Скамейка

— Ты что вытворяешь? — не совсем внятно возмущается Артур, когда Имс нагло лапает его за задницу прямо в подворотне. — Отмечаю, — нисколько не смущается Имс. — На улице? Алкоголь делает Артура мягче и покладистее, и Имс собирается этим воспользоваться. Сегодня он готов воспользоваться чем угодно — чем угодно, — чтобы воспоминания о произошедшем всего несколько часов назад изгладились из его памяти. И из памяти Артура. В его карьере были по-настоящему ужасные сны, но сегодняшний выбивается из списка — и выбивает Имса из колеи. Его до сих пор мутит. Но он настойчиво отгоняет отвратительные видения и запускает руку Артуру под пиджак. Пальцы касаются пояса брюк — сегодня Артур надел подтяжки вместо ремня, кожа под ладонью Имса горячая сквозь ткань рубашки, Артур смеется тепло и почти беззаботно… Они заворачивают за угол и оказываются в крошечном парке. Смех умирает у Артура в груди. Изящный витой фонарь освещает ярко-желтым светом кудрявые кусты — Имс замечает крупные розовые цветы, наверное, шиповник, или розы, или, возможно, что-то другое, — край крупной пестрой клумбы, мощеную дорожку. И скамейку. Красивую металлическую скамейку с удобным сидением и кованой спинкой. Имс чувствует, как напрягаются мышцы под его рукой, стягиваются, словно стальные канаты, как улетучивается то и так непрочное легкое настроение, которое с таким трудом удалось создать. Он бросает быстрый взгляд на профиль Артура. Судя по бледности и поджатым губам, тот стремительно протрезвел. Это плохо, очень плохо. Не раздумывая, не позволяя себе все взвесить, Имс тянет Артура вперед. Прямо к скамейке. Тот тормозит, не сразу понимая, что происходит, приостанавливается — Имс ощущает зарождение протеста, будто видит собственными глазами, как бегают мысли у Артура в голове. Никаких мыслей, думает Имс. Только не сейчас. — Закрой глаза, — шепчет он, изображая гораздо больший градус опьянения, чем есть на самом деле, и, преодолевая слабое сопротивление, усаживает Артура на скамейку. Тот, похоже, утратил остатки романтического настроя и смотрит на Имса тяжело и с горечью. — Закрой глаза! Артур молча следит, как Имс опускается перед ним на колени, и, наконец, подчиняется. Имс позволяет себе мимолетную улыбку — он знает, что делать. Наклоняясь вперед, он прикусывает ключицу прямо сквозь рубашку, оставляя мокрое пятно на тонкой ткани, поглаживает большими пальцами бедра Артура — вдоль внутреннего шва брюк. С коротким решительным звуком расстегивает ширинку. Артур и близко не возбужден. Имс твердо намерен это исправить. Он хочет, чтобы через неделю, через месяц, через год Артур вспоминал — «тот самый день, когда Имс отсосал мне в парке на скамейке», а не «тот самый день, когда…». Имс сглатывает, не желая продолжать мысль даже про себя. Он тоже хочет запомнить этот день как-то иначе. Облизнув губы, он берет член Артура в рот и привычно закрывает глаза, полностью отдаваясь ощущениям. Имсу нравится, он обожает делать это, любит это чувство абсолютной власти — и в то же время зависимости. Это ощущение, вкус шероховатой, горячей — все горячее с каждым мгновением — кожи на языке, того, как губы начинают болеть — приятно и пошло, и Имс знает, что каждый, кто посмотрит на его рот, сообразит, чем он занимался. Артур вздыхает будто через силу, сжимает края скамейки пальцами — Имс видит краем глаза, как белеют костяшки. Всего несколько движений, поцелуев, облизываний, непристойных влажных звуков — и он уверен, Артур сейчас не в состоянии думать вообще ни о чем. Его мягкий, незаинтересованный член полностью затвердел и упирается головкой Имсу в небо. Имс точно знает, что не подавится. Глубоко вздохнув, он накрывает руки Артура своими и крепко сжимает. Запястья исколоты иголками, но Имса это только сильнее заводит. Когда они кончат через несколько минут, никто из них не будет бояться скамеек и маленьких пустынных парков. Снова закрывая глаза, Имс почти мурлычет от удовольствия.