Вопреки

              Чёрное и белое. Два цвета. Белый снег. Чёрные могилы. Монохром. Как в его жизни. Как в жизни его грёбаной, что давно лишилась цветов. Яркости. Ледяной воздух обжигает лёгкие. Каждый новый вздох — с трудом. Игорь переводит взгляд с могилы на цветы в руках. Кроваво-красные розы. Единственное яркое пятно. Мелодраматично. Пафосно. Привет из прошлой жизни. Водка — забытый вкус — обжигает горло. Разносит тепло по телу. Бьёт в голову напоминанием — жизнь продолжается. Месть начинается. Радуйся, Соколовский, тебе судьба второй шанс подарила. Радуйся, что легко отделался. Радуйся, что жив остался. Радуйся, блять! Взгляд обратно — мама, папа. Тебе до сих пор не весело, Соколовский? Смотри, они тобой гордятся. Смотрят спокойно, почти-счастливо. Если в смерти может быть счастье. Игорь делает новый глоток. Хмурится. Фигура, чёрная, как надгробия вокруг. Поднимает руку в приветственном жесте. Неужели опять Игнатьев? А тебя это удивляет? Думаешь, он вот так просто от тебя отстанет? Забудет? Вычеркнет? Почему нет? Не просто так же выпустил. Наигрался. Стало скучно. Игрушка надоела. А теперь — эта фигура. Игорь срывается с места, бежит следом. Найти, узнать, расспросить. Не успевает. Рявкает мотор, машина нагло и неспешно отъезжает от ворот кладбища. На грязный снег ложится ярко-синее пятно — открытка. Монтенэгро. Райский уголок. Опять загадки? Для чего? Кому нужны? — Заводи! — Игорь бежит к своей машине. Догнать. Выбить у твари, выбить всё. Надоели загадки. Досыта ими наелся полгода назад. Больше не позволит. Водить себя за нос не позволит. Не для того продумывал. Просчитывал. Яркая вспышка заставляет зажмуриться до того, как барабанные перепонки оглушает мощный взрыв. Игорь падет, открывая глаза, глядя на обломки того, что пару секунд назад было машиной. В воздухе разливается тошнотворный запах горелого мяса. Начинается. Полиция появляется быстро. На удивление быстро. Отрывистые показания. Номер телефона. Найдёте. Позвоните. Сейчас не о том. Какими играешь ты? Белыми или чёрными? Ты ещё сомневался? За тебя опять всё решили. Игнатьев делает шаг. Следующий ход за тобой, Соколовский. Куда ты поставишь свою чёрную пешку? Такси останавливается у офиса, знакомого до боли. Тоска сжимает крепко, резко. Он едва успевает её сдержать. Больно. Папа. Как долго это будет продолжаться? Когда отпустит? Учись, Соколовский, учись заходить сюда, как к себе домой. Без воспоминаний. Без сожалений. Без сомнений. Ты здесь хозяин. Секретарша, новенькая, напуганная, не узнаёт. Не знает. В кабинет, не останавливаясь. И снова по нервам — как раньше. Как к папе. Нет. Поправляет себя. Как к себе. Жесткий взгляд. Жесткий голос. Не я такой, жизнь такая. Сотрудники разбегаются, совещание закончено. Так, Соколовский, пусть боятся. Пусть уважают. Не эти, так другие. Свой план описывает коротко, отрывисто. Деловито. Он знает, чего хочет. Прёт вперёд как локомотив. Без остановок. Нужен юрист. Толковый? Лучший. Акула. Чтобы съесть. Проглотить и не подавиться. Разжевать, раздробить на крохотные кусочки. Пусть знает. Пусть жалеет. Пусть… Пусть на хер идёт. После будет не важно. Сознание собственной силы наполняет медленно, придавая уверенности, растекаясь по телу. Последний шаг, он сложный самый. В отделение. К ней. К Вике. Оно тебе надо, Соколовский? Вот серьёзно — оно тебе надо?! Оставь. Пусть живёт. С Даней. Замуж. Дети. Нравится перспектива? Тошно. По коридору, к кабинету Пряникова. А сердце в горле, как заполошное. Зачем ты сюда возвращаешься? Зачем, твою мать, ты сюда постоянно возвращаешься? — Здрасьте. — На губах улыбка. Бесшабашная. Из далёкого прошлого. Как в тот день, в самый первый в отделе. Вот только лица у всех другие. И эмоции, что в воздухе повисли, звенят. — Не волнуйся, на свадьбу можете не приглашать. — Он не может отказать себе в этой мелочи. В этой мелочности. Успеть поймать движение её губ. Незаметное. Горькое. Что, Вик, не ожидала? Я тоже не ожидал. Но вот он я. Здесь. Что делать теперь будешь, Вик? Ко мне? Или с ним? Игорь с усилием гасит злость. На неё. На себя. Как всегда. С тобой ведь ровно не бывает, да, Вик? Коридор. Он. Она. Де жа вю. — Почему не сказал, что выпускают? — Голос звенит от обвинений. За что ты так, Вик? Думаешь, я бы не сказал тебе? Тогда. В последнюю встречу. Когда ты сказала, что замуж выходишь. Думаешь, издевался? Думаешь, для меня это ничего не значило? То, что между нами. Ничего? — А зачем ты ко мне приходила? — Вырывается против воли. Хочет обидеть. Задеть. Сказать вот так, небрежно. Пощёчина, хлёсткая, обжигает. Как быстро ты забыла, что я жил этими встречами. Что тобой жил. Каждый день глаза открывал, зная, что опять тебя увижу. А теперь… Не удобно теперь, да? Я теперь для тебя неудобный. Рабочий день. У людей нормальных. У него — индивидуальный заказ. Мальчонка. Взгляд загнанный. Устал доказывать. Устал добиваться. У вас есть мама? Простые слова, а до сих пор как по открытой ране ножом. У меня и папы теперь нет, пацан. Желание помочь приходит сразу. А иначе — как? А иначе зачем он здесь? Благо связи остались. Знакомые. Не друзья. Связи. Жека откликается на удивление быстро. Отзывчивый стал. Что, Жек, Даня достал вечной угрюмостью? Игорь хмыкает. Весело. До сих пор не верится, что это всё — правда. Что жизнь снова продолжается. Что не зависит от чужих распорядков и расписаний. Что можно делать всё, что пожелаешь. Почти всё… Похитители — малолетки. Дилетанты. Ожидаемо. Вот так, Соколовский, только вышел, уже дело раскрыл. Ценный кадр. Ценить только некому. У дверей отдела снова она. Догоняет. Зачем? Что ты мне хочешь сказать, Вик? Что всё бросишь ради меня? Не сможешь. Тогда не смогла, и сейчас не сможешь. Это в тюрьме я тебе нужен. Несчастный, одинокий, жалкий. Жалеть ты любишь, Вик, а меня нет. Не любишь. — Если я попрошу всё бросить, бросишь? — Глазами по лицу — жадно, на выдохе. Сердце выбивает быстрее секундомера. А она молчит. Понятно. Понятно всё с тобой. Я для тебя слишком неудобный теперь. Ты опять боишься. Всего боишься. Себя боишься. Нас боишься. Любви боишься. А его вдруг злость окутывает. Заливает глаза, затмевает мысли разумные. Не нужен я тебе, Виктория Сергеевна? Так и ты мне не особо-то. Ночной клуб — очередной привет из прошлого. Странное место для странной встречи. Адвокат, уверенный, даже слишком. Понимает с полуслова. Это нравится. Не привык Соколовский подолгу объяснять. У отца перенял. Или понимают, или на выход. Этот из понятливых. Итак, его ход уже сделан. Можно расслабиться. Можно ожить. Можно вспомнить, что полгода людей не видел. Нормальных. Почти. Вика не в счёт. Опять она… В голове, в мозгу, в мыслях… Больше женщин нет? Свет клином? Скользит взглядом по клубу, отмечая девушку за стойкой. Классическая схема — хулиганы, барышня в опасности… К такой подкатить — раз плюнуть. На ночь. Почему нет? Он свободен. Ему сегодня прямым текстом почти сказали. Перед кем отчитываться? Девушка милая. Простая. Весёлая. И он расслабляется по-настоящему, забывая обо всём. С ней легко. Нет этого напряжения вечного, воздух не искрит, не сгущается. Всё ровно. И не слишком. Она притягивает. Заставляет смотреть на себя снова и снова. Улыбаться. Хохотать в голос. Как глоток свежего воздуха. Катя. Всё остальное — естественно. Закономерно. И сладко. Очень сладко. Игорь купается в ней — в страсти, пульсирующей в висках и ниже, там, где сейчас её руки с ремнём возятся. Целует жадно, словно сто лет никого не целовал. А может, так и есть. Может, то, что было когда-то — сон. Сладкий. Несбыточный. Несбывшийся. А Катя — вот она. Податливая. Жадная. Жаркая. То, что надо. То, что искал. На ночь. А может, больше. Чем чёрт не шутит? Он же теперь один. Никому не обязан. Ничем. Секс неистовый. Словно подростки. Когда такое было? Пол, стол, снова пол, кровать — ей так просто не насытиться. Останавливаться — не хочется. Так и двигаться в одном ритме. До утра. До серого рассвета. Затихать и лениво гладить, пропускать волосы сквозь пальцы. Говорить ни о чём и обо всём. Уютно. С ней не надо напрягаться. С ней не сложно — просто. А ему только этого и надо сейчас — чтобы просто. Устал от сложностей. Устал преодолевать. Устал доказывать. Устал. Просто лежать вот так — ни о чём не думать. О том, что вместе видеть не должны. О том, что мужчина чужой дома ждёт. О том, любит она или нет… Здесь всё это — не важно. И потому уютно.