Олег всегда улыбается

Олег всегда улыбается. Открыто, до щемящей боли у ребер, до ответной едва заметной улыбки в ответ. Олег улыбается, всегда по-разному. Когда Олег смеется, его нельзя назвать «Олег». «Олег» должен стоять в углу детского сада или печатать нудные отчеты какому-нибудь старому хрыщу в убогой рубашке за две сотни рублей из массмаркета. Когда Олег смеется, он Олежка. Совсем еще пацаненок со странной манией к переменам, будь то стрижка или место на «посидеть». Олежка звенит своими смешками как первая весенняя капель, от которой хочется дышать глубже и обязательно ртом. Целоваться до обветренных губ и замерзших на ветру красных щек. Иногда Олег хихикает: тихо и почему-то очень заразительно. Рома ненавидит работать с таким Олеженькой. На него невозможно смотреть, его невозможно слушать, невозможно просто находиться рядом. Такой Олеженька будто бы светится изнутри, почти выжигая роговицу искорками в уголках глаз. Рома бьет себя по щекам и требует очнуться. Блять, Сащеко, тебе почти тридцатка, займись уже делом, ебанный в рот. Но бывает Олег усмехается. Редко, почти незаметно, становясь таким жутко угрюмым, что Рому передергивает. И это уже не его Олежа, а мрачная нахуй никому не нужная копия Савченко. Та, что ввязывается в такие же нахуй никому не нужные конфликты. Савченко кричит, что их наебали, словно бьет скалкой по огромному тазу, орет, что он вообще-то нахуй никому не сдался. Никому, кроме тупого Англичанина, конечно. Рома считает, что с тёлками Олежа скалится. Роме такой Олежа не нравится. Олежа становится сучкой, почти текущей и ластящейся к каждому кобелю. Англичанина от такого Олега тошнит. Иногда Олег искрит, горит. Едва тронь и взорвется, как маленький фейрверк от чего-то пахнущий напалмом и копотью. Олежечка носится, как сдувающийся воздушный шарик от стены к стене, от поверхности к поверхности, щурится и мягко тараторит о ком-то невероятном. — Знакомься, это Саша. И Олежа улыбается так ярко и светло, что у Ромы зубы сводит. Потому что Олежка впервые улыбается не ему.