Персональная тюрьма или девять ночей страха?

      Все мысли спутались между собой, подумать о чём-то одном, конкретном, становилось чем-то нереальным. Мысль за мыслью проносилась, не давая покоя своими вопросами, на которые увы, ответов нет до сих пор. Её аквамариновые глаза на вид выражают спокойствие, не дрогнувши палящиеся в стенку коридора перед собой, но если присмотреться как можно лучше, то можно разглядеть её напряжение и беспокойство. Крепкие мужские руки вились вокруг её талии, точно канатами, которые не легко будет порвать своими силами, дабы освободиться от тёплого плена. Повисла тяжёлая тишина, которую прерывало лишь их поочерёдное дыхание, в качестве отдышки и успокоения в конец, унимая дрожь в теле и давая сосредоточится на какой-то одной мысли, из сотни. Подходящие слова было сложно подобрать в подобной обстановке, но и просидеть целую вечность в таком положении совсем не хотелось, во всяком случае, не хотелось Грэтте. Брамс был неподвижен, тих как никогда, словно застыл статуей без признаков жизни, на самом деле боясь того, что сейчас Эванс вновь предпримет попытку вырваться и придётся грубо её останавливать, ведь другого языка мужчина не знает. Грубая сила это то, что понимает каждый человек. Он привык к тому, что это чаще всего работает, работает этот метод, но в тоже время он понимает, что с девушкой нужно обходится иначе, не причинять ей боли, как физической так и моральной. И вот, его руки самую малость ослабляют хватку, спустя минуты две тишины, которые казались целой вечностью для них двоих. Ладони мягко расслабились на женском животе, литые мышцы его плечей дрогнули, чего не видно под тканью его перепачканной кофты, и Эванс теперь ощущает некоторую свободу в своих действиях. Хилшир поднял свою голову, тем самым отрываясь от макушки девушки, и совершенно неожиданно для неё самой, полностью перестал как либо удерживать её. Его руки разошлись в стороны. Если смотреть со стороны на них двоих, то это покажется чем-то невероятно странным, пугающим, но в тоже время романтичным. Брамс после столкновения со стенкой, как и ожидалось, сполз по ней вниз, слегка отводя левую ногу в сторону, а правую выпрямляя полностью, тем самым позволив Грэтте немного удобнее осесть на пол перед ним, облокачивая на свой корпус чужую спину и не позволяя как-либо вырваться девушке на протяжении всего времени. Теперь же — она свободна. Что сподвигло её отпустить? Что сейчас творится в его голове? Так часто хотелось залезть в его голову, прочитать его собственный Ад в мыслях, но как жаль, что такое невозможно. Однако, стоило его рукам дать полную волю её собственным движениям, шатенка несколько удивилась, не выказывая этого удивления до того момента, пока неловко не повернулась лицом на целых сто семьдесят градусов, приподнимая подборок и с тихим вздохом немого: «ах» заглянув в чужие тёмные глаза. Его фарфоровое лицо оказалось почти с боку из-за наклонённой головы, столь близко к ней самой, что до этих бело-серых губ, с остатком застывших капель крови оставалось не менее трех сантиметров. Так близко, что если бы не маска, будь то живое лицо, она бы ощутила его палящее дыхание на своих устах, несомненно. Его глаза казались сейчас не такими уж и тёмными. Глубокого зелёного оттенка, напоминающие драгоценный камень молдавит, выразительные, но с холодным взглядом, в котором чувствуется отстранённость, погнутый стальной стержень со временем. Он смотрел на неё так, как не смотрел никто другой за всю её жизнь. Так, как смотрят на того, кто тебе нравится. Кто проявляет увлечённость тобою, но не предпринимает попыток давить, в подавленном состоянии чего-то выжидая. Возможно, более подходящего времени, дабы открыться? Брамс хочет. Хочет открыться и довериться ей, но как? Как он может это сделать, если его открыто бояться даже тогда, когда он совершенно спокоен, не проявляет своей садисткой натуры, какая образовалась в далёком прошлом? Да, в какой-то степени, он имеет наклонности к садизму, но это проявляется лишь тогда, когда Брамса действительно вывести из себя, и это уже все смогли лицезреть, и только двое без смертельного исхода для себя в его состоянии гнева. — Хорошо, — тихо, почти беззвучно, прошептав одними губами, Эванс поспешно отвела взгляд в противоположную сторону, опуская подбородок и отворачиваясь лицом обратно, чувствуя на себе некоторую неловкость сложившегося момента. Если он не хочет чтобы она видела тело Коула, значит есть на то ещё какая-то причина, такая, из-за которой он отказывается пускать её на заднюю часть фамильного поместья. Но тогда есть кое что ещё, что ей необходимо сделать, и если у неё это получится, то у неё будет больше шансов выжить в данном месте. Эванс мягко, неуверенно, будто боясь что за неё вновь ухватятся, отстранилась от чужого тела, опустив ладони на прохладные половицы и опираясь на них, приподнялась, поднимаясь прежде на коленки, перед тем как полностью встать на ступни. В тот момент она не взглянула на своего «обидчика», метаясь глазами из стороны в сторону, словно надеясь за что-то зацепиться, что поможет ей собраться с мыслями и заговорить с мужчиной. Брамс, к слову, времени тоже не терял, и поднялся следом за Эванс, находясь всего в двух шагах от неё. Их разница в росте вновь давала о себе знать. Метр девяносто один и метр семьдесят. Значительная разница, не так-ли? — Брамс, мне нужно в город, — наконец собравшись с духом и пойдя сразу в лоб, девушка полностью повернулась лицом к мужчине, но заглянуть в его глаза просто не нашла в себе сил, сгибая руки в локтях и обхватывая ладонями свои предплечья. Хитрить у неё в любом бы случае не вышло, ведь как можно схитрить там, где идут слова о выходе из дома в город? Так или иначе, но ей пришлось бы начать этот разговор, хотя быть может, она не вовремя его начала? Действительно. Как только брюнет услышал последнее слово, о городе, его подбородок почти резко поднялся намного выше, он словно впился взглядом в шатенку и пытался понять, о чём она сейчас говорит? Хилшир ожидал чего угодно после того, как удержал её в доме силой, но никак не ждал такого заявления. Неужели это она так просит отпустить её? Под таким глупым предлогом? Но вдруг она продолжает, тем же тоном, но более громче, малость повышая тон: — Мне правда нужно в город. Я вернусь. Я... правда вернусь, Брамс. Она старалась выглядеть уверенно, повела правым плечом назад и чуть кашлянула в себя, пересилив себя и всё-таки подняв тяжёлый взгляд на фарфоровое лицо перед собой. Она поймала его взгляд, глаз которого не разглядела в силу дистанции и падающих теней от стен. Шанс того, что мужчина её услышит, поймёт и отпустит — крайне мал. Но и отчаиваться раньше времени она не желала, ожидала его ответа, хоть какого-то знака который он подаст, в случае его согласия. Хилшир же… просто изучал её мимику лица, медленно наклоняя голову на левый бок, прекрасно расслышав её слова и подобие обещания вернуться. Весьма забавно выходит. Почему забавно? Только по той причине, что если раньше она под предлогом обещания и вернулась к нему, то это было из-за Малкольма, которого он мог легко убить, а сейчас её тут ничего не удерживает. Какая может быть гарантия теперь того, что она вернётся? И вернётся одна, а с не подмогой в виде наряда полицейских? Шаг. Она по инерции отступила на полшага назад. Но он сделал второй полушаг, в её сторону, двигаясь целенаправленно, спустя тяжёлую минуту тишины вставшего запроса. Он двигался словно опытный хищник, но медленно, чувствуя собственное превосходство перед шатенкой, но не пытаясь её запугать одним своим грозным видом. Она же застыла на месте посреди коридора, стараясь выстоять под его напором и не показать слабину, выказывая свою готовность к любому исходу сейчас. Тем не менее, она не могла смотреть ему в глаза, когда мужчина остановился прямиком перед ней, и до плотного состояниях их тел оставалось всего пять/шесть сантиметров. Он склонил голову малость вниз, позволяя Грэтте услышать его умеренное дыхание под маской, скрывающей «чудовище» по её мнению. Так думал сам Хилшир. Он думал, что она считает его именно монстром, чудовищем, которому нравится вкус крови, раз он так жестоко обошёлся с её бывшим, с Малкольмом, с ней в некоторых моментах, и даже с Эмили Крипс. Родители просто не понимали того, что ему была необходима психологическая помощь ещё в раннем детстве, они не слушали его, когда Брамс жаловался на некие голоса в своей голове, и они заплатили за это не только своей жизнью, но и его собственной. Он стал серийным убийцей по сути, но хотел ли он для себя такой жизни? Нет, никогда. Но теперь… теперь его мало волнует то, что на его руках кровь невинных, так как Хилшир знает, что повернуть время вспять невозможно, и убиваться по своим былым деяниям не имеет смысла. Но её он не тронет. Такая красивая, невинная, с дрожащими губами то ли от холодка по спине, то ли от страха перед ним, не смеющая поднять на него свой взгляд, но просящая его отпустить её за пределы дома. Наивная. Шатенка приготовилась морально, хотела было что-то сказать ещё на последок перед вердиктом, но Брамс, как только она подняла лицо, моментально двинулся с места, прошёл более широким шагом мимо своего интересующего объекта, безмолвно отправляясь прочь из коридора, и только ему известно, куда он столь уверенно отправился. Девушка всё поняла по его уходу. Он не отпустит её. Не доверяет. С её уст срывается короткий выдох горячего воздуха, какой она таила в лёгких на протяжении всего гнетущего момента, когда Брамс будто с ноткой угрозы нависал над ней, как в предупреждающем жесте того, чтобы она не пыталась пересечь и порог этого дома. Эта тёмная энергетика исходящая от него слишком хорошо чувствовалась, а ей передалась в качестве тяжёлого груза на сердце и поблекшего настроя. Что же… если ему нужно время дабы довериться, то придётся несколько дней потерпеть и проявить внимательность к нему, чтобы он немного потерял бдительность и расслабился. Может тогда получится уговорить его? Пускай эта маленькая хитрость станет её главным козырем, главное, что бы это не вышло ей самой боком.