Зови меня Учиха

"Моральный кодекс любого племени, Морин, основан на условиях выживания этого племени... но мораль отдельного человека зиждется исключительно на гордости, не на условиях выживания. Вот почему капитан идет на дно вместе со своим кораблем; вот почему гвардия умирает, но не сдается. Человеку, которому не за что умирать, незачем и жить". (с) Роберт Хайнлайн. - Сколько пальцев видишь? - Ч-что? - Сколько пальцев? - Не вижу я пальцев! Когда мир, долгое время темный и размытый, неизменный, влажный и тусклый, вдруг переворачивается вверх тормашками, становится ярче, приобретает очертания - возникает четкое ощущение, что родился заново. - Что случилось? - Итачи-сан… - Кисаме перекидывает его через плечо, от неожиданного рывка перехватывает дыхание. Сквозь плотный туман можно разглядеть рисунок ткани на темном плаще. Нитки переплетены в плотную ткань. Итачи протирает глаза, оглядывается – и мир вдруг проникает внутрь, возвращается память, боль, пустота. - Кисаме, - голос мгновенно садится, - Оставь. - Оставить что? – напарник косит под дурака, быстро уходит от того места, где Итачи пролежал не один час. - Оставить меня, - во рту какая-то вязкая ерунда, надо бы сплюнуть, но Итачи не хочет пачкать плащ напарника. Гоняет слизь во рту. Кисаме молчит, быстро шагая по дороге. - Послу… кх-кх… послушай, - устало говорит Итачи, проглатывает, наконец, слизкую пакость, - Я должен остаться там. - Чтобы твое тело нашли эти парни из АНБУ? - Да! - Хрена. - Я не должен был пережить это. Я сделал все, как хотел. Пусти меня. - Нет. Темные деревья, покачивающие листвой, сливаются в сплошную неразличимую линию - Кисаме перешел на бег. В груди колотится горько, тянет что-то внутри, да так, что дышать трудно. Жар подходит к щекам, капли собираются на кончике носа, и Итачи уже не возражает. Зачем лишний раз спорить – в любом случае, все закончится сегодня ночью. *** Не закончилось. Ни этой ночью, ни следующей. В груди все так же тянет, и от этого жара никуда не деться, перед глазами стоит красно-огненная сетка, выжженная на изнанке век. Сквозь нее ничего не видно. Кисаме ему не говорит, но он тоже знает о сетке. Хотя бы потому что на вторую ночь Итачи орет так, что приходится зажимать ему рот. Когда Итачи успокаивается, не просыпаясь, он постоянно бормочет, что это все неправильно. Кисаме сидит и слушает, стараясь поддержать его своей чакрой. На третий день лихорадка спала. Итачи долго сидел у открытого окна, пока окончательно не стемнело. В соседних домах зажглись огни, с ярко освещенной улицы доносился шум, смех, вопли. Холодный ветер колыхал вертикальные полосы тонкой ткани на окне. - Продует, - сказал Кисаме темному затылку, чтобы хоть что-то сказать. - Кисаме, - не оборачиваясь, ответил Итачи, - Сходи, пожалуйста, закажи мне чай. - Ты голодный? Купить чего? - Нет, спасибо. Только чай. Кисаме тяжело поднялся, накинул плащ, застегнул наглухо. Окинул взглядом фигуру Итачи, ничего не сказал, вышел, затворив за собой седзи. На лестнице уже как осенило, быстро поднялся, рванул панель в сторону. Ухватил стоявший у порога столик за ножку, швырнул его со всей силы. От удара Итачи вскрикнул, отшатнулся, обхватил себя руками. Кунай с тонким звоном воткнулся в пол. - Извини, - буркнул Кисаме, подошел к нему, помог подняться. Итачи смолчал, отряхнулся, отвернулся к окну. Поддернул выше ворот плаща, застегнул наглухо. - Кисаме, - повторил он подчеркнуто терпеливо, - Принеси мне чай, пожалуйста. - Ты чего добиваешься? – Кисаме устал уже разговаривать с темными волосами, стянутыми в хвост. Развернул Итачи лицом к себе. - Мне необходимо закончить, - пояснил Итачи, - Тогда все будет так, как должно. - Ты хотел, чтобы этот щенок убил тебя? - Неважно, Кисаме. Тебя это не касается. - Нет, касается! – рявкнул Кисаме, тряхнул его за плечи, - Мне нужен напарник, Итачи… сан. - Я не могу быть твоим напарником, - губы Итачи исказились в усмешке, - Вот когда ты так близко, я вижу черты твоего лица. А вот так, - он вытянул руку, пошевелил пальцами, - я свои пальцы пересчитать едва могу. - Техники? – спросил Кисаме, вглядываясь в его глаза, - Контроль над чакрой? Итачи молча качал головой. Откинул пряди с лица и опять отвернулся. Отошел, выдернул кунай из пола. Посмотрел выжидающе на Кисаме, застывшего посреди комнаты. - Пойду я тогда, - сказал он, и Итачи медленно кивнул. Благодарно даже как-то посмотрел. Кисаме махнул ему рукой, чего обычно никогда не делал, потащился к дверям. В голове не было ясности, будто это не Итачи, а он сам чудом выкарабкался с того света и три дня пролежал с лихорадкой. Итачи был, в сущности, славным парнем, и они хорошо уравновешивали друг друга. Учиха, возможно, был сильнее, но никогда этого не показывал, не звенел яйцами и не орал, стараясь доказать первенство. Всегда обдумывал решения, имел ценное качество: не раздражал. Поэтому Кисаме следовало предоставить Итачи возможность самому принять решение. Его вполне можно было понять, если б сам Кисаме потерял способности шиноби… возможно, поступил бы также. Но оставались ведь кулаки и зубы, и это немало. С другой стороны, что такое кулаки против АНБУ? У Итачи против них не было шансов, и, наверное, благороднее вот так, чем от чужих рук. С другой стороны, Кисаме как-то плохо представлял себе, что Итачи Учиха сейчас превратится в бездушную груду плоти, больше не заговорит с ним. Он уже потерял его несколько дней назад. И теперь, значит, все, точно все? - Итачи-сан! – воскликнул Кисаме, обернулся к нему. Итачи вопросительно смотрел на него, пряча кунай в рукаве, – Не надо. - Я все сказал. - Возразил Итачи. - Я тоже. – Кисаме не пошел никуда. Прошагал через всю комнату. Уселся демонстративно на подоконник, постукивая по выщербленной доске. Итачи ждал. - Слушай, - сказал после паузы Кисаме, - Но ведь щенок все равно считает тебя погибшим? Он ведь бросил тебя там. - Его зовут Саске. Вновь повисла тишина, вязкая и холодная. В шею дул холодный западный ветер. - Какая разница, - сказал Кисаме, - Ты ведь теперь ему не соперник. Зачем тебе… - Прости, но ты не поймешь. - И тебе безразлично, что случится дальше со щенком? - Его зовут… - Я помню. Тебе действительно не хочется узнать? - Я не смогу сделать для него больше, чем уже сделал. - Не надо, Итачи-сан, - Кисаме подошел к нему, отобрал кунай. Итачи облокотился о подоконник, уставился в размытые в темноте огни, переплел пальцы. *** В одной деревне больше недели лучше не задерживаться, поэтому они снова, как и раньше, меряют шагами дорогу. Кисаме не знал, что именно заставило Итачи изменить свое мнение. В любом случае, мешать он ему больше не хотел. Да и не смел, наверное. Выбор Итачи стоило уважать. - Лидер, очевидно, считает, что я мертв, - проговорил Итачи. Черный плащ он больше не носит, он истлел, рассыпался прахом в костре, и это еще одно решение, с которым бесполезно спорить. Можно либо принимать, либо не принимать. - Очевидно, - кивнул Кисаме, - Наше задание… - Твое задание. - Мое задание подождет, - договорил он. Итачи не ответил, хотя, наверное, хотел. Шел молча, сунув руки в карманы простых черных брюк. Ссутулился, разглядывая пыль под ногами – и когда успел взять эту манеру? Он считает себя обузой? Переживает из-за потери техник? Кисаме терялся в догадках. - Мне кажется, тебе нужна помощь. - Со мной все в порядке. Что хочешь, то и делай. Солнце светило ярко, тени шли по дороге впереди них, пыль поднялась высоко. Итачи прижал темный платок ко рту. *** Достать деньги не проблема. Итачи не слишком нравятся эти методы, но Итачи не может предложить ничего получше, поэтому он молчит. Не поднимает эту тему в разговоре. Равновесие в их маленькой, на двоих, команде нарушено. Костер разгорается быстро, языки пламени лижут ночное небо. Кисаме плещется в речушке неподалеку, смывая пыль, копоть и кровь. Итачи лежит на прогретой земле, царапает землю веточкой. Молча рисует параллельные линии. Потом – перпендикулярные. - Хочешь сыграть? – спрашивает Кисаме, усаживаясь у костра. Ему тепло, и он не стал одевать майку и плащ. - Да. Итачи роется в кармане, вытаскивает мешочек с круглыми камешками. Сортирует их, зажимая белые в кулаке. Приподнимается, смотрит вопросительно на Кисаме. - Ты какими? - Белыми, - усмехается Кисаме. Белыми выиграть сложнее. Итачи пересыпает ему в ладонь теплые светлые камешки, чуть влажные оттого, что он сжимал их в кулаке. - Хорошо, - Итачи делает первый ход. Кисаме, потирая подбородок, тоже ставит камень. В лесу темнеет быстрее, чем в городе, здесь ничего не отгоняет темноту, кроме пламени костра. Отсветы пляшут на темных волосах, отражаются в глазах, темных, как камни для игры в рэндзю. Итачи лежит, смотрит на импровизированную доску для игры почти в упор. Выигрывает пятую партию из семи, молча перечеркивает четыре вертикальные палочки, убирает камни с поля. Хмурый, как всегда. Делает ход, роняет камешек на расчерченное поле, смотрит на Кисаме. - Возможно, стоит вернуться к нашим. Может, для тебя еще не все потеряно? - Меня больше нет. Твой ход. - Это жемчуг, Итачи, - Кисаме удивленно смотрит на камешек в его пальцах, - Черный жемчуг. - Это покрытый перламутром камень. - По-твоему, я не в состоянии отличить жемчужину от камня? – Кисаме подносит жемчуг ко рту, медленно проводит по гладкой поверхности клыком, отчего раздается тихий скрип. - Держи, - Кисаме возвращает ему жемчужину. Итачи смотрит на нее пристально, подносит к самым глазам. Разглядывает внимательно другие. - А у тебя камни? - Да. - Посмотри, может, у меня еще жемчужины есть? Кисаме забирает у него камушки, быстро проглядывает, но это просто стеклянные камушки. - Больше нет. - Жалко, - Итачи случайно смахивает край поля локтем, но игра его больше не привлекает, - Красиво, правда? - Наверное, - Кисаме встает, одевается. Костер прогорел и стало ощутимо прохладнее. Надо подкинуть еще пару бревен. - Жемчуг не так уж дорого стоит, - говорит он непонятно к чему. - Одно дело покупной, а другое дело найти вот так, случайно. Слушай, она теплая. - Ты ее за щеку сунь. - Что? - Я серьезно. Жемчуг любит влагу и живое тепло. Итачи протирает жемчужину о ворот водолазки, сует ее в рот, перекатывает за щеку. - Долго так? – спрашивает невнятно. - Не знаю. Подержи немного. Через некоторое время, когда Кисаме уже спит, повернувшись спиной к огню, Итачи вытаскивает жемчужину, вытирает ее насухо о рубашку. Долго смотрит в костер, усевшись к нему близко-близко. *** Кисаме не знает, как чувствует себя Итачи, потому что тот все время молчит. Он снова старается поддерживать его своей чакрой, не известно, выходит или нет. Итачи слишком много замалчивает, ему стоит отдохнуть, но кажется, будто ничего не изменилось – они нигде не останавливаются дольше, чем на сутки. Вместо извечных бус на шее, которые потерялись в последней передряге, Итачи приспособил жемчужину. Неизвестно, может, щенок их на память сорвал, эти бусы. А в привязанности Итачи ко всему блестящему есть что-то воронье. У Итачи темные поблескивающие ногти, черная одежда, хриплый после болезни голос. Итачи и в самом деле похож на ворона. Кисаме решил раздать Итачи его же карты и вернулся с очередной «вылазки», отчетливо прихрамывая. Итачи вначале ничего не заметил, и Кисаме молча шел рядом, чуть подволакивая ногу. - Что с тобой? - Ничего, - Кисаме пожал плечами. - Ты идешь… как-то неестественно. - Ерунда. - Не ерунда. Итачи обогнал его, встал посреди дороги. Уперся ладонями ему в грудь и внимательно оглядел. - По-моему, ты ранен. - Нет, я сказал. Тебе кажется. - Нам надо где-то остановиться. Посмотри, пожалуйста, где тут ближайшая деревня. Кисаме отвернулся, будто присматривался. Прикусил палец до крови, чтобы не выдать себя, но Итачи ничего не заметил. Солнце медленно склонилось к горизонту. Края здесь были пустынные, лес постепенно сходил на серую степь, широкую и ровную, как блюдце для суши, дорога – две пыльные колеи – тянулась бесконечно, словно рисовая лапша. Через несколько часов они дотащились до небольшой деревни. Итачи все чаще сплевывал в свой темный конспиративный платок, Кисаме прихрамывал и шел позади него. Кажется, что в деревне никого нет. Дома смотрят заколоченными окнами, на стенах – листовки с местными преступниками. На главной улице, широкой, идущей через всю деревню, никого нет, но это обман. Они не раз останавливались в таких деревнях. - Подождешь здесь или пойдешь со мной? - Пошли вместе. - Хорошо. Тащить за собой Итачи в эту мрачную двухэтажную забегаловку не очень-то хотелось, но и оставлять его одного – тоже. Мысль о том, что Итачи – гений из гениев, который не боялся выходить с ним один на один, который легко справился с самим змеиным саннином, мысль о том, что Итачи сейчас слаб, как… как гражданский, неприятно царапнула. Сам Итачи, судя по угрюмому выражению лица, сейчас подумал о том же. Кисаме перехватил меч, вошел внутрь, толкнув хлипкие двери. Внутри было людно. Человек десять всякого сорта отребья, за головы которых назначены умеренно низкие цены. Уставились тут же, и Кисаме ухмыльнулся приветственно. Обычно этого хватало, чтобы все разговоры тут же стихли. Прошел к барной стойке, облокотился небрежно. Поставил самехаду рядом с собой, придерживая за рукоять – низкий потолок не позволял держать меч на плече, оглянулся, высматривая хозяина заведения. Итачи никогда не заботился о повседневном, всегда оставлял разговоры с трактирщиками и управляющими Кисаме. Вот и сейчас скучающе отвернулся от стойки, отошел, уставился на засиженные мухами плакаты. - Добро пожаловать, господин хороший, - трактирщик вынырнул откуда-то сбоку. - Комнату, - сказал Кисаме, вынул из кармана несколько монет. - Этот господин с вами, верно? - Верно, - кивнул он, подхватил меч и отправился вслед за трактирщиком, не забывая слегка припадать на одну ногу. Итачи оторвался от плакатов, поспешил за ними. За ним, как паутина, потянулись любопытные взгляды. Комната была маленькая, светлая, чисто убранная. Свет заходящего солнца проникал сквозь бумагу на решетчатых планках, окрашивал внутреннее пространство в тревожные красно-рыжие тона. Кисаме взял ключи у трактирщика, прошелся по комнате, примериваясь к ней. - Что у тебя с ногой? – требовательно спросил Итачи, как только шаги трактирщика стихли на лестнице. - Да все в порядке. Потянул мышцы. - Мне кажется, или ты на левую ногу прихрамывал? - Кажется. Ты есть хочешь? - Немного. - И я хочу. Пойду, куплю чего-нибудь. - Хорошо. - Ты спать ложись, что ли. - Посмотрим. Он отвернулся, сел в лотос посреди комнаты, чуть ссутулившись. В закатных лучах Итачи выглядел младше обычного. Кисаме подумал о том, что равновесие в команде уже не восстановить – Итачи вряд ли когда-нибудь сможет стать таким, как раньше. Однако бросить напарника он не мог, не мог обойтись без Учихи, не хотел этого. Кисаме понадеялся, что он послушается, ляжет, наконец, спать. На всякий случай закрыл дверь снаружи, спустился по скрипучей лестнице. Народа внутри стало поменьше, но заказанной еды и выпивки пришлось ждать долго. Перед глазами стоял Итачи, слегка сутулый, мрачный, как нахохлившаяся птица. Наконец, дождался, поднялся наверх, открыл дверь. Растерянно уставился на лежащее на полу тело. - Кто это? - Он не представился, - пожал плечами Итачи. - Понятно, - ответил Кисаме, поставил еду на низкий столик. Подошел, пинком перевернул труп на спину. Человек, на вид лет тридцати, из широко распахнутого рта торчит кольцо куная. Может, один из тех, что сидели внизу. - Убери, - кивнул Итачи, и Кисаме подхватил труп, стараясь не запачкать пол. Перекинул через подоконник, выдернул кунай из мертвой глотки и спихнул тело вниз. Раздался глухой звук удара. Итачи вплотную подошел к фусума, отодвинул панель в сторону. - Тебе помочь? - Нет, спасибо. Итачи выхватил светлый футон, аккуратно расстелил его на полу. Прямо на небольшой лужице, оставшейся после трупа, но Кисаме смолчал, не поправил его. Отхлебнул саке – в этой глуши алкоголь казался ему надежнее воды. Вытер кунай и вернул его Итачи. - Ты есть будешь? - Надо бы, - вздохнул Итачи, подошел к нему, поглядывая себе под ноги, чтобы не зацепится о край футона, - Что ты там принес? - Онигири с тунцом, с лососем, - принялся перечислять Кисаме, тыкая в них пальцем, - с угрем, и сладкие. Итачи прищурился, отчего тени под глазами стали еще четче, схватил наугад рисовый пирожок, посмотрел на него внимательно, словно хотел увидеть начинку насквозь. - Он с чем? - Черт, - пробубнил Кисаме, - Ну я помню, что ли? - Сладкий, - скривился Итачи, задумчиво прожевал кусок. Отпил немного саке из кувшина. - Если не хочешь, давай, я доем. - Хорошо. С угрем которые? - У меня с угрем, держи. - Спасибо. Некоторое время оба молчали, Итачи пил саке, слегка розовея от выпитого. Неизвестно, пойдет ли ему на пользу столько алкоголя. - Я считаю, что тебе не стоит слишком тянуть с заданием, - проговорил Итачи, опрокидывая рюмку, - Лидер вряд ли оценит. - А как же ты? – спросил Кисаме. Итачи усмехнулся, покачал пальцем перед его носом. - Ты меня с собой не путай. Меня нет. - О чем ты? - Меня нет, я умер, - терпеливо повторил он, - Итачи больше нет. - И как мне теперь тебя называть? - Ммм, - проговорил Итачи, почесал в затылке, - Вообще, мне равно. Можешь звать меня, к примеру, Шисуя. Хорошее имя. Итачи замолчал и уставился на него в упор, но Кисаме никак не отреагировал, и он продолжил: - Впрочем, знаешь что, нас все равно практически не осталось, так что зови меня Учиха. - Я буду звать тебя Итачи, - решил Кисаме. Тот ничего не сказал, побултыхал бутылку, проверяя, сколько еще саке в ней осталось. Потом поглядел на заходящее солнце. - Если твоя нога в порядке, - прищурился Итачи, - Завтра утром отправимся дальше. - Итачи! – воскликнул Кисаме, ударил кулаком по столику. Успокоился, смахнул со щеки Итачи налипшие рисинки. Учиха привык прикидывать стратегию на двоих, теперь, видимо, решил, что Кисаме, во что бы то ни стало, должен выполнить задание. Начал злоупотреблять и перегибать палками со своими приказами. Неизвестно как сказать Итачи о том, чтобы он кончал командовать. Вернее, сказать об этом так, чтобы не найти его утром с кунаем в ухе. - А что Итачи? – холодно уставился он, - Что Итачи? - Нога болит, - фыркнул Кисаме, - Мне надо отдохнуть. Итачи промолчал, доел онигири, смахнул с ладоней прилипший рис. Отпил еще саке и поднялся на ноги. С прямой и ровной спиной дошел до двери в душ. Кисаме тем временем без зазрения совести стрескал оставшееся, и теперь потягивал саке. За окном отгорал закат: розовые полосы на сине-лиловом небе по самый горизонт. На густой синеве виднелся бледный контур луны. Итачи вышел из душа в наглухо запахнутой юкате. От горячей воды его совсем сморило, и он, слегка пошатываясь, доплелся до футона. Заполз внутрь, укрылся, завозился, устраиваясь поудобнее. В его движениях сквозила плохо скрываемая усталость, давно пора было остановиться, поесть нормально, а не на ходу. Кисаме отставил в сторону пустой кувшин. Раскинул футон рядом, улегся, подложив руку под голову. Сон не шел. От Итачи слегка тянуло алкоголем. Не перегаром, а отчего-то чистым спиртом, перегонкой хорошего качества. Запах мешал спать, хотя окно было распахнуто настежь. Кисаме маялся-маялся, потом все же поднялся, подошел к окну и высунулся по пояс. Тело под окном так и не убрали, никому не надо было, что ли. Смотреть на захламленный внутренний двор было тошно, и Кисаме какое-то время стоял и смотрел в потемневшее небо. Потом слегка подмерз, вернулся в комнату, прошлепал босыми ногами до футона и уселся на него, скрестив ноги. Итачи спал спокойно, черная жемчужина, теплая от тела, лежала на груди. Впервые за две недели Итачи спал спокойно. Кисаме до боли, до зубовного скрежета, хотел дотронуться до него. Процарапать полосы на светлой коже, ткнуться губами в теплое плечо. Давно еще хотел, как только увидел. Потом, правда, выяснилось, что это напарник, что трогать нельзя. Что напарник может постоять за себя, несмотря на внешнюю хрупкость и изящество. Итачи повернулся на спину и захрапел. Храпел Учиха как порядочный, здоровый мужик. Кисаме укрылся с головой, заполз поглубже. Не надо было самому пить, не надо было ему давать, потому что иначе можно было нормально заснуть и не сидеть в лотосе, не морозить колени. - Чего, - сонно отозвался Итачи, когда Кисаме потряс его за плечо. - Храпишь. - Извини, - пробормотал он, повернулся на бок, задышал тихо, - Ну что еще? - Да ничего! Спи уже. - Так ты сам… мне мешаешь, - зевнул Учиха. Повернулся на живот, потом обратно, откинул покрывало. Приподнялся, потирая глаза, зевнул во весь рот. Тень от Учихи вытянулась на полу, длинная, черная, густая, как забродивший соевый соус. Итачи встал, поплелся куда-то, выставив руки перед собой, наткнулся на стену, зашагал, держась за нее. Захлопнул за собой дверь в ванную, негромко зажурчала вода. Не пил бы он из-под крана, хрен его знает, что тут с водой. Кисаме представил, как Итачи сейчас выйдет, совсем ослепший от яркого света, обязательно наткнется на что-нибудь. Он поднялся с футона и встал рядом с дверью. - Ты меня караулишь, что ли? Кисаме не ответил. Схватил его, теплого, сонного, растрепанного, прижал к стене. Внутри все тут же колыхнулось, защемило. Он рванул вниз пояс юкаты, прежде чем Итачи успел что-то сказать, придавил всем телом. - Ты… ты чего? - Итачи, - прошептал он ему в ухо, продолжая удерживать его. Едва сдерживался, чтобы не располосовать ногтями тонкую кожу, такую нежную, такую мягкую, покрывшуюся мурашками. Провел самыми кончиками ногтей, лизнул под челюстью. Итачи дернулся, как подбитая птица, склонив голову. Кисаме в детстве часто кидал камнями в ворон и чаек. - Тихо, - сказал он ему на ухо, словно надеялся, что этого будет достаточно, чтобы Итачи замер, - Тихо, тихо. - Кисаме, пусти… - Не пущу, - сказал он, и больше ничего не смог выговорить, горло свело внезапной немотой. Итачи вырывался, дергался, безуспешно отпихивал его от себя. Говорил что-то, возражал трезво, но Кисаме не мог ответить, мог только рыкнуть на него или глухо простонать. Целовал, поглаживал его тело, щекотал под ребрами. Встрепанный Итачи, растерявший весь сон, смотрел на него негодующе, но не орал громко – да и какой смысл орать, какой помощи ждать, если, кроме Кисаме, он вообще никому не сдался? - Прекрати, - приказал он негромко и холодно, - Все, я сказал. - Итачи? Вместо ответа Итачи вывернулся из его рук, выскользнул угрем. Молча наклонился, влез в футон Кисаме. Понял свою ошибку, но не стал вылезать, накрылся с головой. - Итачи, - проговорил он негромко, провел по покрывалу ладонью, ощупывая его. - Уйди. - Нет. Кисаме выковырял его из футона, как из ракушки. Стянул с него остатки одежды, разделся сам. Опрокинул на пол, стиснул пальцами недовольное лицо, лизнул равнодушные губы. В плечи уперлись его ладони, отталкивали прочь, в живот уткнулось острое колено. - Не… не сопротивляйся, - прошептал Кисаме, чувствуя, что терпение медленно, но верно перетирается об острые грани характера Учихи. - Хватит. - Итачи, - простонал он, обхватил худые колени, развел ноги в стороны, тут же улегся сверху, не позволяя сдвинуть ноги обратно. Укусил за плечо, сладкое, мосластое, зубы соскользнули по кости, прорвали кожу. Внутри все зазвенело, натянулось тонкой струной. Итачи вскрикнул, задрожал, попытался спихнуть его с себя. - Ну, чего ты упираешься, - выдохнул Кисаме, - Почему? - Ты с ума свихнулся?! – воскликнул Итачи, стиснул его лицо ладонями, вынуждая смотреть в глаза, - Что на тебя нашло? - Я хочу… - пробормотал он, - Я быстро, тебе понравится. - Кисаме! - Ты мне не даешь, потому что не даешь вообще? Или… или я для тебя рылом не вышел? Вместо ответа Итачи нервно и жутко расхохотался, резко осекся, уставился на него в упор: - Я на тебя в этом смысле никогда не смотрел. - Ну так посмотри! - рявкнул Кисаме, стискивая его бедра, крепкие и ладные. - Я хочу тебя… тебе понравится… - Ты хреновый дипломат, - Итачи сглотнул, провел рукою по его щеке, наблюдая, как искажаются привычные черты. Кисаме закрыл глаза, потерся шероховатой щекой о его ладонь, подставляя плохо защищенную шею. - Нормальное у тебя рыло, - вдруг сказал Итачи, пощекотал его за ухом, - Но это не значит, что я… - Тебе понравится, - снова зашептал Кисаме, оглаживая нежную кожу. Тишина в комнате висела звенящая, ощутимая всей кожей. Итачи ничего не ответил, но Кисаме почувствовал, что он перестал судорожно стискивать его бока ногами. И хорошо, потому что сил терпеть и уговаривать вовсе не осталось. Щиколотки у Итачи были по-девичьи тонкие, не по-девичьи волосатые, он легко мог обхватить их ладонью. И обхватил, закинул себе на плечи, погладил напряженные икры. - Послушай, - тревожно пробормотал Итачи, когда Кисаме провел ладонью по его животу. - Чего? - Если мне не понравится, - произнес Итачи, пытаясь заглянуть ему в глаза, - Если мне не понравится, ты… - Чего я? - Прекратишь? - Посмотрим, - дипломатично отмахнулся Кисаме, сплюнул себе в кулак. Растер и снова сплюнул на пальцы. Из-за его высокого роста Итачи было не слишком удобно, зато можно было, наконец, рассмотреть его тело, полувставший член, темные волосы вниз от пупка широкой дорожкой. - Щекотно, - выдохнул Итачи, - перестань. Кисаме отодвинулся, чтобы не щекотать его своими волосами, дотронулся влажной ладонью. Итачи прищурился, пытаясь разглядеть его тело получше, но вдруг почувствовал, что поздно разглядывать. - Тихо, - проговорил Кисаме, - Тихо, тихо, тихо, не рыпайся. - Вынь, - потребовал Итачи, - Мне не нравится. - Я… пальцами. Тихо… Итачи умолк, позволяя ему впихивать в себя два смоченных слюной пальца. Внутри он был гладкий, узкий, и замирал каждый раз, когда Кисаме вынимал и вталкивал заново. Пальцев и слюны было недостаточно, но яйца разве что не звенели от напряжения. - Кисаме? – взволнованно начал было Итачи, но тот не ответил, вошел, двинулся глубже, стискивая бедра стальной хваткой. Заполучил, наконец, это славное тело в свое распоряжение, дорвался, хотя привык уже гнать от себя эти мысли. - Итачи-и, - выдохнул он сквозь зубы, накрыл его своим тяжелым телом, прижимая его колени к груди. Учиха смотрел недовольно, красивое лицо исказилось, и Кисаме закрыл его ладонью, чтобы не видеть этого сумрачного выражения сейчас. Трахать его на всю длину он боялся, входил чуть глубже, чем на головку, едва сдерживаясь, чтобы не воткнуться целиком. Не переставая, поглаживал, прикасался губами к светлой, теплой, приятно пахнущей коже, случайно оставляя засосы и кровоподтеки. Итачи хватал воздух приоткрытым ртом в такт его толчкам, больно щипался, но молчал. Целовать Учиху в красный, мягкий, влажный рот было сплошным удовольствием. Губы, алые-алые, припухшие, поблескивали от слюны. Он толкнулся глубже, Итачи в ответ вцепился зубами в его щеку, укусил, что было силы, и Кисаме кончил, оставил длинные царапины на светлых взмокших боках. Не вынимая, улегся сверху, вдохнул запах его пота. - Слезь с меня. - Ладно тебе, - Кисаме прижался к нему головой. - Слезь, ты тяжелый. Кисаме неохотно отвалился в сторону, вытер член рукавом юкаты. Посмотрел, как Итачи медленно поднимается, как хлопает по стене в поисках выключателя. Хотел уже подняться, помочь ему, но Итачи, наконец, нашарил выключатель, щелкнул им и исчез за дверью. Зашумела вода. Кисаме не выдержал, вломился в душевую. Итачи стоял спиной к нему, склонив голову. Тонкие струи сбегали вниз по спине, очерчивая позвонки. - Итачи. - Я тебе доверял, - сказал он, выдавил жидкое мыло себе на ладонь, - А ты. - Ты серьезно? - Нет, - Итачи посмотрел на него через плечо, - Шучу. Кисаме заткнулся, тоже встал под душ, пригнувшись. Быстро сполоснулся, прошелся пару раз по его телу ладонями. Итачи взбил пену, тщательно намылил голову. Журчание воды стихло. - Кисаме, включи. - Я ничего не трогал. Итачи постучал пальцем по трубе, повертел краны. Воды не было. - Наверное, на ночь отключили. - Замечательно, - сказал Итачи, смахивая густую пену с лица. Замотал голову полотенцем, вытерся тщательно. - Сходить тебе за водой? - Вот еще, - Итачи замотался в полотенце, вышел и лег на футон. Кисаме лег рядом, обхватил его, прижал к себе. От Итачи пахло шампунем и алкоголем. - Может, перестанешь меня лапать? - Мне хочется… - Тебе сегодня поразительно много хочется. Спи. - Не спится. Итачи умолк, не отталкивая его. Лежал, не сопротивлялся любопытным пальцам. Медленно моргал, периодически промокал мокрые волосы, снимал полотенце и наматывал его, повернув другой стороной. - Тебе не понравилось? – спросил Кисаме, поглаживая его подрагивающий упругий кадык. - Какая теперь разница. - Большая. - Нет никакой разницы, - выговорил он, уткнувшись лицом в сгиб локтя, - Зачем? - Затем, что… - Ты сделал это, потому что ты смог, - перебил его Итачи, не слушая. - Неправда. - Это единственная правда. Учиха вывернулся, присел, отбросил в сторону мокрое полотенце. Влез в свой футон и закрыл глаза, пресекая все попытки заговорить. В глубине души Кисаме понимал, что тот прав. Ничего не оставалось, кроме как улечься и тоже закрыть глаза. Сон пришел быстро. *** Учиха спал долго, почти до вечера следующего дня. Устал, наверное. Кисаме молча медитировал, потому что отойти и оставить спящего Итачи он не мог. Не мог и все тут. Пусть он не потерял навыков владения оружием, но мало ли. Поэтому весь день просидел около него, пальцем не трогал, несмотря на то, что хотелось. Очень хотелось. - Как твоя нога? – первым делом спросил Итачи, когда проснулся, - Ты достаточно отдохнул. - Нет, - нагло улыбнулся Кисаме, - Болит, просто не знаю, что делать. - Я думаю, ты вполне способен потерпеть. - Не способен, - вздохнул он, - Есть хочешь? - Чего там? - Онигири с угрем, рис с натто. - Ненавижу натто. В этой дыре нет ничего другого? - В этой забегаловке – нет. - Ладно, давай сюда онигири. После сна волосы Итачи, непривычно жесткие от несмытого шампуня, торчали во все стороны. Сам он, несмотря на то, что спал часов двадцать подряд, выглядел каким-то заторможенным. Методично жевал, подпирая щеку ладонью. Пил зеленый чай, смотрел в свою чашку, будто там было что-то жутко увлекательное. - Кисаме? - Чего? - Чтобы это больше не повторялось. - Почему? – Кисаме замер с поднятыми палочками. Тонкие нити тянулись из миски вслед. - Потому что. - Но… - Я все сказал. Кисаме сунул остро пахнущий рис в рот, прожевал, поглядывая на Итачи. Тот все смотрел в свою чашку, будто там телевизор встроенный был, или еще чего. Ближе к вечеру Итачи, который опять намыл голову, на этот раз – успешно, вновь расстелил футон на том же месте. Демонстративно прямо-таки. Пока не стемнело, сидел на подоконнике, распутывал волосы узким гребнем. Кисаме на него не смотрел. Пошел прогуляться и осмотреться, но таскаться по деревне было тошно, торчать внизу, в баре – скучно, ходить под окнами – и вовсе стремно. Тем не менее, вернулся только, когда стемнело. Открыл дверь, услышал тихое ровное дыхание, успокоился немного. Итачи спал лицом в подушку, закутанный по плечи. Кисаме быстро разделся, но не решился залезть к нему, ведь он запретил, и потом, ему отлежаться надо. Отбрасывая длинную четкую тень, он ходил по комнате, сужая круги. Поглядывал на спящего Учиху со следами вчерашней ночи на лице и шее. Итачи тихо похрапывал в подушку, громко храпел он обычно, когда спал на спине. Кисаме склонился, прижал пальцы к венке, бившейся под ухом, вплел пальцы в гладкие, послушные волосы, намотал на кулак. Отпустил и улегся рядом поверх покрывала, прижимаясь к нему. Сквозь несколько слоев плотной ткани почувствовал его тело, потерся, и член тут же встал. Итачи проснулся, распахнул глаза, сощурился очень недовольно. - Я хочу тебя, - заявил Кисаме, не зная других слов и не умея их найти. Итачи повернулся на другой бок, демонстративно дернул на себя покрывало. Кисаме дернул в свою сторону, но Итачи держал крепко. Рискуя вывихнуть запястье, потянул на себя. Кисаме поднялся, схватил за нижний край и вытряс его из футона. - Я совсем потерял твое уважение? – церемонно спросил Итачи, усевшись в лотос на полу. Кисаме зашагал туда и обратно, не зная, как объяснить Учихе, что если бы он его не уважал, то давно бы уже вплотную занялся миссией. С другой стороны, говорить Итачи об этом было чревато. - Нет, - ответил, наконец, Кисаме, сел рядом с ним, - Что ты… - Тогда почему ты позволяешь себе все это? - Потому что я тебя хочу, - он дотронулся до нежного узкого подбородка, погладил шероховатым пальцем, - понимаешь? - Я был бы очень признателен, если бы ты держал свои желания при себе. - Не могу. - Старайся. - Итачи, - проговорил он, и, не желая продолжать бесполезный разговор, притянул его к себе за подбородок – теплого, слабого, неспособного на сопротивление. Из всего оружия только и осталось, что презрительный холодный взгляд и гордо вскинутый подбородок. Кисаме сглотнул, потерся носом о его щеку, поцеловал в упрямо сжатый рот. Обнял Итачи, прижал к себе, греясь – температура тела у него была на порядок выше. Итачи вздохнул, повел плечами, хрустнул суставами. - Лучше б тебе тогда пройти мимо, - проговорил он, отворачиваясь. - Херню сморозил. - Я сожалею о том, что не могу дать тебе достойный отпор, - прямо сказал Итачи. - Но я не… - Ты постоянно напоминаешь мне о моей слабости. Не даешь забыть об этом. - Что я еще могу для тебя сделать! – рявкнул Кисаме, сдавил пальцами шею, но тут же одумался, отпустил его. Итачи криво улыбнулся и сказал: - Пожалуйста, не считай меня неблагодарным. Я ценю твою заботу, Кисаме. Но я имел в виду совершенно другое. - Что именно? - Вот это все, - кивнул Итачи, показывая ему кровоподтек на руке - Я по-другому не умею, - фыркнул Кисаме. Потом подумал, что Итачи не видел своих синяков на бедрах и боках. Погладил его по голове, стянул резинку с волос, вжался лицом в рассыпавшиеся волосы. - Представь себе, - забормотал Кисаме, раскладывая его на покрывале, улегся сверху, - Представь себе, что ничего не изменилось. - Ты думаешь, я пошел бы на такое добровольно? – Учиха вгляделся в его глаза. - А почему бы нет? – без обиняков спросил Кисаме, обхватил его лицо, - Ты такой… красивый, я тоже ничего, - он осклабился, прижался вставшим членом к его промежности, - почему бы нет? Не мы первые, не мы последние… - Какая пошлость, - сглотнул вдруг Итачи. - Тебе не нравится? - Причем тут это… - Перестань, - попросил Кисаме, раздевая его. Прошелся по вчерашним синякам, лизнул шершавым языком, отчего Итачи нервно засмеялся. - Щекотно. - А так? - Так… нормально. Итачи замолчал, закрыв лицо ладонями. Вздрогнул, когда Кисаме прикоснулся к нему влажными скользкими пальцами. - Что это? – спросил он. - Шампунь, - пожал плечами Кисаме, проталкивая внутрь сразу два пальца, - я что-то застремался покупать смазку. - Оххх, - мучительно простонал Итачи, выгнулся, стараясь отодвинуться. Кисаме сжал его ногу, не позволяя отползти. Вталкивал пальцы, поглаживая, стараясь не оцарапать. Какой он все-таки славный… Кисаме развел его ноги пошире, ткнулся головкой, почувствовал, как дрожит Итачи. Обхватил его член, сдвигая вниз теплую шкурку. Не двигал ладонью, просто медленно вталкивался в его тело. - Разве…разве все настолько плохо? - Ох, Кисаме, - выдохнул Итачи и снова умолк, прикусывая пальцы. Сжал ладонью его широкое запястье, свел ноги, обхватывая его тело. Не сказал ничего, когда Кисаме вновь случайно распахал ногтями бедро поверх старых царапин. Кисаме зажмурился, ругнулся негромко и кончил, не выпуская его из рук. Задышал тяжело, помотал растрепанной башкой. У Итачи все еще стоял, причем крепко. Кисаме сплюнул в правую ладонь, смочил его, принялся гонять шкурку, стараясь не дотрагиваться мозолистыми пальцами до головки. Итачи пытался разглядеть его, покусывая губы. Дышал тяжело. - Укуси, - сказал Кисаме, придвинулся ближе к нему, поднес левую ладонь к его рту. Итачи облизнулся, крепко ухватил зубами, укусил так, что чуть звезды из глаз не посыпались. Прогнулся в спине, вытянул шею и кончил, забрызгав спермой собственный живот. Замер, затих, закрыл глаза. И тут же открыл их, уставился на Кисаме. - Что ты делаешь? - Успокойся, - фыркнул Кисаме, пропихнул в него мокрую ткань на длину фаланги. Вытер аккуратно, вынул, - А то воду, наверное, уже отключили. - Понятно, - выговорил Итачи, обхватил себя руками, - У тебя все схвачено. Кисаме не ответил, хмыкнул что-то неопределенное, похлопал его по бедру. Хотелось схватить Итачи, стиснуть до треска костей, таскать по комнате, прижимая к себе. Хотелось искусать его, и слизывать потом эту вкусную кровь, отдающую сталью. Много чего хотелось. Итачи улегся, и он лег рядом с ним, прижимая к себе горячее потное тело. Пытался, как мог, поддержать его, защитить, передать часть своей чакры. - Ты хотел этого раньше? – спросил Итачи, не оборачиваясь к нему, но и не отстраняясь. - Да, - проговорил Кисаме ему в шею. Учиха вжал голову в плечи, свернулся креветкой. Сделал вид, что уснул. Может, и в самом деле уснул, неизвестно. *** - Кисаме, - негромко позвал Итачи. Пару дней назад они остановились и сняли дом в курортной деревне неподалеку от горячих источников. Кисаме утверждал, что это все делается ради поисков информации о восьмихвостом, и Итачи целыми днями просиживал в этих источниках. Нельзя сказать, что ему все это нравилось, но прошло уже несколько недель с тех пор, как он передал Саске свои техники, а о нем ничего не было слышно. Итачи пристально следил за новостями, а большая и оживленная деревня, куда желающие отдохнуть и подлечиться съезжаются со всех сторон – весьма подходящее место для сбора свежих слухов, отрицать этого нельзя. Поэтому Итачи послушно лечился и, кажется, шел на поправку. Кажется, потому что сейчас он в этом сильно сомневался. - Что случилось? – Спросил Кисаме, заходя в ванную комнату. - Кисаме, - тихо проговорил Итачи, - что за рис ты покупал вчера? - Такой же, как и позавчера, и позапозавчера, - ответил тот, - а что случилось? - Тебе с него… нормально? – Спросил Итачи, не глядя на него. - Нормально, - пожал плечами Кисаме, - а что? - Нет, ничего. Итачи задвинул седзи, вывернул краны до упора. Вода зашумела, ударяясь о стенки фаянсовой раковины. Он намочил ладони, провел по взмокшему лбу и вновь склонился над унитазом. Вначале он думал, что это – последствие болезни, и теперь-то уж точно все. Умирать сейчас не хотелось. Пусть все шло ни шатко, ни валко, но более-менее нормально. Итачи хотел жить. По привычке ничего не говорил Кисаме, хотел разобраться сам. Наверное, недолеченная болезнь давала о себе знать. Но шли дни, хуже ему не становилось, только исправно тошнило по утрам, будто по расписанию. Поблуждав в округе одной деревни, отправились в другую, опять же, судя по информации, найденной Кисаме, известной своими целебными источниками и развитой инфраструктурой. Кисаме утверждал, что это помогает ему собирать информацию, а Итачи уже не возражал. Когда каждое утро тошнит, гораздо приятнее, если рядом есть кран с горячей водой, а не листья или ледяная вода в реке. - По-моему, это ненормально, - заявил как-то Кисаме, разводя костер. Итачи отбросил в сторону ветку, которой ковырял в земле дырку. - Ты о чем? - О тебе. - Со мной… - … все в порядке, - хмыкнул Кисаме, подхватил поваленное ветром тонкое деревце. Ударил им с размаху о широкую, в два обхвата, сосну, подобрал разлетевшиеся куски. Итачи угрюмо посмотрел на него. - Этот стон у нас песней зовется, - пояснил Кисаме, - я уже мотив выучил. Сам напеть смогу. Учиха поднялся, стряхнул с себя щепки, развернулся и пошел вглубь леса. - Ты куда? - За хворостом, - бросил Итачи. Кисаме хмыкнул, но не стал его останавливать. Костер разгорался плохо, наверное, тот пень слишком сырым. Кисаме привык, что огнем обычно занимается Учиха, долго возился с костром. Когда, наконец, разжег, выяснилось, что сумерки уже сгустились вокруг. Итачи так и не вернулся. Кисаме выругался, стряхнул землю и золу с ладоней и пошел в том направлении, куда ушел Учиха. Итачи никуда не упал, ничего себе мне сломал, и никакие волки его не погрызли. Итачи сидел на большом валуне, болтал в воздухе ногами и рассматривал собственные ногти. - Ты чего? – Удивился Кисаме, потому что Учиха, конечно, был странным парнем, но такого за ним не водилось. – Ты куда пропал? - За хворостом пошел. - Где хворост? - Вот, - Итачи кивнул на три веточки, лежавшие рядом. - Что на тебя нашло? - Не знаю, - откровенно сказал он. Легко спрыгнул с камня, сгреб ветки и посмотрел на Кисаме, - пойдем? - Пойдем, - сглотнул Кисаме, внимательно приглядываясь к нему. Весь вечер играли в камушки и в рэндзю. Итачи выиграл три партии из пяти, потом молча сгреб камни, сунул их в карман. Начал бросать шишки в костер, стараясь попасть в самое пекло. Не видел, куда именно они падали, но догадывался по треску. - Есть хочешь? - Нет, - скривился Итачи, - на ночь не хочу. - Твое дело, - Кисаме доел остатки купленной вчера вяленой рыбы. Итачи скривился, отвернулся, сел с наветренной стороны. Отказался от саке, продолжая развлекаться с шишками. Кисаме подвинулся ближе к нему, обхватил одной рукой за плечи. Тени плясали на красивом породистом лице Итачи, делали его черты резче, чем было на самом деле. *** - Кисаме, - позвал Итачи. Тот не откликнулся, и Итачи заорал в голос, - Кисаме! Растеряв по пути растоптанные дзори, Кисаме вломился в ванную, но не обнаружил там никого, кроме бледного, как рис, Итачи. - Чего такое? - Я… ты… это что? – Спросил у него Итачи, холодея от ярости. Кисаме смотрел непонимающе, прислонившись к дверному косяку. Итачи негнущимися пальцами рванул на себе водолазку, чудом не запутался в ней, отшвырнул в сторону. Выпрямился, открывая округлившийся живот. - С хрена ли ты так отъелся, если блюешь постоянно? – Спросил у него Кисаме. Итачи взвыл, вцепился яркими ногтями себе в щеки, процарапал сверху вниз. Отдышался, откинул спутанные волосы с лица. Выгнул спину, посмотрел на себя в зеркало. Круглый живот оттопыривался. Итачи тряхнул живот, как бутылку, уставился на Кисаме. - До сих пор не врубаешься? - Да ладно тебе, - недоверчиво протянул Кисаме, протянул ладонь и тут же отдернул, - херня какая-то. - Херня? – шумно задышал Итачи, прижал ладони к груди, - херня? - Погоди ты, - пробормотал Кисаме, отодвинул его пальцы, - у тебя вон и соски… - Я-то думал, это оттого, что ты грызешь их постоянно, - отчаянно простонал Итачи, оттолкнул Кисаме от себя. Натянул водолазку и прошел в комнату. Тому ничего не осталось, как последовать за ним. Разлохмаченный, нервно дышащий Итачи остановился посреди комнаты, сжимая ладони в кулаки. - И что теперь делать? – Спросил он. Кисаме чуть не впервые видел его таким, обычно Итачи даже в постели был спокойнее, сдержаннее как-то. - Слушай, у тебя в роду беременные были? – Спросил Кисаме, настороженно поглядывая на живот. Итачи округлил без того большие глаза, и Кисаме на какую-то секунду показалось, что они сверкнули красным. - Я не то имел в виду! Мужики у вас беременели? – отшатнулся Кисаме, прижался спиной к стене. - Нет! – Рявкнул Итачи. Кисаме погладил подбородок задумчиво, потер виски. - А у нас, кажется, были, - проговорил он с сомнением. - Я, правда, думал, что бабская брехня… - Так это все из-за тебя?! – Воскликнул Итачи, - Чертова озабоченная рыба! - Э-э-э, полегче! - Полегче?! Стекло брызнуло тысячей осколков, разлетевшихся во все стороне. Итачи отошел, молча высадил пинком другое стекло. Зеркало, напольную вазу, ширму-перегородку, тяжелую штору из бамбуковых палочек. Кисаме стоял и смотрел на бледного, разъяренного Итачи, не знал, что ему сказать. Когда в комнате не осталось целых предметов, кроме стен, самехады и самого Кисаме, Итачи повернулся к нему, скрестил руки на груди. - Что-то мне не улыбается за это платить, - хмыкнул Кисаме, - Уходим? - Уходим. *** - Теперь мне все понятно, - Итачи сегодня был на удивление многословен, – Все ясно. - Что ясно? - Все. Он встал, принялся мерить поляну шагами. Неосознанно поглаживал себя по животу, ловил себя на этом и сжимал пальцы в кулаки. Кисаме сглотнул и отвернулся. Даже с этим животом, выпирающим под черной тканью, Учиха выглядел привлекательно. Хотя на преступника S-класса походил значительно меньше. - Ты станешь отрицать, что это все произошло по причине твоей неуёмной похоти? Кисаме замялся, сцепил пальцы замком, подбирая слова. Уставился в землю и пропустил удар, грохнулся на землю с высоты своего роста, приложился затылком. Белый от злости Итачи стоял над ним, шлепая кулаком по раскрытой ладони. Кисаме быстро поднялся, шагнул к нему, склонился, навис над ним. Итачи по-прежнему ожесточенно лупил себя по ладони. - Бей, - сказал Кисаме, подставил шею. И Учиха ударил. Кисаме намеренно не стал уворачиваться или гасить удар, отшатнулся, но устоял на ногах. Итачи махнул на него рукой, уселся на поросшем мхом бревне. Сплел пальцы под подбородком, уставился в никуда. - Итачи, - проговорил Кисаме, сел рядом с ним, ненавязчиво обнял его за плечо. Итачи не пошевелился. Кисаме ткнулся лицом ему в шею, подышал. Почувствовал, что плечи его подрагивают. - Прости. - Прощу, - выговорил Учиха, - при одном условии. - Каком? - Ты заберешь это у меня, и сам будешь ходить с животом. Кисаме испуганно вздрогнул, чуть отодвинулся. - Я не могу… не сумею, - ответил он, и это был хороший честный ответ. Но Итачи все понял. - Не пойду за хворостом, - сказал он неизвестно к чему. - Не ходи. Я сам. - Сходи сейчас, прохладно, - Итачи обхватил себя руками, словно подмерз. - Хорошо, - согласился Кисаме, поднялся с бревна. Итачи так и остался сидеть неприкаянной птицей, поджав под себя ногу. Хвороста в этом лесу было много, видимо, несколько дней назад был сильный ветер. Кисаме намеренно собирал не спеша, собирался с мыслями. В голове вместо мозгов болтался соевый творог, вместо связных мыслей лез какой-то несусветный бред. Наверное, Учихе тоже надо было собраться с мыслями и побыть одному. Подумать о себе. Кисаме представил, до каких мыслей может додуматься тот, и поспешил обратно. Вернулся он как раз вовремя. Несмотря на то, что он якобы замерз, голый по пояс Итачи стоял посреди поляны, разглядывал себя, прикидывая что-то в уме. - Ты чего делаешь? – спросил Кисаме, подходя ближе. Невольно размял пальцы. Настырный, замкнутый Итачи предпочитал принимать решения в одиночку. В том числе и такие. - Не вмешивайся, - проговорил Итачи, вынув кунай изо рта. Оделся, отвернулся, уставился куда-то. Несколько прядей выбились из тонкой резинки на затылке. - Ничего, что я к тебе лицом? - Спросил Кисаме. Подошел, сгреб за плечо, развернул его к себе, – я шить не умею, если что. - Я не хочу обсуждать это с тобой. - А я хочу! – Кисаме тряхнул его за плечи, - хотя бы потому, что собирать твои кишки придется мне. Итачи болтался в его руках, клацая зубами о зубы, не смотрел в глаза. Кисаме перестал трясти его, погладил по плечам. - А что тебя так уж не устраивает? - Усмехнулся Кисаме, не желая ссориться с ним, хотя Учиха выводил его из себя. - Возродишь клан. - Издеваешься? – прошипел Итачи, стряхнул его руки с себя. - Я серьезно, - он пожал плечами, - ты думал, что щенок этим займется? - Я не… - проговорил Итачи, осекся, уставился на него внимательно, - Это дело Саске. - Это дело Саске, - передразнил его Кисаме, - Какой, на хрен, Саске? Ты думаешь, что заполучив твои техники, он побежит по девкам? - Не знаю, - Итачи посмотрел в сторону, - Он должен… - Ты действительно считаешь, что щенок озаботится этим? – осклабился Кисаме, - я тебе скажу, как оно будет. - Избавь меня от своих пророчеств, - Итачи сделал попытку отвернуться, но Кисаме цепко ухватил его за руку повыше локтя. - Хватит уже! – Рявкнул он, - я с тобой разговариваю, понял? - Прекрати. - Итачи, Саске не будет ничего возрождать, он слов таких не знает. Заимев новые возможности, он примется тренироваться дальше, потому что у него в башке нет таких слов, как клан или семья. Ему никто не нужен, - Кисаме сжимал его руку, не замечая, как дергается уголок рта у Итачи, - весь из себя мрачный мститель, пафосный мудозвон, как… как и ты! И не рыпайся ты, блядь, пока я с тобой разговариваю! - Кисаме рванул его к себе, навис над ним, - причем знаешь, Итачи, кто позаботился, что бы его маленький братишка вырос мрачным мудозвоном?! Не знаешь? Итачи оттолкнул его от себя, потер руку, отошел на пару шагов, обхватил голову ладонями и медленно провыл что-то неразборчивое. - Ты просто псих! – заорал Кисаме, повертел пальцем у виска. Схватил Итачи, зажал его шею и постучал костяшками по бандане, - Ты псих, Итачи, зацикленный на своей идее, и он такой же. - Ты нормальный! - Презрительно заметил Итачи, мгновенно пришел в чувство, вывернулся из его хватки. - А я нормальный! Ты даже кайфа от этого не чувствуешь, - Кисаме свернул пальцами чью-то невидимую шею, - тебе вообще жить нравится?! Или ты только можешь существовать от цели к цели? Итачи задышал тяжело, дрогнул, как от пощечины. Ссутулился, отвернулся. Замахнулся на лежавшую на земле шишку, промазал. Кисаме уселся на бревно, прохрустел сложенными пальцами. Тоже отвернулся, сосредоточенно поигрывая кунаем. На гладком лезвии было видно, как колышутся в небе верхушки деревьев. Итачи подхватился, пошел прочь от костра, глядя прямо перед собой. Размытые силуэты деревьев мелькали в темноте, но Итачи сдерживался, не выставляя перед собой ладони. - Куда тебя несет? Итачи промолчал, обходя поваленный ствол. - Отвечай, когда с тобой разговаривают! - Заткнись, - негромко ответил он, - оставь меня в покое. Под ногами хрустнули ветки, но Итачи вышел, наконец, на тропу, пошел уже быстрее. Смотрел вниз, аккуратно переступал толстые древесные корни. - Слушай! – Выдохнул Кисаме, за какие-то секунды возникший перед ним. Толкнул его в плечо, и Итачи отлетел к дереву с раздвоенным стволом, наткнулся на него с размаха. Ощутил спиной пустоту, инстинктивно вцепился в ворот плаща Кисаме. Застежки тонко тренькнули, но выдержали. - Чего ты все рыпаешься? – Спросил его Кисаме, сжимая ладони, - куда ты все рыпаешься? - Хватит, - оборвал его Итачи. Закусил нижнюю губу, выставил руки перед собой, - хватит пороть горячку. Кисаме открыл рот, будто хотел сказать что-то, но потом просто ругнулся, врезал кулаком по дереву так, что кора отлетела. Посмотрел на Итачи сверху вниз: - Иди к костру. Итачи не стал спорить, направился обратно, чувствуя, как за спиной, точно конвоир, маячит бывший напарник. *** Итачи больше не заводил разговора о том, что Кисаме необходимо заняться миссией. Без лишних споров согласился переждать положенное время в укрытии, а не мотаться по деревням. Несмотря на то, что Итачи ничего не сказал ему об этом, Кисаме чувствовал, что тот перестал воспринимать в штыки свое нынешнее состояние. Стал мягче характером, что ли, как камень, обкатанный морем. Реже возражал, все время думал о чем-то своем, и чуть ли не впервые был относительно доволен. - Посмотри, - проговорил Итачи одним тихим, безветренным днем. Сунул Кисаме в руки мятый листок с почеркушками. - Что это? – он повертел листок в руках, перевернул вверх ногами. - Сейчас объясню, - Итачи сел ближе, отобрал у него бумагу, перевернул обратно. - Итачи, твои носки киснут в тазу второй день. Ты бы их постирал уже, что ли. - Постираю, - махнул рукой Учиха, вновь ткнул ему в лицо своим листком. - Ты меня слушаешь? - Слушаю. - Я тут прикинул, во сколько лет мне удалось впервые использовать шаринган, - проговорил Итачи, задумчиво шкрябая ногтем подбородок. Лак давно облупился, остались только черные полукружья в лунках ногтей, - Учитывая, что Саске, да и отец тоже смог сделать это довольно рано… Кисаме молча шлепнул лосося на разделочную доску, застучал ножом-сечкой. Хорошо, если не будет никакого шарингана. Хватит с него Учих. Итачи тем временем рассусоливал про генетику, чиркая что-то на своей бумажке. Носки в тазу остались нетронутыми. Кисаме ожесточенно лупил по лососю, превращая его в рыбный фарш, склизкие брызги летели во все стороны. - Ты меня не слушаешь? – Догадался Итачи. - Почему же, - пожал плечами Кисаме, присыпал рыбный фарш мукой. Черт знает, как Итачи это съест, сам он против рыбных костей ничего не имел, - почему же. Учитывая твои способности, если ты не врешь, как… - Я говорю правду, - сощурился Итачи. - Учитывая это, через каких-то, - Кисаме потер тыльной стороной ладони затылок, - через каких-то пять-семь лет сможешь вернуть себе свои техники. - О чем это ты? – Насторожился Итачи. Крылья тонкого носа раздулись. - О том же, о чем и ты, - пояснил Кисаме, сунул получившееся в духовку, - через несколько лет ты точно узнаешь, есть ли у ребенка шаринган, вырвешь его глаза и… - Прекрати! – Скривился тот. Уткнулся головой в колени. Наверное, эта мысль уже приходила ему в голову. Итачи тяжело поднялся, дотопал до ванной, закрылся там. Вышел оттуда и уселся на подоконник. - Я не об этом думал сейчас, - проговорил он. - Совсем не думал? – Прищурился Кисаме. – Совсем-совсем? - Немного, - признался Итачи, глядя в окно. Кисаме промолчал, поглядывая на часы. - Ты считаешь меня хуже, чем я есть, - произнес Итачи, обхватил живот руками. - Я считаю тебя кровавым маньяком, - ухмыльнулся Кисаме. - Мне кажется, так нельзя, правда? - Покачал головой Учиха, погладил себя, склонив голову, - Это… неправильно. Я хочу сделать по-другому. Кстати, ты не помнишь точно, когда можно уже почувствовать его движения? - Итачи, - очень осторожно начал Кисаме, подошел к нему поближе, стряхнул муку с ладоней, - Итачи, а с чего ты взял, что это можно почувствовать? - Ты думаешь, я в этом не соображаю? – Вскинулся Итачи, задетый его словами, - Я прекрасно помню, как мама ходила с Саске, и он пинался! - Уже там пинался, - пробормотал Кисаме себе под нос, - я могу ошибаться, но мне кажется, ты набит икрой, как лосось. А икра не пинается. - К-к-какая икра? - Ну, икра! – воскликнул Кисаме, развел руками, - Обычная икра. Я, вообще, не знаю, наверное, там не так уж много… - Какая икра! – заорал Итачи, вцепился ему в плечи, - какая еще, на хер, икра?! - Тише, тише… - Какая икра? Почему икра? Зачем икра? - Да какая тебе разница! - Большая! Икра, икра, мое брюхо под завязку набито мелкой икрой, - Итачи скривился и вдруг расхохотался так, что Кисаме отшатнулся. Едва не споткнулся о таз с носками, схватил Учиху за шкирку и окунул в этот самый таз. Когда Итачи начал вырываться всерьез, пуская пузыри, Кисаме отпустил его. Итачи вынырнул из таза, жадно хватая воздух. Темные мыльные капли собрались на кончике его носа, побежали по шее. - Нет никакой разницы, - упрямо повторил Кисаме, Итачи смахнул носок с головы, втянул воздух. - Паленым пахнет. - Черт! – Кисаме принюхался, метнулся, открыл духовку. Выругался и швырнул тряпку в Итачи, - Ну тебя на хер, вечно отвлекаешь! - Это я должен был следить за временем?! - Бесишься из-за ерунды… вот и убирай тут, - быстро проговорил Кисаме и смылся из кухни. Из окна доносился тихий, непрекращающийся скулеж, надсадный, отдаленно походивший на человеческий вой. Кисаме сплюнул на пол у порога, обошел собственную ловушку и толкнул дверь. Вошел внутрь, поудобнее перехватив рукоять меча, пинком вышиб внутренние панели. - Ты фто… что делаешь? – спросил Итачи с набитым ртом. Даже палочки в сторону не отложил. Кисаме посмотрел на него, но Итачи выглядел неплохо и даже лучше, чем раньше. - Чего орал? - Это не я, - холодно бросил Итачи, ухватил приличную порцию натто, уронив половину обратно в консервную банку. Начал жевать, запихивая концами палочек свисающие нити в рот, - Это вон орет. - Ясно, - сказал Кисаме, прошел внутрь и огляделся. Человек в форме шиноби, с банданой селения Травы на лбу, заскулил громче, несмотря на заткнутый тряпкой рот, попытался отодвинуться, ширкая обрубками рук по мокрой циновке, - Что за хрен с горы? - Джонин, - пробубнил Итачи, вытряхивая остатки бобов из банки. Отбросил ее в сторону и потянулся за новой. Вскрыл, резко ударив кулаком по крышке. - Что за джонин? - Я ем, - скупо сообщил Итачи и умолк. Кисаме прошелся от окна и обратно, достал кусок вяленой рыбы и сел рядом с Учихой. Джонин уже не скулил, только дышал прерывисто, поглядывая на них темными глазами, распахнутыми так широко, что казалось – подставь блюдце, и они скатятся в него, как спелые вишни. - От твоей рыбы воняет. - От твоего натто тоже. - Пересядь от меня. Мне мешает. - А мне не мешает. - Пересядь, я сказал. Слышишь, что я говорю? - Возьми и пересядь, если тебе мешает, - огрызнулся Кисаме, облизывая соленые жирные пальцы. Итачи подхватил кувшин, отсел от него на подоконник, едва не навернувшись на луже крови. Принялся шумно и жадно пить, после чего снова схватил палочки. - Давно он тут? - Часа три, - проговорил Итачи, - Я как раз вернулся и заметил его на хвосте. - На хрена ты его сюда приволок? - А что мне было с ним делать? – задал резонный вопрос Итачи. Кисаме пожал плечами, признавая его правоту. - В ловушку сунулся? - Ну да, - Итачи выудил последний боб из банки. - Ты же не любишь натто, - заметил Кисаме, вытирая пальцы и губы. - Хочется. - Он точно один был? - Откуда мне знать? - сощурился Итачи, - Врет, что случайно увязался за мной. - Врет? – хмыкнул Кисаме, оглянулся на джонина. Тот подавился тряпкой, задышал тяжело, царапая циновки обломками костей. - Тебе не все равно? – хмуро спросил Итачи, отбросил в сторону банку, отошел к окну и приспустил брюки, - В любом случае надо отсюда уходить. - Не ссы в окно. - Я задолбался бегать каждые пятнадцать минут, - пояснил Итачи, не прекращая своего занятия. Стряхнул последние капли, выхватил салфетку из белоснежной горки на подоконнике. - Окно ближе. - Побегаешь, не переломишься. - Не обсуждается, - сказал Итачи, застегивая брюки, - Кстати, у тебя осталась эта жутко пахнущая вяленая рыба? - Нет, я ее доел. И упаковку выброшу, не волнуйся. - Черт, - выругался Итачи, уселся рядом с ним, - Хочу вяленой рыбы. - Ты уверен? - Уверен, - пробормотал Учиха, нашарил обглоданный рыбий хвост, сунул в рот и закрыл глаза. Привалился спиной к стене и тихо застонал. - Что такое? - Вкусно, - выдохнул Итачи, вылизал весь хвост, загнав несколько мелких костей в язык. Вынул осторожно, отбросил обсосанные кости в сторону, - У тебя еще есть? - Нет, сказал же. - Хочу рыбы, - сказал Учиха, приподнялся на локте, лизнул его в шею, прикусил несильно. Кисаме дернулся, оттолкнул от себя Итачи, но тот вдруг усмехнулся, - Шутка. - От меня воняет рыбой? - Нет, - сказал Итачи, - Я пошутил. - Смешно. - Почему от тебя не воняет рыбой? – Итачи уставился на него, будто впервые увидел. - А что, должно? - Ну, я не знаю. Я как-то раньше не задумывался, а сейчас понял, что от тебя не пахнет рыбой. Почему? - Может потому что, - Кисаме посмотрел на него в упор, - может быть, потому что я не рыба? - Ладно тебе. Я и в самом деле хочу рыбы, - признался Итачи, - И прикончи уже его, а то меня тошнит от этого скулежа. *** Пришлось уйти, причем подальше. Итачи не хотел привлекать к себе внимания, не позволил Кисаме впутаться в заваруху. Все закончилось убийством другого джонина, который ждал первого. Больше ничего интересного не было, хоть самехаду из бинтов не вынимай. Кисаме шел по дороге, чуть позади Итачи. Тот не знал, но шел, слегка переваливаясь из стороны в сторону. Нелепое, в общем-то, зрелище. Хорошо, что Итачи не видел себя со стороны. Позавчера Учиха решил, что им стоит пойти в сторону моря, поэтому сейчас они идут в сторону, противоположную той, в которую шагали раньше. Как листья, кружащиеся в ручье. Бессмысленное, в общем-то, занятие. Кисаме задержался на развилке, отстал, но быстро догнал Итачи. Тот неторопливо шагал, поигрывая жемчужиной на шее. - За нами следят, - проговорил он, не замедляя шагов. - С чего ты взял? - Знаю, - пожал плечами Учиха. Кисаме окинул его взглядом с головы до ног. - Откуда знаешь? - Оттуда, - хмыкнул Итачи, - Когда ты не в состоянии себя защитить, начинаешь чуять опасность гораздо отчетливее. - Ты это чувствуешь, когда остаешься один? - Чаще всего да. Иногда и рядом с тобой. - Думаешь, я не в состоянии тебя защитить? – усмехнулся Кисаме, постукивая пальцами по рукояти меча. - От тебя самого надо защищаться, - вздохнул Итачи, - В первую очередь. Кисаме замолк, поглядел на небо, светлое и ясное, с белыми перьями облаков. - Шутка, - сказал Итачи и толкнул его локтем в бок. *** Ближе к вечеру удалось поймать тех, что шли по их следу. На этот раз – два сопляка, мальчишка и девчонка, даже не шиноби. На вопросы по-хорошему отвечать отказались. - Ты их всерьез допрашивать собрался? – спросил Итачи, раскидывая вещи у костра. - Надо узнать, кто еще был с ними. Такое соплячье в одиночку не ходит. - Ходит, - возразил Учиха, уселся на бревно, - Иначе бы не бросили этих двоих. - Может, побежали за подмогой? И сейчас сюда явиться полдеревни с факелами и нагинатами? – ухмыльнулся Кисаме. - И не надейся. Вряд ли кто-нибудь станет искать этих оборванцев. Передай мне продукты. - Ты не слишком много ешь? - Тебе жалко? Не дождавшись ответа, Учиха расстелил тонкую циновку на бревне. Сунулся в пакет, вынул оттуда нарезанную крупными кусками копченую рыбу, золотистую, блестящую от жира. - Будешь? - Нет. - А я буду, - проговорил Итачи, щедро полил рыбу сладким соусом для данго. Кисаме брезгливо покосился на него, но Итачи и не думал шутить – с серьезным видом подцепил палочками кусок побольше, отправил в рот, облизывая пальцы. Тягучий янтарного цвета соус закапал на землю. Кисаме отвернулся. Прошелся по небольшой поляне, постукивая пальцами по рукояти меча, оставил его в сторону. Опять взял в руки и опять поставил, прислонив к высокой сосне. - Слушай, - наконец сказал он, сел рядом с Итачи, - Надо поговорить. - Я ем, - отмахнулся Итачи, выбирая кусок повкуснее. - Да ты все время ешь, - возразил Кисаме, - Даже ночью. - Неправда. - Правда, я все видел. Итачи, я серьезно. - Что? - Что ты намерен с ним делать? - С кем? - С ним, - Кисаме кивнул на его живот, который сильно выступал под тонкой водолазкой. - А что я могу с ним сделать по-твоему? - Итачи! – рявкнул Кисаме, подскочил на ноги. Циновка соскользнула с бревна, но Итачи в последний момент успел подхватить рыбу. - Чего ты бесишься? - Я тебя нормально спросил, - сощурился Кисаме, - Не ори на меня. - Командовать живо прекратил, ясно? - Сам прекрати. - Пошел отсюда! - махнул рукой Итачи, тоже подхватился с бревна. – Без тебя тошно. - Я тебе сейчас пойду, пожалуй, я тебе сейчас так по башке пойду… - Давай! – заорал Итачи, швырнул в него недоеденным куском. Свалился на землю, треснувшись затылком о бревно. Пролежал пару минут, раскинув худые ноги, потом все-таки поднялся, потирая затылок и поясницу. Сумрачно уставился на Кисаме. - Нормально, да? - Я случайно, - сказал Кисаме. - Ладно, - махнул рукой Итачи, уселся на бревно, приложил ладони к животу, - Хрен с тобой. - Я не хотел, - сказал Кисаме. - Не ври. Ты, кажется, поговорить намеревался, - тихо произнес Итачи, сошкрябывая ногтем кору с бревна, - Если тебе так интересно, я не знаю, что с ним делать. Если тебе интересно, я надеюсь, что все рассосется, ну как-нибудь само собой, если тебе так интересно, мне жутко при одной мысли о том, что маленькая акула сожрет мои кишки изнутри… - Перестань, - попросил Кисаме, - Никто тебя не сожрет. - Откуда тебе знать? - Я же не ем людей, - сказал он и оглянулся на сопляков, про которых уже забыл. Те двое давно уже лежали без сознания. Итачи перехватил направление его взгляда. - Это ты не ешь, - пробормотал Учиха, - а он, может быть, ест. Знаешь, иногда ночью у меня так тянет вот здесь… - Прекрати, - скривился Кисаме, - Это будет обычный ребенок. - Хотелось бы надеяться, - вздохнул Учиха. Кисаме провел ладонью по его плечу, притянул к себе. Спросил, наконец: - Ты оставишь его? Ну, если все… обойдется? - И что я должен, по-твоему, сделать? Подбросить его в ближайший храм синто? - Кто тебя знает, - проговорил Кисаме, хрустнул пальцами, - Если он тебе не нужен, отдашь потом мне. - А тебе он зачем? - Надо. Ты сам как хочешь… - Значит, так, да? – Итачи посмотрел ему в глаза, - Значит, так? - Ты сказал, что он ест тебя изнутри, - хмыкнул Кисаме. - Ты сказал, что это не ребенок, а десять килограммов икры! – воскликнул Итачи, отошел от него, прикрывая живот. Кисаме закрыл лицо ладонями, замолчал. Учиха забормотал что-то, поглаживая себя, даже изменился в лице. Темная складка, пролегшая меж бровей, исчезла. - Итачи, - тихо позвал Кисаме. - Что? - Иди сюда. Учиха глянул на него исподлобья, но потом сменил гнев на милость, подошел ближе, сел рядом. Ткнулся головой ему в плечо. - Кисаме? – проговорил он, замялся, разглядывая свои обломанные ногти. - Что? - Оставим этих сопляков в живых. - Почему? - Так надо, - пробормотал Итачи, - Понимаешь? Все равно опасности от них никакой… Кисаме медленно покачал головой. *** Небо с самого утра затянуло тучами, тяжелыми, набухшими, как старые посеревшие циновки, напитавшиеся водой. Ветра не было, стоял полный штиль. - Знаешь, что? – проговорил Итачи, носками сандалий загребая пыль дороги, - Я тут подумал, и решил, что хрен с ним. - Хрен с кем? - Хрен со мной. Ну не в этом смысле, - ухмыльнулся Итачи, - Я имею в виду, хрен с ним, с моим здоровьем, - он погладил себя по животу, выступающему под водолазкой, как футбольный мяч, - Я должен довести дело до конца. Кисаме промолчал, но мысленно перевел дух. Чертов Итачи был настырным и упертым, и принудить его к чему-либо против воли было очень сложно. Хорошо, что он сам решил оставить ребенка. Кисаме чувствовал, что в противном случае, упрашивая и уламывая Итачи, он сам бы поседел на тридцать лет раньше срока. Говорить этого Учихе он не хотел, но ребенок… ну, это был ребенок. Продолжение рода, возможность поделиться техниками, передать самехаду и все такое. Гораздо лучше, чем завести ученика. До сих пор Кисаме не принимал происходящее с Итачи всерьез, не допускал мысли о том, что у него – у него самого – будет ребенок. Но постепенно привык к этому, осознал до конца, что ли. Чувствовал, что жизнь резко изменится, но не понимал еще как именно. Лишь бы чертов Учиха не начал упираться и показывать свой норов, не решил бы разбираться с этим в одиночку. Было бы несправедливо отдать ребенка Итачи, тот абсолютно не разбирался в воспитании детей, что подтверждалось примерами из жизни. При этом Кисаме считал, что у него точно получится лучше. - Где твой листок с расчетами? – спросил Кисаме. - А что? - Он точно будет с шаринганом? - Шестьдесят пять процентов вероятности, - довольно произнес Итачи, - и это не учитывая лично моей наследственности. А почему ты спрашиваешь? - С одной стороны, это хорошо, - пробормотал Кисаме, покусывая отодравшуюся заусеницу, - С другой стороны, от вашего шарингана одни проблемы. - Если ты считаешь это проблемой... – начал было Итачи, но споткнулся, клюнул носом, едва не рухнув в пыльный песок. – Проклятье! Положив ладонь на живот, Учиха запрыгал на одной ноге, расстегивая сандалию, потом снял и вторую. Сунул их подмышку, зашагал босиком. - Ты чего? - Все ноги натерли, - пожал плечами Итачи, - будто малы стали. Кисаме ничего не сказал, зашагал рядом, примериваясь к его шагам. Итачи потерял нить рассуждений и теперь шел молча, погруженный в свои мысли. На сером небе висел грязно-желтый солнечный диск, деревья застыли в теплом, напряженном воздухе. В густых придорожных кустах что-то мелькнуло, зашуршало в листве, и Итачи тут же подхватился, метнул в ту сторону кунай. - Зачем это? – спросил Кисаме, глядя, как Итачи раздвигает густые ветки кустарника и, склонив голову к траве, ищет кунай. - Помоги мне найти его, - сказал он в ответ, и Кисаме тоже пришлось залезть в кусты. - Нашел? – спросил Итачи, ползая по траве и вороша ее вытянутой рукой. - Нашел, - сказал Кисаме, - Твоя интуиция не подвела, за нами шпионили. - Кто? - Кролик. Ты перебил ему хребет. - Замечательно! – Итачи выпрямился, отряхивая ладони и колени, - Сверни ему шею и положи в сумку. Меня уже тошнит от рыбы. - Тебя от всего тошнит, - вздохнул Кисаме, но сделал, что просили. Итачи шел впереди, бормоча что-то несвязное, потирал поясницу и ругался, наступая на камни. Кисаме вынул из кармана моток бинтов и остановился, опираясь на меч. - Что-то случилось? - Ничего, - хмыкнул Кисаме, приладил перевязь для самехады и закинул ее на спину. Быстро догнал Итачи, наклонился и подхватил его под лопатки и колени. - Кисаме, прекрати, - приказал Итачи, но он и слушать не стал. Нести Учиху как раньше, на спине, или перекинув через плечо, было удобнее, но сейчас это не представлялось возможным. Итачи задергался, запротестовал, но скоро умолк, вытянул пыльные босые ноги. - Тебе удобно? – спросил Итачи, заглядывая ему в лицо. - Вполне, - отозвался Кисаме, криво улыбнулся. - Ладно, - вздохнул он, прижал ладони к животу, - А то у меня поясница ноет, будто в ней тесак застрял. - Сильно? - Терпимо, - наморщил нос Итачи, - Знаешь, даже если у него не будет шарингана, это все равно будет Учиха. - Кто бы сомневался, - буркнул Кисаме. - Сомнений быть не может, - воодушевился Итачи, - Учиха, я тебе точно говорю. Я воспитаю достойного наследника клана, который сможет возродить… - А можно как-то менее пафосно? – поинтересовался Кисаме, хотя сам думал о том же. - Ты ничего не соображаешь, - моментально окрысился Итачи, отвернулся насколько смог и закрыл глаза. Зевнул, прижавшись головой к его груди. *** Старая рыбацкая хижина, дощатые стены которой давно почернели от воды и времени, никуда не делась, по-прежнему стояла на небольшом, поросшем травой пригорке. Крыша протекала, что было заметно даже снаружи, как и раньше, в хижине было ровно три с половиной стены, и даже глубокая темная лужа перед входом почти не изменилась. К вечеру припустил дождь, и крупные тоскливые пузыри на поверхности предвещали затяжную непогоду. Кисаме обрадовался привычной луже, чуть тряхнул Учиху, который задремал у него на руках. - Приплыли? – сонно пробормотал Учиха, откинул край плаща, в который его закутал Кисаме. Оглянулся по сторонам, сощурив глаза, уставился на хижину, - У меня совсем плохо с глазами, или эта хибара и есть твое хваленое укрытие? Кисаме не ответил, наклонился, ссаживая пригревшегося Итачи на землю. Теплые ладони Итачи скользнули по его шее. Он укрылся плащом с головой, не спеша подошел к луже, присел на корточки, разглядывая ее. - Внутрь можно добраться только вплавь? - Не трогай воду, - сказал Кисаме, начал возиться с охранной ловушкой. Вялый полусонный Итачи мок под дождем, хмуро разглядывая окрестности, переминался с ноги на ногу. Косой дождь припустил сильнее, и Учиха закутался в плащ с головой. - Потерпи немного, - проговорил Кисаме, перенастраивая ловушку. - Да я терплю, - сказал Итачи и тут же шумно чихнул. Снова замолк, стряхивая сопли с пальцев. - Все, можно входить, - объявил Кисаме. - Ты уверен, что внутри нет дождя? – обернувшись к нему, спросил Итачи. Обошел пузырящуюся лужу по краю, прижавшись к стене, оступился и въехал в нее босыми ногами, - Охренеть. Кисаме толкнул в сторону седзи, но рассохшееся дерево плохо слушалось, и он едва не выломал панель. С трудом отодвинул в сторону и прошел в хижину. Внутри было две комнаты, вернее – одна комната и небольшой предбанник. Итачи, проскользнувший вперед него, отодвинул перегородку в комнату и нервно хохотнул. - Что там такое? - Смотри, - сказал Итачи, указывая рукой. Посреди комнаты натекла большая лужа, сильно смахивающая на ту, что была у порога, и даже пузыри на ее поверхности были точь-в-точь такими же тоскливыми. Кисаме молча прошлепал по луже, сел на корточки, окунул руки в воду. Итачи пару минут смотрел на него, потом отвернулся. Провел пальцем по темной стене, пнул в угол какую-то тряпку, бесцельно шатаясь по хижине. Нашел себе уголок посуше и улегся прямо на пол, вытянул мокрые грязные ноги. Дождь барабанил по крыше, легко проникал внутрь сквозь огромный проем в стене. - Ты простынешь там, вставай. - Отстань, - буркнул Итачи, не поднимаясь, - Я сплю. - Иди сюда, - сказал Кисаме, и Учиха нехотя поднялся, подошел к нему, - Хижина может развалиться, если ветер будет с моря. Ты же не думаешь, что эти стены выстоят? - Я уже ничего не думаю, - признался Итачи, и Кисаме сложил пальцы в печать, выплеснул воду из лужи в окно. Откинул подгнившую деревянную крышку на полу. Под крышкой находился глубокий на вид колодец, накрытый ржавой решеткой. Итачи провел пальцем по склизкой зеленой мшистой дряни, покрывшей бетон, брезгливо вытер палец о плащ. - Ты хочешь сказать, что укрытие – там? - Зато надежно, - хмыкнул Кисаме, оглядел Итачи, - Ты в состоянии спуститься по лестнице? - Издеваешься? – сощурился тот, наклонился и ухватил ржавую решетку. Та со скрипом подалась, отлетела в сторону. Итачи размял поясницу, нашарил железную перекладину и медленно начал спускаться. Кисаме постоял немного, потом отправился за ним, подтянув деревянную крышку и решетку на место. Внутри было сухо, темно и тихо, тишину нарушало только дыхание Итачи, прерывистое и хриплое. Кисаме в темноте нашарил проводку на стене, потянулся к выключателю. Неяркие лампочки осветили внутреннее пространство, которое оказалось достаточно просторным. Итачи, бледный, спавший с лица, стоял рядом. - Удивительно, как ты не навернулся, - проговорил Кисаме, положи ладони ему на плечи. - Сам удивляюсь, - пробормотал Итачи, повис на нем устало. Кисаме провел ладонью по влажным черным волосам, почесал ему затылок. Потом вздохнул и отстранился. - Что такое? - Смотри, тут циновки, - пробормотал Кисаме, полез в ящики, сваленные кучей у западной стены, - циновки, футон, тряпки всякие, вроде сухие. - Прекрасно. - Тут плитка электрическая, тут всякая хренота ненужная, - Кисаме вышвырнул из очередного ящика пару пожелтевших газет, - Тут кастрюля вот даже есть, миски всякие, если надо. - Кисаме… - Бери все, что надо, - отвернулся Кисаме, разбирая барахло, - В западной стене душ и туалет, но воду оттуда лучше не пить… - Я не пью из унитаза, - холодно бросил Учиха. - Опять шутишь? - Нет, серьезен как никогда. Слушай, что ты затеял? - Вода, говорю, из душа иногда чуть ржавая идет, очистка так себе. Иногда ржавая, иногда ракушечник на зубах скрипит, в общем, когда как, но лучше не пей. Итачи открыл рот, чтобы возразить, но Кисаме снова отвернулся, не слушая его. - Двери в восточной стене не открывай, хорошо? - Что там? Что это вообще? - Бункер, - проговорил Кисаме, отряхивая порядком изгвазданный за день и помятый плащ, - Гражданские строили. - Бункер? – недоверчиво сощурился Итачи. - Именно. Он старый, ему лет пятьдесят уже. Или больше, точно не знаю. - Большой? - Уходит под море, насколько далеко – не знаю. Кстати, тут еще несколько выходов есть, но я их заблокировал отсюда. На всякий случай. - Ты куда-то собрался? – прямо спросил Итачи, припирая его к стене. - Да, - признался Кисаме, потрепал его по голове, - Схожу на разведку, посмотрю… тут вокруг. Я быстро. Итачи ничего не сказал, только отвернулся по своей давнишней привычке. - Ты против? - Мне все равно, - сказал Итачи, вытягивая футон из кучи вещей. Кисаме пожал плечами, подхватил пустую алюминиевую канистру и отправился к лестнице. *** Быстро не получилось. Местность здесь была пустынная, несколько деревень совсем опустели за последние несколько лет. В итоге Кисаме пробежался до небольшой деревни, где уже вечером все окна были наглухо закрыты. В таких местах меж тонких деревянных планок вполне могла скрываться отравленная стрела, заряженная в арбалет. Кисаме зашел в трактир на окраине, который был набит битком, и трактирщик успел несколько раз напомнить, что свободных комнат нет. Местные жители не слишком шугались нездешних, цены в трактире были как в приличном столичном заведении. Девочки в мини разносили напитки, смеялись и заигрывали с посетителями. Кисаме взял себе выпить, сунул несколько монет вертевшейся рядом девчонке. Обхватил за тонкую талию одной рукой, опрокинул рюмку. С тех пор, как Итачи услышал про икру, любые попытки затащить в постель он пресекал на корню. Кисаме раньше и не представлял, что Учиха может быть настолько нудным и упертым человеком. Раньше, когда у них не было отношений, кроме партнерских, трений не возникало. Теперь же Кисаме узнал его получше, можно сказать, что на собственной шкуре почуял. Если все Учиха похожи на Итачи и Саске, то нет ничего удивительного, что клан вырезали подчистую. Ничего удивительного просто. Девчонка прижалась к нему, поправила прическу и улыбнулась. Подмигнула ему и потерла большим пальцем об указательный. Кисаме порылся в кармане и вытащил несколько монет. Трактирщик в очередной раз прилез с напоминанием о том, что свободных комнат нет, и Кисаме едва удержался, но все же не свернул ему шею. Просто припугнул, после чего комната сразу нашлась, причем по сходной цене. Девчонка оказалась послушной, смешливой и горячей – полная противоположность кое-кому. Кисаме даже задумался, кто из них двоих больше рыба. Если судить по темпераменту, выходило, что Итачи. Через полтора часа он вспомнил о времени. Распрощался с девчонкой, купил себе саке и данго, потом подумал, взял двойную порцию для Итачи. Тот вполне мог сказать, что его тошнит от данго и слопать все без остатка. На обратном пути Кисаме наткнулся на родник и наполнил канистру. Немного посидел около родника, несмотря на проливной дождь. Впрочем, дождь не раздражал и не мешал. Устроившись поудобнее, Кисаме стрескал свои данго, справедливо полагая, что это единственный способ стопроцентно обезопасить их от Итачи. Надо было купить ему рисоварку. Кисаме растянулся на влажном скользком камне и уставился в небо, представляя, как Итачи обрадуется рисоварке, научится с ней обращаться, и к чаю всегда будут свежие данго, политые горячим сладким соусом. А то еще можно купить Итачи форму для онигири… Перед внутренним взглядом всплыл Учиха, недовольно скрививший губы, и Кисаме вздохнул. Хрустнув суставами, поднялся, не спеша потащился обратно, представляя как Итачи варит сироп из жженого сахара. *** Оказалось, что Итачи еще не спит. Кисаме едва не наступил в стоявшую на полу широкую тарелку с чем-то обугленным. Некоторые куски были надкушены, под слоем черноты розовело мясо с торчащими белыми костями. На раскинутой циновке перед экраном маленького проигрывателя сидел Итачи и хрипло смеялся. Рядом с ним стояла такая же тарелка с обугленными кусками. Не замечая его, Итачи ухватил кусок с тарелки, вгрызся в мясо и оторвал зубами солидную полоску. По тонкому подбородку потекла теплая кровь пополам с жиром и пеплом. Кисаме грохнул канистрой об пол, и Учиха тут же обернулся на шум, утерся рукавом. - Это ты? - Это я, - сказал Кисаме, - Чего это ты тут? - Ем, - ответил Итачи, - Кролика пожарил. Я и тебе оставил, там где-то. - Спасибо, - сказал Кисаме, подобрал обгорелого кролика с пола и поставил на ящик. Учиха медленно поднялся, подошел к нему, лицо его вдруг исказилось. Проигрыватель заорал на полную громкость. - Ты куда пропал? – спросил Итачи, убавил звук и подошел к нему вплотную. - Куда-куда, - сказал Кисаме, расстегивая заляпанный плащ, - Надо было. - Ты соображаешь, что ты ушел и не предупредил? – Учиха бесцеремонно щелкнул его двумя пальцами по лбу. По подбородку вниз от линии губ шла темная смазанная полоса. - Итачи? - Ты ушел и совершенно ничего сказал! – рявкнул Итачи, сделал шаг к нему, придерживая живот. Скуксился, погладил сам себя, тихо пришептывая, - Я думал, ты совсем ушел. - Что ты… - Кисаме замер, не находя слов. - Я так и знал, - горько зашептал Итачи, склонил голову, - Я так и знал, что мы не нужны тебе. Ты готов бросить нас… Он заткнулся от сильного удара, клацнул зубами, голова его мотнулась назад, из глаз брызнули слезы. Итачи отлетел к стене, на щеке его остался яркий красный отпечаток. Кисаме хотел врезать еще раз, но Итачи помотал головой и поглядел на него. - Спасибо. - Не за что, - буркнул Кисаме. Итачи молча пожал его ладонь, крепко стиснув пальцы, потом похлопал по плечу. Уселся обратно на циновку, поглаживая поясницу и бедра, вновь утупился в экран. - На меня что-то нашло, - проговорил Учиха, потер виски ладонями. - Заметно, - произнес Кисаме, кинул ему пакет с данго и саке, взял свою тарелку с мясом и тоже сел рядом. Выяснилось, что Итачи смотрел мультики. - Представь, этот мужик вроде пирата, - проговорил Итачи, вынул саке из пакета. Потянулся и нашел в ящике две рюмки разных цветов, дохнул в каждую и протер краем водолазки. Расставил рюмки и ловко разлил саке, - на него все охотятся, все ищут, а он сделал себе пластическую операцию. - Ты хочешь сделать пластическую операцию? – спросил Кисаме невнятно, потому что мясо кролика оказалось вовсе не нежным и мягким, жевалось трудно, как старая подметка. - Да я не о том, - отмахнулся Итачи, - Я тебе про мужика рассказываю. Кстати, я вымочил кролика в уксусе перед готовкой, ну чтобы он промариновался и стал вкуснее. - Ну и что мужик? – спросил Кисаме, разгрыз тонкую косточку. Моченого кролика решил не комментировать. - А мужика, короче, одна девчонка подцепила. Ну не подцепила, в общем, попросила о помощи, а он согласился и трахнул ее. - Прямо трахнул? - Ну, кажется да, - проговорил Итачи, налил себе еще саке, - По крайней мере, я так понял. А девчонку потом грохнули… - Да я смотрел это, - сказал Кисаме, опрокидывая рюмку, - Это ж мои кассеты. - Ясно, - протянул Итачи, - Все-все кассеты смотрел? - Нет, времени не было, но это я уже видел. - Надо что-нибудь другое тогда поставить, - сказал Итачи, подгреб к себе все данго, - Я без тебя один досмотрю. А сейчаса-а-а.. - Что случилось? – Кисаме уставился на Итачи, а тот распахнул глаза, выплюнул данго и непроизвольно сглотнул, - Тошнит? - Нет, - невнятно ответил Итачи, разглядывая данго, - Зуб. И протянул ладонь. Рядом с рисовым шариком в подкрашенной алым слюне лежал зуб. - Ты сломал зуб об данго?! Итачи усмехнулся, сунул палец в рот, ощупывая челюсть изнутри. - Что ты, нет, конечно. Это уже третий, кстати. - Какого хрена? - Крошатся, - пожал плечами Итачи, - Ему нужен кальций, если я что-то понимаю в этом. Из зубов мудрости у меня остался один, и когда я потеряю его, то стану безмозглым идиотом, пускающим слюни. - Правда? – сглотнул Кисаме. - Шучу, - сказал Итачи и выкинул зуб в угол. Кисаме замолчал, сосредоточившись на кролике. Итачи поднялся на ноги, начал ходить из угла в угол, потирая поясницу. Подошел к плитке и включил электричество. - Ты есть хочешь? Можешь доесть кролика. - Не хочу, - сказал Итачи, с хриплым вскриком поднял и поставил на конфорку одну из канистр. Кисаме недовольно уставился на него. Итачи вновь схватился за поясницу и тихо забормотал что-то. - Слушай, кончай, а? - Ты о чем? - Если надо что-то поднять или перетащить… - Справлюсь, - отрезал Итачи, нашел среди канистр большой алюминиевый таз, хлопнул его по дну. Поставил таз рядом с циновкой, подволок ящик покрепче, накрыл его старым рваным плащом Кисаме. Вновь подошел к плите и стал ждать, поглядывая на конфорку. Обернул ручку канистры тряпкой, но Кисаме уже стоял рядом. Оттер его плечом и сам поднял канистру. - Вылей в таз, - скривился Итачи, и Кисаме послушался. Вода с громким плеском забила о дно. - Всю лить? - Нет, оставь половину, - скомандовал Итачи, подхватил с плиты небольшой чайник. В чайнике была какая-то остро пахнущая жидкость янтарного цвета, в которой кружились листья и какой-то сор. - Что за отвар? – поинтересовался Кисаме, - Ты нашел здесь травы? - Около хижины надрал, - ухмыльнулся Итачи, уселся на ящик и опустил грязные ступни в воду. Блаженно улыбнулся, закутался в плащ. - Ноги болят? - Распухли и отекли, - нехотя признался Итачи, - но сейчас хорошо. Тепло так… У тебя есть еще мультики? - Мало, - покачал головой Кисаме. - Жалко, - Итачи шмыгнул носом, - Наша семья… ну, как тебе сказать… придерживалась традиций. Электричество в квартале использовали мало. Я все эти телевизоры почти и не видел. Отец с мамой не одобряли, а потом… потом стало вообще как-то не до того. - Понятно, - сказал Кисаме, не зная, что еще сказать. Слегка расклеившийся, простывший Учиха впервые, кажется, начал говорить о себе, о своем детстве, но Кисаме не мог найти слов. Сел рядом, сунул руки в теплую, почти горячую воду, нашарил его ступню, узкую, с мозолями на подошве. - Щекотно, - хохотнул Итачи, брызнул на него водой, - Прекрати. Кисаме не прекратил, начал разминать в ладонях ступню, пятку, пальцы по очереди. Итачи фыркал и выдирался, но не орал и не бросался презрительно обидными словами. Кисаме поднялся, начал шарить по карманам и в итоге нашел, что искал. - Не надо, - сморгнул Итачи, догадался, но Кисаме открыл коробку, вынул оттуда маникюрные ножницы. Поймал ногу Итачи, зажал, чтобы тот не вырвался и осторожно состриг обломанные ногти на ногах. Итачи больше не сопротивлялся, поглядывал на него с высоты ящика и медленно моргал. Кисаме промокнул пальцы полотенцем. - Держи вот так, - сказал он, и Учиха послушно вытянул ногу, растопырив пальцы. Лак вначале не поддавался, видимо, присох к крышке, но потом Кисаме все же отвернул крышку, аккуратно провел черную полосу по розовому ногтю на мизинце. По очереди покрыл лаком все пальцы, подул, и Итачи опять зафыркал, «потому что щекотно». - Дурак, - пробормотал Учиха, но протянул ему ладонь. Кисаме стиснул тонкие пальцы, обхватил его запястье. Состриг ногти под одну длину, заширкал пилкой. Итачи довольно вытянул пальцы, позволяя выкрасить их. Протянул ему другую ладонь, помахал, чтобы лак высох поскорее. *** - Сделай воду потеплее, - сказал Итачи, рассматривая ногти, - и дай мне вон ту коробку. - Держи. Итачи дождался, пока тонкий слой лака высохнет на ногтях, залез в коробку. Начал перебирать кассеты. - Ты смотрел Тайна… тайный… таинственный лес? - Смотрел, - сказал Кисаме, - Фуфло. Итачи кивнул и снова начал рыться в коробке, вынул другую кассету. - А вот это, глу… глубокое… - Глубокое море? – подсказал Кисаме, но тот мотнул головой. - Глубокие… глотки, - прочитал, наконец, Итачи, - Это про что? - Про то, - выговорил Кисаме, поднялся с колен, - Дай сюда. - Погоди, - Итачи замахал руками, поднес кассету поближе к глазам, - Нет, ты посмотри, они тут… ни хрена себе! - Отдай. - Да погоди ты. - Отдай, я сказал! – заорал Кисаме, выдрал кассету у него из рук, потом обернулся и отобрал всю коробку, прижал к груди. - Ты чего? – изумился Учиха, - - Мое, - буркнул Кисаме, - Нечего. - Может, включим? – предложил Итачи, и Кисаме чуть не сел там, где стоял. Потом вспомнил треп Итачи про «как ты мог бросить нас», немного успокоился. Наверное, его опять понесло куда-то. Хотя все равно от одной мысли о том, что Учиха будет смотреть порно, в три погибели склонившись к маленькому экрану, удивляться и комментировать со своей ханжеской точки зрения, становилось плохо. - Я устал, - приврал Кисаме, - Давай завтра. - Как хочешь, - проговорил Итачи. Сполз с ящика, нашарил на полу старые дзори Кисаме, которые ему сейчас были впору. Наклонился и поднял таз с водой, но не удержал, и вся вода хлынула ему на колени. - Осторожнее, - запоздало сказал Кисаме, Итачи пнул таз ногой и выкрикнул что-то нечленораздельное, - Не ори, тише, тише… - Уродский таз, - шмыгнул носом Учиха, не отстранился, когда Кисаме подошел ближе и притянул его к себе, - Уродский таз, уродский бункер, и руки у меня тоже уродские, ничего не держат. - Ладно тебе, - пробормотал Кисаме, распутывая его волосы, стянутые в хвост, - Высохнет. - У меня все ноги мокрые. - Снимай. Итачи завозился, стаскивая мокрые брюки. Поймал взгляд Кисаме и сразу выставил руки перед собой: - Если хочешь, включай кассету. Меня не трогай. - Ладно тебе… - Не ладно! Не ладно, я сказал! – воскликнул Итачи, когда Кисаме обхватил его, прижал к себе, - Это опасно. - Не опаснее, чем таскать тяжести. - У меня живот уже на нос лезет, ты вообще сообра… - Итачи задохнулся под его тяжелой ладонью, попытался вырваться, но ничего не вышло. Кисаме держал его крепко, зажимая рот одной ладонью, другой стягивал с Учихи остатки одежды. Дотронулся до живота, который на ощупь оказался крепким, упругим и теплым. - Я тебя хочу, - пробормотал он ему в ухо, не выпуская из рук. Итачи рванулся, попытался прокусить ладонь, потом начал щекотать языком. Кисаме невольно отодвинул ее, и Учиха тут же выскользнул. - Давай договоримся, - начал было Итачи, но тут же осекся под его взглядом. - Давай ты встанешь на коленки, - сказал Кисаме, стряхивая барахло с циновки, - И тебе будет удобно. - Нельзя. - Можно. Итачи с сомнением посмотрел на циновку, но все-таки подошел ближе. - Ладно, только быстро и осторожно. - Осторожно, осторожно, - забормотал Кисаме, путаясь в своей одежде. Легко толкнул Итачи в спину. Тот, придерживая живот, встал на колени, обернулся, посмотрел тревожно. Кисаме сглотнул – Итачи давно уже не раздевался при нем, и теперь он понял, почему. Сел рядом, провел ладонью по светлой коже. У Итачи появились грудки, тугие, маленькие, как у девчонки лет тринадцати, только соски набухли, стали ярко-алыми. Учиха молчал, смотрел куда-то в сторону, покусывал губы. - У тебя рот грязный, - пробормотал Кисаме. - Где? - Вот здесь… от копоти. Итачи потер подбородок тыльной стороной ладони, но Кисаме покачал головой, попытался стереть сам, но вышло плохо. Послюнил пальцы, и копоть постепенно стерлась. Он снова послюнил пальцы, мазнул по искусанным губам. Итачи глянул на него хмуро, потом потянулся и встал на четвереньки, ткнулся головой в циновку, поддерживая живот двумя руками. Задышал тяжело, и Кисаме не удержался, погладил его по затылку. Пристроился сзади, обхватил бедра двумя руками, и Учиха простонал что-то невнятно. - Чего? - Поясницу… помассируй, хорошо? - Хорошо, - сказал Кисаме. Почему Учиха не попросил его об этом раньше? Он бы с удовольствием ему все помассировал бы, без лишних вопросов. Теплая кожа скользила под его ладонями, такая упругая и гладкая, податливая и тонкая, запросто распороть ногтем. Но Учиха не просил царапать его, он просил помассировать. Кисаме и дольше бы этим занимался, но яйца уже звенели. Учиха больше не протестовал, кажется, даже спину выгибал. Черт его знает, может, это гормоны действовали, или еще какая-то херня случилась, но Учиха не протестовал. Сразу бы так… - Что? – переспросил Итачи, щурясь на него через плечо. - Сразу бы так, - пробормотал Кисаме, быстро смазал его, неглубоко вталкивая пальцы. У них так давно ничего не было, уже несколько месяцев, упрямый Учиха, настырный, упертый, упрямый Учиха. Узкий, теплый, гладкий как снаружи, так и изнутри. Учиха дернулся, снова пробормотал что-то малопонятное. - Что-что? - Давай уже, - выдохнул Итачи, - Живее. - Понравилось? – Кисаме ухмыльнулся, медленно вошел в него, обхватив за бедра, - Я знал… - Чтоб ты провалился, - пробормотал Итачи, - Кончай трепаться. Кисаме послушно заткнулся, прищурил глаза, разглядывая тело Итачи – красивое, с крупными позвонками, обтянутыми кожей ребрами. Темные волосы слиплись на затылке от пота, Учиха вздрагивал и постанывал, ругался сквозь зубы, но все же стонал и снова подавался назад. Кисаме вошел полностью, пропихнул руку под его живот, дотянулся до соска и стиснул в пальцах. Итачи заорал, дернулся вперед, соскальзывая с члена, но Кисаме держал крепко и рванул его обратно. Снова стиснул сосок, с которого потекло, и вначале он не обратил внимания, но потом подумал, что это пот, потому что Учиха вспотел весь, с головы до ног. Итачи стонал в голос, хрипел, сплевывал в кулак и снова стонал, больше не пытался отодвинуться. В том, как Итачи стонал и двигался, было что-то, дергавшее за все струны внутри Кисаме, он вскрикнул и кончил, все-таки расцарапав Итачи бедра и спину. - Ты все? – спросил Итачи, не меняя позы, - Уже все? - А ты нет? - Нет. - Ложись, - выдохнул Кисаме, раскинувшись на циновке. Обнял мокрого, подрагивающего Итачи, нащупал крепко стоявший член, начал дрочить ему, кусая в плечо. Учиха снова завелся, прижался к нему теснее. Долго не продержался, выстонал ему в плечо что-то неразборчивое, тоже раскинулся и задышал тяжело. Не стал протестовать, когда Кисаме размазал теплую еще сперму по его животу. - На хрена ты это делаешь? - Просто так, - сморгнул Кисаме, - Тебе не нравится? - Все мне нравится, - пробормотал Учиха, - Мне кажется, ему не нравится. - Почему? Это же просто зародыш, ну или ик… - Сам ты зародыш, - буркнул Итачи, - В любом случае, это мой ребенок, как бы он сейчас не выглядел, понятно? Принеси мне футон, я спать хочу. *** Если вначале у Итачи и были какие-то мысли по поводу возвращения в Акацки, но теперь он отбросил их окончательно. Кисаме чувствовал, что Учиха сознательно обходит эту тему, не заикается теперь даже насчет их – его – задания. - Послушай, - сказал он как-то утром, - я вчера был в деревне и услышал кое-что о восьмихвостом… Итачи, который сидел в двух шагах от него, сделал вид, что ничего не слышит, будто он не ослеп, а оглох. - Ты слышишь? - Я слышу что? - Давай вернемся в организацию, - прямо сказал Кисаме. - А давай! – воскликнул Итачи, хлопнул о стол старую газету, которую он пытался читать, глядя на нее через увеличительное стекло. - Ты против? - Абсолютно не против, - покачал головой Учиха, - Я приду и скажу, здравствуйте, лидер-сама, я потерял на хрен все свои техники, и слегка беремчатый от моего старого друга, может, вы поможете мне? - Ты думаешь, он откажет? Может, мне одному стоит вернуться, попросить помощи? - Вернись, - скривился вдруг Итачи, - Пожалуйста. - Лучше вдвоем. - Я не пойду, - отрезал Итачи, - Это не обсуждается. - Но… - Я все сказал! Он схватил со стола газету, уселся боком к нему, снова поднес линзу к пожелтевшей бумаге. Кисаме хотел поддеть его насчет организации, мол, все свои, все поймут, но потом сообразил, что Учиха просто-напросто боится его потерять, и замолчал. *** Так и молчал до тех пор, пока Итачи не стало выворачивать от еды наизнанку. Не по утрам, как раньше, а вообще от любой еды. Он буквально поселился в душевой, блевал каждые десять минут, звуки отражались от стальной обшивки и бетона, разносились по всему бункеру. Вначале Кисаме думал, что Итачи отравился каким-нибудь блюдом по собственному рецепту, вроде кисло-сладких пирожных с соевым соусом, но когда увидел, что того тошнит не едой, а желчью, то понял, что надо как-то это решать. - Итачи? - Что? – хрипло спросил Итачи, который давно надорвал себе все горло, - Что случилось? - А ты не замечаешь? Итачи вылез из душевой, встал рядом с ним. Кисаме вгляделся в его лицо, и едва не отшатнулся. По светлой коже разлилась какая-то нездоровая желтизна, вокруг глаз залегли сине-бурые круги, а породистый нос казался тонким и острым. - Чего ты на меня уставился? - По-моему, ты зря отказался… - проговорил Кисаме, бесцеремонно оттянул вниз нижнее веко, - Посмотри наверх. - Что там? - У тебя все белки желтые. - Хреново, - вздохнул Итачи, - Тебе надо что-то придумать. - Мне? – изумился Кисаме, даже отошел от него. - А кому? – воскликнул Итачи, прошелся по комнате размахивая руками, - Я больше чем уверен, что твоей гребаной чакрой ты тогда поддерживал не сколько мои силы, сколько собственную сперму во мне! - Итачи… - Это было твое решение, меня ты не спросил! И не надо на меня смотреть, не надо смотреть, во всем виноват ты, и только ты, мои почки ноют уже который месяц, а печень я скоро выблюю по кусочку! – заорал Учиха, - Я не предназначен для вот этого, ты понимаешь, сволочь, ты понимаешь это или нет?! - Итачи, но… - Ты, такой весь из себя, Кисаме Стальные Яйца, какого хрена ты сейчас говоришь мне, что это мои проблемы? Это не мои проблемы, понял? Понял, я спрашиваю? Учиха внезапно бросился к нему, и Кисаме отшатнулся, нащупал за спиной дверь душевой и быстро закрылся там. - Открывай, ублюдок! – рявкнул Итачи, ударил в дверь плечом, - Открывай, сейчас ты у меня тоже будешь блевать внутренними органами! - Успокойся, - пробормотал Кисаме, прижимаясь спиной к двери. - Успокойся? Да я спокоен, я сейчас тебя успокою, уяснил? Какого хрена… какого хрена, - Итачи тяжело задышал, но пнул дверь, и та слегка подалась от удара, - Это ты сейчас будешь думать, как нам решить наши проблемы, ты сейчас будешь вспоминать свое гребаное детство вплоть до момента зачатия, я ясно сказал?! - Ясно, - согласился Кисаме, опустился на корточки у двери. Учиха орал и громыхал чем-то. Наверное, опрокинул канистры или ломал ящики, заменявшие мебель. *** Кисаме как-то не ожидал, что это случится так скоро, сознательно гнал от себя мысль о том, что с Учихой придется возиться самому. Наскоро собравшись, он пошел в ближайшую деревню со списком, составленным Учихой. Хотел уже оставить Итачи одного, смотаться куда-нибудь, приволочь в мешке какого-нибудь медика, и лучше из шиноби, но, когда вошел, понял, что никуда смотаться он уже не успеет. Учиха сидел на ящиках, изжелта-зеленый, дышал часто и прерывисто, согнувшись в три погибели. Осунувшийся, сильно похудевший за последние дни, только живот, казалось, стал еще больше. Безо всякой отсрочки. Неужели надо это делать именно сегодня? Учиха будто услышал его мысли и обернулся. Кисаме с грохотом поставил на пол канистру. - Что это? – сощурился Итачи, подошел к нему. Кисаме потрепал его по голове, но Итачи, кажется, совсем не обратил на это внимания. - Спирт. - Двадцать литров? - Больше не достал. - Охх, - выдохнул Итачи, усаживаясь на ящик. – Плесни мне. - Тут чистый спирт, - напомнил Кисаме. - Плесни мне, я ее не подниму. Кисаме послушался, поднял канистру, поддерживая за дно, плеснул в миску неосторожно – расплескал по столу. В воздухе сразу запахло аптекой и какой-то безотчетной тревогой. Итачи взял миску в ладони, отхлебнул через край. Шумно дыша, отбросил миску, прижал ладони к лицу. Кисаме, не долго думая, плеснул в другую и выпил одним махом. От резкого запаха защипало в носу, спирт ожег глотку и, согревая, разлился внутри. Кисаме прокашлялся и поглядел на Итачи. - Я еще вот тут принес. Обезболивающее, в таблетках… - В ампулах не было? – вскинулся Итачи - Было, - успокоил его Кисаме, вытряхивая содержимое пакета на другой ящик, - Я принес, не волнуйся. Но в таблетках тоже может понадобиться. - По-моему, - проговорил Итачи, - печени можно сказать «прощай», да? - Дистерил, - сказал Кисаме, поставил пузырек на стол. Итачи схватил его, внимательно всмотрелся в надпись на упаковке мелким шрифтом. Подвинул пузырек обратно к Кисаме. - Что там написано? - Для обработки поверхностей перед медицинской операцией, в состав входит… - Ладно, поверим на слово, что поможет, - хмуро пробормотал побледневший Итачи, - налей мне еще. - Хватит, - твердо сказал Кисаме, - Давай покончим с этим, а потом хоть купайся в спирту, или в саке, в чем захочешь. Итачи замолк, разглядывая свои ногти, с которых даже лак не успел облупиться. Та грань, за которую он не хотел заглядывать, подошла все ближе, и как-то обыденно, буднично. Мир, можно сказать, не перевернулся. *** - Кисаме, - сглотнул Итачи, посмотрел на него снизу вверх, - Может, не надо? - Надо. - Может… может, обойдется? - Ложись на спину. - Давай еще немного подождем, - Итачи схватил его за руку, вцепился, что было силы. - Чего ждать? Пока ты по швам треснешь? – спросил Кисаме, отцепляя его пальцы от себя. - Ты прав, - внезапно легко согласился Итачи, доковылял до ящика, накрытого самыми чистыми тряпками. Стянул с себя водолазку и разлегся, стиснув ноги. - Раздевайся, а то всю одежду зальешь. - Какая, на хрен, разница, - возразил Итачи, но все же разделся, откинул голову и обхватил большой живот руками. Задышал, глядя в потолок. Тяжелые капли пота побежали по шее. Кисаме отвернулся, чтобы не смотреть – Учиха походил на распятую на алтаре жертву, но жалеть его сейчас было нельзя, никак нельзя. Отчаяние и страх измотанного, изломанного Итачи сочились вместе с потом, этот запах стойко ощущался в прохладном воздухе бункера. - Кисаме? – проговорил он, приподнимая голову, - Кисаме? - Я здесь. - Почему ты медлишь? - Я пытаюсь… - Кисаме несколько раз вдохнул и выдохнул, - Я пытаюсь ничего не забыть. Если б Учихе надо было вправить вывихнутый сустав, он ни минуты бы не колебался. Но тут все было куда круче, и самым жутким было то, что Кисаме понятия не имел, что там у Итачи внутри. Человеческие кишки он обычно видел в нашинкованном уже виде, а как разрезать, чтобы потом сшить – он не знал. Не умел. - Ампулы, - проговорил Итачи, припоминая свое прошлое в АНБУ. Они с Кисаме даже не успели толком обсудить, что и как делать, не успели приготовиться, вообще ничего не успели. Итачи судорожно дышал, стараясь втягивать воздух носом. Если б можно было все переиграть, хотя бы на полторы недели назад, Итачи бы не стал возражать против беседы с лидером. Что угодно, только бы помогли ему… и тому, кто жил внутри и причинял столько проблем, - Я должен… ох, Кисаме, вколи мне новокаин, туда, где собираешься резать, иначе я отрублюсь от шока. Я ведь не шиноби… - Молчи, - сказал Кисаме, стер пот с его лба, и Учиха замер, расслабился под его прикосновением. Почувствовал, что тот протирает кожу чем-то. - Что ты делаешь? - Мне кажется, - неуверенно проговорил Кисаме, - Волосы тебе на животе лучше сбрить. - Ох, и совсем забыл… и на лобке тоже сбрей. Итачи уставился в потолок, неразличимый, мутный. Попытался медитировать, но вышло хреново – никак не мог сосредоточиться, отвлекался на ширкание бритвы по коже. Вздрогнул, когда Кисаме уверенно вогнал иглу под кожу. Несмотря на опасения Итачи, Кисаме умел это делать. Итачи стиснул зубы и умолк, чувствуя, как тот вновь касается его марлевым тампоном. Спирт быстро испарялся, морозил кожу. - Еще пару шприцов, Кисаме. - Хорошо. - Ногти! – воскликнул Итачи. Кисаме вздрогнул, едва не выронил шприц, - Если распахаешь мне кишки своими когтями… - Сейчас, сейчас, - пробормотал Кисаме и отошел, растворился в мутной пелене окружающего мира. Итачи затих, прислушиваясь к ощущениям. Новокаин начал действовать, он не чувствовал собственных прикосновений к животу, ставшему каким-то чужим, неприятным на ощупь. И едва не задохнулся от резкого запаха спирта, которым Кисаме щедро облил его. - Начинай, - велел Итачи, приподнимая голову. Кисаме застыл с обработанным кунаем в чисто вымытой ладони руке, не двигался с места. Итачи с усилием вдохнул, почувствовал, как снова начала ныть придавленная весом ребенка печень. Итачи не понимал, как Кисаме может называть его зародышем, или плодом – это был ребенок, его, их ребенок, и его следовало достать как можно скорее, прежде чем отвалятся почки или треснет печень. Но Кисаме стоял неподвижно, смотрел на него с каким-то странным выражением лица, которого Итачи у него раньше никогда не видел. - Дай сюда! – вскрикнул Итачи, приподнялся на локте. Окунул ладони в стоявший рядом таз со спиртом, протер тщательно и вскинул ладони, чтобы тот стек вниз к локтям и высох. Отобрал кунай у бледного, застывшего статуей самому себе Кисаме. Тот посмотрел на Учиху, прикусил губу, но не двинулся с места. Итачи на мгновение закрыл глаза, потом решительно прикоснулся остро отточенным лезвием к животу. Боли не было, только неприятно тянуло внутри. Крохотный разрез раскрылся рыбьим ртом, показалась кровь. - Я помогу! – наконец-то ожил Кисаме, подошел ближе, но Итачи, судорожно дыша, вел разрез выше, не погружая кунай глубоко, на его лбу собрался пот, готов стечь вниз, и Кисаме быстро стер его тампоном. Итачи закончил разрез, откинулся на ящик и коротко охнул. Обезболивающее сочилось из раны вместе с кровью. - Кожу… разрезал… дальше ты… - Хорошо, - сказал Кисаме, на всякий случай снова вымыл руки в спирту, взялся за кунай и рассек подкожку, добрался до мышц и снова замер. Чересчур много крови сбегало вниз, по ногам Учихи, впитывалось в светлое тряпье. Неизвестно, получится ли это с Учихой, или нет. Кисаме быстро сложил печать, зажал пальцами рассеченный сосуд. Получилось. Кисаме зажал еще несколько крупных кровящих сосудов, полоснул по мышцам, и тут Учиха заорал. Вначале низкий, потом ставший выше и выше крик отразился от бетонных стен, заметался летучей мышью, заложил уши, а Учиха не унимался и орал надрывно, потом резко осекся, и это испугало еще больше, чем сам крик. - Итачи! - Вскрывай брюшину! – простонал Учиха, заскреб пальцами по ящику, Кисаме так сделал, погружая кунай в мягкую податливую плоть брюшины. Итачи конвульсивно хватал воздух, трясся, будто в лихорадке, но Кисаме уже не мог отереть ему пот со лба, боялся занести грязь в рану. - За кишки не тяни… иначе я… - охнул Учиха, - не задень их лезвием! - Хорошо, - кивнул Кисаме, отложил кунай в миску со спиртом, вновь сложил печать и начал зажимать сосуды, останавливая кровь, которой Учиха потерял уже предостаточно. Тот перестал метаться, затих, судорожно сведя ноги. Грудная клетка и распаханный живот чуть поднимались и опускались в такт дыханию. Кисаме развел в стороны края раны и едва сам не отрубился, чего с ним ни разу в жизни не случалось. Внутри, сдавливая органы, покрытое плотной багрово-лиловой сеткой артерий и капилляров, в такт дыханию Итачи, медленно поднималось и опускалось нечто, больше всего смахивающее на огромную, с футбольный мяч размером, жемчужину. Кисаме как-то сразу сообразил, что приготовленный Итачи ящик, накрытый чистым футоном, совсем не подойдет. - Кисаме? – пробормотал Итачи, - Кисаме? - Я тут… Все. Все нормально. Учиха умолк, и Кисаме, чувствуя, что сам на грани, осторожно полоснул по кровеносным сосудам, отсекая их от плотной пленки, выстилающей углубление, в котором лежало то, что Итачи называл ребенком. Удивительно, но Итачи даже не дернулся, похоже, совсем отключился, что было только к лучшему. Кисаме высвободил икринку – вот что это было, это была большая, просто огромная икринка, черно-голубая, почти непрозрачная на свет, вымазанная в алой артериальной и темной венозной крови Итачи, он вынул ее и едва не уронил, потому что икринка была скользкой, теплой и едва ощутимо двигалась, чертов Учиха, он был прав, обычная икра не двигается, лежит себе спокойно в море, но эта двигалась, то, что скрывалось под непроницаемой для взгляда темной поблескивающей оболочкой, оно двигалось, и Кисаме едва не выронил ее снова. Пинком подвинул к себе свободный таз, тот, что был почище, и осторожно положил ее на дно. Заметался, не зная, что делать раньше, заботиться об икринке – ребенке? – или штопать Итачи, по возможности осторожно соединяя сосуды. В итоге плеснул теплой воды в таз, чтобы ребенок – икринка! – не высохла, метнулся к Итачи, в последний момент отдернул грязные руки, тщательно промыл их в спирту. Бормоча про себя сутры, которые слышал когда-то в детстве, выгреб остатки красно-лиловой пленки, которые тянулись из отростка слепой, кажется, кишки. Связал узлом и отсек, после чего занялся сосудами, не переставая читать сутру и поддерживать Учиху своей чакрой. *** Когда он проснулся, то услышал тихие судорожные всхлипы. Не сразу сообразил, где находится, и что вообще происходит. Потом – мгновенно – обрушилось все, и Кисаме сообразил, что умудрился истратить почти всю чакру, хотя раньше и не подозревал о том, что это возможно. Оказывается, все возможно. В голове шумело, как после удара дубиной по затылку, и он смутно вспомнил, что после того, как закончил с последним швом на теле Итачи, махнул спирта прямо из канистры. Итачи спал пять суток подряд, и все это время Кисаме поддерживал его, как мог, в итоге и сам не заметил, как отрубился. - Итачи? – хрипло спросил Кисаме, но Учихи не было рядом. Он с трудом поднялся, сжимая ладонями раскалывающуюся голову, вновь услышал чей-то судорожный шепот, разбудивший его. Судя по акустике, шепот раздался из душевой. - Ты что тут делаешь? – спросил он, открывая дверь душевой. Заштопанный Итачи, выспавшийся, чистый, порозовевший, сидел на дне душевой кабины, вытирая редкие слезы. Учиха обернулся на голос, тут же закрылся ладонями, пряча лицо. - Ох, Кисаме, - пробормотал он, и в воздухе потянуло перегаром, видимо, Итачи тоже приложился к канистре, - Ох, Кисаме, Кисаме… - Итачи? – он опустился на корточки рядом с ним, но Учиха уже перестал размазывать пьяные слезы по щекам, посмотрел на него опухшими красными глазами. - Как же так получилось… - пробормотал Итачи, ткнулся головой ему в плечо, и Кисаме тут же похлопал его по спине. Несмотря на то, что гормональный фон у Итачи должен был придти в норму, он не стал таким замкнутым, каким был изначально. Он изменился, и Кисаме это радовало. Он обнял Учиху, а тот продолжил бормотать: - Как же? Как же так, Кисаме? - Как же так что? - Как же так он умер? Я же чувствовал, понимаешь, чув-ство-вал, он был живой, он едва заметно толкался, и... а теперь его нет, и что теперь я буду делать, что теперь мы будем… - Итачи, если ты про ребенка, то с ним все в порядке, - проговорил Кисаме. - Жив? Но ящик пуст, и я не слышал его крика, - Учиха недоверчиво посмотрел ему в глаза. - Пошли, - сказал Кисаме, поднимаясь на ноги. Отвел Итачи в темный угол, где громоздились ящики. В одном из них был круглый аквариум, и компрессор работал, пуская крохотные пузырьки. - Это что? – холодно спросил враз протрезвевший Учиха, разглядывая огромную икринку нежного черно-голубого цвета. - Это он, - гордо сказал Кисаме. - Он? - Он. Ребенок, - проговорил Кисаме и сел на корточки перед аквариумом, - Знаешь, оболочка становится тоньше и светлее с каждым днем. Я видел его сквозь… - У него есть хвост? – заорал вдруг Итачи, - У него хвост, как у рыбы, да? - Нет у него никакого хвоста, - обиделся за икринку Кисаме, - Он похож на обычного ребенка. Мне кажется, оболочка скоро станет совсем тонкой. - Почему в аквариуме? - Чтоб не высох. - А как же он дышит? – спросил Итачи. Его голос чуть надломился. Он уселся на корточки рядом с Кисаме и, сощурившись, уставился на икринку, пытаясь рассмотреть того, что был внутри. - Компрессор видишь, - сказал Кисаме, отошел и вернулся с чайником, - Вот так и дышит. Встал рядом с аквариумом и начал лить воду внутрь, потому что край икринки поднимался над поверхностью воды. - Ох, ни хрена же себе, - пробормотал Учиха, не отрывая взгляда от аквариума, - Я потом тоже полью его. - Хорошо, - пожал плечами Кисаме и сел рядом, - Вообще, я думаю, его надо опустить в море. - Ты с ума сошел? – воскликнул Итачи и обхватил аквариум руками, - Только попробуй! Он еще слишком маленький для этого… *** Через неделю они все-таки вылезли из бункера вместе с аквариумом. Итачи шел впереди, то и дело оглядываясь на Кисаме, который волок тяжелый аквариум, но ничего не говорил. Стоял полный штиль, небо было затянуто светло-серыми облаками. Оскальзываясь на крупных валунах, Итачи спустился вниз, в бухту, уселся на корточки на большом камне. Кисаме поставил аквариум на землю, вынул осторожно икринку и зашел по колено в воду. Опустил ее, сложил пальцы в печать, создавая защитное поле вокруг икринки, и вернулся к Итачи. Сел на корточки рядом с ним. Учиха молчал, но его молчание не было неприятным или тревожным, наоборот, он молчал, как раньше, когда им было о чем помолчать вместе. Кисаме погладил его по щеке. - Итачи? - Что? - Побрейся, - попросил Кисаме, провел ладонью по колючей, синеватой от выступившей щетины коже. - Еще чего, - покачал головой Итачи. - Побрейся. Будь любезен. - Ладно, - не стал спорить Учиха, - Побреюсь. Если тебе это так важно. Он вытянул одну ногу вниз, заболтал ею в воздухе, не отрывая взгляда от гладкой поверхности серо-синего моря. В теплом влажном воздухе носились чайки. - Ночью море остынет, - проговорил Итачи, - На ночь мы заберем его домой. - Хорошо, - не стал спорить Кисаме, - Все равно он уже скоро вылупится. Поверить невозможно. - Да, - протянул Итачи, задумался о чем-то своем, - Кисаме? - Что? - Я даже рад, что это икринка, - пробормотал Итачи, - Знаешь, когда я подумал, что его больше нет, а я так и не успел привыкнуть к его существованию… вернее, когда я подумал, что потерял его, я понял, что уже привык. Привык, но я все еще не представляю себе, что стал… ну стал отцом. - Я тоже, - признался Кисаме. Обхватил Итачи и прижал к себе. Спокойное послушное море лизнуло ступню Итачи. Начинался прилив.