшие блюда, вроде яичницы и салата, он научился, и этого вполне хватало. Не так давно Мукуро начал интересоваться жизнью за пределами дома. Сначала Тсуна не уделил этому должного внимания, но, осознав, что из этого интереса может выйти, решил ознакомить мальчика с внешним миром путём показа по телевизору любимых фильмов Тсуны, что хранились на уже устаревших тогда DVD дисках. Был ли Савада хорошим отцом? Сложно сказать, ведь еще тогда, когда Мукуро только стал понимать его речь, Тсуна соврал ему, умолчав об истории его происхождения, поэтому мальчик считал Саваду своим биологическим отцом. О том, что их разница в возрасте, при таком раскладе, примерно пятнадцать лет, Тсуна решил не говорить. Савада чувствовал себя очень неловко, обманывая ребёнка, которого полюбил как собственного сына, но так было лучше для самого Мукуро, которому парень желал только добра. Он не хотел ранить хрупкое детское сердце горькой правдой, хотя это и было неправильно с его стороны. Также он соврал и о том, почему не выпускает Мукуро из дома, рассказав мальчику старую сказку о вредных микробах, что водятся только снаружи, и могут убить от малейшего контакта с ними. Тсуне было действительно жаль мальчика, весь мир которого был ограничен парой комнат и старыми, никому ненужными фильмами. Когда он думал об этом, то сразу представлял себе маленькую юркую птичку, запертую в клетке по воле её деспотичного хозяина. Мальчик был одинок, и его одиночество давило на сердце Тсуны, который сам уже давно привык к этому неприятному, опустошающему чувству. Зайдя в гостиную, где сейчас должен был находиться Мукуро, Тсуна приготовился к очередной порции наивных детских вопросов, что слышал в последнее время очень часто, но, увидев картину, что предстала перед ним, он немного опешил и так и остался стоять в дверях с открытым ртом. Мукуро сидел на небольшом диванчике и с упоением смотрел в телевизор, где молодая женщина в красивом красном платье самозабвенно целовала мужчину в строгом костюме и бабочкой на шее. Для мальчика лет десяти такая сцена была удивительно новой, его разноцветные, полные интереса к фильму глаза жадно всматривались в каждое движение губ девушки, глаза которой были закрыты в удовольствии. Почувствовав присутствие Савады в дверях, Мукуро обернулся и, хитро улыбнувшись, задал свой вопрос: — Тсунаеши-кун, а что они делают? — сказать, что Тсунаеши был в шоке — ничего не сказать. Он немного поморщился, когда услышал обращение ребенка к себе, так как для него было странно осознавать, что десятилетний мальчик называет его «Тсунаеши-кун». Это было, на его взгляд, немного неправильно. Нет, он, конечно, не претендовал на то, чтобы его называли «отцом» или кем-то вроде, но простого «Тсуна» было бы вполне достаточно, но он опять отвлёкся. Он совсем забыл о старом фильме девяностых годов, что когда-то смотрел с матерью, при этом жутко краснея от довольно откровенных сцен. Вспомнив, что он купил диск с ним в память об ушедшей матери, Тсунаеши слегка покраснел и, взяв пульт со стола, отключил телевизор, чтобы более не совращать Мукуро. Тот удивлённо посмотрел на Тсуну, спрашивая причину такого столь странного поведения, на что тот неуверенно ответил: — Этот фильм… Он для детей постарше, так что не задумывайся об этом, хорошо? — тихо промямлил заливающийся румянцем Савада. Раньше при разговоре с Мукуро он никогда не поднимал речь о любви и половых отношениях, да и не было это нужно, ведь мальчику в его возрасте такое знать было ненормально. К тому же сам Тсунаеши никогда не интересовался противоположным полом, в связи со своей постоянной занятостью и отсутствием навыков общения. Мальчик же, заметив явное смущение своего отца, ехидно улыбнулся, поняв, что задел что-то важное, и он был слишком любопытен, чтобы просто пустить все на самотёк. — Ну почему же, Тсунаеши-кун? Ты же говорил, что научишь меня всему, что знаешь, неужели ты привык бросать слова на ветер? — он знал, что слабовольный и мягкий Савада не сможет долго противостоять его напору, а поэтому выудить из него нужную информацию кому-то вроде него было проще простого. — Да, я говорил, но ты ещё слишком маленький для этого, — тон Тсунаеши был не столько запрещающим, сколько просящим не докапываться до него, но мальчика было уже не остановить. — А какая разница? Возраст не даёт каких-либо запретов на владение информацией, так ведь? Если это есть в нашей жизни, то почему я этого не могу знать? — проницательный тон Мукуро заставил Тсуну безоговорочно капитулировать. Все же Савада не любил с кем-то спорить, а спор с этим мелким спиногрызом мог продлиться до конца дня. — Ну ладно… Как сказать… Это называется «поцелуй». Когда мужчина прикасается своими губами к губам любимой женщины и наоборот, это такое проявление любви, — Тсуне было крайне неловко говорить такое, даже несмотря на то, что он был уже взрослым парнем, он оставался очень стеснительным и неуклюжим в делах сердечных. Мукуро на секунду замолчал, будто обрабатывая полученную им только-что информацию, а затем, немного потупив взгляд, тихо, уже без былой наглости, спросил: — А что такое «женщина»? — Эм… — вот на этот вопрос Савада уж точно отвечать не хотел. Неужели за все это время он ни разу не сказал Мукуро о разделении полов? Савада почувствовал себя полным идиотом, но об этом даже ребёнок должен знать… — Ну, девушки — это как мужчины, только, чаще всего, слабее, меньше и милее… Как та девушка в красном, из фильма, — по-другому Тсуна не мог объяснить сего факта. Не мог же он рассказать о наличии первичных половых признаков у людей десятилетниму мальчику. Мукуро, задумавшись над его словами, приподнял голову и сморщил нос, видимо, представляя человека, который подходит под такие параметры. Наконец, его, похоже, озарило, и он, с удивленным выражением лица, спросил: — Так, значит, ты женщина, Тсунаеши-кун? — это немного не то, чего ожидал Тсуна, хотя нет, это абсолютно не то. — Ты что? Нет, конечно. С чего ты взял? — ему хотелось и смеяться и плакать одновременно, настолько предположение мальчика ввело его в ступор. Нет, ну правда, как так? — Но ты же слабый, Тсунаеши-кун, даже я сильнее тебя. А ещё ты очень хрупкий и милый. Под твоё описание вполне подходит, — Мукуро говорил очень уверенно, а его губы украшала все та же насмешливая улыбка. Слова Мукуро больно полоснули по сердцу Тсуны. Неужели, этот ребёнок действительно считает его таким слабым и беспомощным. Конечно, Мукуро сильнее него, ведь сам Савада создал его таким, чтобы тот мог убивать других людей… Он сам создал… Тсуне внезапно поплохело. Дыхание немного сбилось, а перед глазами поплыли разноцветные кружки. Зачем он опять это вспомнил? Это началось не так давно. При каждом таком воспоминании Саваду начинало тошнить, голова становилась тяжелой, будто она была из металла, перед глазами начинало двоиться. Он терял себя, становился живым мертвецом, его мысли теряли свой смысл и превращались в пустой поток обрывочных воспоминаний. Он не знал причину своего недуга, для него это было очень странно и неестественно, но, как только подобная мысль входила в его сознание, он начинал чувствовать боль. Обычно только успокоительные помогали Тсуне с этим, и он изо всех сил пытался как можно быстрее привести себя в порядок, пока Мукуро это не увидел, ведь, зная, как тот может из-за этого испугаться, Савада не хотел причинять ему неудобства. Буркнув про себя «Нет, ты ошибся», Тсуна поплёлся на выход из комнаты, стараясь не показывать мальчику своего побледневшего лица. Перед глазами начинало плыть, а земля, внезапно, начала уходить из-под ног. Он падал, но не на пол своего дома, а в пучину страха и безумия, так любезно раскрывшего свои объятья для него. Он видел перед своими карими глазами улыбающееся лицо матери, что постепенно расплывалось, пока не исчезало вовсе, оставляя после себя лишь пустоту, строгий вид отца, которого он, на самом деле, плохо помнил, но сознание само дорисовывало все необходимое. Он видел лица смеющихся одноклассников, чувствовал, как его в живот пинает какой-то мерзкий и потный толстяк, при этом говоря своим противным писклявым голосом — «Ой, тебе больно, никчёмный Тсуна,» — все вокруг смеются и пихают его, наслаждаясь громкими всхлипами и стонами боли. Лицо мокрое от слез, что затекают в свежие раны на нем и заставляют чувствовать ещё больший дискомфорт. Больно… Почему так больно? Он дрожит. Ему дико страшно. Липкий грязный страх охватывает все его худое тело, заставляя парня с головой погружаться в себя. Не хватает воздуха, кажется, он задыхается. Легкие сжало, а рот открылся в немом крике. Ещё немного… Он не хочет умирать, ещё слишком рано. Нельзя оставлять Мукуро одного, зачем это все нужно? Мысли путаются, и он уже не может отличить реальность от иллюзии, что создало его подсознание, единственное его желание сейчас — чтобы все это закончилось. Он хочет жить… Жить… Сквозь боль Савада не чувствует прикосновение маленькой детской руки к его лицу. Он никогда не узнает о том, что сейчас лежит на диване, где ранее сидел Мукуро, с мокрым полотенцем на лбу и расстёгнутой рубашкой. Он также не узнает о страхе ребёнка, что сейчас сидит на полу у дивана, держит его за руку и гладит по лицу. Забудет и об успокоительном, что ему насильно вложили в рот. Он все это забудет, и завтра снова будет улыбаться и спорить с мальчиком о разных вещах, важных и не очень, глупых и интересных, забавных и серьезных. Но сейчас ему действительно лучше просто все забыть.