Вопреки

              Она невероятно красива. Алое пальто, чёрные ботфорты, синие перчатки. Огромные глаза распахнуты в удивлении. И уродливая клякса, плавящая снег. Лужа под головой парит на морозном воздухе — кровь пока горячая, ещё почти-живая. Почти. Ты опять не успел, Соколовский. Игорь жмёт на газ, обгоняя редкие машины на трассе, а перед глазами всё ещё стоит лицо Яны. И чувство вины обжигает лёгкие, как глоток морозного воздуха там, у гостиницы. Он стискивает губы в тонкую полоску, пытаясь не думать об этом. Не думать, что ещё одна, молодая, красивая — по его вине. Особняк, притаившийся в лесу, не виден за высоким забором. Но Игорь точно знает — он отсюда не уйдёт без ответов. Пусть хоть до утра простоит. Ворота с тихим шорохом расползаются, нехотя, как и их хозяйка, пропуская внутрь. Она ждёт его, холодно глядя исподлобья. Забыли уже, как улыбались мне, как сыну второму? Что, не мил я вам уже, Елена Викторовна? — Расскажите мне о Стасе. — Большего ему знать не хочется. И о Лере говорить — тоже. Его вина. Только его. Но теперь… Яна-то за что?! — Он умер, — голос женщины дрожит от едва сдерживаемого презрения. — Что ты ещё хочешь знать? — Он час назад убил человека. — Игорь сдерживается. Она не виновата. Родители не несут вины за грехи детей… Хотя… Нет. Наверное, обратной силы эта фраза всё же не имеет. Виноваты. Сами такого воспитали. Разочаровал… Игорь горько кривится. Не оправдал сыночек надежд — вот тебе курорт заграничный с врачами заморскими. Они там тебя и подлечат, и на ножки поставят, и опять в мир вытолкнут… — Он всё ещё в Черногории. — Елена Викторовна растерянно смотрит на Игоря, нервно комкая полы пальто. — Мне шлют отчёты… Фотографии… Он там… — Значит, вас обманывают. — Игорь уже узнал всё, что нужно.Уходит стремительно, не прощаясь. Ничего к этой женщине не испытывает. Ни сочувствия, ни жалости. Кто-то выпустил чёртика из табакерки. Кто-то… Но вот кто?! Кому выгоден псих, едва оправившийся от передоза? Кому нужен почти неконтролируемый наркоман, помешавшийся на собственной мести и понятиях о справедливости? Тёмный зимний лес пролетает по обе стороны дороги. Предрассветный час. Самое время для признаний и самоубийств. Мысли скачут с бешеной скоростью вокруг Стаса. Он не сам вышел. Ему помогли. Его снабдили информацией. Он ведь, по сути, так же сидел, как и Игорь. Полгода. Откуда теперь такая осведомлённость?! Как он смог так чётко организовать слежку? Какие связи? Пусто. Опять пусто. Никто не подскажет. Никто не поможет. Опять один. И обсудить не с кем. Город не спит, сверкая огнями с противоположного берега. Один мост — и домой. Домой? Быстрый взгляд на часы. В отдел уже скоро. Ночь без сна. Песня без слов, ночь без сна… Рваный ритм давно забытой песни. Когда-то заслушивался. Странно. Мама одобряла. При всей своей любви к классике. Снова за окнами новый день День вызывает меня на бой И я чувствую, закрывая глаза — Весь мир идёт на меня войной… Аккорды ещё звучат в голове, когда он замечает её — небольшую фигурку, перебравшуюся за перила. Хочешь ли ты изменить этот мир Сможешь ли ты принять, как есть?.. Нет. Этого он точно принимать не собирается. Девушка, совсем юная, около двадцати лет, с отчаянием в глазах. Со стремлением жить. Мыслей нет. Бесшабашная песня грохочет в голове, стучится ритмом в сердце. Сумасшедше. Рвано. Если есть шаг — должен быть след. Если есть тьма — должен быть свет…* Он должен быть. Хотя бы для кого-то. Игорь перелезает через перила и вздрагивает всем телом, заглянув вниз. Вода, чёрная, мутная в прорехах льда, затягивает. Вот сейчас, отпусти руки и лети вниз. В темноту. Где никого не будет. И боли не будет. И страха. И вечного чувства вины, что давно вросло в кожу… — Эй, вы чего?! — Девушка проявляет недюжинную силу, вытаскивая обратно. И он подчиняется. Нехотя. Говорит что-то, шутит. А сам думает. О воде этой чёрной. О том, как легко на самом деле всё закончить. Раз — и нет. Я чувствую, закрывая глаза – Весь мир идёт на меня войной… Он хочет помочь ей. Девушке, запутавшейся, почти погребенной под грузом несуществующей вины. Может, он надеется, что сможет искупить другую смерть. Может, он думает, что его работа, его помощь, посильная помощь, которую он даёт людям, поможет и ему. Загладить. Смазать. Скостить… Сколько людей ты убил уже, Соколовский? Нет. Сам не убивал. Но убивали из-за тебя. Людей, которые могли бы жить. Игорь рвано вздыхает, не обращая внимания на девушку, замершую на пассажирском сидении. Он сам тонет под этим грузом. Под грузом вины. Захлёбывается в ледяной воде причин и оправданий, тонет, придавливаемый чувством бессилия и злости на весь мир. Как сохранить рассудок? Или он уже давно его потерял и даже не заметил? Телефон вспыхивает в темноте. Он ещё не взял его в руки, а уже знает, кто звонит. Взять. Хочется взять и кричать в трубку. Говорить, как всё плохо. Как достало. Как жить не хочется… Но он сбрасывает. Нет, Вик, не нужно тебе об этом знать. Она стоит у входа в отделение. Ждёт. Смотрит обвиняюще. Зачем? Действительно волновалась? Да, Вик, ты правильно выстраиваешь цепочку. Видишь скрытые мотивы. Только не лезь туда. Только не ты. Ты — не смей. Даже близко к этом делу не подходи. Я на всё готов, только бы тебя уберечь. Хочешь, к алтарю сам отведу и Дане передам из рук в руки? Только не лезь сюда… День проходит в работе. Привычная текучка. Выяснение обстоятельств. Раскрытие новых подробностей и деталей… Работа. Отвлекающая. Нужная. Настоящая. Игорь возвращается в отдел, кипя энтузиазмом. Антиквар, его бесценные связи, его выходы, его помощь… Он чувствует это — предвкушение, которое появляется, когда дело идёт по верному пути. Но в кабинете пусто. И разочарование заставляет кривить губы — надо же, а ведь так хотел поделиться… — Игорь, что происходит? — Вика появляется внезапно, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Но Игорь быстро берёт себя в руки. Знаю я, что ты хочешь обсудить, Виктория Сергеевна. — А что происходит? Я съездил к антиквару, узнал насчёт икон… Кстати, очень интересные вещи там творятся… — Игорь, девушка, что найдёна у твоей гостиницы — личный секретарь Игнатьева. Может, ты всё-таки скажешь мне, как это связано с тобой? Думаешь, я так просто тебе это скажу? Вот так, сейчас, выложу на тарелочке с голубой каёмочкой? Может, тебе ещё и весь план рассказать? — Не лезь в это, Вик. Не надо. — Он смотрит на неё, не в силах отвести взгляд, пытаясь задержать дыхание. Пытаясь не дышать ею так глубоко, не позволять её близости туманить рассудок. — Я не отступлю. Как бы ты не просила. — Он говорит через силу. Не может не говорить. Не может не сказать ей этого. — Оставь меня в покое, Вик. Живи своей жизнью. — А что, если я не… — Вика замирает на полуслове. Обрывает сама себя. Смотрит так же — жадно, будто взглядом пытается отыграться за все эти недели вынужденного голода. — Если ты не сможешь? — Он делает крохотный шаг. Еле заметный, но кажущийся нереально огромным. Потому что воздух между ними резко заканчивается. Остаются только её глаза. Только его губы. Близко. Душно. Сладко. Её рука взлетает в воздух, и Игорь едва успевает удержать её, сам едва удерживаясь от того, чтобы не рвануть на себя. Не задохнуться в ней, в её губах. Дверь распахивается неожиданно. Как, впрочем, и всегда. И Даня на пороге вызывает истеричный смешок. Игорь весело смотрит на него. Что ж. Им это надо. На улице морозно. Но внутри горячо. Жарко. Пылает. То ли от разговора, то ли от того, что сейчас будет. Даня бросается на него яростно, рыча, как раненый зверь. И Игорь пытается сопротивляться. Поначалу. Пока в лицо не прилетает. Кулак у Дани тяжелый. Да сколько можно терпеть-то?! Он бьёт в ответ коротко, жестко, крепко. Не зря он — кмс по боксу. А ты не знал, Дань? Не всё тебе тёмную устраивать. Да исподтишка нападать. Иногда и в ответ могут дать. Вот так вот бывает. Встреча с перекупами. И Жека, с удовольствием демонстрирующий пробелы в советской системе образования… Игорь едет домой, с удивлением понимая, что сегодняшние сутки наконец подходят к концу. Долгие. Бесконечные. Убийство. Самоубийство. Вика. Антиквары. И лента, страшная, бело-красная, у гостиницы. Как напоминание. Игнатьев. Она ведь и из-за тебя погибла, тварь. И кровь на снегу — как напоминание — не расслабляйся. У тебя есть цель. У тебя есть средства к её достижению. Не забывай. В машине спать не сладко. Но оно того стоит. Определённо. Катя удивлена. Катя восхищена. Катя плывёт, улыбаясь. Что, Кать, такое у тебя впервые? Не могу сказать «привыкай». Это скоро закончится. Как имеют свойство заканчиваться все конфетно-букетные периоды. Но до этого я выжму всё из этого времени. По максимуму. Завтрак вдвоём. Романтично? Нет. Но на удивление весело. С Катей всегда весело. И как бы он ни пытался абстрагироваться, но он же живой. Не робот. Не может не думать. Не чувствовать. Бандитов ловят на живца. Пряников — тот ещё авантюрист. Игорь усмехается. Надо же, кто бы мог подумать?! Новое дело раскрыто, но в этот раз Игорь доволен по-особому. Не так, как всегда. Он рад, что помог девушке. Ещё вчера она с моста хотела сигануть. А теперь иконы к груди прижимает и плачет. Помолись за меня, если сможешь… В машине взгляд падает на открытку. Море цвета индиго, белоснежный замок с красными крышами. Всё плохо. Очень плохо. Потому что он понимает — страшно. Не за себя. За неё. Он звонит Дане, сам не понимая, что делает. И просит. Умоляет почти. — Будь с ней рядом. — Сам был бы. Если бы мог. Но не может. И во рту горько от этого. Нестерпимо. И глаза готов зажмурить, но только от себя оттолкнуть подальше… У Игнатьева в конференц-зале людно. И Игорь готов к очередному спектаклю. Зачитывает иски, претензии, не замечая, как меняется взгляд извечного врага. Как из насмешливого он становится задумчивым. Как в нём начинает мелькать уважение. Уважение?! Игнатьев почти кайфует. Давно забытое чувство соперничества. Когда ещё такое будет? Он устал быть один на вершине. Устал от того, что все боятся его. Боятся соперничества. И вот он, молодой щегол, клюёт его с неистовством орла. Это забавляет. Это вдыхает жизнь. Это вдохновляет…