***
— Мам, а куда пропал Неа? Действительно, куда? Братик в который раз показал небывалую живучесть, придя в себя после двухмесячной лихорадки, а Неа все нет и нет… — Давай найдем его, — улыбается Катерина и приподнимает свою пышную юбку, приглашая сына спрятаться под ней. — Устроим ему сюрприз! Мана с веселым смехом прижимается к материнской ноге, готовый перерыть весь особняк в поисках братишки. В них, впрочем, необходимости не было — сегодня суббота, а по субботам Неа весь день зависает у Корнелия. Он даже на обед возвращаться не желает, и ворчащей Берте приходится стаскивать его с дерева силком. Катерина не хочет туда идти — слишком много видели эти места, слишком много памяти хранится в ее душе, но счастье детей для нее важнее. Встретившиеся мальчишки буквально светятся от радости, а Катерина чувствует, как неприятное чувство гложет ее изнутри. Мана слишком долго и часто болеет, и времени на второго сына ей катастрофически не хватает. Мане нужен Неа, Неа нужен Мане, а Катерине нужны оба, потому что вместе они будут Адамом. Дико удручает то, что одного она выучила наизусть, а второй с каждым днем отдаляется все больше, но что в этой ситуации можно изменить?***
— И что ты мне скажешь теперь? Катерина поджимает губы, с укоризной глядя на стоящего перед ней парня. Взлохмаченные волосы, красное лицо, пьяный взгляд… Черт, да он на ногах держится с трудом! — Сколько ты выпил? — надо, надо сохранять спокойствие, но как же сложно это сделать! Раздражение вместе с брезгливостью так и рвется наружу. И этот человек — половина ее драгоценного Адама? Его она шестнадцать с половиной лет зовет своим сыном? Ошибка какая-то, а не половина. Они с Неа — как Сибирские леса и пустыня Сахара, как раненый кролик и лучащийся жизнью удав, как ватиканские крысы с благородным званием экзорцистов и потешающиеся над ними Нои. Две противоположности, сочетание несочетаемого, параллельные прямые, которые никогда не пересекутся. Адам был мил и тактичен, не доставлял окружающим хлопот и часто рассуждал на умные темы (прямо как Мана). Неа умеет располагать к себе, но с легкостью высказывает в лицо не самые приятные вещи, вечно где-то пропадает и почти не разговаривает в ее присутствии. Ее «сын» больше не был просто половиной Адама. Он был полноценным самостоятельным Неа. — Так и будешь молчать? Я спрашиваю, что ты пил? — Водку, — бормочет Неа. — Рус-скую водку. Этот угос-стил… Как его… Катерина морщится, уже не скрывая своего презрения. Адам славян не переносил, а этот неправильный обожает все русское до фанатизма. Даже язык их учит вместе с Марианом, Алленом и (ужас какой!) Маной. И тут Катерину прорывает. — Русскую водку, говоришь? — кричит она. — И в кого ты, черт побери, превращаешься?! В пьяницу-дегенерата?! Куда пропал тот мальчик, которым ты был несколько лет назад? Почему вместо него передо мной стоит ЭТО? Катерина тяжело дышит, понимая, что наговорила лишнего. Не стоило так срываться, но что-либо менять уже поздно. Лицо Неа изумленно вытягивается, взгляд становится настолько больным, что у Катерины все внутри переворачивается, и в следующий миг он кричит так, что начинают трещать стекла: — Такая умная, да?! Да что ты вообще обо мне знаешь! Я все свои гребаные шестнадцать лет пытался быть сильным и самодостаточным, чтобы ты, мамочка, не разрывалась между мной и братом, а направила все свои силы на его лечение! Думаешь, я от балды сейчас напиваюсь? Да я бухаю беспробудно уже второй месяц, потому что люблю ее и ненавижу за то, что встречался с ней почти полтора года, а меня выкинули на помойку только потому, что этот старый пердун наконец-то соизволил обратить на нее внимание! Ты об этом знала? Ты хоть раз интересовалась, что у меня на душе? Или тебя даже не парит, что я месяц не появлялся дома?! — Неа душила ярость, и сейчас он как никогда был похож на свою мать. Та тоже обычно была спокойна, но если ее довести… — Не смей… Слышишь? НЕ СМЕЙ ОРАТЬ НА МЕНЯ, МАМОЧКА, ИНАЧЕ Я ЗА СЕБЯ НЕ РУЧАЮСЬ! В тот вечер случается многое, но итог один: она в сердцах приказывает сыну убираться, и он уходит из дома, а следом за ним сваливает и Аллен. Ей вроде бы должно быть паршиво, но Катерина чувствует облегчение. Неа в ее жизни больше нет, остался только Мана, а с ним будет гораздо легче. Скоро. Совсем скоро она проведет ритуал с костюмом Графа, заставит сына вспомнить, кто он, и соединиться со своим непокорным братом. Неа и Мана — занятные, но все же суррогаты, — исчезнут, став единым целым. Ее дорогим и любимым Адамом.***
— Мама, ты… — Пожалуйста, сын мой! Помоги мне, прошу тебя! — Это дело не вызывает у меня никакого доверия… — Если что-то и случится, оно скажется на мне. Знаю, что это опасно, Мана, но если есть хоть шанс, я готова рискнуть. И к последствиям я тоже готова. — Ладно. Я тебе помогу, но с одним условием. — Каким? — Помирись с Неа, мам.***
«И к последствиям я тоже готова», хах… Кто же знал, что эти последствия, которых она, на самом деле, не ожидала, окажутся роковыми. Последние силы покидают Катерину, и все, что ей остается делать — медленно умирать под взором Тысячелетнего Графа. — Помнишь, он говорил, что таким, как вы, незачем думать о смерти? Вот ведь жалкий лгун, — усмехается он, глядя на ее страдания. — Адам был таким наивным. Верил, что любовь способна победить даже такое зло, как Темная Материя. Только он забыл, что судьба не любит тех, кто проклинает ее за собственные ошибки. Катерина ненавидит это существо, но признает, что оно чертовски право. Адам знал, на что шел, когда семь тысяч лет назад, во время войны с Сердцем и первыми экзорцистами, добровольно стал Тысячелетнем Графом — главным хранителем Темной Материи. Паршивая дрянь, но только она могла уничтожить Чистую Силу. Его апостолам было проще, они были относительно свободны и могли сами распоряжаться своей жизнью, а вот Адаму пришлось несладко. Материя не терпит любви, и того, кто ее разгневает, ждет суровое наказание. — Милые они получились, эти Неа с Маной, — Катерина вздрагивает, услышав их имена. — Мана такой же наивный сопляк, как и Адам. Каким же нужно быть идиотом, чтобы поверить тебе и поделиться жизненными силами со мной! Неа бы так не смог, он сообразительней, а еще он похож на тебя. В глазах Катерины — безмолвная ярость, в душе — ненависть к самой себе. Столько лет она была ослеплена мечтой, посылая здравый смысл далеко-далеко, и вот чем это обернулось. Она не любила Неа, последнее время ненавидела даже, а сейчас хочет разрыдаться на его плече и попросить прощения. Если бы Граф тогда не изменил ей память… — Знаешь, как я его сломаю? — лениво протягивает Граф. — Сначала я возьмусь за того, кто ему дороже всех — за Ману. Сведу его с ума, заберу последние силы и заставлю чувствовать себя виноватым. Неа убьет Ману, избавит мир от нового Графа, а потом… — Мама? Мана появляется неожиданно, и смотреть на него невыносимо больно. Катерина хочет крикнуть: «Беги! Найди Неа и уносите отсюда свои ноги, пока эта сволочь до вас не добралась!», но смерть уже принимает ее в свои объятия. — Теперь, — надменно улыбается Граф, — все стало на свои места. Мана Д.Кэмпбелл, это твоя вина. Ты причина этой трагедии. «…а потом появлюсь я и расскажу горькую правду о том, что два младенца и костюм у дерева — иллюзия Темной Материи, а у Неа Д.Кэмпбелла есть мертвый отец, мертвая мать и собственноручно убитый брат».