Гонконг и подростки

       — Это — дешёвая подделка, — повертев в пальцах кулончик с шеи одной из девчонок, парень увернулся от излишне колкого и недоумевающего её взгляда, защищаясь хитрой улыбкой, — ну-ка, посмотри внимательнее, Хиэй, — сам подтягивается ближе, уже чуть ли не прижимаясь щекой к девчачьей бархатистой щёчке, — безделушка. Не больше десяти юаней. Не веришь — спроси именинника сама. Честно. — Отстань, Ган, — хмурится Хиэй, в кулачке зажимая кулон, но взгляд выдаёт её сомнение. Ещё бы — такими хитрыми глазёнками юный Мин уже не первой красавице на этой вечеринке головы обмыл. И что самое удивительное — дети очень падки на нечто удивительное, на нечто интересное, нечто, что можно сразу передать другому. В каждое ушко.        Хватаясь за кулончик на шее.               Первый, второй, пятый.               — А ты помнишь, какие дарил вам я?        — Жалкий подражатель. Совсем нет фантазии.        — Эй, где Ган? Ты видела Гана? — паренёк, стриженный под горшок со своими идеально ровными и уложенными чёрными волосами, озирался, стараясь в толпе всей группы старшеклассников, выпускников британской школы, празднующих долгожданную свободу на родине капиталов своих родителей, найти долговязого одноклассника с хитрыми широкими глазами, — Га-а-н, мать твою! Пёстрые одежды, которые сменили ребята после стольких лет жёсткой униформы, по их мнению, будто бы, должны были подчеркнуть индивидуальность каждого из них, но выходило в точности да наоборот — в их ещё совсем юном изображении они мешались друг с другом. И Гана было не разглядеть. Их всех так много. И все радуются, как и, обычно, этот: — ГАН! — Чё орёшь? — покачнувшись от количества выпитого алкоголя, один из парнишек поправил свою цветастую футболку, испачканную бордовой жидкостью, — да наверху он, — и кивает на лестницу наверх, икает, да по кривой продолжает своё движение мимо того, кто ищет. А тот, кто ищёт, уже продвинулся в своих поисках, не переставая зазывать Мина по его простому имени.              — Настоящее золото! Ты до сих пор его носишь! Не потеряй его. Эй. Это не больно. Ну-ка. Мальчишка тихо шепчет на девичье ушко, прижимая её к стенке: — И что? Больно? — Нет. Ган Мин тихо смеётся. — Тихо! — она зажимает рот парню и замирает, косясь на дверь, дальше шепчет, — ой, это Сюин. Рука Гана с оголённого бедра девчонки плавно перемещается на закрытую дверь, подпирая её ладонью. Так, на всякий случай. На всякий случай того, если Сюину придёт в голову заглянуть в его же собственную комнату, чтобы отыскать там… Гана. Безумие, конечно же. Но если не брать тот факт того, что это был… факт. И то, что девушка Сюина, с которой тот встречается две недели, сейчас ногой обхватывала Гана — тоже факт. Может, он пойдёт искать свою девушку? Что более вероятно. Прищуренными глазами Мин смотрит на девчонку и удивляется тому, как можно было столько лет проучиться вместе, а потом, под конец обучения, влезть в «отношения» с одноклассником. Романтическими. Какая глупость! Если притихнуть и прислушаться, то в гомоне музыки и глухого топота однокашников за закрытой деревянной дверью, покажется, будто бы, буря прошла мимо. — Уже передумала? — мальчишка вскидывает бровь, опять вжимая девчонку в стену, кончиком языка щекоча ей ушко, от чего та, пьяно прыснув от смеха, машинально потянулась в сторону, но рукой обхватила Мина за шею, — так веселей. Ты, всё равно, потом уедешь. И уровень красоты в нашей группе резко упадёт. — Мы уже выпустились, какая, нафиг, группа? — через робкое хихикание отвечает она, слегка кривясь от лёгкой приятной боли меж ног. — Тем более. Расслабься и забей.              — О, чувак! — опять этот бухой парень лезет к Сюину, обнимая его за плечи своими пухлыми руками, заставляя мальчика отвернуться и сквозь головную боль так не вовремя накатившего похмелья на юный ещё совсем мозг, отвязаться от этих неловких объятий одноклассника, — да чего морозишься, э! Я думал ты заперся со своей Синьхуа в комнате и там всё такое эдакое, эк! — подавив подкативший к глотке ком воздуха с желудка, пьяный подросток прикрыл ладонь рукой. — Чего? — Сюин тряхнул ровно стриженной чёлкой причёски с горшок и уставился удивлённо на «друга». — Я обознался! — качается, разводит руками, отпуская шею одноклассника. — Обознался?! — Ну, а чё?        Сюин тут же развернулся, скрипнув английскими кожаными оксфордами по вымощенному деревом полу и рванул в собственную комнату, распихивая одноклассников и их друзей. Поравнявшись с дверью, он положил руку на ручку и резко рванул её, распахивая дверь.               А вот и Ган.               И Синьхуа. — Хэй, а тут он толстый, — вытянув фотографию в рамке, Мин повернул голову в сторону вошедшего хозяина вечеринки, как можно ехиднее и слаще тому улыбнулся, — о-о-о, радушный хозяин! Нет ничего необычного — все одеты и растрёпаны соразмерно тому, сколько подросток может контролируемо выпить до столь позднего часа. Вывод — всё вполне прилично. А вывод этот родился не в голове у Сюина, к сожалению, а только у Мина. — И что тут происходит? — поправив ровно стриженную чёлку, парень, не скрывая своего паршивого настроя по отношению к Гану и к своей девушке, находящихся наедине в его собственной комнате с выключенным светом, подошёл к мальчишке со сладкой улыбкой.              Ну что за гад. — Она мне твою комнату показывала. — Без света? — У тебя срач. Девочка прыснула со смеху, вжимаясь в угол между стеной и высоким бельевым шкафом, да прикрывая стыдливо раскрасневшееся лицо от света, что падал с коридора на её горящие щёки и сощуренные бестыжие глаза.        Ай-яй-яй, как нехорошо. — Будешь так стоять на проходе? — Ган вздёргивает подбородок и кладёт детскую фотографию Сюина обратно на комод у стены, — или ты зачем-то меня искал? — Искал, — вспоминает Сюин, забыв об этом совершенно. Как-никак, а сомнения по поводу этих двоих выветривали из головы любые мысли. — И? Ган всегда держится слишком надменно. Надменно настолько, словно создаётся впечатление, что это не он должен оправдываться, а Сюин. Он думает, что контролирует ситуацию. — Тебя ждут внизу ребята. Сказали, что без тебя не начнут, — бурчит мальчишка, отводя глаза в сторону на Синьхуа. Вздыхает. — И ты пошёл искать меня! Лично! Звезда вечера! Ты чудо, Сюин! — проходя мимо него, Мин слегка сжал плечо хозяина комнаты и, дружески тряхнув его, вышел наружу, незаметно поправив выбившийся край рубашки из штанов, что он спешно до этого натянул.

***

       — Уёбок, — тихо шипит Ган Мин, щурясь и выглядывая из окна и наблюдая, как по улице движется группа подростков по мокрому от прошедшего ливня асфальту. Прямо к дому, где папочка временно снимал квартиру. Папочка не был «дома». Папочка был занят, папочка занимался «делами». И младший Мин не мог попросить старшего спустить вниз парочку секьюрити, чтобы вынести с улицы эту глупую шваль. Это было не очень честно по отношению к папочке. Ведь Ган — настоящий мужчина, самостоятельный, и он может за себя постоять. А ещё он способен отвечать за свои поступки. А потому парень выходит из комнаты, краем уха слыша гневный крик своего имени из уст Сюина и парочки его друзей. Уже поздно. Зачем так орать?        Без всяких проблем мальчишка проникает в комнату своего отца, в его же кабинет, где в одном из ящичков в столе находит пистолет, заряжает его, проверяет, бросает беглый взгляд на часы и прикидывает, что Юма сейчас уже должна давно как спать и видеть третий сон за ночь. Если Сюин разбудет Юму, то получится очень некрасиво. Запрятав оружие за пояс, да накинув поверх плащ, подняв воротник-стойку, младший Мин покидает апартаменты, спешно спускаясь по лестнице, чуть ли не пролетая пролёты на своих длинных ногах. В нём сейчас такая лёгкость! Столько предвкушения! Юному Гану ещё трудно разобрать столь сложные чувства, когда ненависть мешается с нечто иным. Хотя… какая, к чёрту, ненависть? Сюин, всего-лишь, вызывал небольшие неудобства своим ором на всю улицу. Надо было только его заткнуть.        Ночной Гонконг встретил мальчишку сырым воздухом, свежим запахом гудрона.        — Ган! Свинья!! — Сюин явно сбавил шаг, только увидел знакомую фигуру, появившуюся на лестнице у многоэтажки, — ты, хоть, понимаешь, что натворил?! — распахнутая на парне куртка шуршала синтетикой и тряслась. Переливалась непромокаемым покрытием в свете жёлтого умирающего уличного фонаря. — Понимаю, — щурится Мин, осмеливаясь спуститься и сделать пару шагов к «противнику» и его группе. Оружие за поясом явно дарует ощущение безопасности и того, что ситуация под контролем. Кажется, вот оно, приятное чувство, когда пистолет под рукой. Да, папочка? Сюина бесит спокойствие, с которым держится урод, что коснулся его девушки. Ревность порождает ненависть. Ненависть застилает разум. Но он ещё держится. Старается держаться: — И что скажешь, а?! Мудак ты, Ган!! — Скажу, что ты орёшь и мешаешь людям спать, — выдыхает ртом пар. На улице прохладно — и именно от этого, а не от страха возможной расправы за попранную чужую честь, у него пробегают мурашки по спине, — особенно моей сестрёнке. Валите отсюда. И если ещё раз увижу кого-то близко, — Ган делает паузу, пожимая плечами, — убью. — Хах, чё? — Сюин не сдерживает нервного смешка, рука его слегка дёргается. Пара его молодчиков переглянулись. Один заржал. — Что слышал. Валите нахер. — Заткнись, Ган, — выпаливает незнакомая рожа из кодлы Сюина, поднимая свою бритую голову. В ответ на это Мин злобно щурится, отнимая руку от воротника и располагая её на поясе — ближе к пистолету под плащом.              Вот какое это чувство. Приятное.        — Отбейте этому уроду яйца, — кивает Сюин, в отвращении кривя лицо, — перестанет на чужих девок заглядываться. Не успевают ребята мстителя сделать и шаг, как, вроде бы, загнанный в угол, выхватывает пистолет и делает два выстрела прямо над головами группы, заставляя всех без исключения припасть к земле. По груди разливается сладкое пьянящее ощущение, его потряхивает. Кровь бьёт в висках: — Увижу близко,— шипит тихо, но все замерли, слушая его, — убью,— и опускает пистолет, направляя дуло прямо на Сюина, выдыхая ртом, в странной улыбке, обнажившей идеально ровные зубы. Широко распахнутые глаза недвижимо пялятся на противника. А противник последним, вырвавшись из оцепенения, срывается с места за убегающими с места ребятами.        Ган спешно прячет пистолет в кармане плаща и молнией возвращается в дом. По лестницам, шагая через каждые две ступени — пулей в квартиру — разрядить пистолет, спрятать его на место. И только при выходе из кабинета отца мальчишка столкнётся со сводной сестричкой, которую разбудил шум. — Ты ничего не видела, — щурится парень, слегка наклоняясь, приобнимая рукой плечи Юмы, располагая до сих пор дрожащие пальцы на её тонком плече, — это будет наш секрет, хорошо? Папа ничего не должен знать, — и слегка касается носом её макушки, пробарабанив ледяными пальчиками по плечику.