Между серым и белым

Пролог Второй раз моя мать, Грановская Анна Дмитриевна, вышла замуж по расчету. Правда, понял я это спустя долгое время, примерно лет в тринадцать, когда мир перестал казаться состоящим только из черного и белого, и в нем появились оттенки. Много разных оттенков. Именно поэтому мать я ни разу не осудил за ее решение. К тому же, вариант был совершенно неплохой для оставшейся одной с маленьким ребенком на руках женщины. У Грановского Станислава Викторовича, моего настоящего отца, было очень слабое сердце, которое в конечном итоге не выдержало. Я его почти не помню, к сожалению, но мать говорит, что человеком он был хорошим. Говорит неизменно с мягкой улыбкой и непонятными искорками в глазах. Я не знаю, правду или нет, мне в какой-то степени даже все равно. Для меня отцом стал тот человек, за которого она вышла замуж спустя три года, после похорон Грановского. У Завьялова Павла Валентиновича были определенные причины для того, чтобы связать свою судьбу с женщиной, имеющий опыт в воспитании детей. Его жена умерла от рака, и почти год он в одиночку и, в принципе, довольно успешно воспитывал единственного сына. Но вместе с тем, все же, прекрасно понимал, что мальчику нужна мать. Что одной отцовской рукой здесь не обойтись. К тому же, у парня после смерти матери начались проблемы – он ушел в себя, стал замкнутым, недоверчивым и неразговорчивым. Понадобилась поддержка, как семьи, так и психолога. Чтобы нанять второго, проблем не было, а вот насчет полноценной семьи дело обстояло хуже. Вернее, совсем никак. Завьялов и моя мать познакомились в театре, на премьере какого-то спектакля. По словам мамы, они очень быстро нашли общий язык, им всегда было о чем поговорить. Мне он тоже понравился сразу, поэтому я даже не думал обижаться, когда они объявили, что поженятся. Наоборот, я был очень рад за маму. И за себя тоже. А потом я познакомился с ним. Со своим сводным братом. - Слава, это Костя, - представил мне своего сына Завьялов. – Надеюсь, вы подружитесь. Я до сих пор помню темно-синие глаза стоящего передо мной шестилетнего светловолосого мальчишки. Вернее, его взгляд. Возможно, потому, что он до сих пор не изменился – все такой же пристальный, серьезный, чуть исподлобья. Просто с годами становился взрослее. - Привет, - сказал я, протягивая ему ладонь. Мне было девять лет, и я действительно хотел подружиться с этим худеньким мальчишкой со странным взглядом. Не потому, что пытался сделать приятное маме или будущему отчиму. Просто хотел. Он же всего лишь кивнул и руки моей не принял. А потом и вовсе отвернулся. - Костя, - начал было Завьялов, но его перебили. - Я хочу в свою комнату, - пробурчал Костя и ушел. Мать с Павлом Валентиновичем посмотрели ему вслед, переглянулись, а потом я почувствовал, как пальцы приемного отца ерошат волосы на моей макушке. - Извини, Слав, ему нужно немного времени, чтобы привыкнуть, - проговорил он, - просто потерпи, хорошо? Я кивнул, через силу улыбнулся, не показывая, что обиделся. А потом на протяжении очень долгого времени пытался пробить глухую стену брони своего младшего брата. Только вот воздвиг он ее надежно и прочно, напрочь пресекая всякие попытки не то, чтобы ее сломать, но даже заглянуть за высокий кирпичный забор холодности и злости. И услышав однажды оброненное им тихим шелестом, пока никого из родителей не было рядом, одно единственное слово в мое сторону, я понял, что ни черта у нас не получится. - Ничтожество, - говорил он, и в глазах было столько ненависти, что становилось почти страшно. - Придурок, - отвечал я, стараясь делать вид, что мне все равно. Хотя, в принципе, по большому счету мне действительно было все равно, что он обо мне думает. Я просто не понимал и до сих пор не понимаю причины этой злости и ненависти. А очень трудно привыкнуть к тому, чего ты не можешь понять, не так ли? Глава первая Каждое утро в нашей семье начинается с совместного завтрака. Первой встает мама. Она ставит чайник, накрывает на стол и готовит что-нибудь неизменно аппетитное и вкусное. Такое, что его аромат проникает во все щелочки и отверстия, даже сквозь сон дразнит изумительным запахом ноздри, и ты не хочешь, но все же просыпаешься. А потом очень быстро бежишь в душ и сразу на кухню, чтобы съесть очередной шедевр в исполнении Грановской Анны Дмитриевны. Вторым на кухне появляется отец. Перед тем как сесть за стол, он варит себе черный, терпкий, густой кофе в джезве. Кофеварок Завьялов не признает категорически, а уж при словосочетании «растворимый кофе» неприкрыто морщится. Когда в кухню вхожу я, они оба уже завтракают, о чем-то негромко переговариваясь. Как я уже говорил, их брак был заключен по расчету, но это не помешало установить им теплые и доверительные отношения. Иногда, когда я на них смотрю, мне в голову приходит мысль, что, может, браки стоит заключать именно так? Не по мифической любви, которая проходит спустя какое-то время, а вот так, на основе общих интересов, привязанностей, ценностей. Своим союзом они добились всего, что было им необходимо, а разве нужно большее? -Доброе утро, - здороваюсь я. Отец кивает, а мать улыбается. - Доброе, - говорит она, - тосты на столе, омлет в духовке. - Спасибо, мам. И уже после того, как я усаживаюсь за стол с чашкой чая и тарелкой, на которой аппетитной горкой возвышается омлет с ветчиной и сыром, в кухне появляется мелкий. То есть, Костя. Просто это я его называю мелким. В принципе, он такой и есть. Для своих девятнадцати лет он совершенно не вышел ростом, а выглядит года на три младше своего возраста. И вообще, он весь какой-то тонкий, хрупкий, почти прозрачный. И лицо, словно у фарфоровой куклы, с тонкими чертами, на котором выделяются лишь огромные темно-синие глаза. Все, кто хоть раз видел покойную супругу Завьялова - старшего, сразу поймут, в кого именно пошел мелкий. Она была такая же маленькая, воздушная, с такими же светлыми, почти белым волосами и темными синими глазами. От отца Косте не досталось ровным счетом ничего – ни роста, ни спортивной фигуры, ни малейшей черточки внешности. - Доброе утро, - отстраненно здоровается мелкий. Снова кивок от отца, радостное матери: - Доброе утро. И мое ровное: - Привет. Он накладывает себе омлет, наливает чай и садится за стол. Прямо напротив меня. - Передай масло, - слышу его негромкий голос, обращенный ко мне. - Пожалуйста, - напоминаю ему о хороших манерах. Этот мелкий паршивец привык к тому, что все в этом мире делается для него, поэтому ставить его время от времени на место совершенно не лишнее. Хотя, делаю это только я. Родители все время помнят о его тонкой душевной организации и слабой психике. По мне, так это давно перестало быть таковым и превратилось в банальную избалованность. Только вот свои теории я стараюсь не выдвигать, заранее зная, что хорошим это не закончится. - Слав, ты старше и мудрее. Будь терпеливей к нему, хорошо? Это то, что вбивалось в мою голову протяжении последних двенадцати лет. И почему-то никто не помнит, что разница в возрасте у нас с ним всего три года. - Пожалуйста, - повторяет он послушно, после секундной заминки, но по его глазам я понимаю, что он еще мне это припомнит. Что ж, совсем неудивительно. Как и то, что я давно научился относиться к этому с определенным здоровым пофигизмом. Протягиваю ему масленку, а он снова бросает на меня короткий взгляд исподлобья, после чего берется за масло и тост. - Мы с матерью тут решили съездить отдохнуть, - говорит отец, спустя несколько минут, когда за столом воцаряется тишина, - кто с нами? - Сессия, - отвечает коротко мелкий, не отрываясь от завтрака. Он у нас лучший студент курса факультета экономики и управления. Завьялов - старший имеет собственную фирму, а Костя готовится со временем занять его место. И шансы у него на это весьма и весьма неплохие. В отличие от меня. Нет, дело не в том, что я не родной сын, просто образование у меня далекое от экономики и управления. Свою учебу в университете я закончил еще год назад, получив диплом по специальности с крайне заумным названием, хотя суть сводилась к простому «программист». Правда, конкретно по полученной специальности не работаю, отдав предпочтение разработке сайтов. Занятие для меня интересное, а с тех пор, как устроился в «Сток», еще и достаточно прибыльное. К тому же шеф там, Збруев Лев Николаевич, самый настоящий гений. Начинал он с самого нуля, самоучкой еще в то время, когда в жизнь обычного российского человека только начали входить компьютерные технологии и интернет. Когда Збруев затеял всю эту кутерьму с собственной конторой, знакомые крутили пальцем у виска, мол, ничего у тебя не получится, совсем спятил - ерундой такой заниматься. Зато теперь, спустя много лет, слова пришлось забрать обратно потому, что на данный момент «Сток» является очень известной фирмой с отличной репутацией. И тот факт, что Лев Николаевич взял меня к себе… есть ли нужда говорить, что я более чем доволен? - Слава, ты как? - Шеф не отпустит, - лаконично отзываюсь я. - Что ж, я почему-то так и думал, - говорит отчим. - Езжайте вдвоем, - пожимаю я плечами, - это же замечательная идея. Да, Костя? Он кивает, не считая нужным тратить слова. - Тогда ты, Слав, за старшего, - снова говорит отец, глядя на меня. Мне идея нравится, но мелкому она явно не по душе. По его короткому взгляду вижу, что не по душе. - Мы лучше на равных условиях, пап, - добавляю я, - думаю, так будет более демократично. - Как знаете. Главное, чтобы вас обоих это устраивало. - Нас устраивает, да, Костя? Он снова просто кивает, делая вид, что сосредоточен на еде и данный разговор его мало интересует, но мне прекрасно известно, что прислушивается он к каждому слову. - Кстати, куда хотите поехать? – спрашиваю я, скорее, для того, чтобы перевести тему разговора, и мне это удается. Следующие минут двадцать посвящаются обсуждению всевозможных мест отдыха, а потом родители уходят на работу. На кухне остаемся мы с мелким. Как всегда, каждое утро. Он сосредоточенно жует, старательно игнорируя тот факт, что я тоже присутствую в этом помещении. Я допиваю чай, лишь изредка бросая на него взгляды. С точки зрения эстетики он радует, хотя фарфоровые куклы никогда не были в моем вкусе - вне зависимости от пола. Я не говорю, что бросаюсь на каждого встречного, но одинаково охотно встречаюсь как с парнями, так и с девушками. Хотя, с парнями мне все же проще. Девчонки постоянно поют дифирамбы моей внешности. Харизматичная, как они любят выражаться. Я, если честно, не вижу в ней ничего особенного. Темные волосы, вечно собранные в «хвост» на затылке, карие глаза, слишком, по моим меркам, скуластое лицо. А еще в свое время я умудрился посадить зрение и теперь приходится носить очки. Ну, фигура спортивная, подтянутая. И рост не подкачал, целых метр восемьдесят. А так все, как у обычных людей, без изысков. Но они не перестают восхищаться, иногда приводя меня этим в замешательство. Представители мужского пола более сдержаны, эмоции они обычно выражают коротким: «Ты мне нравишься», что более привычно и понятно мне самому. Так вот, если брать в расчет внешность, мелкий, по сравнению со мной, у нас из разряда чего-то экзотического. Как-то одна из моих подружек, увидев Костю, сказала, что он хорошенький и милый. Причем, говорила с какой-то непонятной многозначительной улыбкой, которую я не понял, по правде говоря. Может, девушкам такой типаж нравится, но вот парням… лично мне как-то не очень. Предпочитаю, чтобы парень выглядел парнем, а не чем-то бесполым. Смотришь и не понимаешь, какой набор хромосом у стоящего перед тобой существа. Так что, с точки зрения потенциального партнера, он для меня асексуален на сто процентов. Это не в обиду ему, просто факт. - Не думай, что всю эту неделю будет по-твоему, - неожиданно подает он голос, отвлекая меня от мыслей, вынуждая включиться в диалог. - Предлагаешь под твою дудку плясать? – вскидываю я брови. – Это уже не демократично. - Тебе постоянно приходится напоминать, что ты здесь никто. Привычная и знакомая песня. - Неужели? А вот отец так не считает. - Он не отец тебе! – выпаливает мелкий, громыхая чашкой по блюдцу, и теперь я действительно удивлен. Таких всплесков неудовольствия он не позволял себе никогда. - Тебя так бесит этот факт? – уточняю я, сохраняя невозмутимый вид. - Что я называю его папой? Взгляд темно-синих глаз светится холодной злостью. - Меня бесишь ты. К этому я привык и научился реагировать спокойно. - Что ж, твое право, - всего лишь пожимаю плечами. Он отодвигает от себя чашку и выходит из-за стола. - Еще раз говорю, не будет по-твоему, - произносит он и уходит. Я даже вслед ему не смотрю. Не будет по-моему? Да и не нужно. Я контролировать его не собираюсь, так же как и следить за каждым шагом. Он мальчик взрослый и сам знает, что можно, а что нельзя. Тем более, тенденции к дурным поступкам за ним не водится, поэтому переживать и не стоит даже. Слышу, как он ходит по квартире, собираясь в университет, а потом звук захлопнувшейся двери. Все, как всегда. За исключением, может быть, его слов об отце. Это и, правда, что-то из ряда вон выходящее. Да, Завьялов - отчим. Но это не меняет того факта, что я воспринимаю его именно как отца. Мелкий об этом знает. И до этого момента ни разу подобных фокусов не выкидывал. Странно. Очень странно. - Да и черт с ним, - отмахиваюсь от ненужных мыслей и принимаюсь убирать со стола. У нас в семье так – кто последний, тот и моет посуду. Утром это делаю всегда я потому, что ухожу из дома самым последним. *** - Грановский, ты опоздал. Внушительная фигура Збруева появляется рядом с моим столом, едва я успеваю зайти в офис и поздороваться со всеми, кто присутствует в зале. - Простите, Лев Николаевич, не повторится, - отвечаю чисто на автомате, плюхаясь за компьютер. - Ты каждый день эти сказки рассказываешь, - скептически произносит шеф, глядя на меня, - и все равно опаздываешь. Уволю к чертям собачьим. Мы оба прекрасно знаем, что не уволит, но также мне известно, что вслух этого говорить не стоит, поэтому принимаю чуточку виноватый вид. Когда я только пришел, мне оказывали самую, что ни на есть, искреннюю поддержку и помощь, но в то же время тонко намекали, чтобы не забывался. В принципе, подобного за мной никогда не водилось, но иногда… я совершенно непунктуален, каюсь. Привычка опаздывать – это то, что со мной с самого детства и как я не пытался от нее избавиться, не удается до сих пор. Все мои знакомые смирились с этим. Но только не шеф. Он до сих пор лелеет надежду, что я научусь приходить на работу вовремя. И постоянно, очень настойчиво пытается вдолбить мне это в голову, что является предметом шуток со стороны коллег. Но вот только они никогда не покажут вида, что забавляются. Збруев за такие дела их вздует просто. Поэтому просто молчат и делают вид, что им совсем неинтересно. - Еще раз простите, Лев Николаевич. - Сделал? – спрашивает он, помедлив. - А как же, - киваю я, протягивая ему диск, - все, как и договаривались. Я уверен, заказчик останется доволен. - Не обольщайся, Грановский, - делает попытку остудить мой пыл Збруев, - я еще это проверю. - Разумеется, - соглашаюсь, - я даже с удовольствием приму конструктивную критику. - Не беси меня, - предупреждающе произносит шеф, и я позволяю себе улыбку. - И в мыслях не было, Лев Николаевич. Он обреченно вздыхает и уходит к себе в кабинет. Как только он скрывается за дверью, зал заметно оживляется. - Славка, ты когда-нибудь нарвешься, - хмыкает сидящий ко мне ближе всех Димка Никитин, кусая кончик карандаша. Я в ответ лишь пожимаю плечами. - Надеюсь, что нет, - совершенно искренне произношу я, - иначе по миру пойду. - Ты за те полгода, что работаешь здесь, только на собеседование и в первый рабочий день вовремя пришел, - добавляет он, забавляясь, - не понимаю, как у него терпения хватает не выставить тебя. Вот здесь я предпочитаю промолчать. Мне прекрасно известна причина, по которой шеф прощает мои опоздания. И причина эта в том, как я делаю свою работу. А делаю я ее очень хорошо. И это не хвастовство. Это то, что есть на самом деле. В этот момент раздается звонок моего мобильного. Очень вовремя, надо сказать. - Извини, Дим, - говорю я, показывая сотовый. - Забей, - машет он рукой и возвращается к работе. - Да, Сашка, привет, - отвечаю я на звонок. С Александром Соболевым мы познакомились четыре года назад на какой-то вечеринке. Я тогда еще учился в университете, а он уже получил диплом, и его взяли на полставки в какой-то навороченный журнал фотографом. Там он работает и по сей день, только вот уже полноценным сотрудником с весьма недурной репутацией. Разница в три года нас совершенно не смутила, мы весьма быстро нашли общий язык, а спустя очень короткое время сдружились так, что водой не разольешь. А потом, примерно с год назад, наши отношения перетекли в иное русло. Помню, это был его день рождения. Гостей он пригласил кучу, были его младшая сестра Кристя, друзья, девочки-модели из журнала, коллеги-фотографы. Даже кто-то из начальства забежал, чтобы вручить подарок и поздравить. В общем, весело было. Расползлись все только к утру, а я остался. Вот взял и остался. И когда за последним гостем закрылась дверь, полез к нему целоваться. Он не возражал. Как и не возражал, когда я начал снимать с него одежду. И когда, завалив на диван, трахнул так, что в глазах темно стало. Только потом, когда мы отдышались, с насмешкой в голосе сказал: - А ты борзый, Грановский, вот так лезть на старших. - Обещаю, в следующий раз ты сверху, - ничуть не смущаясь, ответил я, но он снова только усмехнулся. - Не надо. Меня и так все устраивает. Устраивает и до сих пор. Мы встречаемся не особо часто, но каждый раз он даже разговора не заводит о том, что занять позицию топа. Хотя, если бы попросил… я бы не отказал, честное слово. Думаю, с ним это было бы ничуть не хуже. - Привет, трудяга, - весело здоровается Соболев, и я прямо вижу искрящиеся смехом серые глаза, изогнутые в улыбке узкие губы, к которым он неторопливо подносит сигарету. Сашка у нас парень до одури привлекательный, на самом деле. Немного ниже меня ростом, но такой же подтянутый, стройный. Черты лица тонкие, точеные, но вместе волевые и строгие. Просто красота. И светлые, необычного пепельного, но своего собственного, между прочим, цвета волосы, отросшие почти до поясницы. И их так удобно наматывать на кулак, притягивая, впиваясь поцелуем в податливый и жадный рот… просто здорово… - Привет, - отвечаю я, отвлекаясь от ненужных на данный момент мыслей. - Порадуешь? – спрашивает Соболев. Это он к тому, что мы уже давно собираемся встретиться, и все никак не получается. Сначала был занят он со своей работой. Теперь вот у меня куча заказов, которые надо делать в максимально короткие сроки. - Нет, к сожалению. До конца недели завяз по самые уши. - Обидно. - И не говори. - Уйду я от тебя. - Врешь ты все, - фыркаю в ответ, и он смеется. - Засранец какой, а. Что, даже в выходные занят? - В выходные у нас семейная поездка на дачу. Не отвертеться, - говорю, а потом вдруг меня осеняет, - слушай, может, на следующей неделе на буднях смогу день выкроить. - Было бы здорово. Когда? - Пока не знаю, - честно отвечаю я. - Давай я тебе позвоню, как только все выясню. - Договорились. Звони. Только не забудь. - Не забуду, - заверяю я его. Мы болтаем еще примерно пять минут, а потом я вешаю трубку и поднимаюсь из-за стола. - Курить? – спрашивает Димка, заметив это. Сигаретами я балуюсь не часто, но иногда позволяю себе это на работе. Как раз Никитину компанию и составляю. Но только не сейчас. - Нет. Выбивать из шефа выходной, - отвечаю честно, и Димка удивленно вскидывает брови. - Ну, ты даешь, - усмехается он. - Удачи. - Спасибо, пригодится. Шеф на мою просьбу отвечает скептическим взглядом. - Грановский, а ты не оборзел ли часом? С чего мне тебе выходной давать? - Ну, например, с того, что я у Вас работаю уже полгода и имею право на отпуск, - отвечаю я, даже глазом не моргнув, - а тут прошу всего один день. Разумно, правда? Шеф буравит меня взглядом, а потом вздыхает. - Вымогатель. - Точно, - киваю я с самым серьезным видом. - Так дадите? - Когда? - На следующей неделе. Точный день завтра назову. - Скажешь когда, а я подумаю, стоит ли тебя отпускать. - Хорошо, - киваю я, зная, что отпустит. - Иди уже. - Как скажете. Уже у самой двери я оборачиваюсь и спрашиваю: – Вы посмотрели мою работу? - Все отлично, - отвечает шеф и выдерживает паузу, словно раздумывая, стоит меня хвалить или нет. И решает, что стоит: - Молодец. Позволяю себе улыбку. - Спасибо, Лев Николаевич. - Иди уже работать, - отмахивается от меня шеф. - Как скажете. Из кабинета выхожу в приподнятом настроении. Что ж, день начался почти хорошо. Главное, чтобы и закончился так же. Хотя, сомневаться в этом, причин нет. Жизнь прекрасна, господа. Глава вторая За ужином родители сообщают о том, что выбрали место и время поездки. - Париж, - говорит мама с сияющей улыбкой, - билеты на следующий вторник взяли. Я совсем не удивлен, зная, как мать любит этот город и все, что с ним связано. Отец не возражает. Он вообще редко когда спорит с ней. И не потому, что потакает, а именно старается сделать приятное. Если честно, у меня иногда создается впечатление, что он к ней испытывает нечто большее, чем установившаяся за годы брака привязанность, только не признается в этом. - Что ж, удачно съездить, - говорю я, - привезете мне брелок в виде Эйфелевой башни? - У тебя же их уже штук пять, не меньше, - недоумевает отчим. - Шесть, - улыбаюсь я, - но пусть этот еще будет. Я не говорю, что это для Сашки. Родители не в курсе моего увлечения своим полом, и я надеюсь, что никогда не узнают, иначе у обоих инфаркт случится. Они не просто не поймут, они будут в шоке. И последствия от того… не самые лучше, я бы сказал так. - Хорошо, как хочешь, - кивает отец, а потом поворачивается к мелкому: - Костя, а тебе что привезти? Он медлит всего секунду, а потом качает головой. - Ничего, отец, спасибо. И снова утыкается в тарелку, перебирая вилкой кусочки мяса на ней. А я замечаю, как родители обмениваются какими-то непонятными мне взглядами, а потом мать поворачивается к мелкому. - Костя, у меня есть замечательная идея, - произносит она, глядя на него, - Света же шарфики любит, верно? Света – это барышня мелкого. Тоже, кстати, мелкая. Прямо под стать Константину. Миниатюрная кареглазая девушка с лицом «сердечком», обрамленным каштановыми кудряшками. Я видел ее пару раз, когда она приходила к нам в гости. Очень милая, общительная, веселая. Родители от нее в полном восторге, особенно мать. Я же, если честно, немного недоумеваю относительно того, что столь позитивная барышня нашла в вечно хмуром и недовольном всем и вся Косте. Если только у него есть какие-то скрытые, мне неизвестные таланты. - Да, - кивает мелкий, чуть помедлив, - очень любит. - Так, может, мы ей шарфик привезем? В Париже много красивых, я уверена, ей понравится. - Это хорошая идея, Анна Дмитриевна, - чуть помедлив, отзывается Костя, - спасибо. Он так и не научился называть ее мамой, хотя очень хорошо к ней относится. То ли язык не поворачивается, то ли все дело в свойственной ему природной принципиальности. Мама не обижается. Она все прекрасно понимает и относится к нему так, как и положено относиться к трудному ребенку – любяще, чуточку снисходительно. - Я обязательно выберу самый красивый, - заверяет она, улыбнувшись. Мелкий кивает и улыбается уголками губ. Он действительно очень хорошо к ней относится. Эту загадку я пытался разгадать очень долго - почему, приняв мачеху, он категорически отказывается принять сводного брата? И при этом совершенно не скрывает неприязни, даже не потрудившись объяснить ее причину. Ответа я так и не нашел, а со временем бросил эти совершенно бесполезные попытки. У меня хватает более стоящих занятий, нежели разгадывание головоломки под названием Завьялов Константин Павлович. - Вот и договорились, - подводит итог отец, - надеюсь, вы без нас справитесь. - Пап, не в первый раз же остаемся вдвоем, - пожимаю я плечами, - все будет о’кей. Да, Костя? Он кивает только потому, что нужно успокоить родителей. После ужина иду к себе в комнату, чтобы доделать работу, которую не успел закончить сегодня в офисе. Завтра надо обязательно сдать, иначе накроется мой выходной – совсем уж полного раздолбайства шеф не любит. Едва успеваю включить компьютер, как в дверь тихонько стучатся. - Да? - Слав, можно с тобой поговорить? – спрашивает мама, зайдя в комнату. Вид у нее при этом какой-то обеспокоенный. И это заставляет беспокоиться меня. - Конечно, - киваю я, внимательно глядя на нее: - Что-то случилось? - Да нет, - качает она головой, усаживаясь на краешек кровати, - просто попросить хочу. - О чем? - Мы с Пашей переживаем за Костю, - начинает она, помедлив. - Мелкий? – удивленно переспрашиваю я. - А что с ним не так? - Он… ты не заметил, что он в последнее время странно себя ведет? – с каким-то едва уловимым отчаянием спрашивает она. Он сам весь странный. По жизни. И самое интересное, что это для него норма. А вот то волнение, с которым мать говорит о мелком, меня озадачивает. И сразу вспоминаются переглядывания родителей за ужином. Видимо, действительно беспокоятся. Только с чего бы это? - Вроде все в порядке, мам, - осторожно говорю я, но она снова качает головой. - Он какой-то… замкнутый в последнее время, - продолжает она, - до него не достучаться. Словно из реальности выпадает. И нервный стал. - Мам, он же по жизни рефлексирует, - вполне резонно замечаю я. - Знаю, но последние пару недель совсем сам не свой. - Обострение очередное? – предполагаю я. Она молчит несколько секунд, а потом, глядя на меня как-то пристально, отвечает: - Не хотелось бы, если честно. А кому хочется? В последний раз он чуть с катушек не слетел, понадобилось очень много времени и усилий, как со стороны психологов, так и со стороны родителей, чтобы вернуть его в более менее приличное состояние. Я это время помню плохо, совсем мелкий был, но мне достаточно и немногих воспоминаний, чтобы действительно не хотеть повторения. Нет, истерик Костя не устраивает, он просто уходит в себя. Наглухо закрывается от внешнего мира, и достучаться до него практически нереально. И для окружающих это становится просто невыносимым. - Так о чем ты попросить хотела? – напоминаю я. - Присмотри за ним, пока нас не будет? – произносит она, удивляя меня без меры. - Присмотреть? - Да. Вот так новость. Новость, которая мелкому точно не понравилась бы. Я прямо вижу его негодующий взгляд, направленный, причем, в мою сторону. И ему плевать, что просьба исходит от родителей. - Мам, ты как себе это представляешь? – спрашиваю я, помолчав. - Мне за каждым шагом его следить? - Да нет, - усмехается она, но как-то грустно, - просто понаблюдай, пока нас не будет. Мало ли что… Я предлагала Паше отменить поездку, но он настаивает на обратном. Говорит, что пока есть возможность и ты рядом, то можно на недельку уехать. - Так это отец просил присмотреть? – уточняю я. - Он тебе доверяет, Слав, ты же знаешь. Знаю. И мелкий знает. И его это бесит чуть ли не больше, чем сам факт моего существования. - Я попробую, - говорю, - только пасти его не собираюсь. Он этому явно не обрадуется, да и у меня ни желания, ни возможности нет. Она вздыхает. - Я знаю, вы не очень хорошо ладите, но… - Мам, все нормально. Любви особой между нами нет, но драться мы не собираемся, - заверяю я ее, и получаю в ответ улыбку. - Спасибо, Слав. После ее ухода я возвращаюсь к работе. Правда, мысли нет-нет, да возвращаются к нашему разговору. А потом неожиданно в голове всплывает утреннее: - Он не отец тебе! Почти детское. Нервное. Обидчивое. Его это задело. И сильно. И, видимо, всегда задевало. Только вот теперь не сумел удержать это в себе. Может, действительно обострение? В прошлый раз ударом послужила смерть матери. Костя всегда был мальчиком с очень тонкой, почти слабой психикой, остро реагирующим на внешние стрессы. Как я уже говорил, понадобилось много времени, чтобы более-менее привести его в чувство. Поддержка отца, терпение моей матери, работа психологов. Если это сейчас пойдет насмарку… Отворачиваюсь от компьютера и смотрю на часы. Без десяти два ночи. Спать, думаю я, а работу можно доделать и в офисе, там совсем немного осталось. Но сначала кружку чая. Крепкого, сладкого, с бергамотом. Для того чтобы попасть в кухню, нужно пройти мимо комнаты мелкого. Сейчас дверь в нее чуть приоткрыта и до меня долетают обрывки его, видимо, телефонного разговора. Не имею привычки подслушивать, но тут невольно замедляю шаг, останавливаюсь, выхватываю отдельные фразы. Причем весьма такие интересные фразы, которые против воли удивляют. - Жень, ты же знаешь, что не могу. Не сегодня. Я знаю, но… Женя? Какая еще Женя? У него же Светлана в дамах сердца ходит. И шарфик вон из Парижа собираются ей привезти. Я это четко помню, а значит… Налево гуляет? Сама мысль об этом вызывает недоумение вперемешку со смехом. Вот уж от кого, а от мелкого не ожидал. Это, конечно, его дело, но сама ситуация… забавная, как минимум. Кто бы мог подумать, что правильный во всем Костя будет дурить голову одновременно двум барышням? Или же Женя просто друг? Непонятно как-то получается. - Давай завтра в нашем кафе, после занятий, хорошо? И обязательно все обсудим. Договорились, пока. Я не сразу понимаю, что он закончил разговор, а когда до меня это доходит, уже поздно. Дверь распахивается и на пороге появляется Константин Павлович собственной персоной. И вид у него, когда он замечает меня, становится очень недовольный. - Что ты здесь делаешь? – спрашивает он холодно. - Иду на кухню. За чаем, - машинально отвечаю я, чувствуя себя нашкодившим школьником. Это уже не забавно. Это нелепо. - Ты подслушивал? - Нет. - Ты подслушивал, - теперь уже в утвердительной форме и глаза при этом злющие-злющие. Я медленно выдыхаю, напоминая себе, что старше и мудрее. - Всего пару фраз уловил, - произношу как можно спокойней, раздражаясь от того, что приходится оправдываться. – Слушай, мне совершенно нет дела до твоих подружек, будь то Света, Катя или Женя… давай просто забудем, хорошо? Несколько секунд он смотрит на меня своим жутким взглядом исподлобья, и мне становится немного не по себе. Словно рентгеном прошлись, честное слово. - Бесишь, - цедит он, наконец, и уходит в комнату, закрыв за собой дверь. Я снова выдыхаю. Медленно. Очень медленно. И все же иду на кухню, чтобы сделать себе чаю. Крепкий, сладкий, с бергамотом. Очень успокаивает. А потом, вернувшись в комнату, набираю Сашкин номер. - Грановский, ты сдурел? Два часа ночи, - раздается его сонный и недовольный голос, после пятого гудка. – Мне же на работу завтра. - Мне тоже, - без тени раскаяния произношу я, - и послезавтра, вплоть до субботы. - Ты просто сволочь, - вырывается у него. - Что случилось-то? - Я уж думал, не спросишь. Ты свободен в следующую среду? - А надо? – сквозь зевок интересуется он. Вот ведь паразит, а еще меня засранцем обзывает. - Сам же просил день освободить! – не удерживаюсь я от ехидных ноток. - А, да, точно. Вспомнил. Наверное, свободен. Сейчас, подожди, - он с полминуты шебуршит ежедневником – я знаю этот его толстый талмуд, который он всегда с собой таскает - а потом отвечает: - Ага, свободен. - Спасибо за одолжение, - снова язвительно, и получаю в ответ смешок. - Обращайся. Только у меня дома не получится – к сестре подружка из Москвы приезжает на несколько дней. Они в любой момент могут с гулянки вернуться. - Это не проблема, у меня дома никого не будет. - Что так? - У родителей на вторник билеты в Париж куплены. А мелкий в универе будет. Так что… партия в шахматы, чай и кровать. - Звучит очень заманчиво. - Маньяк, - усмехаюсь я. - Ага, - снова зевает он, - все, Славка, я спать. У меня съемка с утра, не хочу кривые ракурсы ловить. - Тогда созвонимся ближе к среде. - Договорились. Все, пока. - Пока. Я откладываю телефон и выключаю компьютер. Надо тоже немного поспать. Кривые ракурсы мне не светят, но вот в заказе напортачить могу. А шеф этого не любит. *** - Сашка, а можно я к тебе перееду? Его рука, тянущаяся к фигурам на шахматной доске, замирает, он удивленно на меня смотрит. Мы сидим в гостиной прямо на полу, пьем чай и играем вторую партию. Предыдущую выиграл Соболев. Он почти всегда меня обыгрывает. Я уже просто привык. Хотя, вот такие отвлекающие маневры, как предыдущий вопрос, я все же использую иногда. Но в этот раз есть маленькое исключение – мое предложение искренне. - Грановский, ты заболел, что ли? – интересуется он скептически. - Нет. - Жить с тобой? – уточняет он, всем видом показывая, что идея эта не самая лучшая. - Почему нет? – делаю еще одну попытку. - Спятил, точно, - качает он головой. Что ж, примерно такой реакции я и ожидал. - Нет. Просто спросил. Думал, вдруг, согласишься. - Во-первых, - начинает он терпеливо объяснять, глядя на доску, - мы с тобой не уживемся, поубиваем друг друга уже через неделю. Во-вторых, я обещал сестре, что она поживет у меня, пока не найдет работу и квартиру. И, в-третьих, я у тебя не единственный, ты у меня не единственный… как ты себе это представляешь? - Оргии будем устраивать, - говорю я, понимая, что он прав на все сто процентов. - Нет, спасибо, не мое, - он переставляет коня и кивает мне, - ходи, давай. Я почти машинально переставляю ферзя, даже не думая, что могу ошибиться. - Короче, ты мне отказываешь, - подвожу я итог, глядя на него. - Я думал, тебя устраивает все, как есть, - склонив голову, произносит Соболев, и в серых глазах сквозит легкая задумчивость. Этот пристальный взгляд почему-то заставляет отвести свой, снова перевести его на доску. - Устраивает, - киваю, - но мне бы хотелось съехать от родителей. - Только не ко мне. Ты прости, но свое личное пространство я очень ценю. - Да понял я, понял, - отмахиваюсь я. - Можешь не повторять. - А чего сам не хочешь снять квартиру? В чем проблема-то? - Збруев вместо прибавки к зарплате фигу показывает, - признаюсь я, - говорит, что еще не заслужил. - А когда заслужишь, сказал? – насмешливо интересуется Соболев. - Он этот вопрос очень талантливо обходит, - усмехаюсь, - не хочет баловать, наверное. - Как я его понимаю, - ехидничает Соболев, - ты же потом на голову сядешь. - Нет. Мне достаточно и шеи. - Кто бы сомневался, - фыркает он, - а чего тебе вдруг стукнуло съехать? - Почему сразу стукнуло? – пожимая я плечами. - Я же уже большой мальчик, верно? - Ну, конечно, - он внимательно смотрит на доску и усмехается, - лопух ты. - Что? - Шах и мат, батенька, – «лопая» моего короля. - Вот что. Ну, вот. Опять как всегда. И даже отвлекающий маневр не помог. - Жулик, - констатирую я. - Нет, просто внимательный, - поправляет он меня, - еще партию? - Ты и так 2:0 ведешь. - Бог троицу любит. - Ну, уж нет, - отказываюсь я, отодвигая доску в сторону, - у меня другая идея есть. Намного лучше. Он понимает все и без лишних слов и улыбается. - Как скажешь. С Соболевым хорошо. Всегда. Он податливый и жаркий. Горячий. - Может, в комнату? – хрипло шепчет он, пока я пытаюсь расстегнуть пряжку его ремня. - Плевать, - отмахиваюсь я, - кто нас видит? Заявление с моей стороны очень опрометчивое. Как и брошенное в игнор предложение Сашки. Все-таки, нужно почаще к нему прислушиваться. Но это понимание приходит чуть позже, а пока… Я все-таки снимаю с него джинсы, избавляюсь от своих, притискиваю его к себе. Знакомый размеренный ритм, едва слышные стоны Соболева, мое сбившееся дыхание. Тягучее удовольствие и долгий, выжимающий досуха оргазм. - Хорошо, - выдыхаю ему в ухо, немного очухавшись. - Ага, - почему-то насмешливо отзывается Соболев, - просто шикарно. Только мы, оказывается, не одни. - Что? – ни черта не понимаю я, а потом чувствую между лопаток тяжелый пристальный взгляд. Слишком пристальный. Нехорошее предчувствие ошпаривает противными иголочками с ног до головы, в горле встает противный ком. Потому, что знаю, кто стоит за спиной и смотрит этим жутким взглядом. Поворачиваю голову, старательно игнорируя неприятное ощущение где-то в области груди, заглядываю через плечо. - Привет, мелкий. Это просто немая сцена из какого-нибудь сериала. Вы бы видели глаза моего брата. Вы бы видели его лицо и написанные на нем недоверие, шок, смущение. Последнего, правда, немного, но есть. По покрасневшим скулам вижу, что есть. Или же это гнев? А еще он смотрит на нас, не отрываясь, словно не в силах этого сделать. Если честно, не особо приятно. - Мелкий, нам повторить, чтобы ты детально запомнил? – насмешливо интересуюсь я, чтобы вывести его из ступора, а у самого все внутри сжимает нехорошим предчувствием. – Или, может, присоединиться хочешь? Он вздрагивает, как от пощечины, краснеет еще сильнее и, не говоря ни слова, уходит вглубь квартиры. Быстро-быстро, почти убегает. Хлопает дверь и снова наступает тишина. А я утыкаюсь лбом в Сашкино плечо. - Это тот самый братик? – уточняет Соболев. - Ага, - вяло отзываюсь я, слезая с него. - Милый мальчик. - Просто само очарование, - поддакиваю я скептически. - Ну, главное, не родители, разве нет? - Наверное, - все так же меланхолично отзываюсь я, протягивая ему салфетки. А сам молчу о том, что за этим милашкой не заржавеет родителям проболтаться. И возможно, в каком-то плане он будет прав. Сашка берет упаковку с салфетками, но смотрит на меня. Внимательно и пристально. Как тогда, когда спросил, все ли меня устраивает в наших отношениях. И как тогда, мне становится не по себе. - Что? – невольно вырывается у меня почти раздраженно. - Высокие у вас отношения, я погляжу, - усмехается он, начиная вытираться. - Почти как Эверест, даже круче, - подтверждаю я, - забей. Все нормально. - Как скажешь, - пожимает он плечами. - Думаю, сейчас мне лучше уйти, не так ли? - Извини, - совершенно искренне говорю я и получаю в ответ улыбку. - Все нормально, - заверяет он меня. - Проводишь? - А что еще с тобой делать? - Сволочь ты, Грановский. - Редкостная, - подтверждаю я. Закрыв за ним дверь, я возвращаюсь в гостиную. С минуту просто смотрю на тот беспорядок, что мы с Соболевым устроили, а потом начинаю прибираться. Грязные салфетки, кружки с недопитым чаем. Собираю в коробку шахматы. И старюсь не прислушиваться к противно жужжащему ощущению в области груди. Ладно, думаю я, направляясь в кухню, оттягивая неизбежный момент неприятного разговора, прорвемся. Не впервой же, честное слово. Дела с мелким имели, как их вести знаем. И надеемся на благополучный исход. Очень надеемся. Глава третья Помыв посуду и в какой-то степени набравшись решимости, я все же стучусь к нему. - Чего тебе? – доносится до меня его голос из-за закрытой двери. Вопрос глупее не придумаешь, думаю я, но вслух произношу совсем другое: - Разговор есть, Костя. - Отстань от меня. Что ж, вполне в духе Завьялова - младшего. К тому же с учетом того, что сегодня он видел… и то, что он пробитый натурал… мда, непросто будет. - Мелкий, ты сам выйдешь или я зайду? Секундная пауза, а потом топот босых ног по полу и распахнувшаяся дверь. - Ты. Меня. Бесишь, - чеканя каждое слово, произносит Костя, глядя с холодной ненавистью, - и я не собираюсь с тобой разговаривать. Убирайся. А потом он снова захлопывает дверь и закрывает ее на ключ. Что ж, замок я ломать не собираюсь. Вот ведь паразит мелкий. Он не вылезает из своей комнаты вплоть до самого вечера, появляется на кухне, когда я только-только заканчиваю с готовкой ужина. Стоит на пороге, переминаясь с ноги на ногу, и не решается его переступить. Как ребенок, честное слово. - Есть будешь? – спокойно спрашиваю я, игнорируя его взгляд. - Я сам себе сделаю, - враждебно отзывается мелкий, все же проходя в кухню. - Ради Бога, - пожимаю плечами, накладывая в тарелку мясо. - Не хочу ничего брать от извращенца, - добавляет он, не глядя на меня. Я приказываю себе сохранять спокойствие. Мама просила не ссориться. А еще я старше и мудрее. Честное слово, каждый раз как мантру читаешь про себя. - Это называется простым и понятным словом гей, - поясняю терпеливо, - а в моем случае би, то есть мне нравятся как девушки, так и парни. - Все равно извращенец, - чуть помолчав, бурчит он, доставая яйца и колбасу из холодильника. - Там целая сковородка мяса, - говорю, наблюдая за его манипуляциями. – И картошка в кастрюле. - Не хочу. Отстань от меня. - Ты ведешь себя хуже ребенка, - насмешливо произношу я, - и после этого хочешь, чтобы к тебе относились как к взрослому. Нелогично, тебе не кажется? Он замирает на секунду, а потом снова возвращается к готовке. - Это не твое дело. Я качаю головой. Детский сад какой-то. Вроде взрослый парень. И не глупый – лучший ученик второго курса не может быть дураком по определению. А тут такие пенки… И в который раз за прошедшую неделю у меня в голове проносится мысль об обострении. В последнее время он ведет себя слишком тихо, ходит с вечно задумчивым выражением на лице, словно его что-то беспокоит. И если бы не разговор с мамой, я бы не обратил на это внимания. Может, подозрения родителей не лишены смысла? Ладно, сейчас не время думать об этом. Сейчас нужно думать о другом. - Костя, давай поговорим, - начинаю я, помедлив. - О чем? О том, что я сегодня имел сомнительное удовольствие наблюдать, как мой брат трахает другого парня? – ворчит он зло, даже не поворачиваясь ко мне. – Это не совсем приятное зрелище. - Возможно, - соглашаюсь я, - но… - У тебя даже хватило наглости привести его домой! – перебивает он меня зло. – Ты бы его еще в родительскую кровать затащил! Ну, это уже слишком. Так плохо обо мне думать не позволено даже ему. - Ты перегибаешь палку, - спокойно отвечаю я, сдерживая желание стукнуть его по голове чем-нибудь тяжелым. – Не находишь? - Почему тебе можно, а мне нет? – раздраженно продолжает он, словно не слыша меня. - Почему я никогда не позволяю себе подобного? Я бы мог сегодня тоже не один вернуться… - Ты же не должен был так рано приехать, - говорю я, осененный только сейчас пришедшей догадкой, - ты что, универ прогуливал? В последнее слабо верится. Мелкий у нас ответственный в том, что касается учебы. Да и во многом другом тоже. - У меня экзамен был, - говорит он, помолчав, - я сдал и поехал домой. А тут… Он замолкает, не договаривая, и начинает греметь сковородками. Зло так греметь. Я и забыл, что у него сессия. А ведь он говорил. Ведь именно поэтому не поехал с родителями в Париж. - Слушай, - начинаю я, - давай просто забудем о том, что произошло. Он, наконец, поворачивается ко мне, и в темных глазах столько неприязни, что меня мурашки пробирают. Я, разумеется, этого не показываю, но ощущение все равно не из приятных. - Предлагаешь мне забыть… такое? - Какое? – мягко, без насмешки. - Все люди этим занимаются, между прочим. Различия только в поле партнера, вот и все. Он молча смотрит на меня несколько секунд, а потом улыбается уголками губ. Жуткая улыбка, скажу я Вам. От нее просто не по себе становится. - Тогда, наверное, не будет ничего страшного, если я расскажу родителям? – произносит он с самым невинным видом и только в голосе проскальзывают едва уловимые насмешливые нотки. – Думаю, они будут очень рады узнать, что их старший сын такой… разносторонний в сексе. Вот, именно этого я и боялся. Плевать на его мнение, на то, что он думает. Но родители… Они будут в шоке. И это еще мягко сказано. - Тебе прекрасно известна их реакция, - говорю я, глядя на него в упор. - Конечно, - кивает он с каким-то удовольствием, и его улыбка становится еще шире, - отец вышвырнет тебя из дома, лишив наследства. Он у нас жуткий гомофоб. Это мне и без него известно. Да и не в отце дело, а в матери. Она не просто расстроится. Ее удар хватит. - Так что, - продолжает мелкий, - для меня это прекрасный шанс, наконец, от тебя избавиться. - Не сомневаюсь в этом, - спокойно произношу я, - может, о матери подумаешь? Он вздрагивает и отворачивается. - Она мне не мать, - глухо отзывается он, - она вышла за отца ради денег. Она привела тебя… почему я должен ее любить? Или жалеть? А вот это говорится для того, чтобы задеть меня. Только вот не получится. Я знаю, что к матери он хорошо относится. Так что, можно даже предположить, что блефует. Или нет? С этим мелким поганцем чего угодно ожидать приходится. Иногда мне его хочется придушить. Вот взять и придушить. - Хорошо, мелкий, - произношу я, подавив порыв смертоубийства, - давай по-другому. Чего хочешь? Он вскидывает голову, но не поворачивается. - Что? - То самое. Что хочешь взамен молчания? Я даже не верю, что предлагаю это. Никогда не думал, что доживу до подобного. Это мерзко. И унизительно. - Мне от тебя ничего не нужно, - говорит он тихо, даже не обернувшись. Я отодвигаю тарелку с недоеденным ужином и встаю из-за стола. - А ты подумай, - настаиваю я, надеясь, что он все же надумает, - если что, приходи, обсудим. Я выхожу из кухни, понимая, что видеть его мне невыносимо. Как невыносима мысль о том, что он примет мое предложение. И что может потребовать… хотя, до чего-то совсем криминального дойти все же не должно. Разве нет? Вот ведь маленький паршивец, ни в чем с ним нельзя быть уверенным. Телефонный звонок раздается как раз в тот момент, когда я возвращаюсь к себе в комнату. - Да, Сашка, - отвечаю я, - что случилось? - Просто хотел узнать, как у тебя дела, - отзывается он беззаботно, - как брат? Пришел в себя? Еще как! Так пришел, что даже угрожать может. - Все нормально, Сашка, - заверяю я его, - что с ним сделается? - Понятно. А что насчет высоких отношений? – продолжает он немного насмешливо, но я все же улавливаю в его голосе серьезные нотки. – Уладили? Мне безумно хочется пожаловаться ему. Рассказать о том, какой мне достался говнистый младший брат, но понимаю, что не могу. Я, в конце концов, не барышня, чтобы ныть. И это мои проблемы. И решать их должен я сам. - Я же сказал, все в порядке, - отвечаю, глядя в окно, где еще светло, но уже начинает темнеть. Пара часов и город накроют сумерки. - Это хорошо, - хмыкает он, а потом, помолчав, спрашивает: - Приедешь? Это совсем уж неожиданно. - У тебя сестра, - напоминаю я, - и ее подружка. - А мы с тобой просто в шахматы поиграем, - хмыкает он, и я невольно улыбаюсь. Да конечно, в шахматы. Ведь ему, как и мне, прекрасно известно, что одних шахмат нам будет мало. И кто-нибудь, да распустит руки. - Это неинтересно, - говорю я вместо этого, - ты же снова выиграешь. - Ну, иногда тебе удается меня обыграть, - говорит он, усмехаясь, - может, сегодня получится. И вообще, ты реванша не хочешь? Хочу. И не только его. Но… Надо решить вопрос с мелким. Может, все же удастся с ним договориться. - В другой раз, Сашка. Извини. Он молчит пару секунд, а потом вздыхает. Едва заметно, но я слышу. Что ж, могу его понять. Мне тоже очень и очень жаль, что обломался наш выходной. - Ничего страшного, - говорит он. - Но если надумаешь, звони. - Разумеется. Пока. - Пока. Вешаю трубку и снова смотрю в окно. Это же надо было так попасть, думаю я. Глупо, нелепо. Просто по-идиотски. Никогда так не попадался. И от этого вдвойне обидно. Негромкий стук в дверь отвлекает от мыслей, а потом, даже не дождавшись моего ответа, в комнату входит мелкий и усаживается прямо на кровать. - Надо же, какие мы вежливые, - насмешливо произношу я, глядя на его нахмуренную физиономию. - Я обдумал твое предложение, - игнорирует он мое замечание. - Так быстро? – искренне удивляюсь. - Да, - кивает он, - просто… есть кое-что. Он снова хмурится, и у меня возникает ощущение, что он все же не до конца определился, нужно ему это или нет. И я даже не могу понять хорошо это или плохо для меня. - Что у тебя на уме? Он медлит всего несколько секунд, а потом все же отвечает. И при этом даже не смотрит на меня, упершись взглядом в пол. - Я хочу съехать от родителей. - Чего? Надо же, удивляет меня второй раз за этот день. Действительно удивляет. - Ты серьезно? – спрашиваю я, и Костя кивает. - Серьезно. Вот уж никогда бы не подумал, что он такого захочет. Я всегда думал, что его устраивает нынешнее положение. В принципе, он здесь на особом положении, почти все только для него. Что еще нужно избалованному тепличному цветку? - А с чего это вдруг? – искренне интересуюсь я. - Тебя не касается, - вскидывает он голову, смотрит на меня своими огромными почти черными глазищами, в которых я улавливаю недовольство. - Нет, меня это определенно касается, если ты мне это говоришь, - резонно замечаю я, - как и то, каким боком ко мне относится твое желание переехать. Он снова молчит. Молчит долго, я вижу на его лице кучу сменяющих друг друга эмоций, а потом выдает то, что окончательно повергает меня в шок. - Я хочу, чтобы мы вместе съехали. Нет, это существо умеет удивлять. Причем неприятно. - Мелкий, ты спятил? - Мне это самому не нравится! – выпаливает он, покраснев. – Но меня одного отец не отпустит, ты же знаешь. Он постоянно меня опекает. И даже слышать не хочет о том, что мне уже почти двадцать. - Я тебе уже сегодня говорил, научись вести себя, как взрослый, - насмешливо произношу я, - без подростковых истерик. И непонятных задвигов. Он мотает головой. Разговор дается ему с трудом, это заметно даже невооруженным глазом. - Сейчас это не имеет значения, - говорит он, - все равно не отпустит. А тебе… тебе он доверяет. И если я скажу, что мы переезжаем вместе, он не станет возражать. В его словах есть определенный резон, это мне признать приходится. Но все равно не понятно, с чего он решил дернуться с насиженного места. - Ну, допустим, ты прав, - начинаю я, - но ты так и не ответил, почему хочешь съехать? - А ты разве не хочешь? – задает он встречный вопрос. - Жить отдельно от родителей - нормальное желание взрослого человека. Я не прав? Его правота в данном конкретном случае мне совершенно не нравится. Как и идея жить с ним в одной квартире. Это… просто ужас. Другого слова и не подобрать. - Возможно, и прав, - вслух произношу я, - только как ты себе это представляешь? - Что представляю? - Наше совместное проживание. Не боишься, что не уживемся? - Ну, каждый будет сам по себе, - пожимает он плечами, - мне главное, чтобы отец отпустил. - А если и со мной не отпустит? – предполагаю я. Он качает головой. - Отпустит. Я же сказал, он тебе доверяет… я не знаю, почему, но доверяет. И этот факт бесит его до ужаса. - Больше, чем тебе, - не удерживаюсь я от того, чтобы подколоть его, и он моментально реагирует, вскидывает голову, смотрит с привычной злостью. А на скулах расцветают красные пятна. - Это можно исправить. Как только я расскажу ему о твоей ориентации. - Господи Боже, у тебя роскошные задатки шантажиста, мелкий, - насмешливо говорю я, - просто красота. А еще он терпеть не может, когда я реагирую на его гадости вот таким спокойным тоном. И начинает еще больше беситься. В этот момент темно-синие глаза становятся почти черными от затаившегося в них гнева. - Ты же сам все это предложил, разве нет? – тихо, почти придушенно выдавливает он из себя. - Я всего лишь принял твое предложение. Я молчу, а взамен ты снимаешь вместе со мной квартиру. Тебе даже не придется оплачивать ее, все расходы отец на себя возьмет. - Что-то я в этом сомневаюсь, - усмехаюсь я. - К тому же, свою половину я в состоянии оплатить. - Мне все равно. Главное, чтобы съехал вместе со мной. Перспектива не из приятных. Честное слово. - Равноценный обмен, да, мелкий? - Нет, - категорично отвечает он, - ты в этом заинтересован больше. Тут он прав, черт его побери. Мне не хочется терять доверие отца и рвать с ним отношения. А еще я не хочу видеть выражение шока и отвращения на лице матери. Костя же, даже если я откажусь, всего лишь не сможет съехать от родителей. Всего лишь. Мелкий паршивец, не устаю это повторять. И угораздило же меня так влипнуть. - Так ты согласен? – спрашивает он. Я киваю, пряча за спокойствием бурю противоречивых эмоций. Не нравится мне это все. Очень не нравится. - Согласен. Только давай определимся, - сразу ставлю точки над «i» – каждый сам по себе, никто ни от кого не зависит. Я не лезу к тебе, ты не лезешь ко мне. - Меня это более чем устраивает, - кивает он, даже не задумываясь, - только с моей стороны еще одно условие. - Неужели? – дергаю я бровью. – И что за условие? - Ты… не станешь водить парней, - говорит он с запинкой, и я снова испытываю приступ удивления. Не сильного, но все же… Приехали, называется. Парней не водить. Круто и высоко забрался мелкий паразит. Нет, в принципе, это не проблема, всегда можно в гости поехать, но сам факт того, что говорит этот засранец… Это забавно. Очень. - Ты серьезно? – уточняю я, пряча улыбку. - Да. - То есть, мне забыть о сексе? – интересуюсь, сдерживая смех. - Никаких извращенцев в нашей квартире. Мать твою, он же действительно серьезно. - Ты оборзел, - весело бросаю я. – Причем реально так. - А почему я должен смотреть на то, как ты… ты… - Трахаю парней? – насмешливо заканчиваю я за него. – Думаешь, я специально при тебе это делать буду? Он краснеет, но взгляд остается таким же решительным. - Никаких. Извращенцев. Упрямо. Категорично. Со злостью во взгляде. Спорить с ним сейчас просто бесполезно. - Как скажете, Ваше Высочество, - язвительно тяну я, - что поделать, если Вы такой ханжа. Кстати, а Вы барышень водить будете? Кто там у Вас? Светлана и Евгения, верно? При упоминании последнего имени он вздрагивает и отводит взгляд. - Это не твое дело. - Не мое, - соглашаюсь я, - какое мне может быть дело до твоего гарема? - Нет у меня гарема! – выпаливает он, краснея. Что-то сегодня он слишком много краснеет, обычно за ним подобного не водится. - Неужели? – скептически произношу я, а он вдруг сдувается, словно воздушный шарик. - Да… мы… со Светой мы больше не встречаемся. Какой сюрприз, однако. - Как интересно, - усмехаюсь, - значит, шарфик барышне Жене достанется. - Это. Не. Твое. Дело. - Да успокойся ты, - я окидываю его снисходительным взглядом, - нормально все. Подобное в порядке вещей. Симпатия имеет свойство проходить. Ничто не вечно, к сожалению. Он бросает на меня быстрый взгляд, резко поднимается с кровати, шипит свое привычное: - Бесишь. А потом направляется к двери. Я даже не пытаюсь его остановить. На сегодня общения с этим существом достаточно. В конце концов, мне скоро предстоит совместное проживание с ним. Причем на весьма неопределенные сроки. И еще неизвестно, как это будет. Потому, что от мелкого можно ждать всего, что угодно. - Да и черт с ним, - говорю по привычке и включаю компьютер. Работа всегда помогала отвлечься от неприятных мыслей. И этот случай не исключение. А обо всем остальном можно подумать и позже. Когда для этого настанет время. Глава четвертая Родители воспринимают новость о нашем с мелким переезде вполне адекватно. Ну, если не брать в расчет неизбежно возникшие вопросы о причинах данного решения. А так... все лучше, чем могло бы быть. - У меня есть один хороший знакомый. Он риелтор и может помочь подобрать отличный вариант, - говорит отец, - время сэкономите. - Отличная идея, - поддерживаю я, - да, Костя? - Да, - кивает он, - спасибо, отец. А потом смотрит на меня. Пристально, в упор, а в глазах какое-то непонятное мне выражение, которого я раньше у него не замечал. Что-то вроде тихой, затаенной обреченности. Я вопросительно вздергиваю бровь, но он тут же отводит взгляд и до конца ужина вообще на меня не смотрит. Вообще, ни на кого не смотрит. А потом просто встает и уходит в свою комнату, на ходу бросив: - Спасибо. - Слав, что с ним? – спрашивает отец, после некоторой паузы. - Пап, если бы я знал, - честно отвечаю я, - всю неделю нормальный был, а тут... Завьялов кивает, продолжая хмуриться. Мама кидает на него быстрый взгляд и поворачивается ко мне: - Ты… присмотришь за ним, Слав? Похоже, это входит в тенденцию. - Мам, - вздыхаю я, - он ведь не ребенок. - Ты прекрасно знаешь, что в какой-то степени ребенок, - замечает отец, в принципе, справедливо. - Хорошо, - соглашаюсь я, понимая, что выбора у меня нет. Похоже, в последнее время всем нравится просто ставить меня перед фактом. – Я обещаю, что буду за ним приглядывать. В ответ я получаю улыбку мамы и благодарный кивок отца. Что ж, видимо, так тому и быть. Но знаете, что самое обидное? То, что в этом месяце, буквально несколько дней назад я получил прибавку к зарплате. Хорошую такую прибавку, Збруев не поскупился. А еще он сказал, что такая заплата теперь у меня всегда будет. Ирония судьбы какая-то, честное слово. Хоть бы на месяц пораньше и не пришлось бы съезжаться с мелким и врать родителям. Но тут уже, как я сказал, судьба, видимо. Так что, придется, а там посмотрим. Мелкий сдает сессию на «отлично» - здесь он предсказуем до банальности. Как я уже говорил, он у нас лучший студент на курсе. И квартиру нам подбирают действительно хорошую, я даже не ожидал. Знакомый отца расстарался вовсю. - В ней после ремонта никто не жил, - сообщает нам пожилой подтянутый господин с добродушной улыбкой - владелец квартиры, - а ремонт буквально полгода назад сделали. - Ну, как? Берем? – спрашиваю я у Кости после того, как мы осматриваем все, и он кивает. - Замечательно, - снова улыбается владелец квартиры и тут у него звонит телефон, - простите, я ненадолго. И отходит в сторону, отвечая на звонок. - Тебе точно нравится? – уточняю я у мелкого. - Нравится, - бурчит он, - и я бы хотел дальнюю комнату. - Ради Бога, - покладисто соглашаюсь я, - мне без разницы. Он немного медлит, а потом начинает: - И… насчет нашего уговора… - Ты передумал? - Нет, - вскидывает он голову, - наоборот, хотел напомнить… - Борзый ты, мелкий, - усмехаюсь я, сдерживая смутное желание приложить его головой о какую-нибудь твердую поверхность, - я тебе уже это говорил. Он не успевает ответить, так как возвращается хозяин квартиры. - Ну, что, молодые люди, договорились? - Да, - киваю я, - договорились. - Очень рад. Переезд занимает два дня, еще примерно неделя уходит на то, чтобы обжиться. Это оказывается не так уж плохо, как можно было предположить. С мелким мы пересекаемся редко, только по утрам и вечерам, соответственно, до и после работы. Сдав сессию, он находит себе работу на лето. Правда, узнаю я об этом от мамы, с которой мы систематически созваниваемся. - Он очень доволен, - говорит она счастливо, - и вроде в норму приходит. - Я рад за него, - говорю совершенно искренне, нисколько не задетый. - Мне кажется, он действительно сможет со временем занять место Паши, - продолжает мама, - как считаешь? - Ну, своего он добиваться привык, - нисколько не лукавлю я, вспоминая, как получился весь этот сыр-бор с переездом, - если захочет. - Это да, – соглашается она, а потом, помедлив, спрашивает: - А так… Нормально у него там все? Ну, справляется сам? - Все в порядке, мам, честное слово, - заверяю я ее, - если что, я позвоню. - Хорошо. Договорились. Возможно, я в какой-то степени кривлю душой, но, простите, в няньки я мелкому не нанимался. У меня своя жизнь, свои планы. И в эти планы входит не только работа, но и личные встречи. Когда Соболев узнал, что я переезжаю вместе с братом, то не скрывал своего удивления. - Грановский, ты уверен, что тебе это надо? – скептически поинтересовался он. Я в ответ только плечами пожал. Правду рассказать я не смог. Да и не нужно ему знать правду. - Пока так, - ответил я уклончиво, - а потом посмотрим. - Я так понимаю, что в гости к тебе напрашиваться бесполезно, - продолжил он насмешливо, после небольшой паузы, - младший брат следит за тобой. - Прекрати издеваться, - ответил я, раздраженный его правотой. Нет, ну вот, почему он прав почти всегда? - Просто факты, - заметил Соболев с улыбкой, - разве нет? - Иди к черту, - фыркнул я, не желая спорить. Он только снова усмехнулся, но тему мы закрыли. С момента того разговора на данный момент проходит уже больше месяца. И именно столько же мы не видимся. На меня внезапно наваливается куча работы, а сам Соболев почему-то не звонит. Вернее, до этого всегда звонил, а тут… может, тоже занят? Я не привык ходить вокруг да около, поэтому в один из пятничных вечеров все-таки набираю его номер. Вернее, время уже почти полночь, но когда меня подобное останавливало? - Да, Слав, привет, - снимает он трубку после пятого гудка. - Ты чего, спишь, что ли? – спрашиваю, услышав его немного сонный голос. - Нет, просто задремал. - Я думал, ты в загуле, суббота же завтра. - Нет, дома я. - Тогда я приеду? – с места в карьер, я знаю, но по-другому не могу. И не умею. – Как ты на это смотришь? - Положительно, - говорит он, помолчав, - приезжай. - Я не помешаю? – уточняю я, расслышав в его голосе нотки замешательства. - Грановский, тебе разве когда-нибудь мешал даже тот факт, что ты кому-то можешь помешать? – насмешливо произносит Соболев, и я невольно улыбаюсь. - Я буду через полчаса, - говорю. - Значит, через час приедешь. Как всегда. - Нет, через полчаса. - Что ж, посмотрим. - Уже еду. Мне нужно только надеть джемпер и взять ключи от квартиры и машины. В коридоре натыкаюсь на выходящего из ванной мелкого. - Костя, меня не будет до утра, - говорю я ему, - можешь дверь на внутренний замок закрывать. Он хмурится, глядя на меня, а потом вдруг спрашивает: - Ты куда? Здрасте, приехали. Он совсем уже обнаглел… - Я разве обязан отчитываться перед Вами, Ваше Высочество? – насмешливо интересуюсь я, вскинув брови, и он моментально вспыхивает. - Бесишь. - Как банально, - пожимаю я плечами. Он хмурится, и только тут я замечаю, что он бледнее обычного. И синяки под глазами. А еще дрожь в пальцах, когда он убирает челку со лба. - Ты хорошо себя чувствуешь? – вырывается у меня машинально. - Отстань, не твое дело, - бурчит он, отворачиваясь. - Как знаешь, - пожимаю я плечами и, не дождавшись ответа, иду в прихожую. Тратить на него время совершенно не хочется. Не вижу в этом никакого смысла. В конце концов, на другом конце города меня ждет нормальный, адекватный человек. И я обещал приехать к нему через полчаса. Вернее, уже через двадцать минут. *** Дверь мне открывает Кристя. Окидывает оценивающим взглядом с головы до ног, прищуривается. - Ты чего? – спрашиваю я ее. - Грановский, это первый и последний раз, когда я в такое время напрашиваюсь в гости к подружке, - говорит она, - а ей, между прочим, завтра на работу, в отличие от некоторых. - И тебе здравствуй, Кристя, - усмехаюсь я, проходя в квартиру. - Ты слышал, что я тебе сказала? - Слышал, - киваю я, - ты совсем не уважаешь личную жизнь брата. - А кто уважает мою? – восклицает она возмущенно. - Время час ночи, а мне приходится топать из дома, потому что вам приспичило потрахаться. Ваше счастье, что Ленка через дорогу живет. - Ты можешь не уходить, - пожимаю я плечами, - мы не будем шуметь. - Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Нет, не верю. Но ей об этом знать не нужно. - Извини, Кристя, так получилось, - миролюбиво говорю я, улыбнувшись, и она фыркает. - С тебя торт. Большой и вкусный. - Растолстеешь. Она снова фыркает и уходит, так ничего и не ответив. В этот момент в прихожей появляется Сашка. Он явно после душа – волосы влажные, на шее болтается полотенце. - Надо же, - говорит он, усмехнувшись, - не опоздал. А еще на нем только джинсы. И все. Ничего больше. И этого вполне достаточно, чтобы кровь стукнула не только в голову, но и в другую часть тела. - Пошли, Соболев, - решительно говорю я, хватая его за руку, и тащу вглубь квартиры. - А шахматы? – насмешливо спрашивает он. - К черту шахматы. Я трахаться хочу. Хочу до безумия. Уставшее от воздержания тело реагирует на малейшее к нему прикосновение. Очень так красноречиво реагирует. И крышу срывает окончательно. - Ты просто маньяк, - сквозь смех говорит Соболев, когда я сдираю с него штаны. - Жуткий, - соглашаюсь я, - а теперь заткнись. - Как скажешь. Все-таки Кристя была права, что напросилась к подружке – спать бы мы ей точно не дали. - Твоя сестра меня ненавидит, - говорю я, отдышавшись. Соболев усмехается, тянется к тумбочке за сигаретами и с видимым удовольствием закуривает. В раскрытое окно летит струйка дыма, в комнате повисает тонкий аромат хорошего табака. - В конце концов, - говорит Сашка, - она здесь в гостях. Так что, забей. Просто в следующий раз я надеюсь, что ты позвонишь не в первом часу ночи. - Это был спонтанный порыв. - Ну, это я понял, - снова усмехается он. - Ты мог бы и сам позвонить, - произношу я, помедлив. Он пожимает плечами, затягивается сигаретой. - Ты был занят, разве нет? – спрашивает он, глянув через плечо. – К тому же, помнишь, мы говорили? Ты не единственный, я не единственный, м? Помню. Только вот… За последние примерно полгода Соболев у меня единственный. Сам не знаю, как так получилось, но факт остается фактом. Смешно до ужаса. Причем с учетом того, что данный факт относится только ко мне, совершенно не касаясь Сашки. И он очень посмеется, если я ему об этом скажу. Поэтому вместо ответа я просто сгребаю его в охапку и притягиваю к себе. - Туши сигарету. Он даже не сопротивляется. И это хорошо. Потому, что разговаривать мне сейчас совсем-совсем не хочется. Зачем тратить время на разговоры, если есть возможность заняться более интересными и важными вещами, которые скажут намного больше слов. Домой я возвращаюсь рано утром, в самом, что ни есть, замечательном настроении, часы показывают примерно половину восьмого, а квартира встречает полнейшей тишиной. Мелкий, разумеется, еще спит. Он никогда в выходной день не встает раньше десяти. А то и позже, особенно в последнее время. Да и черт с ним, снова, по привычке, проносится в голове, а потом я иду в кухню, чтобы сделать себе чаю. И когда уже ставлю чайник, слышу негромкое жужжание телефона, а потом обнаруживаю его на кухонной стойке, рядом с хлебницей. И это не мой телефон. Мой - в кармане моих джинсов. Смотрю на дисплей и невольно усмехаюсь. Женя. С утра пораньше. Причем, похоже, уже не один раз звонила – вон в верхнем углу светится значок непринятых вызовов. Надо же, какая настойчивая барышня. Что ж, может, это что- то срочное, раз в звонит в такую рань. - Будешь должен, мелкий, - бурчу себе под нос и топаю к нему в комнату. На стук он, естественно, не отзывается, поэтому я без всякого зазрения совести вхожу в спальню, тихонько закрыв за собой дверь. Мелкий спит, полностью закутавшись в одеяло, из под которого торчит только светловолосая макушка. И спит крепко, если даже не слышит, как я зашел в комнату. Даже жалко будить, если честно. К тому же мобильник перестает жужжать. Поэтому я просто кладу телефон на тумбочку рядом со стаканом с водой и пузырьком с какими-то таблетками. Значит, вчера мне не показалось и он действительно заболел. Вот ведь упрямое существо. Беру склянку в руки и читаю название. Что-то совсем длинное и сложное, язык сломаешь, пока выговоришь, но почему-то сразу доходит, что это не просто лекарство от гриппа. Антидепрессанты? Ему выписывали однажды, очень давно, когда совсем плохо было, но в небольших количествах, с учетом того, что все-таки ребенок. Неужели теперь вот снова понадобились? Тогда, в принципе, это объясняет подозрение родителей на предмет обострения. Я задумчиво верчу в пальцах пузырек, а потом усаживаюсь на край кровати и толкаю брата в бок. Сомнительно, что он принимает что-то запрещенное, не тот случай просто, но, как говорится, доверяй, но проверяй. И узнать, что это за дрянь, просто необходимо. - Подъем, мелкий. Он сонно шевелится, отмахивается, бормочет что-то неразборчивое. - Костя, просыпайся, - тормошу я его за плечо, - слышишь? - Какого черта тебе здесь надо? – недовольно, но без злости спрашивает он, все-таки открыв глаза. Вместо ответа показываю ему пузырек с пилюлями. - Это что, мелкий? Он хмурится, пытается сосредоточить взгляд на том, что зажато между моими пальцами, а потом, когда до него внезапно это доходит, чуть ли не подскакивает в постели. - Положи на место! – вспыхивает мелкий, и я понимаю, что не зря заострил внимание на этих таблетках. - Что за дрянь? - Не твое дело! Я не обязан перед тобой отчитываться! - Хорошо, - киваю я, - тогда маме с папой звоним? Уж перед ними отчитываться точно придется. - Ты не посмеешь, - замирает он. - Почему же? – спокойно отзываюсь я. – Не только ты шантажировать умеешь. Так что, выкладывай. И не надо мне говорить, что это цитрамон или что-то в этом духе. Не поверю. Он колеблется, всего несколько секунд, во время которых, похоже, оценивает серьезность моих намерений. А потом, видимо, поняв, что намерения очень даже серьезные, все же отвечает: - Это обезболивающее. Просто немного сильнее обычного. - Неужели? – скептически. - У меня мигрени, - чуть ли с ненавистью, направленной, разумеется, в мою сторону, произносит он. - Ты же знаешь, что и раньше такое со мной было. - Знаю, только вот сейчас мне не верится что-то. - Это правда, - тихо и зло, порядком раздражаясь от того, что ему приходится передо мной оправдываться, говорит он, - у меня даже рецепт есть, могу показать. Смотрю на него Вроде не врет. Взволнован, конечно, но не врет. - Как знаешь, - отдаю ему склянку, - ты мальчик большой, должен понимать, что увлекаться подобной гадостью не стоит. - Родителям не говори, - бурчит он, откладывая таблетки в сторону. - Про таблетки? Или голову? - Про то и другое. - Больно надо, - пожимаю я плечами, а потом вдруг вспоминаю, - кстати, у тебя телефон звонил, ты его на кухне оставил. - Кто? - Женя. Он вздрагивает и вскидывает на меня глаза. - Ты отвечал? - Делать мне больше нечего, - фыркаю я, - сам со своими дамами разговаривай. - Лучше уж с дамами, чем с… Он замолкает, а я вскидываю бровь. - Что же ты, - насмешливо произношу я, - продолжай. Тебе, я смотрю, безумно нравится напоминать мне о моей ориентации. - Отстань. И тут меня словно кто-то или что-то за язык дергает. - В чем дело, мелкий? Тебе прямо покоя не дает, что я с парнями встречаюсь. - Мне. Все. Равно. - Да неужели? – с усмешкой произношу я, придвигаясь ближе к нему. Мелкий испуганно шарахается в сторону. - Смею тебя заверить, - продолжаю с явным удовольствием, - что иной раз с парнем круче, чем с девчонкой. - Заткнись. - Парень лучше знает, как доставить удовольствие. - Я. Сказал. Заткнись. - И ощущения при самом процессе… ух, просто… Он неожиданно коротко замахивается, но я успеваю перехватить сначала одну его руку, потом вторую, а затем прижимаю их к подушке над его головой. И мне достаточно удерживать обе его руки своей одной. - Отпусти, ничтожество, - требовательно, мгновенно залившись краской, произносит он. - Или что? Отцу пожалуешься? Я не собираюсь делать ничего криминального, честное слово. Просто поддразнить. Может, проучить. Но не более того. Просто погладить большим пальцем пылающую скулу, обвести тонкую линию подбородка, провести легкую дорожку от впадинки между ключицами до пупка. Совершенно безобидные ласки, но он неожиданно замирает, даже, кажется, дышать перестает. - В чем дело, мелкий? – спрашиваю, глядя прямо в его пылающее лицо. – Не нравится? Или наоборот? В его глазах плещется обида пополам со злостью, но отвращения в них нет. - Пусти, - чуть ли не шепчет он. - А что мне за то будет? – спрашиваю я насмешливо, снова погладив его щеку. Он дергается, словно обжегшись, но я держу крепко. - Я не стану отцу жаловаться. - Не актуально, - небрежно, - что еще предложишь? - А чего ты хочешь? Я смотрю на него несколько секунд, а потом разжимаю пальцы. - Ничего, - говорю я, вставая, - я не такая сволочь, как ты. И выхожу из комнаты прежде, чем он успевает ответить. Слышу, как снова жужжит телефон. А через секунду он поднимает трубку. Тихонько закрываю дверь, иду в кухню, чтобы все-таки выпить чаю. И уже в кухне понимаю, что мое тело очень так недвусмысленно отреагировало на прикосновения к мелкому. - Черт возьми, а, - усмехаюсь я, прислушиваясь к легкой пульсации в паху. Все-таки, прав Костя – извращенец я, каких поискать. Глава пятая Это очень забавное зрелище – смотреть, как мелкий с тихой обреченностью на лице пытается разобраться, почему не работает ноутбук. Я пью чай, глядя в телевизор, но время от времени все же кидаю взгляды в его сторону – мне просто интересно, насколько хватит его терпения. Наконец, он негромко чертыхается и захлопывает крышку. - Помощь нужна? – небрежно интересуюсь я, глядя на него поверх очков. - Нет. Ответ был дан чисто машинально, поэтому я переспрашиваю: - Уверен? А вот теперь он колеблется, примерно с полминуты. - Он не работает, - произносит он, наконец, неохотно. - Ну, это я уже понял, - усмехаюсь, - давай посмотрю. Он двигает ноутбук ко мне, смотрит, как я его снова включаю. - Что с ним? – спрашивает Костя, спустя примерно пять минут. - Давай я не буду объяснять то, чего ты не поймешь, а просто сделаю? – говорю, не отрывая взгляда от монитора. Он явно недоволен моим ответом, но молчит. И продолжает смотреть. - Тебе правда нравится этим заниматься? – спрашивает он ни с того, ни с сего. - А что, у тебя есть какие-то сомнения? – рассеянно пожимаю я плечами. - Я вроде диплом получил по специальности «программист». - Я не про это, - отвечает он, помедлив. - А про что? - Про то, что ты делал сегодня утром, - произносит он, и я невольно замираю. Это совсем уже неожиданно. Интересно, я ослышался? Не выдерживаю и перевожу на него взгляд. У него алеют скулы, но в глазах решимость и вызов. Словно он поставил себе цель выяснить что-то для себя важное. Только вот что ему важно в данном, отдельно взятом случае? Если только уверенность в том, что этого больше не повторится? - Забудь, - спокойно начинаю я, снова возвращаясь к процессу спасения его ноутбука, - это была просто дурная шутка, ничего больше. - Я… просто не понимаю, - признается он, после паузы. - Ты и не должен, раз не в теме. - А… как ты понял это? Ну, что тебе не только девушки нравятся? – почти выдавливает он из себя, приводя меня в крайнюю степень замешательства содержанием вопроса. - Мелкий, - я смотрю на него во все глаза, - это допрос? Что за нездоровое любопытство? Под моим взглядом он еще пуще заливается краской и отворачивается. - Ничего, забей. Нет, все-таки странный он какой-то. И вопросы странные. - Ты официальных извинений ждешь? – спрашиваю я, задумчиво склоняя голову набок. - Нет! – резко отвечает он, а потом вдруг тихо охает и хватается за голову. - Костя? – хмурюсь я, ни черта не понимая. Снова мигрень? Его сгибает пополам, дрожащие пальцы тянутся к карману джинсов. И мне это совсем не нравится. Что с ним происходит, мать твою… - Костя? Какого черта? Он не отвечает, просто достает тот самый пузырек, и тонкие пальцы трясутся, пытаясь открутить крышку. А потом он начинает заваливаться вперед, и мне приходится подхватить его, чтобы он не свалился на пол. Пузырек падает, таблетки со стуком рассыпаются по плитке, и этот дробный звук почему-то отдается в голове грохотом. Мелкий издает новый мучительный стон, болезненно жмурится, сжимая ладонями виски. Мне становится не по себе. Реально не по себе. - Мать твою, - вырывается у меня невольно. Я понимаю, что это серьезно, очень серьезно, и ни о каких чертовых мигренях и речи не может идти. И что этот мелкий паразит снова соврал. Умолчал о чем-то очень важном. Жизненно важном. Вот ведь засранец. Подбираю с пола – благо он чистый - таблетку, кладу ему под язык, прижимаю к себе дрожащее, словно в лихорадке, тело. Оно горячее, даже сквозь одежду чувствуется его обжигающий жар. - Костя, мать твою, что это за фигня, а? – спрашиваю, даже не надеясь на ответ. - Отвали, - еле ворочает он языком, но отпихнуть меня даже не пытается. Я поднимаю его на руки – оказывается, он легкий, словно перышко – и несу в комнату. А у самого сердце колотится, как сумасшедшее, в предчувствии чего-то нехорошего. И едва успеваю уложить его на кровать, как он сворачивается калачиком, прижимая колени к груди. И затихает. Дыхание выравнивается почти сразу, с лица уходит гримаса боли и напряжения, разглаживается складочка между четко очерченных бровей. И у меня такое ощущение, что он не просто уснул, но потерял сознание. А потом вспоминается его вчерашний измученный вид, когда он выходил из ванной. - Что с тобой такое, а? – думаю я вслух, глядя на его бледное лицо, а потом выхожу из комнаты. На полу кухни россыпь из пилюль, в стороне валяется пузырек. Я поднимаю его, верчу в руках, снова читаю труднопроизносимое название. И тут меня осеняет. Словно кувалдой по голове стукает. Собрав таблетки в пузырек, усаживаюсь за ноутбук мелкого. Пара штрихов, система вновь работает и… Интернет – замечательная штука, а поисковые системы рулят. Все, что хотите, найдут. Спасибо людям, их придумавшим. Просто набрать название, нажать заветную кнопочку «Enter» и поисковик выдаст не одну страницу ответов. Вопрос только в том, понравятся вам эти ответы или нет. Тут тоже возможны различные варианты. В данном конкретном случае мне не нравятся. Нисколько. Вернее, они приводят в состояние легкого шока. Я просматриваю все, что связано с употребляемой мелким гадостью, и не верю, вот хоть убейте, не верю. Перечитываю снова и снова, а потом в какой-то прострации отворачиваюсь от ноута и опять таращусь на злосчастный пузырек. Не верю, мать твою, просто не верю. Такого просто не бывает. Это же так банально. Так пошло. Так глупо. «А разве жизнь состоит не из этого, господин Грановский?» - насмешливо хихикает какой-то мерзкий голос в голове, и я сдерживаю желание пойти в комнату к мелкому, встряхнуть его, как следует, и выбить всю правду. Чтобы все рассказал, как есть и на духу. И чтобы я оказался неправ. На сто процентов неправ. Шумно выдыхаю, пихаю пузырек в один из ящиков стола, ставлю чайник. Крепкого чая с бергамотом. Чтобы немного успокоиться. Возможно, я сумею это сделать к тому моменту, когда он проснется. Проснется и расскажет правду. И пусть даже не думает, что сможет уйти от ответа. Не только он умеет добиваться того, чего хочет. *** Он выходит на кухню уже ночью, заспанный, бледный и с жуткими синяками под глазами. Я стараюсь не обращать внимания на его изможденный вид и оставаться спокойным. Собранным. Хладнокровным. - Паршиво выглядишь, - произношу я, глядя на него почти в упор. - Отстань, не твое дело, - отмахивается он, трогая чайник. И тут же с шипением отдергивает руку, обжегшись. Я при этом испытываю что-то вроде злорадного удовлетворения. Сам не знаю почему. - Как твоя голова? – спрашиваю я все тем же тоном. - Нормально, - бурчит он, доставая кружку из шкафчика, а потом, видимо, все же вспомнив события вечера, добавляет: - Спасибо. Надо же, какие мы, оказывается, благодарные. - Да всегда, пожалуйста, мелкий, - пожимаю я плечами. Он наливает себе чай, а потом поворачивается ко мне. И смотрит своим жутким взглядом исподлобья. - Оно у тебя? – спрашивает он, имея в виду пузырек с лекарством. Я киваю, делаю неспешный глоток чая из кружки. - У меня. - Отдай. Пожалуйста. Когда надо, мы и вежливые слова вспоминаем. - Да ради Бога, - я вытаскиваю пузырек из ящика и протягиваю ему, - ты знаешь, мне тут очень интересно стало, что же у тебя за мигрени такие, что ты даже с ног валишься. Он забирает склянку, не отрывая от меня взгляда. - Ты о чем? – спрашивает он настороженно. - О том, что поисковые системы рулят, - невозмутимо отзываюсь я, - ты в курсе? Он вздрагивает и отводит взгляд. - Не понимаю. - Не надо прикидываться идиотом, Костя, - говорю я немного раздраженно, - ты у нас, конечно, неврастеник, но не дурак. Далеко не дурак, мать твою. Так что, выкладывай. У него пришибленный вид, и я понимаю, что начинают сбываться мои самые худшие подозрения. Вернее, факты, что выдал мне интернет. - Я не буду тебе ничего рассказывать, - мотает он головой. Это его чертово ослиное упрямство… что б его… - Хорошо, - легко соглашаюсь я, подавив новую вспышку раздражения, - тогда звоним родителям? Поведаем им интересную историю о том, что… - Ты не сделаешь этого, - перебивает он меня, вскинув голову, - ты просто не посмеешь. - Да неужели? А тебе не кажется, что они имеют право знать? Отец - так уж точно. - Нет, - мотает он головой, - это только мое дело. - Ты идиот, мелкий, просто идиот, - я начинаю злиться, - ты понимаешь, что рано или поздно это вылезет наружу? И что тогда? Придешь в самый последний момент и скажешь: «Папа, Анна Дмитриевна, а вы знаете, у меня опухоль головного мозга, мне осталось…» сколько, кстати? Три месяца? Два? Эту дрянь уже на поздних стадиях прописывают. Сколько? Он отзывается не сразу. И тихо. Очень тихо, почти нехотя. - Месяц. От силы. По-крайней мере, так врачи говорят, - и замолкает, и я вижу, как побелевшие пальцы с силой стискивают ручку кружки. Пытаюсь проглотить ком в горле. И взять себя в руки. До последнего надеялся, что ошибся, что напутал, но… поисковые системы рулят, черт возьми. - С какого перепуга? – вырывается у меня помимо воли, и мелкий вяло пожимает плечами. - Мама, бабушка… наследственность никто не отменял. А мне этого хватило. Вот так, коротко и ясно. Лаконично. Жестоко. И до слез обидно за этого мальчишку, который толком и пожить не успел. - Костя, послушай, мне… - Не надо меня жалеть! – перебивает он меня, а голос звенит от еле сдерживаемой злости. - Мне не нужна твоя жалость! Мне она вообще не нужна! Только истерики не хватает. А с него ведь станется, устроить эту самую истерику. - Костя… - Бесишь! Как ты меня бесишь! Он с грохотом отставляет в сторону кружку и выходит из кухни, а спустя несколько секунд громко хлопает дверь его комнаты, после чего квартира снова погружается в тишину. Я впервые в жизни не знаю, что мне делать – то ли за ним идти, то ли, наоборот, не трогать. Немного поразмыслив, склоняюсь ко второму варианту. Успокоится, а там и поговорим. По-любому поговорим. Да мне и самому надо переварить свалившуюся, как снег на голову, новость… Телефонный звонок заставляет вздрогнуть в прямом смысле этого слова. Я смотрю на дисплей и сдерживаю вздох. - Да, мам, привет, - говорю в трубку. - Привет. Как вы там? Есть огромное желание все ей рассказать, но я понимаю, что просто не имею права этого делать. Тем более вот так, по телефону. - Хорошо, - вру я, помедлив, чувствуя, как грудь сдавливает обруч непонятного отчаяния, почти угрызений совести, - а вы? - Да потихоньку, - отвечает она и, помедлив, спрашивает: - Костя далеко? - В своей комнате. Дать ему трубку? - Нет, не надо, - поспешно отзывается она. - Просто он к телефону не подходит, вот я и… ты понимаешь. - Понимаю, - киваю я, словно она может это увидеть. - Он, наверное, спит и не слышит звонка. Не переживай, все хорошо. - Я рада. Разговор затягивается еще минут на пятнадцать, и каждая следующая минута дается все труднее и труднее. Не вовремя, совершенно не вовремя она позвонила. - Мам, давай я тебе завтра позвоню, - говорю я, наконец, выслушав все новости из дома, - времени уже много, я спать хочу до ужаса. - Да, конечно, извини, - спохватывается она. - Может, заедете как-нибудь в гости? Ну, или мы с отцом к вам. - Обязательно, - заверяю я ее. - Договорились. Пока. - Пока, мам. Отключаю связь, откладываю телефон. С полминуты смотрю в стену, чувствуя, как обруч сдавливает все сильнее. Что же это такое, а? - Да к черту его… И иду к мелкому в комнату. Захожу, даже не постучавшись. У него горит свет, сам он не спит – лежит на спине, глядя в потолок. - Костя, надо поговорить, - заявляю я решительно, подпирая косяк. - Уже поговорили, - недовольно произносит он. – Больше мне тебе сказать нечего. - Возможно, - киваю я. - А родителям не хочешь сообщить? - Им не нужно знать, - отвечает он, помедлив, - пока. - Я только что с матерью разговаривал, - начинаю медленно, - она спрашивала, как у тебя дела. Я ответил, что все в порядке. Прикажешь мне врать постоянно? - Просто сделай вид, что ничего не было. И что ничего не знаешь. Вот и все. Тебе же это совсем не трудно, разве нет? Ты всю жизнь ничего дальше собственного носа не видишь. И не замечаешь. Мне кажется или в его голосе на самом деле звучит упрек пополам с обидой? Странно, но про него я могу сказать то же самое. И не только это. - Костя, послушай… - Что, послушай? – неожиданно зло отзывается он, резко садясь, неприязненно глядя на меня. – Как ты сам сказал? Зачем их лишний раз беспокоить? - Это не тот случай, не находишь? – как можно мягче произношу я, стараясь лишний раз не провоцировать его на срыв. – Как давно ты в курсе? Возникает затяжная пауза, во время которой мы буравим друг друга взглядами. Видимо, он читает в моем, что просто так я не отстану, потому, что обреченно вздыхает. - Два месяца, - нехотя, вяло, опуская взгляд. Вот вам причина его ухода в себя. То, о чем говорили родители. Только на этот раз все намного хуже, чем могло быть. И не помогут визиты к психологу, транквилизаторы и семейная поддержка. В этом случае все закончится предсказуемо и страшно. Черт возьми… - Нельзя же такое в себе держать, - вырывается у меня невольно. Мелкий смотрит исподлобья, недовольно. - Не надо играть в психолога, - говорит он чуть раздраженно. – Мне совершенно не нужны душеспасительные беседы. И жалость. Было поздно что-либо делать, когда я узнал, а теперь тем более. Вероятность ремиссии на той стадии, что у меня, нулевая. Так что, я смирился, понятно? Звучит решительно. Очень. Впрочем, он умеет быть таким, когда ему нужно. Тут нечему удивляться. Одно только непонятно мне… - Ты поэтому никому не сказал? – уточняю я. – Боялся, что родители заставят курс лечения пройти? Он кидает в мою сторону быстрый взгляд и опускает голову. - Отец бы это так не оставил, - отвечает он, сцепив пальцы. - Он бы поднял все свои связи, а потом запихнул в одну из этих ужасных клиник. И остаток дней я бы провел под капельницами, уколами и… я так не хочу. Я хочу прожить оставшийся мне месяц как нормальный человек. И хоть что-то для себя сделать. Я понимаю, что в его словах больше правды, чем хотелось бы. Понимаю. Но это не меняет того факта, что отец с матерью имеют право знать. - Ты бы мог сказать это отцу, - замечаю я, - он бы не сделал ничего против твоей воли. Черт возьми, ты же его любимый сын. - Вот именно, что любимый. Тебе не понять, - тихо произносит он, сверкнув глазами, - ты всю жизнь делал то, что хотел. Выбирал, что хотел. И никто тебе слова поперек не говорил. Тебя никто не держал под колпаком. А я… Костя, не ходи туда, не делай этого, не смей этого трогать. Нет, Костя, тебе это совершенно не нужно. И так далее по тексту… одна сплошная опека. И никакого собственного мнения. И все для моего душевного спокойствия. Хватит. Достало. Я же сказал, что не хочу, чтобы вокруг меня носились. Тем более совершенно незнакомые мне люди в белых халатах – я на них за свою жизнь насмотрелся достаточно. Так что… отвали. Поэтому он и подбил меня на переезд – знал, что уж кто-кто, а я его точно опекать не стану. И следить за ним не собираюсь. И я бы совершенно не заметил его состояния, если бы не его внезапный приступ сегодня вечером на кухне. И подвернувшийся под руку пузырек с таблетками. И поисковые системы, мать их… Я смотрю на его нахмуренную, полную решимости физиономию и понимаю, что он действительно смирился. Принял факт собственной скорой смерти, как неизбежный. Что ж, этот поступок заслуживает уважения. И далек от детского. Теперь осталось смириться мне. Мы не ладим. Мы не умеем находить общий язык. Он меня терпеть не может, а я отношусь к нему, как к ребенку. В принципе, он и есть ребенок. Для меня. Но это все меркнет перед тем, что теперь мы в одной лодке. Как бы мелкий этого ни хотел. И я не смогу просто ходить мимо, делая вид, что ничего не происходит. - Ты сказал, что хочешь сделать что-то для себя, - вспоминаю я, - что именно? Снова быстрый взгляд – украдкой, из-под ресниц. - А тебе-то, какая разница? – ворчит он, но уже без злости в голосе. - Я бы мог помочь, - пожимаю плечами. Его чуть ли передергивает, он недовольно морщится. - Я же сказал, что мне не нужна твоя жалость. - Опять ребячество, - снисходительно, - причем здесь жалость? Я же сказал, что просто хочу помочь. - А если я не хочу? - Ну. Это уже второй вопрос, - невозмутимо отзываюсь я, - но вдвоем веселей, не так ли? К тому же, я знаю кучу мест и способов развлечься. Он молчит почти минуту, а потом все же поднимает на меня взгляд. - Ты меня по-прежнему бесишь. - Я знаю, - киваю, - и заметь, даже не спрашиваю, почему. Хотя, ответ мне бы получить хотелось. Он мотает головой, мол, не дождешься. Что ж, я совсем не удивлен. - Если я соглашусь, - медленно начинает он, - то это ничего не изменит. Я имею в виду, мое отношение к тебе. Снова детский сад, но я стараюсь не обращать на него внимания. - Разумеется, - спокойно произношу я. - Я извращенец и я тебя раздражаю. Что еще? Снова тишина, а потом его негромкое: - Родителям не говори. А вот это уже слишком. - Костя… - Пожалуйста, - вырывается у него, как я понимаю, против его же воли. – Не надо. Я потом сам скажу. Попозже. Только не сейчас. Он смотрит на меня глазами раненого животного. И это не игра, не фальшь, это искренняя просьба. И я не могу ответить на этот взгляд отказом. - Ты понимаешь, что затягивать с этим нельзя? – вздыхаю я. - Понимаю. Но я тебе уже сказал, если отец узнает… - Да знаю я, знаю, - отмахиваюсь я, а потом, после паузы, все же произношу: - Хорошо. Скажешь сам. На секунду в его взгляде мелькает благодарность, но он очень быстро отводит его в сторону. Но достаточно и этого. Пока. А за последующий месяц мне предстоит доказать Косте, что я ему не враг. И никогда им не был. И сделать это будет совсем не просто. Глава шестая В воскресенье мы с мелким пересекаемся только ближе к вечеру. Он уходит из дома с утра пораньше, а я провожу весь день за работой, которую обещал сделать еще до выходных. Только вот не получилось - просто катастрофически не хватает времени. Шеф в пятницу содрал с меня обещание, что в понедельник я принесу ему готовый к работе проект. А раз обещал, надо выполнять. Уже ближе к полуночи Костя появляется дома, молча выпивает кружку чая, старательно делая вид, что не замечает меня, и уходит спать. И я понимаю, что пока это правильно. Только пока. В понедельник, приехав на работу, натыкаюсь на хмурый взгляд шефа. - Хреново выглядишь, Грановский, - констатирует он, словно отрубает, - чем всю ночь занимался? - Спал, - честно отвечаю я. На самом деле, думал, что после свалившейся в субботу ночью новости спать совсем не смогу. Оказывается, ошибся. В сон я проваливался сразу, но вот только не высыпался ни капли. Вне зависимости от того, во сколько ложился и во сколько вставал. - Лев Николаевич, а Вы мне отпуск дадите? – спрашиваю я, помолчав. Народ, услышавший это, замирает в изумлении. Такой наглости себе никто не позволяет. Или просто в голову никогда не приходила вот эта самая наглость по отношению к шефу. Тому такое не понравилось бы. И ведь не нравится. По лицу все видно. - Ты сдурел, Грановский? – рявкает Збруев. - Какой еще, к черту, отпуск? - Самый обыкновенный, - пожимаю я плечами, включая компьютер, - нужно очень. - Не беси меня. - И в мыслях не было. Просто действительно очень нужно. - Случилось что-то глобальное и мега серьезное? – скептически интересуется он. - Случилось, - соглашаюсь я, думая, что шеф все-таки порой умеет читать мысли, сам об этом не подозревая. – Только я к Вам потом зайду, в обед. Можно? - Мне не нравится твое лицо, - говорит Збруев, помолчав. - Почему? - Оно слишком мрачное. Жду в обед. Услышав о Косте, шеф тоже делает мрачное лицо. А потом спрашивает, сейчас мне нужен отпуск или позже. - Позже, - отвечаю, - я сообщу. - Договорились, Грановский, а теперь иди уже работать. Шеф, оказывается, у нас не лишен понимания. Что ж, мне это только на руку. Вечером, после работы, сразу же еду домой. Мелкого нахожу в кухне, он пытается что-то себе приготовить – на плите стоит сковородка, в которой что-то аппетитно шкворчит. Я, кстати, давно заметил, что Костя у нас готовить умеет и, похоже, любит. - Привет, - произношу я, помедлив. Он кивает в ответ, но головы не поворачивает. Понятно, разговаривать не хочет. Хотя, с другой стороны, разговаривать нам не о чем. Мне вот, например, в голову не единой мысли не приходит. Поэтому я просто тоже молча ставлю чайник. Тишину кухни режет телефонный звонок, и мы с мелким одновременно вздрагиваем. - Да, Саш, привет, - отвечаю в трубку. - Здорово. На работе? - Нет, только приехал. - Слушай, а я по делу звоню, - говорит он, - ну, почти по делу. Здесь мероприятие интересное намечается ближе к выходным. Ты как? - Что за мероприятие-то? - Смирнов на дачу зовет. О, это действительно интересно. Влад Смирнов является нашим общим другом еще с тех времен, когда мы с Соболевым просто дружили, без секса. Занимается он примерно тем же, что и Сашка, только в каком-то деловом издании. А еще у него совершенно потрясающая дача примерно в сотне километров от города, с баней, двухэтажным теплым домом и речкой под боком. Ездить туда отдыхать одно сплошное удовольствие всегда, а летом особенно, да вдобавок ко всему Влад у нас товарищ гостеприимный, радушный и дружелюбный. Даже несмотря на то, что не особо многословный. - Действительно хорошая идея, - подтверждаю я. - Значит, я говорю ему, что ты едешь? – уточняет Соболев, непонятно зачем – ведь знает, что от такого приглашения я не откажусь. - Ну, да. А кто еще будет? – спрашиваю я, а потом мой взгляд упирается в мелкого, который старательно делает вид, что к разговору не прислушивается. И тут меня тоже накрывает идея. И тоже очень хорошая. - Ты, я и Кристя, - отвечает Соболев, не догадываясь о моих мыслях. - В этот раз все только свои. - Ага, понятно. Слушай, Сашка, я тебе перезвоню буквально через десять минут. - Эмм... ну, ладно. Как знаешь. Его голос звучит немного обескуражено, но я не придаю этому особого значения. Потом все объясню, когда решу вставший передо мной вопрос. - Костя, - зову я, выключив связь. - Чего тебе? – бурчит, не поворачивая головы. Иногда меня его тон радует. Иногда раздражает. Но сейчас я понимаю его причину. Это как пропустить мимо ушей замешательство в голосе Сашки – совсем нетрудно, когда знаешь, что результат намного важнее процесса. - Как насчет того, чтобы в выходные съездить загород? – спрашиваю я. Он на несколько секунд замирает, а потом все же поворачивается ко мне. - А что там делать? – спрашивает он, вскинув брови. Странный вопрос с его стороны, честное слово. - А что мы обычно делаем на даче? Мясо, баня, рыбалка. Ты же любишь рыбалку, м? Он колеблется, поэтому мне приходится его подтолкнуть: - Соглашайся. Весело будет. В конце концов, мы же договорились оторваться по полной, помнишь? - Помню, - кивает он, не переставая хмуриться, - но разве твои друзья не будут против? - Нет, они будут только рады с тобой познакомиться. У меня хорошие друзья. - Тоже извращенцы? – спрашивает он, и я улавливаю в его голосе не злость, но любопытство, и невольно усмехаюсь. - Нет, извращенцы там только мы с Соболевым, остальные нормальные. Кстати, если хочешь, можешь взять Женю с собой. Он вздрагивает и отворачивается. - Нет, не надо. - Почему? – искренне удивляюсь я. – Она никому не помешает. И ей понравится у… - Нет, - снова перебивает он меня, - не понравится. Я знаю. - Ну, как знаешь, - покладисто отзываюсь я, не имея ни малейшего желания спорить с ним – раз говорит, что не нравится девочке Жене природа, значит, так оно и есть. А заставлять его я не собираюсь. - Но ты-то поедешь? - Поеду, - кивает он, чуть помедлив, и снова возвращается к процессу готовки. - Молодец. Хороший мальчик. Моя рука невольно ложится на его макушку, легонько треплет по волосам. Он замирает, а потом краснеет. - Не смей так делать, - выдавливает он из себя. - Да брось ты, я же без всяких плохих мыслей, - произношу, но руку все же убираю. - Все равно не надо, - ворчит он, но злости в голосе нет. Совсем нет, и я списываю эту реакцию на обычное смущение. - Хорошо, как скажешь. Значит, я звоню Соболеву и говорю, что мы едем. Да? - Да. - И надеюсь, ты не передумаешь. - Не передумаю, - качает он головой и медленно, глядя на меня в упор, добавляет: - Только не надо никому говорить, что я… что у меня… - Не надо думать обо мне хуже, чем я есть на самом деле, - мягко парирую я, - мы же договорились, что это твое дело. Он кивает, переводит взгляд на сковородку. А брови нахмурены, словно он о чем-то думает. - Ну, чего такое? – не удерживаюсь я от вопроса, глядя на его сосредоточенное лицо. - Ничего, - мотает он головой, - отстань. Реакция вполне предсказуемая, на автомате. Поэтому приходится не давить, нет, просто подталкивать. Раньше, на вопрос-ответ: «Что случилось?» - «Отвали, не твое дело» я лишь пожимал плечами. И только теперь понимаю, что, возможно, нужно было быть чуть настойчивей. Что в этом случае сложилось бы все иначе. Наверное. - Как скажешь, но… - я медлю, тщательно подбирая слова, - может, это прозвучит пафосно… если тебе что-то понадобится, ты всегда можешь придти ко мне. И я всегда готов помочь. Он вскидывает на меня хмурый взгляд, но молчит. Недоверчиво, настороженно. - Серьезно, - киваю я, подтверждая собственные слова, - и опережу твой вопрос – нет, это не жалость. Просто поддержка. Просто помощь. Только то, что тебе действительно необходимо. Я понимаю, что ему хочется отказаться, чисто из упрямства, но здравый смысл все же берет верх и он, помедлив, кивает. - Хорошо, - говорит он. – Я буду иметь это в виду. Маленькая, но победа. Микроскопический шаг в его сторону, но он все же сделан. И это уже что-то. - Вот и отлично, - бодро произношу я. - Что у нас есть пожевать? *** В субботу утром мы встречаемся, как и договорились накануне, у дома Смирнова. Сашка и Кристя уже ждут нас, а вот самого инициатора поездки еще нет. - Это Костя, - представляю я мелкого брату с сестрой. - Саша, - отзывается Соболев первым, протягивая руку. Костя ее пожимает, но при этом смотрит настороженно, своим привычным взглядом исподлобья. И я даже знаю, о чем он думает. Сашка это прекрасно понимает, едва заметно усмехается. - Это моя сестра Кристина, - говорит он, указывая в ее сторону. - Можно просто Кристя, - отвечает она, помахав ему рукой и улыбнувшись. Мелкий тоже улыбается, кивает и произносит: - Очень приятно. Я его прекрасно понимаю. Кристя – барышня видная. А уж эти волосы, совсем как у брата… В свое время, пока еще у нас были дружеские отношения, Соболев мне даже кулак показывал, мол, подойдешь – мало не покажется. За сестру беспокоился, что развратит ее нехороший человек Грановский, да. Только вот зря, честное слово. Во-первых, Кристя на меня как не смотрела, так и не смотрит. А во-вторых, брат ее всегда был для меня намного привлекательней. И остается таким до сих пор, черт бы его побрал. - Эй, а где Смирнов? – спрашиваю я, отвлекаясь от нечаянно нагрянувших в голову мыслей. - Сейчас спустится, - отмахивается Соболев, закуривая. - Костя, а поедешь со мной и Владом? – спрашивает Кристя, подходя к нему. – Я хочу Сашку к Грановскому выселить. - Мне все равно, просто меня сзади укачивает, - признается мелкий, помедлив. - Так это не проблема, - улыбается она, - Смирнова назад посадим. Он все равно всю дорогу спать будет. - А ты сама за рулем? – чуть нахмурившись, спрашивает Костя. - Ага, у Сашки прав нет, - улыбается она и, увидев, что мелкий не особо проникся этим, добавляет: - Да ты не переживай. Я хорошо вожу. Смирнов вон тоже не доверял сначала, а потом нормально, привык. А, кстати, вот и он. Ты чего возишься, Влад? - Простите, замешкался, - отзывается он, подходя к нам. Пожав нам с Соболевым по очереди руки, Смирнов поворачивается к мелкому. - Влад, - представляется он, протягивая широкую ладонь. Он вообще сам весь широкий, но не толстый, а, скорее, плотный. А еще он невысокого роста, с круглым добродушным лицом и временами похож на гнома из диснеевской сказки. Внешность для человека, работающего в деловом издании, не совсем соответствующая профессии, но только на первый взгляд. Как говорится, встречают по одежке, а провожают по уму. - Костя, - отвечает мелкий, отвечая на рукопожатие. - Вы совсем со Славкой не похожи, - задумчиво тянет Смирнов, рассматривая мелкого. - Балда! – вмешивается Кристя, отвешивая Владу шутливый подзатыльник. – Они же сводные! - А? Да? – растерянно. – Я забыл, простите. - Да ну тебя, - фыркает Кристя. - Ничего страшного, - встреваю я, - да, Костя? Мы Смирнова любим за его доброжелательность. Хоть иногда он и тупит с недосыпа, вот прямо как сейчас, но с кем этого не бывает, верно? - Да, ничего, - кивает мелкий, пряча улыбку. Похоже, начало этого мероприятия ему нравится. Что ж, это хорошо. - Кристя, можно я сзади поеду? – спрашивает Смирнов. - Я не выспался сегодня. - Я как раз хотела тебе это предложить, Костю сзади укачивает. - Бедняга, - сочувствует ему Влад, забираясь в Кристину «Тойоту», - эй, ну чего стоите? Поехали! - Костя, - обращаюсь к мелкому, - все нормально? - Конечно, - кивает он и едва заметно улыбается, - извращенцы должны ехать вместе. Он уходит, а я понимаю, что он только что попытался пошутить. Пусть не совсем удачно, неуклюже, но это уже что-то. Сюрприз определенно приятный. - А вам идет на пользу совместное проживание, - хитро прищуривается Соболев, когда наша машина трогается с места. - Это лучше, чем собачиться, - признаюсь я, выруливая на дорогу. - А я ничего и не говорил, - усмехается Сашка, - если бы у нас с Кристей были такие отношения, как у вас, мы бы уже давно поубивали друг друга. - Зная Кристю, я уверен, что она бы тебя быстрее прикончила. Он в ответ хмыкает, прикуривает сигарету. - Надолго вы вот так с ним? – спрашивает Соболев, помолчав. - Нет, совсем немного осталось. - А потом? Потом все будет очень плохо, но об этом я даже не хочу думать. А тем более говорить. - Саш, давай закроем тему, не хочу ее обсуждать. Он смотрит на меня несколько секунд – пристально, внимательно, а потом пожимает плечами. - Как скажешь, - говорит он и отворачивается к окну. Обиделся? Нет, не может такого быть. Это же Соболев. Он никогда и ни на что не обижается. Не тот характер. По-крайней мере, мне так хочется думать. До дачи Смирнова мы добираемся примерно за час с небольшим вместе со всеми остановками в магазин, туалет и прочим. - Я баню топить, - заявляет Смирнов, после небольшого перекуса, - а вы все остальное. - Так точно, товарищ генерал, - насмешливо отзывается Соболев. - Да ну тебя, - отмахивается от него Влад, нисколько не обидевшись, и выходит из дома. - Костя, поможешь мне здесь? – спрашивает Кристя, повернувшись к мелкому. - Конечно, - улыбается он в ответ, кивнув. И глаза при этом довольные до невозможности. Нет, определенно, Кристя на него хорошо влияет - столько улыбок за один день я еще на его лице никогда не видел. Вот только немного обескураживает благосклонность именно со стороны госпожи Соболевой. - Ты чего это такая добрая? – подозрительно спрашиваю я у нее, урвав момент, когда рядом никого нет. Она отвечает скептически выгнутой бровью. - Даже у меня бывает хорошее настроение, Грановский, - хмыкает она, - тем более, мальчик интересный. Плюс далеко не глупый. Так что… Она не договаривает, пожимая плечами, а я прищуриваюсь. - Ему всего девятнадцать, и у него есть барышня. - Ты идиот, Славик, - дружелюбно констатирует она, - у тебя всегда мысли только о сексе? - Почти, - хмыкаю я, - тогда, в чем причина такой благосклонности? Она чуть ли не закатывает глаза, все своим видом демонстрируя вселенское снисхождение. - Просто понравился мальчик, я же говорю, балда. И вообще, отстань. У меня «оливье» не доделан. Она отмахивается от меня, как от назойливой мухи, и уходит. А я смотрю ей вслед, так ничего и не поняв. - Что это с ней? – спрашивает Сашка. - Не знаю. Хотя… это Кристя, а ты же знаешь Кристю. - Знаю, - соглашается со мной он, - Смирнов закрыл баню, сказал, что через час можно идти. - Я - пас, - отвечаю категорично, - меня потом можно будет вперед ногами выносить, и тебе это прекрасно известно. - Слабак, - хмыкает Соболев, толкая меня в плечо. - Как скажешь, - охотно отзываюсь я, - но все равно не пойду. Через час они с Владом идут париться, мы с Кристей и мелким остаемся на улице, болтая о всякой ерунде. Соболева рассказывает забавные случаи из своей медицинской практики – она хирург по специальности, что-то совсем смешное, отчего мы хохочем в голос. Мелкого аж до слез пробирает. - Так что, вот такие штуки у нас в клинике происходят, - заключает она с улыбкой, глядя на смеющегося Костю. - Ни за что бы не поверил, что так бывает в жизни, - произносит он, отсмеявшись. - Бывает, - пожимает она плечами, - и не такое бывает, если честно. Жаль только, что смешного меньше, чем грустного. Ладно, пойду картошку проверю, чтобы не переварилась. Она уходит в дом, а я поворачиваюсь к мелкому. - Ну? Как тебе? Нравится? Он кивает, вертит в пальцах стакан с соком. - Нравится. У тебя действительно хорошие друзья. А Кристя вообще классная. - Ты ей тоже понравился. Он вскидывает голову, смотрит на меня с интересом. - Правда? – в его голосе скользит неприкрытое любопытство. - Она прямо так и сказала, - подтверждаю я. Он снова кивает, а вид довольный до ужаса. Слишком довольный. - Костя, вспомни про Женю, - напоминаю ему, улыбнувшись. Он едва заметно морщится. - У тебя всегда все мысли только о сексе? – спрашивает он, заставляя меня улыбнуться еще шире. Кто-то мне уже сегодня это говорил. - Почти, - отвечаю так же. - Извращенец, - бурчит он, но тоже улыбается. Похоже, стена, возведенная им, начинает потихоньку ломаться. - Народ, не желаете перекусить, пока эти оболтусы в бане? – спрашивает вышедшая к нам Кристя. - Я пока не хочу, - отзывается мелкий, - я лучше полежу, можно? Что-то голова разболелась. Соболева вскидывает бровь, прямо точь-в-точь, как брат. А в глазах очень знакомое мне оценивающее выражение. И у меня возникает ощущение, что она видит мелкого насквозь. Как и то, что он чего-то не договаривает. - Ну, как знаешь, - говорит она, наконец. - Первая комната, не доходя до кухни. Думаю, Влад все равно тебе ее отдаст. Только не заспись, поесть надо. - Как скажешь, - улыбается он с едва заметным облегчением и скрывается в доме. Похоже, не один я заметил сомнение в глазах Сашкиной сестры. - Славка, на пару слов отойдем? – спрашивает она, убедившись, что Костя действительно ушел. - Зачем? – немного удивляюсь я. - За шкафом, - фыркает она, - надо. Пошли, прогуляемся. - Так что случилось? – спрашиваю я, когда мы выходим за территорию участка. - Когда Костя в последний раз у невролога был? – спрашивает она, помедлив, не глядя на меня. - Он у него под постоянным наблюдением лет примерно с пяти, - усмехаюсь я, но совсем невесело, - так что, считай, там он гость частый. - Так в последний раз когда? - Не знаю. А что? Спрашиваю, а сам прекрасно знаю ответ. Кристя не дура, к тому же медик. И не могла не заметить. Если уж я замечаю, то она тем более. - А как часто голова болит? – игнорирует она мой вопрос, и я вздыхаю. - Кристя, к чему ты клонишь? Она не торопится с ответом, раздумывая, стоит или не стоит говорить о своих подозрениях. - Давай уже, выкладывай, - подталкиваю я ее, - что резину тянешь? Она кивает. - Я могу ошибаться, я очень хочу ошибаться, но… тебе его надо к онкологу тащить. Ну, или хотя бы к неврологу для начала. Головная боль – это не показатель, конечно, мигрени при нашем климате вещь почти обыденная. Но сегодня днем, пока вы с Сашкой ковырялись на улице, его рвало. Хорошо так рвало. Бледность, слабость в руках, устает быстро. А еще я нечаянно спички рассыпала, а Костя их собирал… скажу тебе, с мелкой моторикой у него явные проблемы. - Кристя… Она останавливается, смотрит куда-то вдаль. - Короче, веди его к врачу, Славка. Я, конечно, всего лишь хирург, но признаки раковых заболеваний распознать могу. И тут они все налицо. - Кристя… - Может, я зря паникую, но лучше перестраховаться. Просто в таких ситуациях сразу самое плохое думаешь, извини. - Кристя! - Ну, что ты все заладил! Помню я свое имя, - возмущенно вскидывается она, поворачиваясь ко мне, - я ему тут о жизни его брата говорю, а он «Кристя!». Ты… - Поздно уже говорить. Она замирает, смотрит на меня изумленно. - Что? Я глубоко вздыхаю. Почти обреченно. Не вижу смысла врать дипломированному врачу. Пусть и не онкологу. - Это именно то, о чем ты говоришь. Опухоль мозга. И, к сожалению, последняя стадия. - Ты что, серьезно? – как-то жалобно произносит она. - Да, Кристя, серьезно. - Но… как? Вернее… черт… - Мне самому до сих пор не верится. Она молчит, долго молчит, а потом достает из кармана сигареты, прикуривает, глубоко затягиваясь. А потом начинает кашлять. - Ты же бросила, - замечаю я. Она кивает, вытирает выступившие слезы. - Бросила, - и протягивает сигарету мне, - забирай. - Ну, я тоже не особо этим делом не балуюсь, это твой брат дымит как паровоз, - усмехаюсь я, выбрасывая сигарету. - Ему идет, - отстраненно отзывается Кристя, глядя на заходящее солнце. Это точно. Сигарета в Сашкиных пальцах – это фетиш. Почти такой же, как он сам. Черт, о чем я думаю? - Слав… - Что? - Сколько ему осталось? – спрашивает она, помедлив. Этот вопрос - как ножом по горлу, но не ответить я не могу. Она не просто так интересуется. Это не праздное любопытство. По глазам ее вижу. Слишком выразительные они у нее сейчас. - Как говорят врачи, буквально с месяц, - отвечаю я. - Но мне кажется, что он продержится дольше. Он сильный. - Мне тоже так кажется, - произносит она сдавленно, сквозь слезы, - но все равно жалко. - Кристя, давай не будем об этом. Он все знает, он смирился. И не хочет жалости, - я поворачиваюсь к ней, беру за плечи. – Ты ему очень понравилась, он назвал тебя классной. Зная мелкого, могу сказать, что это высшая его оценка. Я, например, кроме слов «извращенец» и «придурок» мало, что от него слышал. Ну, теперь иногда по имени зовет. Так что, пожалуйста, не разочаровывай его вот такими жалостливыми взглядами. Он не дурак, все поймет. И снова в себя уйдет. И мне придется выковыривать его из этой раковины все отведенное ему время. Ему это не нужно, пусть доживает нормально. Согласна? Она смотрит на меня несколько долгих секунд, затем выворачивается из моих рук. - Я все понимаю, Слав, - кивает она и улыбается, правда, немного натянуто. – Извини, что-то расклеилась. - Забей. Пойдем лучше есть, у меня сейчас желудок к позвоночнику прилипнет. - Обжора. - Еще какой, - усмехаюсь я. – Интересно, эти товарищи вернулись из бани? - Если не превратились в жаркое, то вернулись. Я туда заходила перед самым их уходом – пекло невообразимое. - Могу представить. Болтая о всяких пустяках, мы возвращаемся в дом. Первым нам попадается Сашка – красный, распаренный и до ужаса довольный. На нем только банный халат, в руках банка с холодным пивом. - С легким паром, - говорю я, глядя на его блаженную физиономия, - а Смирнов где? - Когда мы пришли, твой брат скучал над каким-то жутким фильмом. Влад решил его развлечь и повел показывать свою коллекцию значков. Помнишь, он нам как-то демонстрировал? - Помню, - киваю я. - А есть мы будем сегодня? – вклинивается Кристя в наш разговор. - Детка, дай передохнуть, - отмахивается от нее брат, - меня Влад заездил, еще ты тут пристаешь. Мы с Кристей переглядываемся, а потом одновременно прыскаем со смеху. - Что, прости, он с тобой сделал? – уточняю я сквозь смех. Соболев морщится, когда до него доходит, что именно он сказал, потом улыбается. - Вы всегда только о сексе думаете? - Почти, - хором отвечаем мы с Кристей и снова прыскаем. Сашка смотрит на нас внимательно, чуть склонив голову набок. - Я так понимаю, пока нас не было, тут появился угол сговорившихся, - констатирует он с усмешкой, - с чего это вдруг такое взаимопонимание? - Просто так, - отвечает Кристя, пожав плечами, - да, Слав? - Да, - киваю я. – Просто так. И ни слова не говорим о нашем разговоре. И когда мелкий появляется в кухне, Кристя смотрит на него так, как смотрела весь день – весело и дружелюбно, ничем не показав, что ей жалко этого молодого красивого парня, которому суждено умереть слишком рано. Зачем показывать, если сам Костя на этом не зацикливается. Вон, как горят радостью и почти детским восторгом синие глазищи, когда Кристя возвращается к рассказам из своей практики. И хохочет, как угорелый, слушая смешные истории из жизни известных людей, коими делится Смирнов. И с неподдельным интересом наблюдает за нашими с Сашкой пикировками, одобрительно улыбаясь мне, когда я все же умудряюсь загнать Соболева в тупик. Он искренне веселится и радуется. Он и думать забыл о своей болезни, так зачем лишний раз напоминать? Следующим утром, ранним утром, мы едем на речку. Влад выдает Косте спиннинг, показывает места, где можно побросать. - Ты это, блесен не жалей, - говорит Смирнов, хлопая мелкого по плечу, - хорошая рыбалка требует жертв. - Спасибо, - улыбается тот счастливой улыбкой и скрывается в зарослях камыша, что растут на берегу. А через час возвращается, таща в руках щуку почти на полтора килограмма. Даже Смирнов приходит поглядеть на его улов. - Красота, - хвалит он коротко, любуясь речным хищником, и вновь отбывает на место своей дислокации, дабы не пропустить поклевку. - Костя, она великолепна! – восклицает Кристя, откладывая удочку, и ехидно добавляет, поворачиваясь к брату: - Учись, студент! Бросавший все это время впустую Соболев задумчиво, щурясь от попадающего в глаза дыма зажатой в губах сигареты, смотрит на немного смущенного, но довольного мелкого. - Чего? – теряется под этим пристальным взглядом тот. - Да просто думаю, сколько возьмешь за уроки, - усмехается Соболев, сматывая катушку. Мелкий принимает правила игры и делает вид, что размышляет, отчаянно пряча улыбку. Мы с Кристей ждем его ответа, подозревая, что просто так Сашка не отделается. - Для друзей моего брата действуют скидки, - отвечает он, наконец. - А для очень близких друзей? – уточняет Сашка, вздернув бровь. - Ну, в этом случае, ты скидку проси у Славы, - выдавливает смешок мелкий. Я не удерживаюсь от смеха: - Получите, господин Соболев. - Пять баллов, - хихикает Кристя, поднимая вверх большой палец. - Без проблем, - небрежно отзывается он, чем заслуживает одобрительный смешок госпожи Соболевой. - С тебя утешительный приз, Грановский, - шутливо говорит Сашка. – А ты, сестрица, предатель просто. - С тебя не убудет, - хмыкает она. - Что ж, - вздыхает Соболев, снова поворачиваясь к Косте, - пойдем, тарифы обсудим? - Пойдем, - соглашается он. - Костя, не делай ему скидок! Пусть по базовой оплачивает, плюс проценты за затраченное время, - насмешливо кричит им вдогонку Кристя. Теперь уже мелкий показывает ей большой палец, а Сашка грозит указательным. Я наблюдаю за всем этим, не в силах сдержать довольной улыбки. - Он классный, - восхищенно произносит Кристя. - Просто офигенный. - У него есть девушка, - машинально отзываюсь я. - У тебя опять мысли о сексе. - Приходится. Твой брат компенсацию затребовал. - Ты ему особо не потакай. - Ну, тут все будет по взаимному удовольствию, - с самым невинным видом отвечаю я. - Кто бы сомневался, - фыркает она и, помолчав, добавляет: - А девушке Кости повезло. - Думаю, она это знает, - улыбаюсь я. – Слушай, пошли уже рыбу ловить, времени у нас совсем немного, а у меня кроме двух окуней еще ничего нет. - У Кости учись, вон каких щук таскает. - Боюсь, меня он разорит, - коротко усмехаюсь я. - Это друзьям скидки, а мне, как ты сама сказала, по базовой плюс проценты. - Мне тебя ничуть не жалко, - фыркает она. - Даже не претендую. Хохоча, мы идем к берегу и по пути встречаем Смирнова, который тащит на обрезанном поводке здорового леща. - Мать твою, Влад, сколько возьмешь за уроки? – спрашиваю я. - Это нечестно, девушкам надо уступать! – встревает Кристя, отпихивая меня. – Влад, я с процентами, честное слово! Смирнов рассматривает нас недоуменно, немного сконфуженно, а потом привычно машет рукой. - Да ну вас, - бурчит он и идет к месту нашей стоянки. Мы с Кристей снова хохочем и все-таки добираемся до воды. Глава седьмая Поездка к Смирнову на дачу определенно благотворно влияет на мелкого. И если до нее у нас было что-то вроде перемирия по молчаливому согласию, то по возвращении оттуда, он начинает открываться по-настоящему. Я смотрю на него, и мне кажется, что это совсем другой человек, нежели тот, которого я знал все эти годы. Из его глаз исчезает настороженное выражение, пропадает привычное «бесишь», «ничтожество» и «извращенец». А еще он все чаще и чаще улыбается. Мне улыбается. Это приятно удивляет и не может не радовать. Шеф дал-таки мне отпуск, у Кости, за счет работы всего на полставки, времени хватает с головой, и следующее полторы недели мы как сумасшедшие носимся по различным выставкам, кинотеатрам и прочим культурным мероприятиям и не только по ним. В общем, отрываемся на всю катушку, как и договаривались. Мелкого словно прорвало. Я понимаю, что ему хочется успеть многое, почти все, и не возражаю. Единственное, иногда приходится немного сдерживать, напоминая, что на износ даже развлекаться нельзя. Оказывается, он любит театр. Я смутно догадывался об этом, но всерьез никогда не воспринимал. Ну, нравится и нравится. Это же Костя, какое мне до него дело? И только сейчас в голову начинает закрадываться мысль, что я на самом деле плохо знаю своего брата. И в этом не только его вина. Возможно, приложи я чуть больше усилий и не забей на него, все было бы по-другому. И не пришлось бы сейчас пробиваться сквозь выстроенную им стену. Мысль до ужаса разумная и логичная, и оттого становится еще обидней. Я стараюсь отгонять ее от себя, осознавая, что слишком поздно жалеть об упущенных возможностях и шансах. На данный момент остается только отрываться. - Родители по-прежнему в гости зовут, - говорю я как-то после набега на очередной спектакль, по окончанию которого мы забредаем в мороженицу. Мелкий кивает, ковыряя ложкой мороженое в вазочке. - Анна Дмитриевна мне звонила вчера, - говорит он. - Давай сходим? – предлагаю я. – Надо вылезти из подполья. - Я не знаю,… а если мне… ну, вдруг накроет? – произносит он, глядя своими глазищами. И в них я читаю очень противоречивые эмоции. С одной стороны ему хочется, я знаю, что хочется, увидеть отца и мать, но с другой… В последнее время болезнь дает о себе знать чаще, чем еще буквально неделю назад. Пару дней назад мне пришлось даже вызывать «скорую». От госпитализации этот маленький упрямец отказался напрочь, а я и не настаивал, но, случись подобное у родителей, отец начнет давить. Хотя, возможно, мелкий боится не этого, а именно того, что придется им рассказать. Он прекрасно понимает, как они отреагируют на это. - Может, уже время рассказать? – спрашиваю. Я понимаю, что момент не самый лучший, и Костя может запросто полезть в бутылку, но сдержаться не могу. Чувство вины за то, что мы скрываем правду от тех, кто имеет право знать, сидит во мне с того момента, когда я эту самую правду и узнал. И иногда возникает ощущение, что я что-то делаю неправильно. Совершенно неправильно. Услышав мой вопрос, Костя моментально вскидывается. - Нет! – мотает он головой, а во взгляде появляется испуганное выражение, что только подтверждает мои догадки. – Не сейчас, попозже. - Костя… - Ты же сам сказал, что это мое дело! – начинает он закипать. - Конечно, твое, - тут же перехожу я на мягкий тон, - успокойся. Я просто спросил. Только ты учти, что чем дольше тянешь, тем глубже тебя это болото засасывает. Потом будет еще труднее признаться. Он молчит. Молчит долго, прекрасно понимая, что я прав. - Я скажу, - говорит он, наконец, - честное слово, скажу. Это звучит так, словно он пытается убедить самого себя. Я сдерживаю разочарованный вздох. - Ладно, не забивай пока голову, - пытаюсь подбодрить его, легонько толкая в плечо. – Но к родителям надо сходить в любом случае. Может, в пятницу? - Нет, я не могу в пятницу. У меня свидание, - отвечает он не сразу. - О! здорово же, - уточнять, с кем именно свидание, я не собираюсь, тут и так все понятно. – Тогда в субботу? - Да. Суббота в самый раз. - Значит, договорились. Я позвоню матери и скажу, что мы придем. Костя просто кивает, продолжая ковырять уже порядком подтаявшее мороженое. Я пытаюсь допить остывший кофе. И какое-то время мы молчим, думая каждый о своем. - Слава, можно тебя спросить? – первым нарушает тишину мелкий. - Да, конечно. - Это… нескромный вопрос, - предупреждает он, поднимая на меня взгляд. Я вскидываю брови. - Ты меня прямо заинтриговал. Спрашивай. Он медлит, а потом все же собирается с духом. - Ты… ты постоянно со мной возишься, тратишь на меня почти все свое время, так? Я киваю, не до конца понимая, куда он клонит. - Я же обещал, помнишь? К тому же, если бы не хотел, не предлагал бы помощь. - Я знаю, но… как он к этому относится? - Кто? - Соболев твой, - с досадой на мою непонятливость уточняет он, а потом снова опускает взгляд. - Я бы не хотел доставлять вам неудобств. Это неожиданное с его стороны понимание вызывает у меня улыбку. Не насмешливую, теплую. - Ты их не доставляешь. - Но… я знаю, что вы не виделись с того раза, когда мы ездили на дачу к Владу, - настаивает мелкий, - разве Саше все равно, что ты вот так, подолгу, не видишься с ним? Тема для меня в какой-то степени больная. Я знаю, что мне не все равно. И иногда действительно не хватает Сашки, хочется плюнуть на все и нестись к нему, сломя голову. Но это только я. Насчет Соболева не уверен. - У нас не те отношения, чтобы устраивать друг другу сцены, - пожимаю я плечами, стараясь не показывать вида, что слова Кости задели за живое. Тот смотрит чуточку удивленно. - В смысле, вы просто… просто… - Именно, - киваю я. - К тому же, здесь я нужнее. - Я не хочу быть обузой. - Вот дурак, - снова улыбаюсь я, - какая обуза? Прекращай голову всякой ерундой забивать. - Хорошо, не буду, - соглашается он, - я просто… ну, хотел как лучше. - Я знаю, - моя рука по привычке ложится на его макушку, ерошит волосы. И он уже не шарахается от меня, что не может не радовать. – Спасибо. Мелкий мотает головой. - Да не за что ведь. - Неправда, есть за что, - возражаю я, - ладно, доедай мороженое и поедем домой. Надо немного передохнуть, а вечером можем куда-нибудь сходить. Что скажешь? - Хорошая идея, мне нравится, - улыбается он. - Отлично. И правда отлично. Похоже, с каждым днем мы все больше и больше понимаем друг друга. А это… это совсем неплохо. *** Он возвращается в двенадцатом часу ночи, хлопая входной дверью так, что я слышу этот звук, находясь в кухне. Невольно отрываюсь от книжки, вскидывая взгляд на дверной проем. Через мгновение в нем появляется Костя – хмурый и явно чем-то раздраженный. Я почти физически ощущаю его злость и невольно тоже хмурюсь. Сумка летит в сторону, чуть не сбивая стул. Туда же отправляется ветровка. Обычно эти вещи он оставляет в прихожей. Как и разувается там же. А здесь прямо в кроссовках заявился. Мелкий наливает себе воды и начинает жадно пить, не отрываясь, залпом осушая содержимое стакана. А потом с грохотом, в котором я улавливаю желание разнести все вокруг, ставит его на стол. Я наблюдаю за всем этим с легким чувством недоумения и настороженности. Что-то случилось, думаю я, и совсем не позитивное. А ведь должен был, наоборот, вернуться в хорошем расположении духа. Свидание все-таки… - Привет, - осторожно произношу я. Он смотрит на меня с выражением непонятного отчаяния, а глаза огромные, с застывшей в них мукой. - Костя, ты чего? Тот вздрагивает, отворачивается. - Отвали, - бросает он и на сверхзвуковой скорости вылетает из кухни, оставляя меня в высшей степени изумления. Мать твою… Отвали, значит. Просто шикарно. Давно я не слышал от него этого слова. Ну, если только не произнесенное шутливым тоном. Откладываю книгу, выхожу из кухни. В ванной шумит вода, но к этому звуку примешивается другой, весьма характерный. И не еще даже не зайдя туда, я знаю, что он означает. Мелкого рвет. Явление, ставшее привычным за последнее время. А тут, видимо, и на нервной почве добавилось. Его, наконец, отпускает. Пошатываясь, он отодвигается от края ванной, и я успеваю подхватить его на руки прежде, чем он упадет на пол. Аккуратно усаживаю, прислоняю к стене. А потом выключаю воду присаживаюсь рядом с ним на корточки. - Пойдем, а? – говорю я мягко, отводя с его лба влажную прядь волос. Выглядит он не самым лучшим образом – бледный, с синяками под глазами. – Нечего тут сидеть, давай в комнату отнесу. Мелкий мотает головой. - Отстань, - выдавливает он дрожащими губами. - Эй, ты опять за свое ребячество? – тем же тоном произношу я. – Мы же договорились, помнишь? Он снова качает головой, закусывает нижнюю губу и… начинает реветь. Совершенно по-детски, взахлеб, уткнувшись лбом в мое плечо. - Ты с ума сошел? – пораженно выдавливаю я из себя. – Ты чего? Он не отвечает, только еще больше начинает давиться рыданиями. И я понимаю, что у него истерика. Мать твою, а… Поднимаю его на руки, несу в комнату. И всю дорогу до спальни он орошает слезами мою футболку. Честное слово, я не знаю, что делать с плачущими людьми. Иногда мои барышни устраивали представления с выдавливанием слез, но это, скорее, был повод подавить на жалость, нежели искреннее проявление эмоций. С такими разговор был короткий, просто говорилось «пока». Но вот как поступать и что говорить, когда слезы не являются игрой на публику, я не знаю. Я уже молчу о плачущих парнях – таких вообще не встречал никогда. А вот тут… черт возьми… - Костя, успокойся, слышишь? – говорю я, осторожно опуская его на кровать, разжимая руки, но он вцепляется в мою футболку мертвой хваткой, заставляя сесть рядом. Мне приходится собрать в кулак все свое самообладание. - Хватит уже, - как можно спокойней, стараясь не пропустить в голос ни капли раздражения, - прекращай. Ну, что за детский сад, в самом деле? Как девчонка, ей-богу. - Я просто… просто… Его пальцы снова стискивают мою футболку, в голосе слышатся придушенные рыдания. Черт возьми… - Успокойся, тебе же нельзя так нервничать. - Я знаю… - Тогда прекращай эту истерику, - прерываю его. - И рассказывай, что случилось. Он все еще всхлипывает, но дрожать перестает. Это уже радует. - Женька, - начинает Костя, после долгой паузы, не поднимая головы, и голос его звучит глухо, - я рассказал Женьке о своей болезни и… и… Он снова всхлипывает, не в силах договорить, руки по-прежнему мнут мою футболку. А мне и так все понятно. Девочка узнала и выслала по адресам. Стерва. Просто стерва. И сволочь. - Забей, - говорю я, легко поглаживая его по спине, тем самым сдерживая поднимающуюся в груди злость, - просто забей. - Я не могу… правда, не могу… и я не понимаю, почему он… какая разница, это же не заразное, а просто… это же несправедливо и… Он снова начинает дрожать, я машинально прижимаю его к себе. А сам думаю, что в его словах прозвучало что-то странное, непривычное, резанувшее слух. - Костя, - начинаю я, когда до меня доходит, - ты сказал «он». Мелкий замирает, нехотя поднимает на меня глаза. Я вопросительно вскидываю бровь. - Он? – переспрашиваю. – Или ты оговорился? - Нет, - отвечает Костя, помедлив, и снова утыкается в мою грудь, - не оговорился. Женя – это парень. Сказать, что я в шоке, значит, ничего не сказать. Шикарно. Столько новостей за один вечер. Просто потрясающе. - Значит, Женя – мальчик, - зачем-то повторяю я. - Я не говорил, что это девочка. Не говорил. Но и правду утаил. Скажи он правду, не получилось бы у него провернуть свой шантаж. - Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, разве нет? - Понимаю. Извини. Ладно, уже лучше. По-крайней мере, ему стыдно за свое вранье. Вернее, за утайку правды. - И вы с этим Женей встречаетесь? – уточняю я. - Я же говорю, что уже нет. Он… он… - Только не вздумай снова реветь, - предупреждающе произношу я, - хватит уже. И будь любезен, расскажи мне, с какой стати я извращенец, если ты сам встречаешься с парнями? Он молчит. Молчит долго. Возможно, если бы этот разговор состоялся, ну, скажем, еще пару недель назад, мелкий бы и послал меня куда подальше. Но только не сейчас. Теперь все по-другому, теперь мы в одной лодке. А значит это много. За прошедшие две недели он подпустил меня слишком близко, чтобы увиливать от ответа сейчас. И я знаю, что доверять он мне научился. Пусть не до конца, но достаточно для того, чтобы все рассказать. - Я не встречаюсь с парнями, - начинает он, наконец, - мне всю жизнь девушки нравились и до сих пор нравятся. - А Женя тогда кто? - Это, наверное, исключение из правил, - пожимает он плечами, - я не знаю. Просто… так получилось, что к этому парню у меня совсем не дружеские чувства. И да, я по-прежнему считаю это ненормальным. - Почему? - Потому! Потому, что это ненормально, когда двое парней занимаются друг с другом сексом, - упрямо говорит он, а щеки заливает румянец. Железная логика, ничего не скажешь, думаю я, пряча улыбку. - Но вместе с тем, ты все же занимаешься, да? С парнем. - Нет. Не было у нас ничего. - Вы просто держались за ручки? – не сдерживаю я насмешки. Он вспыхивает. - Ты опять надо мной издеваешься. - Нет, просто пытаюсь понять. Хватаю его за талию, притягиваю к себе. - Пусти! – моментально начинает он отбрыкиваться. - Угомонись, не собираюсь я ничего с тобой делать. Рассказывай давай. Он делает еще пару попыток вырваться, но потом, поняв, что держу я крепко, затихает. - Что рассказывать? – бурчит он, снова утыкаясь в мою грудь. - Как докатился до такой жизни, - шутливо отвечаю я. Слышу его глубокий вдох – явно набирается решимости. - Мы познакомились, когда я со Светой встречался. Ты же помнишь Свету, да? - Помню. Хорошая девушка. Ты шарфик-то отдал ей? - Отдал, - кивает он, не поднимая головы. - Я удивился, когда она приняла его, мы же уже на тот момент не встречались. - Я же говорю – хорошая девушка. - Да. Света мне действительно нравилась. Честно. Просто я вдруг однажды понял, что Женя мне нравится больше. И не как друг. Понятно. Что ж, такое бывает. Я вон тоже очень удивился, почти испугался, когда понял, что совсем не против пригласить парня из соседнего подъезда к себе в гости. И не просто кино смотреть ли в компьютерные игры играть. Вернее, не только для этого. Сколько мне тогда было? Шестнадцать? Да, точно шестнадцать. А потом я еще пару лет решал, с кем же все-таки мне интереснее и лучше. И понял, что ничего не имею против ни девчонок, ни парней. Правда, в последнее время мои глаза кроме одного определенного человека никого не видят, что тоже немного пугает. Никогда не был однолюбом, а тут… - Ну, а он что? – спрашиваю, отгоняя ненужные мысли. - Он… он говорил, что тоже нравлюсь, - с запинкой отзывается он. - Только у нас ничего, кроме поцелуев, не было. - Почему? - На такое трудно решиться, даже если хочется. - Страшно только в первый раз. - Теперь уже поздно говорить об этом. Он… нет ничего больше. Он снова начинает подозрительно вздрагивать. - Костя, кончай реветь. - Я не реву, - сдавленно произносит он, - просто не могу понять, почему так… вот если бы ты своему Соболеву такое сказал, он бы тоже послал тебя? - Нет, - отвечаю, даже не задумываясь. Уверенно. - Вот видишь. А тут… неужели это страшно? Или противно? - Мне – нет, а за Женю сказать ничего не могу. Знаю только, что дурак он. А вообще, ты тоже не прав, не находишь? Он смотрит на меня, нахмурившись. - Ты… о чем? - О том, что ему ты рассказал, а родители до сих пор не в курсе, - многозначительно говорю я, и Костя ощутимо вздрагивает. - Мне… сегодня Анна Дмитриевна звонила, - начинает он медленно, - спрашивала, придем мы завтра или нет. - Мы же придем, да? - Да, - кивает он. - И я… я обещаю, что скажу им. - Молодец. Это правильно. Он отстраняется, и теперь я его не держу. - Извини, - бурчит он смущенно, - я не должен был так себя вести. - Все в порядке, Костя, - заверяю я его, снова ероша волосы на макушке, - а на него забей. Как я уже говорил, он просто дурак. И не стоит того, чтобы ты из-за него гробил себя быстрее, чем это возможно. Он молчит, но кивает. - Чай пить будем? – предлагаю я, поднимаясь с кровати. – Или спать? - Я спать. Устал немного. Знаю я это немного. Смотришь на него и удивляешься, как он до сих пор на ногах держится. Плохо выглядит в последнее время, очень плохо. Даже я, видя его каждый день, замечаю это. А родители тем более заметят. Ладно, это будет завтра, завтра и подумаем. - Если тебе что-то понадобиться, приходи обязательно. Договорились? - Договорились, - отзывается он, помедлив. И я даже уже не удивляюсь, что он со мной соглашается. Теперь у нас это просто в порядке вещей. – Спокойной ночи, Костя. - Спокойной ночи. Перед тем, как пойти к себе, захожу на кухню за книжкой. И, помедлив, все же ставлю чайник. Чай с бергамотом, я уже говорил, что меня он успокаивает. А успокоиться нужно, хотя бы унять до сих пор дергающую изнутри злость. Уже не так сильно, но все же есть, что-то вроде остаточного явления. Вот вам и девочка Женя, оказавшаяся нас самом деле не совсем порядочным парнем. За мелкого обидно до жути. Ведь невооруженным глазом заметно, что он к нему испытывает не просто обычную симпатию. В противном случае, не стал бы переживать так сильно. Если честно, есть желание найти и наподдать, чтобы в дальнейшем неповадно было. - Чертов засранец, - бормочу я, заваривая чай. И мелкий тоже хорош, так обвести меня вокруг пальца. Я бы в жизни не догадался, если бы он не сказал. Или догадался бы? В голову сразу лезут воспоминания: его странный взгляд, когда он застукал нас с Сашкой, не совсем обычная реакция на мои прикосновения в тот день, когда я нашел таблетки. Наверное, тогда еще стоило догадаться. Хотя, какая разница? - Никакой, - вслух произношу я, допивая чай, и иду к себе в комнату, сразу же укладываюсь спать. Правда, ворочаюсь долго, но потом все же проваливаюсь даже не в сон, а какую-то полудрему. И моментально открываю глаза, словно чувствуя чье-то присутствие в комнате. - Костя? – сонно, немного недоуменно. – Ты чего? - Мне не уснуть, - почти шепчет он смущенно. – Можно я у тебя останусь? - В одной кровати с извращенцем? – меня даже на шутку хватает. - Ну… ты же не станешь приставать, я знаю. - Знает он, - усмехаюсь я. - Ложись, так и быть. - Спасибо. Он забирается в кровать, нерешительно тянет на себя одеяло, заворачиваясь в него, а потом отворачивается. - Слав, - раздается через какое-то короткое время, когда я почти засыпаю. - М? - Я тебя не ненавижу, - произносит он, помолчав. - Вернее, раньше ты мне не нравился. Совсем не нравился… С меня сразу вся сонливость спадает. - Почему? Такой шанс докопаться до правды я не упущу, раз уж он сам завел разговор. - Что? - Почему я тебе не нравился? - Не знаю, - в темноте вижу, как он пожимает плечами. - Может, завидовал. - Ты сдурел? – искренне спрашиваю я. - Нет. Я же уже говорил, что тебе всегда все можно было. И отец тебе действительно больше, чем мне, доверяет. Я считал это несправедливым. Меня это злило. Очень злило. - М… а сейчас что изменилось? - Я пересмотрел свои взгляды, - выдавливает он смешок, - только поздно уже, да? - Совсем нет. Он вдруг переворачивается, придвигается ко мне. - Ты ведь не сердишься? - Конечно, нет. Я чувствую, что он совсем близко, а потом его руку поперек моего живота, прижавшееся ко мне тонкое тело. И у меня даже мысли не возникает отодвинуться. Только прижать его к себе ближе. - Если честно, мне немного страшно, - признается он тихо, почти шепотом. – Это плохо? - Нет, это нормально, - отвечаю как можно спокойнее, сглатывая ком в горле. – Мне бы тоже было страшно. Как и всем остальным. - Понятно. Он вздыхает, кладет голову мне на плечо. - Спокойной ночи. - Спокойной ночи, Костя. Его дыхание выравнивается буквально через пару минут, а я продолжаю пялиться в потолок сухими глазами. Хотя жжет в них до ужаса. Именно в такие моменты я позволяю себе его жалеть. Пока он спит. Не видит. Не слышит. Моя рука привычно ложится ему на макушку, гладит по спутанным волосам. Я прислушиваюсь к его дыханию, а потом все же засыпаю. *** Когда я открываю глаза, мелкого в комнате уже нет. Часы показывают почти десять утра, за окном жизнерадостно светит солнце. Что ж, весьма неплохое начало дня. Только бы вот еще не это непонятное, дрожащее внутри нехорошее предчувствие, появившееся сразу, как только я открываю глаза, и все бы было совсем замечательно. Еще по дороге в душ я улавливаю доносящийся из кухни аромат кофе, и понимаю, что мелкий готовит завтрак. Во сколько же он встал, интересно? - Привет, - здороваюсь я, переступая порог кухни. Мелкий поворачивается, и я едва сдерживаюсь, чтобы не выругаться. Выглядит он чуть лучше, чем вчера. Но только чуть. Бледность с лица спала, но вот эти синяки под глазами и заострившиеся, слишком заострившиеся, черты лица, сразу выдают его с головой. А еще он за все это время очень похудел. Сегодня ночью, когда прижимался ко мне, я это ощутимо почувствовал. Родители поймут, что что-то не так, едва он переступит порог квартиры. Черт… Видимо, на моем лице отображаются эмоции, потому что мелкий хмуро кивает. - Я знаю, - говорит он, снова отворачиваясь к плите. - Влетит нам с тобой по первое число, Костя, - усмехаюсь я, доставая кружки из шкафчика. - Ты здесь не причем, - возражает он, и я давлю вздох. Как ему объяснить, что он ошибается? - Ты сам сказал, что он доверяет мне, - напоминаю я. В устремленных на меня глазах мелкого появляется какое-то беспомощное выражение. - То есть, получается, я подставил тебя? Снова? - Нет, я сам подставился. - Слава… - Забей, - отмахиваюсь я, жалея, что начал этот разговор. – Все будет нормально. Давай лучше завтракать, пахнет просто обалденно. Он расцветает в улыбке. - Это по рецепту Анны Дмитриевны, - говорит он, раскладывая содержимое сковородки по тарелкам, - ты же знаешь, мне нравится, как она готовит. При упоминании родителей у меня снова начинает сосать под ложечкой, но я не показываю вида. - Знаю, - отвечаю просто, рассматривая аппетитную горку в своей тарелке. - Кстати, - говорит он, усаживаясь за стол, - совсем забыл сказать. Мне вчера Кристя звонила, передавала тебе привет. - Вы общаетесь? – вздергиваю я брови. - Конечно, - кивает он, улыбаясь. - А еще она собирается заехать завтра в гости. Здорово, правда? - Тогда я к Соболеву поеду, раз ты в компании будешь. - Извращенцы, - фыркает он по привычке. - Ну, тогда ты тоже, разве нет? – вырывается у меня помимо воли. Я уже начинаю жалеть о том, что ляпнул, не подумав, но мелкий вдруг широко улыбается. - Ты прав, - отвечает он к моему удивлению. - Извращенец. И с совершенно невозмутимым видом принимается за завтрак. Господи, думаю я, сдерживая улыбку, куда катится этот мир? Глава восьмая Я не ошибся нисколько. И предчувствие не подвело. Только вот это нисколько не утешает. Слава Богу, родители, увидев Костю, ограничиваются только взглядами. Весьма, правда, такими выразительными взглядами. А еще я ловлю задумчивый от отца, и понимаю, что расспросов не избежать. И в первую очередь спрашивать будут именно с меня. Как со старшего. - Как твоя работа? – спрашивает отец у мелкого, когда мы садимся за стол. - Все хорошо, - отвечает он спокойно, но я все же замечаю легкую нервозность в его глазах. - Справляешься? - Конечно, - кивает он, - там ничего сложного нет. - Недавно Раиса Антоновна звонила, - говорит отец, помедлив, - спрашивала, как у тебя дела. Может, заедем как-нибудь? Раиса Антоновна – это психолог мелкого. Он к ней иногда еще ездит на прием, по настоянию отца. - Я думаю, это лишнее, - отвечает мелкий, - мне ее помощь больше не нужна. - Костя, не надо так сразу отказываться, - осторожно вмешивается мать, - что плохого в том, что ты съездишь к ней на прием, пообщаешься? - К тому же, тебя никто не заставляет ехать прямо сейчас, выберем удобное для тебя время, - подхватывает отец, - что скажешь? - Я подумаю, - кивает мелкий, помедлив. И я понимаю, что говорит он это только для того, чтобы от него отстали. А еще до меня доходит, не знаю, почему только сейчас, что родители действительно обращаются с ним, как с ребенком. Ну, как с подростком точно. И будь я на месте брата, мне бы это тоже не понравилось. Понятно, что не со зла, но… подобное отношение на протяжении всей жизни утомляет, как минимум. Отец ответом остается доволен, так же, как и мама, и переводит разговор на нейтральную тему. Мелкий старательно делает вид, что слушает, но по его чуть нахмуренным бровям я понимаю, что мыслями он далек от беседы. И даже знаю, о чем думает. - Я не буду им говорить, - произносит он, когда мы случайно оказываемся наедине. Я ничуть не удивлен, что-то такое и предполагал на протяжении всего ужина. И именно поэтому оказался готов к тому, что придется убеждать. - Костя, мы же договорились, помнишь? Эту фразу я в последнее время произношу очень часто. Она уже почти набила оскомину на языке. - Я не могу, - выдавливает мелкий из себя, глядя в тарелку, - просто не могу… это же… они же… Я сдерживаю вздох, одновременно с этим приказываю себе быть терпеливым. И не давить. Главное, не давить. Спокойно, но вместе с тем не с безразличным видом. - Посмотри на меня, - мягко говорю, и он поднимает на меня вымученный взгляд. - Они должны знать, - тщательно подбирая слова, продолжаю я, - ты должен дать им время с этой мыслью свыкнуться. Не будь эгоистом, только не сейчас, хорошо? Он глубоко вздыхает, снова утыкается взглядом в тарелку. - Ты же будешь рядом, правда? – спрашивает он, не поднимая глаз. - Конечно, - как можно спокойней отзываюсь я, стараясь игнорировать уже знакомое нехорошее предчувствие. - Я же обещал. - Спасибо, - почти шепчет он, кивая. - Пойдем? – спрашиваю я осторожно, поднимаясь из-за стола. - Да. Пойдем. Возможно, сказывается нервное перенапряжение. А может, это просто совпадение, я не знаю. Сказать мелкий просто не успевает, его накрывает одним из тех приступов, что я имел возможность наблюдать за последнее время неоднократно. А дальнейшие события сменяют друг друга, как стеклышки в калейдоскопе, один за другим. Испуганные, ничего не понимающие родители, осознание того, что нужно вызывать врача потому, что одних таблеток недостаточно, собственные пальцы, набирающие номер «скорой». - Слава, какого черта? – совсем недобрым тоном интересуется отец, прижимая к себе Костю. Мне приходится чуть ли не отмахиваться от него, когда на другом конце провода поднимается трубка. А потом я озвучиваю выученный наизусть диагноз и вижу лица родителей. И написанные на них шок, недоверие и замешательство. Где-то внутри меня словно что-то обрывается, снова дергает неприятным спазмом горло. Придется ответить на много, очень много вопросов, думаю я. Особенно со стороны отца. Вот только сначала в чувство мелкого привести, а потом… «Скорая» приезжает почти мгновенно, молодой врач с медсестрой колдуют над мелким, что-то у меня спрашивают. Я отвечаю чисто машинально, словно считываю слова с подкорки сознания. И все это время чувствую буравящий мою спину нехороший взгляд отца. Взгляд, от которого становится не по себе. Костю, наконец, приводят в чувство, врач спрашивает насчет госпитализации. Мелкий совершенно предсказуемо отказывается, даже несмотря на попытки отца настоять на обратном. - Пациент совершеннолетний, заставлять не имеем права, к тому же, в данном случае она не столь необходима - пожимает плечами врач, собирая вещи в сумку, а потом поворачивается к мелкому: - Но я настоятельно Вам рекомендую все же появиться в больнице, молодой человек. - Он обязательно там появится, - говорит отец, - можете не сомневаться. Костя ловит его ледяной взгляд и отводит свой. - Я хочу в свою комнату, - произносит он, - Слава, ты проводишь меня? - Я попозже приду, хорошо? – отзываюсь я, понимая, что предстоит разговор с отцом. И далеко не короткий. - Хорошо, - кивает мелкий, помедлив, – Анна Дмитриевна, можно… - Да, конечно, пойдем, - спохватывается мама, до этого наблюдавшая все происходящее с беспомощностью в глазах. Видно, что она до сих пор не отошла от произошедшего, но старается держать себя в руках. В принципе, у нее получается. Не до конца, но получается. - Слав, я тебя жду, - настойчиво повторяет мелкий, перед тем, как они уходят в комнату. Отец идет провожать врачей, а я усаживаюсь на диван и перебираю в уме все возможные варианты развития предстоящего разговора. Как никогда хочется курить, и я жалею, что с собой нет ни единой сигареты. Просто ирония судьбы какая-то… - Я хочу, чтобы ты ушел, - слышу голос отца. Смотрю на него изумленно, не в силах поверить в его слова. Вот уж этого я точно не ожидал услышать. - Пап? - Я. Хочу. Чтобы. Ты. Ушел, - четко, чуть ли не по слогам повторяет отец, буравя меня холодным взглядом. - Ты что, серьезно? – недоверчиво спрашиваю я. Он делает какой-то непонятный жест рукой, и у меня почему-то складывается впечатление, что он сдерживается, чтобы не ударить меня. Черт возьми, он действительно зол. Очень зол. И я могу его понять, только вот он тоже понять меня должен. И для этого нужно постараться объяснить. - Пап, послушай… - Ты ведь знал все это время, верно? - Да, но… - Никаких «но», Слава! – перебивает он меня.- Ты знал и ничего не сказал! - Я не мог сказать, - делаю попытку не оправдаться, но объяснить, но он даже слушать не хочет. - Не тот случай, чтобы потакать, не находишь? Глубоко вдыхаю, пытаясь успокоиться. - Это был не каприз, - говорю я, - а осознанно принятое решение. В конце концов, он уже совершеннолетний. - Он ребенок, Слава, до сих пор еще ребенок! Всю жизнь им был! Мать твою, ты же всегда самый первый об этом кричал, разве нет? - Пап, послушай… - Я думал, тебе можно доверять. Можно, думаю я, вон, мелкий доверился и ничуть не пожалел об этом. Черт… - Пап… - Уходи, видеть тебя не могу. Он говорит это на полном серьезе. Реально на полном серьезе. Я вижу это по его глазам, по бушующему в них ледяному бешенству. Это какой-то кошмарный сон, думаю я, вставая с дивана. Совершенно ненормальный сон, почти нелепый. Это не может происходить на самом деле, черт возьми. Я сглатываю ком в горле, иду в сторону прихожей. И уже там, у самого порога оборачиваюсь. - Спроси у него, почему он не сказал тебе раньше. - Убирайся, черт тебя дери… У него срывается голос, и я понимаю, что лучше действительно уйти. Потом. Все потом. Он немного успокоится, если такое возможно вообще в данной ситуации, и мы поговорим. И он обязательно поймет меня. Должен понять. Это же отец, он всегда являлся образцом здравого смысла. Просто сейчас… сейчас такая ситуация, когда сдают нервы даже у самых сильных… В некой прострации добираюсь до машины, усаживаюсь за руль. И задумчиво смотрю в окно, не понимая, куда мне ехать. Время десять часов вечера, самое время отправиться домой или же в какой-нибудь клуб, но не хочется. Совсем не хочется. Ни того, ни другого. Нет настроения, ни сидеть одному в здоровой пустой квартире, ни, тем более, веселиться. Вспоминаю, что обещал мелкому придти, и на душе становится совсем паршиво. Позвонить ему нужно завтра хотя бы. Узнать, как он там. И мама. Обязательно. Но это завтра, а сегодня-то что? Поворачиваю ключ в замке зажигания, плавно трогаюсь с места. И сам не замечаю, как останавливаюсь у знакомого многоэтажного дома. А потом пятый этаж, дверь и привычная мелодия звонка. Все на автомате, машинально. Просто ехать мне больше некуда. И только когда Соболев открывает дверь, когда вижу, что из одежды на нем только джинсы, до меня доходит, что он, возможно, не один. - Я не единственный, ты не единственный… Это же его слова, черт возьми. И сейчас, именно сейчас, вспомнив их, становится обидно и… больно? Мать твою… - Грановский? – немного недоуменно, вскинув бровь. - Я… помешал, да? – выдавливаю из себя, через силу улыбнувшись. И понимаю, что если он сейчас скажет, что да, помешал, я... останется только поехать домой, лечь спать и заниматься до утра самобичеванием. Но Сашка качает головой, смотрит пристально, изучающе. Так, как обычно. - Что-то случилось? – спрашивает он, наконец. - Я… - глубоко вдыхаю, - войти-то можно? - Разумеется, - пожимает он плечами, пропуская меня внутрь. - Кристя дома? – спрашиваю чисто на автомате, безо всякого интереса в голосе. Соболев как-то странно усмехается. - Она съехала пару дней назад. - Какая прыткая. - Просто хороший вариант подвернулся, - говорит Сашка, - выпьешь? - Да, не помешает, - признаюсь я, - только немного, я за рулем. - Я думал, ты останешься, - произносит Сашка, доставая стаканы из бара. – Коньяк? Виски? - Коньяк в самый раз, - киваю я, - если ты не против, то останусь. - Не против. Так что там у тебя? Я смотрю, как он разливает коньяк по бокалам и понимаю, что мне надо выговориться. И сделать это я могу только вот с этим человеком, который сидит прямо напротив меня. - Ты просто послушай, ладно? – говорю я, принимая из его рук бокал. Он кивает с самым серьезным выражением лица. - Слушаю. Я делаю глоток и выкладываю ему все, как на духу. С самого начала. С того самого дня, как мелкий застал нас в родительской гостиной. Про шантаж с его стороны, про то, как узнал о его болезни, про мальчика Женю. И сегодняшний визит к родителям, закончившийся тем, что отец выставил меня из дома. Соболев слушает молча, не перебивая, изредка поднося к губам бокал и затягиваясь сигаретой. На лице непроницаемое выражение и не поймешь, какие мысли сейчас бродят в этой светловолосой голове. И только когда я замолкаю и делаю новый глоток коньяка, он спрашивает: - Чем я могу помочь? Спрашивает серьезно, без намека на насмешку. Искренне, черт возьми. - Я не знаю, Сашка, - честно отвечаю я, качая головой. Видимо, на моем лице написано что-то такое, что заставляет его вздохнуть. Тяжело, почти обреченно. А потом он отставляет в сторону бокал, подходит ко мне, выдергивает с дивана. И медленно, глубоко целует, стискивая так, что, кажется, затрещат кости. - Так пойдет? – с хрипотцой в голосе спрашивает он, прижимаясь лбом к моему лбу. - Ага, - выдыхаю я, - можешь даже продолжить. Он едва заметно усмехается, снова целует. Жадно, настойчиво. У меня проваливается сердце, я вцепляюсь в него, как утопающий в соломинку, и именно тут до меня доходит, что это самая лучшая помощь с его стороны. Не просто секс - нечто большее. И гораздо лучше, чем пустые и ненужные слова утешения и соболезнования. А еще я понимаю, что устал. Адски, смертельно устал, выжав из себя все, что только мог. То, что поначалу казалось не слишком сложным, приобрело оттенок безысходности. Делать хорошую мину при плохой игре, улыбаться, когда хочется разнести все вокруг, скрывать то, о чем имеют право знать пусть немногие, но нужные люди. И сегодняшний разговор с отцом – это как контрольный в голову. Словно доказательство того, что я был не прав. Что все напрасно и впустую, и я просто повелся на очередной каприз эгоистичного ребенка. Это… страшно. Именно страшно. - Прекращай думать, - долетает до меня, словно сквозь толстый слой ваты, голос Сашки, - самобичеванием ты ничего не изменишь. Он знает меня, он понимает меня, он почти читает мои мысли. И он не станет сотрясать воздух словами, а просто сделает. Как сейчас. - Пойдем, Грановский. И тащит за собой в комнату. Я плетусь за ним послушно, как собачка, не испытывая ни малейшего желания сопротивляться. Зачем? Одежда летит на пол, а потом сильные руки опрокидывают меня на кровать, гибкое тело вжимает в матрац. Оно горячее и возбужденное до чертиков. И хочется почувствовать его еще больше. Еще сильнее. Всего. Я выгибаюсь навстречу подготавливающим меня умелым пальцам, чувствуя, как тяжело бухает кровь в каждой вене, посылая толчки нетерпения туда, в низ живота. - Сашка… - Заткнись… Он входит медленными, уверенными движениями, сердце делает немыслимый кульбит от давно забытого ощущения наполненности, дыхание перехватывает, заставляя тяжело сглотнуть. Но вместе с тем я понимаю, что это правильно. Именно сейчас правильно. И поэтому я подаюсь навстречу, позволяя проникнуть дальше, глубже, как можно глубже… Соболев снова целует – жадно, жарко, в такт сначала неторопливым, но потом набирающим силу и темп толчкам, мои пальцы по привычке загребают его волосы, наматывают на кулак, тело послушно ловит заданный ритм. Я не ошибся, когда думал, что так с ним будет тоже хорошо. Это, черт возьми, даже лучше, намного лучше. Чувствовать его в себе, на себе, целиком. Отпустить тормоза, подчиниться, а не задавать правила самому. Слушать лихорадочное, сорванное бешеной гонкой дыхание. И видеть потемневший взгляд серых глаз в момент выкручивающего тело оргазма. - Мать твою, - выдыхаю я, немного придя в себя, - охренеть просто… До меня долетает его хриплый смешок. - К Вашим услугам, господин Грановский, - произносит он, щекоча дыханием мою шею. - Я надеюсь, не в последний раз. Он приподнимается на руках, смотрит чуть прищурившись. - Я ленивый, Славка, до ужаса причем. К тому же, ты никогда не просил. - Я и сейчас не просил, - замечаю я резонно. - Считай это исключением из правил, - совершенно не теряется он. - То есть, в следующий раз мне попросить придется? – уточняю я, сдерживая улыбку. - Ты чертовски проницателен. Он слезает с меня, тянется к тумбочке за салфетками, протягивает мне несколько штук. И я едва успеваю почиститься, как рядом с кроватью раздается негромкое жужжание телефона. Сашка кидает мне мои джинсы. - Это твой, - говорит он, поднимаясь с постели. Вытаскиваю из кармана телефон, смотрю на дисплей. И сдерживаю вздох. - Да, мам, - отвечаю в трубку. - Слав, у тебя все в порядке? – раздается ее встревоженный голос. – Я уже минут двадцать пытаюсь до тебя дозвониться. - Не слышал, мам, извини, - честно признаюсь я, - со мной все нормально. Вы как там? Как Костя? - Костя спит. Ему вроде лучше, но выглядит он не самым лучшим образом. У нее усталый голос, очень усталый, с нотками обреченности. - Прости, мам, - вырывается у меня невольно. - Не надо извиняться, ты же ни в чем не виноват, - возражает она, и я улавливаю в ее голосе слезы. - И не злись на отца, хорошо? - Я не злюсь, - отвечаю искренне, - думаю, он отойдет. - Обязательно отойдет, - заверяет она меня и, помолчав, спрашивает: - Совсем мало времени, да? - Да. Снова повисает пауза, после чего слышу ее голос: - Отец обзванивает знакомых. Что ж, что-то подобное я и предполагал. - Мам, это бесполезно. - Ты же его знаешь, он до последнего будет пытаться что-то изменить. - Знаю. Только в данном случае лучше принять и смириться. Он только мелкого замучает своими попытками. - Посмотрим, - уклончиво отзывается она и переводит тему: - Ты можешь завтра приехать? В ее голосе проскальзывает что-то умоляющее, заставляя мое сердце болезненно заныть. - Я бы с радостью, мам, ты же знаешь, но только отец ведь не позволит. - Позволит, - в ее голосе появляется намек на слабую улыбку, - Это просьба Кости. Вернее, требование. Он как узнал, что Паша тебя прогнал, целое представление устроил. Верните мне брата, и точка. Отцу ничего не оставалось, как пойти ему навстречу. Дабы душевное спокойствие ребенка не тревожить. Я сдерживаю улыбку. Все-таки не зря все это было. И мелкий мне по-прежнему доверяет. Это хоть какое-то утешение. - Понятно с ним все. - Он просто молодец. Так приедешь? - Конечно. Я так понимаю, мне стоит его вещи привезти, отец вряд ли отпустит его обратно. - Скорее всего, так и будет, - соглашается она, после небольшой паузы. - Хорошо, тогда завтра с утра заеду домой и соберу все необходимое. - А… сейчас ты где? – спрашивает она чуть удивленно. Я кидаю взгляд на копошащегося в столе Соболева и улыбаюсь. - У одного очень хорошего друга. Не беспокойся, мам, со мной все в порядке. - Что ж, хоть это радует. Тогда до завтра? - До завтра, мам. Говорить что-то еще просто нет смысла. Будет просто лишним. Я отключаю связь, снова перевожу взгляд на Соболева. - Ты чего там делаешь? – спрашиваю, приближаясь к нему. - Фотографии, - лаконично отзывается он, указывая на стопку снимков на столе. – Это с поездки на дачу. Как и всякий человек своей профессии, Сашка постоянно носит фотоаппарат с собой. И фотографирует почти все, что видит. Поездка к Смирнову не стала исключением. Я беру снимки в руки, начинаю перебирать. Костя и Кристя у машины во время остановки по пути на дачу, Костя с пойманной щукой, Костя и Смирнов у бани и еще очень много кусочков той замечательной поездки. И почти на всех мелкий улыбается. Открыто, радостно, по-настоящему. У меня начинает противно ныть в груди, с левой стороны, в глазах становится неестественно сухо. - Передашь ему, - говорит Соболев, рассматривая один из самых удачных снимков, где Костя запечатлен на фоне речки, - я думаю, ему понравится. Я киваю. Просто киваю. И только сейчас до меня доходит в полной мере, на все сто процентов, что все на самом деле. Что это не дурной сон, а реальность. Банальная и жестокая. И снова хочется разнести все вокруг. - Грановский, давай спать, - произносит Соболев, забирая у меня фотографии и складывая их в пакет, - тебе, как я понял, завтра с утра уехать нужно. Он все понимает. Он все видит. Только выражает это другими словами. И поступками. - Спасибо, Сашка. Он усмехается. - Я предпочту натуру. Твою. Так что, в койку, господин Грановский. Я невольно улыбаюсь. Пусть сквозь противно осевшую на языке горечь, но улыбаюсь. Это неплохо, когда есть вещи, которые не меняются. И Сашка… да, определенно это постоянная величина в моей жизни. И это не может не радовать. - Ты сверху, - заявляю я безапелляционно, и он вскидывает бровь. - Неужели? - Да, - киваю я и тяну его к кровати, - я даже обещаю, что попрошу. Как следует. Он смотрит на меня несколько секунд, потом его губы снова растягиваются в усмешке. - А куда ты денешься, Грановский? Глава девятая Я стою под дверью родного дома и почему-то не решаюсь открыть ее своим ключом. Вроде не просто в гости к едва знакомым людям пришел, а все равно как-то не по себе. И даже приходится глубоко вдохнуть перед тем, как нажать на кнопку звонка, а потом с колотящимся сердцем ждать, когда распахнется дверь. И не хочется, чтобы это был отец. Я просто не вынесу его очередной тяжелый осуждающий взгляд. И мне в какой-то степени везет, потому, что открывает мама. Едва взглянув на нее, я понимаю, что ночью она не спала. Ну, или почти не спала. У нее утомленный вид, синяки под глазами и покрасневшие веки. - Привет, - произносит она с проскальзывающей в голосе усталостью. - Привет, мам. Она подставляет щеку для поцелуя, а потом я обнимаю ее. Просто молча обнимаю, удерживая в руках всего на несколько секунд. И кажется, что этого достаточно. И слова здесь совершенно не нужны. - Как Костя? – спрашиваю я, когда мы проходим в гостиную. Мама качает головой. - Плохо, по-моему. По-крайней мере выглядит именно так. Отец завтра его в клинику повезет, на консилиум, - говорит она, помедлив, - Костя по этому поводу злится жутко. Хоть и молчит, но по лицу-то все видно. Она опускается на диван, обессилено откидывается на спинку. - Паша даже слушать не хочет, что это безыдейно, - продолжает она, - гнет свою линию и все тут. Что я могу на это ответить? В этом весь отец – борется до конца. Только в данном случае затраты просто напрасны. Мелкий это знает. И от того бесится. И я понимаю их обоих. Только вот есть еще мама, которая просто не знает, что делать. Она не умеет ни бороться с такими трудностями, ни сердиться. Она наблюдает молча, со стороны и разрывается между сыном и мужем, не зная, чью сторону принять. И стоит ли принимать вообще. - Мам… - Не надо, Слав, - улыбается она через силу, - все нормально. Я справлюсь, обещаю. - Я знаю, - ободряюще говорю я, надеясь, что так оно и будет, - отец дома? - Умчался, правда, не сказал куда. По-моему, он все еще сердится на тебя, - у нее вырывается горький смешок. - И на меня заодно, как на твою мать. - С этим надо просто смириться, - говорю, помедлив. Она снова выдавливает улыбку. - Слав, с этим невозможно смириться. - Костя смог. - А ты? Хороший вопрос. Заставляет задуматься. Смирился ли я? - Я не знаю, мам, - честно отвечаю, не в силах врать ей. Она вздыхает, отводит взгляд. - Иди, Слав, он уже весь извелся, постоянно спрашивает, когда ты приедешь. А я пока поесть разогрею, не завтракал ведь, наверное? - Меня накормили. Мама вопросительно приподнимает брови. - Друг твой? - Да. Сашка голодным не оставит. - Что ж, хороший друг у тебя. Тут да, она права. - Кстати, что за барышня Кристя, которая тоже должна приехать? – спрашивает мама, поднимаясь с дивана. - Костя про нее все уши прожужжал. - Хорошая девушка, - заверяю я ее, - тебе понравится. - Я надеюсь. Они встречаются? - Не думаю. У них вообще какие-то особенные отношения. Мама смотрит недоуменно, явно не понимая. - Странно как-то, - говорит она, помолчав. - Нормально, это просто видеть надо, - улыбаюсь я. - Тогда посмотрим. Я снова улыбаюсь, а потом все же иду к мелкому в комнату. Костя смотрит телевизор, но едва заметив меня, выключает его, откладывает пульт в сторону. - Привет, - говорю я, прикрывая за собой дверь, приближаясь к его кровати. Выглядит он плохо, как мама и говорила. Намного хуже, чем вчера. Черты лица заострились, щеки впали, остались одни глазищи на бледном, исхудавшем лице. Зрелище, которое должно вызывать острый приступ жалости, но во взгляде мелкого столько искренней радости, что я невольно улыбаюсь. - Привет, - его голос звучит тихо, он тоже пытается улыбнуться. А потом хватает меня за руку и тянет на себя, заставляя сесть на кровать. - Совсем все плохо? – спрашиваю я, внимательно рассматривая его. - Плохо, - честно признается он. – Голова постоянно болит. И, как ты слышишь, голоса почти нет. А еще я сегодня грохнулся на пол по дороге в ванную. Хорошо, что все еще спали и не видели этого. - Костя… - Я не хочу в больницу, Слав, - перебивает он меня, словно читая мои мысли, - даже не напоминай. - Завтра же консилиум. - Не хочу! – его голос срывается на свистящий шепот, в глазах мелькают гневные искорки. – Толку от него? Ничего нового все равно не скажут. Это отец думает, что всесилен. - Его нельзя винить в этом. - Я не виню, - он сразу сникает, опускает голову, - я его понимаю. Но… мне немного осталось. И я хочу... здесь хочу, понимаешь? Не в больнице в окружении незнакомых людей, а дома. Почему он не может этого понять? Меня понять? Потому, что ему не хочется верить в то, что тебя не скоро не станет, думаю я, потому, что с таким действительно нельзя смириться, права была мама, когда говорила это. И знать правду – не значит принять ее… - А еще мне не нравится, что он на тебя всю ответственность переложил, - продолжает мелкий, так и не дождавшись от меня ответа, - это неправильно. Все-таки, ты по моей просьбе ничего ему не говорил, так ведь? - Что-то вроде того. - Вот именно. - Помнишь, я тебе говорил, почему? - Все равно, это неправильно. Он замолкает, по-прежнему хмурит брови. - Мама сказала, что Кристя приедет, - перевожу я тему, желая отвлечь его от невеселых мыслей. Мелкий моментально вскидывается, морщинка между бровей исчезает, на губах появляется слабая улыбка. - Да, - кивает он, - мы созванивались сегодня. - Понятно. - А… ты? Дома был? – спрашивает он, помедлив. Я качаю головой. - Нет. У Сашки. - Опять непотребствами занимались? – ворчит он, почему-то покраснев. А потом до меня доходит, что он наверняка вспомнил о том, как застукал нас в гостиной этой самой квартиры. У меня помимо воли по лицу расползается улыбка. - Даже если и занимались, это не Ваше дело, Константин Павлович, - говорю, легонько щелкая его по носу, - опять нездоровое любопытство? - Да ладно тебе, я же просто так спросил, - бормочет он, окончательно смущенный. - Не сомневаюсь в этом нисколько. Кстати, - вспоминаю я и тянусь к сумке, - Сашка просил тебе кое-что передать. - Что? – с интересом спрашивает Костя. - А ты посмотри, тебе понравится, - отвечаю, отдавая ему пакет. Мелкий открывает его, достает стопку фотографий и, увидев, что на них, восторженно улыбается. - Классные, - восхищается он, перебирая снимки, - он офигенно фотографирует. - Что есть, то есть, - соглашаюсь я. Несколько секунд проходят в тишине, нарушаемые лишь легким шуршанием глянцевой бумаги. - Слав, - произносит мелкий, протягивая мне ту самую свою фотографию на фоне речки, - я эту хочу. Ну, ты понимаешь? Что уж тут непонятного, все проще простого же. И я просто киваю, зная, что голос может подвести. - Она крутая, - добавляет мелкий, слабо улыбнувшись, и у меня возникает ощущение, что он просто читает мои мысли. Он убирает фотографии обратно в пакет, откидывается на подушки и слегка морщится. - Что такое? - Ничего, - отмахивает он, - все нормально. - Может, поспишь? - Я устал спать, - снова морщится он, а потом внезапно усмехается: - К тому же, у меня впереди куча времени, чтобы выспаться, так что… - Это совсем не смешно. Он снова выдавливает улыбку. - Если я не буду над этим смеяться, я просто свихнусь. - Об этом даже думать не надо, - замечаю я резонно, хотя понимаю, что невозможно не думать, когда ты знаешь, что отсчет пошел на дни. Он собирается мне что-то ответить, но тут раздается стук в дверь, а через мгновение на пороге появляется мама. - Костя, Кристя приехала, - сообщает она, и я вижу, как при этих словах в его глазах загорается радостный восторг. - Классно! – говорит он, свешивая ноги с кровати. – Скажите, что я приду буквально через пять минут. - Может, сюда ее лучше позвать? – с сомнением спрашивает мама, видя неуклюжие попытки мелкого подняться на ноги. - Нет! – моментально вскидывается он, вцепившись в спинку кровати. – Я не хочу встречать ее в пижаме. Слава, ты ведь привез вещи, правда? - Привез, - улыбаюсь я, глядя на его раскрасневшееся лицо, - достать? - Да, спасибо, - кивает он. - Мам, - поворачиваюсь я к ней, - мы сейчас придем, хорошо? Пусть Кристя подождет. - Хорошо, - пожимает она плечами, явно недоумевая над поведением мелкого, и уходит. Я достаю из сумки джинсы, майку протягиваю все это Косте. - Отвернись, извращенец, - произносит он, хватаясь за край футболки. - Может, помочь? - Нет, - качает он головой, замирает на секунду, прикрывая глаза, а потом глубоко вдыхает, собираясь с силами, - я сам. И до гостиной дойду сам. - Что-то ты слишком переполошился, - говорю я, поворачиваясь к нему спиной. - Сколько можно повторять, что она классная? И с ней интересно. И она меня не жалеет, в отличие от некоторых. - А ты ей правду скажи, - кидаю я пробный шар, - тоже жалеть начнет. - Она и так все знает, - неожиданно отвечает он, помолчав, - разве нет? Ты ей проболтался самым бессовестным образом. Вот так сюрприз, честное слово. - С чего ты взял? - Знаю. Видел, как вы на даче разговаривали. У вас такие лица были, что и слушать не понадобилось. - Шпионил? - Просто решил в окошко посмотреть, а там вы на улице с постными минами. - Мелкий, нет у тебя совести. - Ты не открыл Америку, - до меня долетает едва слышный смешок. – Ну, как? Нормально? Я поворачиваюсь к нему, обвожу взглядом с ног до головы. Он сильно похудел за последнее время и старая одежда ему, мягко говоря, великовата, но в целом… - Неплохо, - заключаю я одобрительно, приглаживая волосы на его макушке. – Пойдем, Ромео, Джульетта ждет тебя. - Дурак, - бурчит он, но глаза по-прежнему светятся предвкушением пополам с восторгом. Мы выходим из комнаты. Костя ступает осторожно и аккуратно, тщательно выверяя каждый шаг. Я вижу, что это все дается ему с трудом, но он упорно и настойчиво двигается вперед. И глядя на него, понимаю, что держится мелкий до сих пор исключительно на своей воле. И как только ее не останется, не станет и его… *** Кристя действительно понравилась маме. В принципе, госпожа Соболева всегда всем нравится, даже несмотря на свой немного резкий характер. Мы очень позитивно посидели вчетвером, съели принесенный Кристей торт, посмеялись над ее байками из медицинской практики. И разошлись только спустя пару часов, когда мелкий начал заметно уставать. Вместе с тем он нашел в себе силы проводить ее и только после этого отправился в свою комнату, где рухнул на кровать и моментально уснул. Отец появляется дома ближе к вечеру, уставший и сердитый. По его лицу замечаю, что сердитый. А увидев меня, он начинается хмуриться еще сильнее. - Привет, - произношу я осторожно, стараясь не показывать волнения. Горечь вчерашнего разговора до сих пор противно жжет горло. - Привет, - кивает он, помедлив, - где все? - Костя спит, мама в кухне. - Понятно. Он наливает себе из стоящего на кофейном столике графина воды в стакан, делает глоток. И даже не смотрит на меня. Я понимаю, что разговаривать он со мной совершенно не хочет, но все же делаю попытку. - Пап, давай поговорим, а? Он все-таки поворачивается ко мне, смотрит по-прежнему хмуро и недовольно. - О чем? - Ты знаешь, о чем. - Толку разговаривать, Слав? Делать надо. - Поздно уже что-либо делать… - Даже слышать не хочу, - перебивает он меня сердито. – Завтра консилиум, я собрал лучших врачей. И верю в то, что все будет в порядке. Почему бы тебе тоже в это не поверить? - Потому, что я реально смотрю на вещи, - спокойно произношу, глядя на него в упор. Его глаза темнеют, ему явно не нравится то, что я говорю, но возражать, почему-то, не возражает. - Даже мама приняла это, - продолжаю, так и не дождавшись его ответа, - а мелкий смирился, едва узнав диагноз. - А ты? Снова этот вопрос. Его еще мама днем задавала. - Я сумел принять правду, - отвечаю, - дело осталось за тобой. Отец смотрит на меня несколько долгих секунд, а потом разворачивается и, так и не сказав ни слова, идет в кухню. Мне остается лишь проводить взглядом его спину. Я знаю, что у них с матерью будет долгий разговор, что мама постарается раскрыть ему глаза, убедить, но слышать этого мне совершенно не хочется. Именно поэтому я ухожу из гостиной, едва отец скрывается в кухне, и направляюсь в комнату мелкого. - Костя, спишь? – тихонько зову я его, приоткрывая дверь. - Нет, - доносится до меня еле слышный ответ, - я проснулся недавно и больше не уснуть. Останешься? Я захожу, усаживаюсь на кровать. В комнате темно, но его глазищи я все равно вижу. - Останусь, - отвечаю, укладываясь рядом с ним. - Как в прошлый раз, хорошо? Я тогда быстро уснул. - Тогда тем более останусь. Он прижимается ко мне, кладет голову на мое плечо. - Отец вернулся, - говорю я, когда мелкий замирает. - И как он? - Никак. Плохо, в смысле. - Понятно. Ты знаешь, я тут кое-что решил… - Что? - Я завтра съезжу на этот консилиум. Может, после того, как там скажут, что уже поздно что-либо предпринимать, он сумеет принять правду? - Разумная мысль, - отвечаю я, - ты молодец. - Ага. - А теперь давай поспим, хорошо? - Хорошо, - он молчит несколько секунд, а потом произносит: - Ты знаешь, мне самому страшно. У меня снова начинает жечь в глазах и ныть в груди, с левой стороны. - Врешь ты все, - отзываюсь я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. - Вру, - соглашается он. – Спокойной ночи. - Спокойной ночи. Он действительно быстро засыпает и даже мне удается задремать. А утром он будит меня несильным тычком в бок. Я поворачиваю голову, сонно смотрю на него. - Доброе утро. Он кивает в ответ, а потом, с трудом вытащив руку из моей ладони, дотрагивается до горла. - Болит? – спрашиваю я, нахмурившись. Мелкий качает головой, что, мол, нет, и делает легкое движение ладонью поперек шеи. И многозначительно смотрит прямо мне в глаза. А я ни черта не понимаю. - Ты можешь просто сказать, что с тобой? Он слабо улыбается и снова отрицательно мотает головой. И тут до меня доходит. - Ты не можешь говорить? Кивок. - Совсем не можешь? Снова кивок. Мать твою. - А встать можешь? Теперь уже отрицательный кивок. И беспомощность в глазах. Я стараюсь игнорировать последнее. Никакой жалости, напоминаю себе, пожалеть можно будет потом, когда он не видит. - В ванную отнести? – спрашиваю ровно, усаживаясь в кровати. Он снова улыбается и кивает. - Хорошо, сейчас сделаем. Именно в тот момент, когда я поднимаю мелкого на руки, в комнату без стука заходит отец. - Костя, пора вставать… какого черта вы тут делаете? – рявкает он, увидев нас. Я объясняю. Четко и доходчиво. А мелкий смотрит на отца и хмурится. Тот, в свою очередь, делает совершенно непроницаемое лицо. Он умеет это делать, когда захочет. - Думаю, в таком состоянии везти его в клинику нет смысла, пап, - заключаю я. - Сюда приедут, - категорично заявляет отец и выходит из комнаты. Мы с мелким замираем на долю секунды, а потом я все-таки несу его в ванную. Врачи действительно приезжают. В количестве аж трех штук. Мелкий терпеливо ждет, когда закончится осмотр, даже не хмурится, как обычно. Просто в глазах я вижу все то же выражение беспомощности. - Поговорить бы, Павел Валентинович, - говорит один из врачей, после десятиминутной процедуры осмотра. Отец кивает, и они все выходят из комнаты. Я усаживаюсь к мелкому на кровать. - Замучили? – спрашиваю, отводя с его лба отросшую прядку волос. Они по-прежнему светлые, только вот потеряли свой привычный блеск. Мелкий качает головой, пытается улыбнуться. У него получается плохо. - Принести что-нибудь? Отрицательный кивок, а потом легкое касание к моей ладони. - Просто с тобой остаться? – предполагаю я. Кивок, обозначающий «да». И слабая улыбка, которую он все-таки из себя выдавливает. Мы молчим несколько долгих минут, а потом я неожиданно даже для самого себя спрашиваю: - Хочешь, расскажу, как я с Сашкой познакомился? Его брови чуть приподнимаются в легком удивлении, а потом он кивает, что да, расскажи. - С подробностями? – усмехаюсь я, и его щеки слегка розовеют, а в глазах появляется выражение возмущения. - Ладно, понял, не буду. На самом деле, мы сначала просто друзьями были, - говорю я и, заметив удивленный взгляд Кости, подтверждаю: - Да, именно друзьями. И только потом, спустя очень долгое время перевели отношения в горизонтальную плоскость. Я рассказываю не торопясь, вспоминая забавные моменты из наших с Соболевым встреч. Мелкий слушает внимательно и все, что он думает по этому поводу, я читаю в его глазах. И там нет ни осуждения, ни неодобрения, просто интерес. И что-то еще, непонятное мне. - Помнишь, я говорил, какие у нас отношения? Он кивает, во взгляде появляется заинтересованность. - Ты знаешь, в последнее время мне очень хочется, чтобы они немного изменились. Снова кивок и слабая одобрительная улыбка. Я улыбаюсь в ответ, по привычке ерошу его волосы. И стараюсь игнорировать ноющую боль с левой стороны груди. - Наверное, надо сказать ему об этом, как думаешь? Мелкий чуть приподнимает руку, показывает мне большой палец. И снова улыбается. А потом вдруг болезненно морщится. - Голова? – спрашиваю я. – Сильно болит? Он качает головой. А в глазах читаю: «Нет, все в порядке». Вот ведь упрямец… - Давай поспи, хорошо? – говорю я. – А потом, когда проснешься, снова поговорим. Костя кивает, соглашаясь. И прикрывает глаза. А через несколько мгновений его дыхание выравнивается, ладонь, сжимающая мою руку, слабеет. Я смотрю на него долго, очень долго, отмечая каждую заострившуюся черточку исхудавшего лица, и гоню от себя мысль, что осталось совсем немного. Нельзя думать о таком, просто нельзя. В комнату заглядывает отец, подходит к кровати. У него бледное лицо и обреченность в глазах. А еще он выглядит постаревшим лет на десять - Спит? – спрашивает он шепотом. Я киваю. - Да. Что сказали врачи? Он молчит, долго молчит, словно духом собирается. - Несколько дней. Максимум. Его голос срывается, он обессилено усаживается на край постели. - Что же это такое, Слав? Это жизнь, думаю я, пошлая, банальная и жестокая. - Прости, пап. Он только молча отмахивается, продолжая смотреть на сына. Так же, как я смотрел на него последние несколько минут. Я почему-то чувствую себя лишним, поэтому поднимаюсь на ноги. - Я пойду чая себе налью, - говорю, понимая, что это банальный предлог, и выхожу из комнаты. – Заодно маму проведаю. - Она у себя, ты ее пока не трогай, - предупреждающе произносит отец, даже не поворачивая головы. – Ей нужно успокоиться. - Хорошо. Оказавшись в кухне, ставлю чайник, достаю кружку. И, помедлив, набираю номер Кристи. Она подходит к телефону после третьего гудка. - Слав, что… - Нет, пока еще нет, - успокаиваю я, - но… постарайся быть свободна в ближайшие дни. - Хорошо, - отвечает она, помолчав. – Мне так жаль, Славка. - Да. Спасибо. Пока. - Пока. Я вешаю трубку, наливаю себе чай. С бергамотом. Только вот в этот раз он почему-то не успокаивает. Совсем не успокаивает. Следующие три дня проходят в каком-то полусне. Мелкий ничего не ест, только иногда пьет воду. А прописанные приходившими светилами медицины обезболивающие почти не помогают. Он сгорает медленно, мучительно медленно, теперь уже не пытаясь бороться. Сила воли уступила, не выдержав напора болезни. И теперь во взгляде все чаще проскальзывает усталость. Нечеловеческая усталость пополам с болью. И видя это, больно становится мне самому. Как и отцу с матерью. Рядом с Костей постоянно кто-то находится, мы сидим с ним по очереди, но на ночь остаюсь только я. Так захотел он. И желания отказывать у меня не возникло ни на секунду. - Еще не спишь? – спрашиваю к концу третьего дня, заходя к нему в комнату. Он уже даже не кивает, элементарно не может, просто на секунду прикрывает глаза, соглашаясь. Я осторожно укладываюсь рядом с ним, уже ставшим привычным жестом чуть сжимаю его ладонь своей. - Мне сегодня Кристя звонила, - говорю я, - спрашивала про тебя. Я сказал, что ты молодец и держишься. Едва заметное движение пальцев в моей руке, означающее одобрение. Теперь мы общаемся именно так, прикосновениями. По-другому просто невозможно. - А еще Сашка привет тебе передавал, мы с ним тоже созванивались. Снова слабое шевеление пальцев. - Ладно, давай спать. Завтра еще кучу дел переделать надо. Мелкий каким-то усилием поворачивает ко мне голову, смотрит пристально, немного грустно. У меня болезненно дергает с левой стороны. Там болит всегда последние несколько дней, но сейчас ноет совсем нестерпимо. - Ну, что такое? – спрашиваю я. Получается сдавленно, помимо моей воли. Он продолжает смотреть, а потом все-таки сжимает мою ладонь и прикрывает глаза. И засыпает буквально через несколько мгновений. А у меня почему-то создается впечатление, что он только что попрощался… Мысль жуткая, невыносимая, поэтому быстро отогнанная прочь. Я долго не могу уснуть, все прислушиваюсь к его тихому, едва уловимому дыханию. Меня смаривает где-то к середине ночи, а потом так же резко выталкивает из сна. За окном начинает светать, но в комнате по-прежнему темно. Только редкие проблески серого света рваными пятнами ложатся в разных уголках спальни, выхватывают кусочки мебели. Под моим подбородком теплая макушка. И пальцы в ладони. Теплые пальцы. - Костя, спишь? Худое тело тоже теплое. Все, как обычно. Все, как всегда. Только сердце колотится, как сумасшедшее. Мое сердце. - Костя? Он теплый. Весь теплый. Привычный и родной. Мои руки притискивают его к себе еще ближе, прижимают светловолосую голову к плечу. Ослабшая ладонь выскальзывает из моих пальцев, падает рядом со мной. Я снова сжимаю ее, пытаясь добиться хоть какого-то ответа. - Костя… Он спит, думаю я, просто спит… только спит. Болезненно дергает с левой стороны, а в глазах жжет так, что невозможно моргать. Просто спит, снова и снова проносится в голове лихорадочная, спасительная, но совершенно неразумная мысль, а пальцы стискивают теплую, словно живую ладонь… Глава десятая Церемония похорон длинная и изматывающая. Как и следующие за ней поминки. Мать сразу же по приезде с кладбища уходит к себе, напрочь игнорируя сочувственные взгляды собравшихся людей. Отец выглядит совершенно измотанным и убитым, у него застывшее лицо и хмурый взгляд, но продолжает принимать соболезнования. Он держится. Пока держится. Как приходится держаться и мне. Я моргаю сухими глазами, до сих пор вспоминая теплое тело в руках. Просто спит… В это хотелось верить до последнего, до момента, когда опускали в могилу гроб. Я смотрел на это и не плакал только потому, что не умею. Стоящая рядом со мной Кристя стискивала пальцы и подозрительно часто сглатывала. И уже потом, когда мы сели в машину, она дала волю слезам. И в этот момент вид плачущей женщины казался мне правильным, как никогда. Я плакать не могу. Не умею. До сих пор не научился. Раньше я этим гордился, теперь же мне становится стыдно. Сегодня плакали все, даже отец украдкой, но только не я. Не умею, мать его… - Слава… Кристя. Вид у нее по-прежнему бледный, но глаза уже сухие. - Слав, я поеду. - Как знаешь, - киваю я, - спасибо, что пришла. - Я обещала ему придти, - слабо улыбается она. Я провожаю ее, потом иду в комнату проверить маму. Она лежит, по-прежнему кутаясь в плед, как и час назад, когда я заходил к ней. - Мам? - Все в порядке, Слав, - доносится до меня ее усталый голос, - я позже выйду. - В этом нет необходимости, мам. Отдыхай. Прикрываю тихонько дверь. Снова гостиная и люди. Половину из них я не знаю, но все так же принимаю слова сочувствия и утешения. И держусь, стараюсь держаться, как и отец. Киваю, словно китайский болванчик, а самому хочется только одного – чтобы все они ушли. И когда за последним из них закрывается дверь, я вздыхаю с облегчением. А потом мы сидим с отцом в гостиной и пытаемся пить виски, хоть больше одного глотка так и полезло в нас. На кофейном столике стоит фотография, перетянутая в углу черной ленточкой. Рядом, как и полагается по традиции, стопка водки и кусок черного хлеба. И мы, не отрываясь, смотрим на эту фотографию, поочередно глотая ком в горле. - Прости, Слав, - неожиданно произносит отец, не поднимая на меня взгляд, - я тогда не думал, что говорил. Действительно неожиданно. И дело даже не в том, что произносит он это сейчас. А в том, что просто произносит. - Пап, все нормально, - отвечаю я, помедлив. - Забудь. - Вернешься домой? Хотя бы ненадолго. - Конечно, без проблем. Я сам хотел это предложить. Он кивает и больше не говорит ни слова. И я молчу. Я просто не знаю, нужно ли что-то говорить. И если да, то какие слова? Утешения? Ободрения? Что чувствует родитель, теряя своего ребенка? Без понятия. Но я сегодня похоронил брата и это… страшно. Жутко. Просто невыносимо. Негромкое жужжание мобильника кажется резким в повисшей тишине. Я смотрю на дисплей. Кристя. Странно, мы же всего несколько часов назад виделись… - Да, Кристя, что такое? - Славка… Я… Тут такое… Она плачет. Снова плачет. Я никогда не видел, чтобы она плакала вообще, а, тем более, несколько раз за один день. Это совсем на нее не похоже. - Кристя, не надо, пожалуйста. Успокойся. - Ты не понимаешь, - она всхлипывает, пытается взять себя в руки, - Сашка… - Сашка? Меня пробирает до костей чем-то холодным, почти ледяным. - Сашка… Он… Господи, да что же это такое… Холод. Очень холодно. И нехорошо. Дурно. - Кристя, что с Сашкой? Мой голос звучит сипло и сдавленно, но я даже не обращаю на это внимания. Как и игнорирую непонимающий и вопросительный взгляд отца. - Сашка… Его машина сбила… Она говорит что-то еще, но я не слышу. Просто не слышу. Мир вокруг меня начинает сужаться, тускнеть и терять цвета. Остается лишь белая пелена отчаяния и серая, жестокая реальность. И я словно зависаю между ними, между серым и белым. Серое, белое, снова серое… и белое. Перед глазами, повсюду. Господи ты, Боже мой… Это невозможно. Просто невозможно. Жизнь, старая стерва, что же ты такая несправедливая, до банальности и пошлости несправедливая, падла… - Слава! Ты меня слышишь? Кристя почти кричит, выдирает меня из удушливого и липкого кокона страха, заставляет придти в себя. - Слышу, - хриплю в трубку, - Сашку сбила машина… мать твою, скажи, что ты пошутила… - Спятил совсем?! – она срывается на истеричные нотки. – Я совсем больная такими вещами шутить?! И я понимаю, что сам нахожусь очень близко к состоянию истерики. - Тогда скажи, что он живой… он ведь живой, правда? - Живой, - подтверждает она, и меня отпускает. Немного, но отпускает. - Хорошо. Это хорошо, что живой, Кристя, - начинаю бубнить я, вскакивая с дивана и начиная бессмысленно перемещаться по гостиной. - Он рядом с тобой да? Мать твою, скажи, что рядом и не пострадал… - Он… он в реанимации, - слышу ее сдавленный голос, - в тяжелом состоянии. Мать твою… - Мне пока не сказали, что именно с ним, но… Слава, ты приедешь? Мне нужно, чтобы ты приехал. Родители только через четыре часа в Питере будут, а я тут одна свихнусь… Слав, пожалуйста… Конечно, я приеду, как она могла подумать, что нет? Это же Сашка. Ее брат и мой… я не знаю, кто. Пока не знаю. Но вот как только он поправится, мы сразу с ним это и выясним. А еще я обещал Косте, что скажу Сашке все, что думаю и чувствую. И Костя дал понять, что я должен это сделать. Так что, Соболев просто не имеет права сдохнуть на больничной койке. - В какой он больнице? – спрашиваю я, хватая с каминной полки ключи от машины. Она диктует адрес. - Буду через двадцать минут. Я вешаю трубку, поворачиваюсь к отцу. - Слав, что случилось? – спрашивает он недоуменно. Я вдыхаю, долго и глубоко. - Мне надо уехать, пап. Он смотрит на меня в полнейшем шоке. - Уехать? Ты с ума сошел? Куда уехать? - Помнишь Кристю? Ну, девушка со мной на похоронах была. Она только что позвонила, ее брат под машину попал и теперь в реанимации в тяжелом состоянии. - И тебе что… обязательно надо ехать? – выдавливает отец. Я понимаю его. Я понимаю, что с моей стороны это свинство, но… Там Сашка. И я должен там быть. А еще я нужен Кристе. Она действительно свихнется в одиночестве. - Обязательно, пап, - отвечаю я, - это мой лучший друг. Прости. Я вернусь часа через три, обещаю. Он медленно, неохотно, но кивает. - Хорошо. Надеюсь, с твоим другом все будет в порядке. Я тоже на это надеюсь. Я в это верю. Сашка сильный, он обязательно выкарабкается. - Спасибо, пап. - Не гони только. Не хватало еще тебя в реанимации. Нет уж, дудки. Не дождется этого старая стерва под названием жизнь. Дорога до больницы пролетает быстро, хоть я и стараюсь ехать максимально осторожно. Зато успеваю хоть немного успокоиться, первая волна изумления и страха проходит, оставляя надежду. Надежду на то, что все будет хорошо. Влетаю в приемный покой, глазами ищу Кристю. Она сидит на скамейке в углу и что-то нервно комкает в руках. При ближайшем рассмотрении, я понимаю, что это платок. - Кристя? Она поднимает на меня красные, заплаканные глаза, в которых плещется беспомощность. У меня дергает с левой стороны. Снова. Привычное ощущение за последнюю неделю. - Кристя? Он… - Живой, - успокаивает она меня, - но состояние хоть и стабильное, но тяжелое. Перелом позвоночника, сломанная рука и черепно-мозговая. И куча мелких травм, ушибов. Полный набор. Он без сознания до сих пор и они не знают, когда он придет в себя. Она замолкает, снова стискивает платок. Он похож на бесформенный ком, а его хозяйка кажется маленькой и хрупкой, несмотря на свой рост. - Главное, что живой, - говорю я, усаживаясь рядом с ней. – И он обязательно придет в себя. Это же Сашка, он у нас так просто не сдается. Она кивает, просто кивает, а потом я спрашиваю про родителей. - Они звонили, уже едут. Старшее поколение семьи Соболевых вот уже два года, как живет в Москве. Переехали туда после того, как отцу Кристи и Сашки предложили очень выгодную работу. Ну, а мелкие предпочли остаться в родном городе. Здесь была учеба, а теперь работа, друзья… вся жизнь. Эта старая циничная стерва… - Как там у тебя? – произносит она, помедлив. – Я тебя в такой день выдернула… извини… В ее голосе звучит искреннее сожаление, но я отмахиваюсь. - Все нормально, Кристя, отец все понял. Так что, не переживай. - Костя бы тоже понял, правда? – совсем тихо говорит она, помолчав. - Конечно, - я ободряюще ей улыбаюсь. - И очень бы возмущался, если бы я не приехал. Она улыбается в ответ, утыкается в мое плечо лбом. Мы так и сидим до тех пор, пока к нам не выходит заведующий реанимационным отделением. - Все будет нормально, - заверяет он нас, - состояние стабильное, пока не меняется, но мы ждем положительной динамики в самое ближайшее время. Вероятность этого почти стопроцентная. Как только он придет в себя, переведем на отделение. Мы вздыхаем с явным облегчением. Что ж, иногда даже ты, падла, бываешь справедливой… - Нужно что-нибудь? - Нет, у нас все есть. А вы езжайте домой, все равно ничем пока помочь не можете, а в реанимацию, сами знаете, мы не имеем права пускать, кого бы то ни было. Лучше подготовьте вещи для перевода в палату. В его словах есть смысл, поэтому Кристя даже слова против не говорит. Главное, что с Сашкой все будет хорошо. - Вы сообщите, когда он придет в себя? – спрашивает она, и врач кивает. - Разумеется, - отвечает он, понимая, что до этого момента Соболева весь телефон оборвет звонками. По ее глазам видит, так же, как и я. - Спасибо, что приехал, Слав, - говорит она, когда мы выходим на улицу. - Ты же знаешь, что я не мог не приехать, так что не вздумай тут глупости всякие говорить. - Как скажешь, - кивает она. - Ты на своей? – спрашиваю, имея в виду машину. - Ага. - А до дома доедешь? - Не знаю, - признается она. - Давай отвезу, а машину завтра заберешь. В таком состоянии, в каком она сейчас находится, лучше за руль не садиться. Но Кристя даже не думает возражать и просто кивает. Мы забираемся в мою машину, Соболева называет свой адрес. И это единственное, что она произносит, пока мы едем. - Я позвоню тебе завтра, - говорит она, когда мы останавливаемся у ее дома, - хорошо? - Обязательно позвони. - Пока, Слав, и еще раз спасибо. - Мы же договорились. - Ну, и что, - фыркает она, - мне хочется так. Я улыбаюсь, целую ее в щеку. - Как знаешь. Пока. - Пока. Я смотрю, как она добирается до подъезда, скрывается внутри и только потом трогаюсь с места, гоня машину к дому родителей. Там тихо. И пусто. И хоть я знаю, что отец с матерью у себя, ощущение одиночества все равно сдавливает обручем левую сторону. На кофейном столике до сих пор стоит фотография, и я беру ее в руки. И смотрю долго и пристально на улыбающегося мне оттуда мальчишку. В голове проносятся воспоминания последней пары месяцев – добрые, светлые, смешные и грустные. И все, связанные с мелким. В глазах снова начинает жечь, но они по-прежнему сухие. И с левой стороны тянет почти нестерпимо. И снова жалею о том, что не умею плакать. Говорят, когда поплачешь, становится легче. Намного легче. Но я не умею. Никогда не умел. И, похоже, никогда не научусь. *** От случайностей не застрахован никто. И подчас самые нелепые из них оказываются самыми жестокими. И страшными. Жизнь не только цинична и эгоистична, но вдобавок ко всему полна иронии. Жестокой иронии. Переходя дорогу рядом с домом, Соболев даже подумать не мог о том, что из-за угла, нарушая элементарные правила дорожного движения, вылетит машина. И даже мысли не допустил, что эта самая машина его собьет. Он просто вышел в магазин за сигаретами. И шел той дорогой, которой ходил сотню, тысячу раз. - Когда-нибудь, эта гадость тебя убьет, - заявляю, - я всегда говорил, что курить вредно. Сашка выдавливает смешок. - Ты не открыл Америку, Грановский, - а потом в его глазах появляются хитрые искорки. - Кстати, у тебя нет сигаретки? Очень хочется. - Идиот, - фыркаю я в ответ на его попытку пошутить. Сегодня ровно неделя, как его перевели в палату на травматологическом отделении. До этого он двое суток провалялся в реанимации. Увидев его в первый раз, после аварии, я еле сдержался, чтобы не выругаться. Вид у него был, скажем так, не самый лучший. Но врачи заверили меня, что динамика хорошая и, вообще, господин Грановский, Ваш друг в рубашке родился. - Как там твои? – спрашивает Сашка, после недолгого молчания. Я пожимаю плечами. Тема больная и до сих пор тяжелая. Она еще очень долго будет тяжелой. - Мать до сих пор плачет. Думает, что никто не замечает, правда. Нам с отцом приходится ей подыгрывать. Он вроде немного отошел, постепенно к работе возвращается. Хотя ему тоже хреново до сих пор. - А ты? Я смотрю сначала прямо ему в лицо, а потом перевожу взгляд на перетянутую бинтами голову. Там совершенно нет волос, как сообщил мне Сашка. Врачи их обрезали, когда занимались его черепно-мозговой. - Я в норме, Сашка. Вру безбожно, ни черта я не в норме. События последних недель вымотали до предела. Правда, я стараюсь тоже, как и мама, не показывать вида. Как и все мы. Шеф заметил. И отправил во внеочередной отпуск. За свой счет, правда. - Появишься на работе, когда сменишь выражение лица, - сказал Збруев. Это он у нас так заботу о подчиненных проявляет. Специфический способ, конечно, но и на том спасибо. Я ему так и сказал: «Спасибо, Лев Николаевич». - Все в порядке, - повторяю я, но по глазам Соболева вижу, что он мне нисколько не верит. Ну, и ладно. Главное, что эти глаза смотрят. И видят. Главное, что живой. Весь. А остальное… переживем. И уладим. Именно то, что надо было уладить уже давно. - Знаешь, Соболев, - начинаю я, глядя на него в упор, - придется тебе все-таки делиться своим личным пространством. Со мной. Он удивленно вскидывает бровь, а затем усмехается. - Сначала мне нужно выйти отсюда, а там посмотрим. Кстати, не в курсе, когда меня выписывают? - Э, батенька, разбежались, - тяну я, - ты тут надолго. Так что, привыкай к больничной еде, уколам и тому, что тебя будут лапать барышни. Кстати, здесь медсестры – просто красотки. - Сволочь ты, Грановский, - морщится он. - Редкостная, - охотно подтверждаю я. - Думаешь, мне это надо? Я улыбаюсь уголками губ, чуть сильнее сжимаю лежащие в моей ладони его пальцы. - Я тебя даже спрашивать не стану, Сашка. Он молчит несколько секунд, после чего делает попытку отвертеться: - Я не единственный, ты – не единственный… помнишь? Дудки, Соболев, не пройдет больше этот номер. - Врешь ты все. А потом наклоняюсь и целую так, чтобы он даже думать забыл об этой чуши насчет других парней. Благо палата у него отдельная, и мы никого своим поведением не шокируем. Он отстраняется первый, отворачивается. И смотрит в противоположную от него стену. Странный какой-то… - Сашка? - Я же говорю, сволочь, - отвечает он, и я улавливаю в его голосе улыбку. И мне не остается ничего, кроме как тоже улыбнуться. Эпилог Восемнадцать месяцев спустя. - Грановский… Я отрываюсь от ноутбука, смотрю на стоящего в дверях кухни Соболева чуть вопросительно, изогнув бровь. - Чего? - Вот скажи мне, ты в курсе, что есть в современном мире такая штука, как посудомоечная машина? Я тебе даже подскажу ее главные задачи – она посуду моет. У него ласковый голос. Слишком ласковый. А я только сейчас вспоминаю, что опять заставил всю раковину грязной посудой. Блин, я всегда про нее забываю. Про посуду, в смысле. А Сашка ненавидит грязную посуду… - Я даже знаю, что у нас она есть, - произношу, выходя из программы, над которой работал. - Да ты что? Обалдеть. Ты, наверное, просто не умеешь ею пользоваться, да? - Сашка, ладно тебе, - выключаю ноутбук, встаю из-за стола. - Это же просто посуда. - Разумеется, - фыркает он, - а ты ленивище жуткое. - Нет, просто заработался, - искренне произношу я, подходя к нему, - хочешь, я прямо сейчас пойду и все сделаю? - Сделай, - кивает он, - будь так любезен. Я иду мимо него в кухню, подхожу к раковине. И вижу, что она совершенно пустая. А стоящая в углу «посудомойка» мерно жужжит, добросовестно и охотно выполняя свою работу. Что это означает? - Соболев, какого черта? - Ты знаешь, что я ненавижу больше грязной посуды? – спрашивает он, появляясь в кухне. Я вскидываю бровь. - Эмм… меня? - Почти, - хмыкает он, - но вообще-то, я имел в виду твою дырявую память. - Да? И что я забыл? Вместо ответа Соболев подходит к одному из шкафчиков и достает оттуда… - Шахматы? – недоуменно произношу я. - Ага, - он начинает расставлять фигуры на доске, - ты мне уже неделю обещаешь. Так что, давай, выполняй. - Ты же все равно выиграешь. - А вдруг у тебя получится? - Тогда давай на желание. - Не вопрос, - соглашается он. - Белые или черные? - Белые. - Кто бы сомневался. - Ну, я же сволочь, помнишь? - Забудешь такое… Старая циничная стерва смотрит на нас и благосклонно улыбается. Что ж, иногда даже она пребывает в благодушном настроении… А еще там, в гостиной на кофейном столике стоит фотография, с которой улыбается молодой и красивый парень. Улыбается широко, искренне и радостно. И каждый раз, глядя на этот снимок, я не сдерживаю ответной улыбки. Все хорошо, мелкий, еще обязательно увидимся. И мне кажется, что его улыбка при этих словах становится чуть шире...