Незаживающие раны

— Вот так, друзья мои, и проваливаются революции, — послышался сзади до боли знакомый голос. Эффи обернулась и увидела его. Он выглядел также, как и всегда, но что-то в нем все равно поменялось. Быть может, дело в шапке, натянутой чуть ли не на самые глаза, или в этой серой робе, «отличающей» жителя Дистрикта 13. Нет, не то. Эбернети был трезв. Да, вот оно. Трезвого ментора было сложно узнать, но Эффи узнала бы своего коллегу где угодно в любом состоянии. — Здравствуй, Хеймитч, — тихо сказала она, будто опасаясь, что ее услышат. — Привет, Эффи, — также тихо ответил он, глядя на девушку. Всё-таки в ней что-то изменилось. Не было тех ее объемных париков непонятных цветов, тонн штукатурки на лице, яркого макияжа и странных нарядов. Хеймитч рассматривал ее, наверное, около минуты, не говоря ни слова, и нашел, что в скромной серой робе, каком-то сером тюрбане и без макияжа девушка выглядела куда привлекательнее. После неудачных попыток снять проморолик с Сойкой и небольшого совещания по этому поводу Эффи не стала сразу уходить к себе. Она решила подождать Хеймитча и расспросить его про революцию. «Ты мне без косметики больше нравишься», — крутилась в голове фраза ментора. Мог ли он сказать это искренне или же просто подшутил? Тринкет надеялась на то, что мужчина всё-таки говорил правду. Сейчас она стояла у входа в так называемый штаб и ждала коллегу. — Здравствуй ещё раз, Хеймитч, — все также тихо говорила кураторша. — Эффи… — тихо сказал Эбернети, — ты здесь. — Мы уже виделись, Хеймитч, — сказала девушка, и на ее губах скользнула тень улыбки. — Но мы не успели поговорить. Пойдем, договорим у меня, — мужчина ласково коснулся рукой спины Тринкет, отчего та слегка вздрогнула, но пошла с ним. — Ты не представляешь, как я рад видеть тебя, — Хеймитча будто прорвало, когда они вошли в его отсек, — я… Я думал, что тебя убили, — ментор опустился на кровать. — Нет, но явно хотели, — Эффи кисло засмеялась. — О чем ты? — Разве это важно? — девушка сделала шаг вперёд, приближаясь к мужчине, — теперь все хорошо. Мы оба живы. Но вот Дистрикта 12 больше нет. Мне жаль, — она отвернулась, глядя куда-то в стену. Тут-то Эбернети не выдержал. Он вскочил с кровати и резким движением притянул Тринкет к себе. Она чуть вскрикнула от резкого прикосновения к ее спине, и Хеймитч отпустил руки. — В чем дело, родная? — спросил он, поглаживая плечо кураторши. — Все хорошо, — девушка опустила глаза, — Хеймитч… — Что? — Я боялась, Хеймитч. Боялась, что тогда, перед началом Квартальной Бойни, видела тебя в последний раз. Я боялась, что кого-то из нас убьют, и мы никогда больше не увидимся. — Брось эти мысли сейчас же! Мы ведь увиделись, — ментор наконец решился обнять девушку, как заметил, что та начала всхлипывать, — ну-ну, не плачь. Ну ты чего, милая? Иди сюда, — он осторожно взял ее лицо в свои тёплые ладони, большими пальцами вытер слезы, стекающие по холодным щекам, и, чуть помедлив, робко прикоснулся губами к губам кураторши. Эффи не протестовала. Горячие губы мужчины обжигали ее, а его дыхание, казалось, оставляло ожоги на ее бледной, словно снег, коже. Хеймитч начал неспеша расстёгивать комбинезон девушки, а та старалась убрать его руки. — Не надо, прошу тебя. Тебя напугает… Нет… — она говорила это неохотно, ведь ее сознание жаждало испытать на себе прикосновения Хеймитча, почувствовать его горячие поцелуи на каждом сантиметре своего тела. — Не бойся, милая, я не сделаю больно, — Эбернети продолжал расстёгивать пуговицы. Да что же их так много, черт побери! Эффи не сопротивлялась, но даже потакала ему. Вот, весь комбинезон оказался на полу, не сумев удержаться на худом теле Тринкет. Хеймитч обнял ее, и из ее груди вырвался болезненный стон. — Да что с тобой такое? — не выдержал ментор. Эффи стояла, не двигаясь с места и не произнося ни слова. Руками она прикрывала обнаженную грудь и, казалось, готова была сжаться в комок, словно ёж, и никогда больше не разжиматься. По ее щекам текли слезы. — Эффи, родная, что происходит? — спросил Хеймитч. Он никогда раньше не видел настоящие слезы на лице этой девушки. Она всегда была сильной и, казалось, могла вынести все, но сейчас она стояла, такая беспомощная и хрупкая, что ему стало искренне жаль ее. Ментор хотел прижать ее к себе больше никогда не отпускать. Он опустил глаза и увидел какую-то царапину на боку Эффи, уходящую на спину. — Эффи, что случилось? — кажется, он догадался, что произошло с ней в Капитолии, но он боялся своих догадок. Мужчина обошел девушку вокруг. Его глаза округлились, когда он бросил взгляд на спину кураторши. Её «украшали» многочисленные следы от ударов кнутом. Уже почти затянувшиеся, но всё ещё болезненно красные и опухшие. — Это они с тобой сделали?! — заорал ментор, — это дело рук Сноу и его солдат?! Эффи не ответила. Она закрыла лицо руками, и ее хрупкое тело начало содрогаться от рыданий. Хеймитч подошёл к ней спереди и осторожно усадил на кровать. Сейчас девушка сидела перед ним в одном нижнем белье, но даже с оголенной грудью, но его это не волновало. Все, чего хотел ментор, — помочь. — Тшш, милая, не плачь, — Эбернети взял ее руку в свои, — все хорошо. Ты здесь, в Тринадцатом, я рядом с тобой, — он никак не мог поверить в то, что капитолийцы сделали с одной из своих, с той, которая всю жизнь жила там, ни разу не нарушая правил, — расскажи мне, что произошло. Эффи вытерла слезы рукой и выдохнула. — Когда Китнисс выстрелила в силовое поле, разразился хаос. Толпы миротворцев бегали по улицам, то и дело стреляя куда-то вверх, чтобы усмирить взбесившихся людей. Я искала тебя. Тут нас и взяли. Меня и стилистов. Нам связали руки и ноги и буквально приволокли в какое-то здание, где я никогда прежде не была. Затем началось самое страшное — порка. Сначала они истязали бедного Флавия, а нас заставляли смотреть. Это невыносимо — видеть и слышать, как миротворцы убивают твоего друга. Его бездвижное тело унесли спустя несколько минут. Я не знаю, выжил ли он. Потом они взялись за меня. Когда с меня сорвали одежду, поставили на колени и привязали за руки к этому проклятому столбу, один из мужчин сказал, что я закончу не так быстро и более болезненно, чем Цинна. До меня дошло — Цинну убили. Его убили те же люди, что стояли готовились выпороть меня кнутом, — голос девушки становился все тише, будто она боялась, что миротворцы услышат ее здесь, — я помню жгучую боль после первого удара, а дальше все как в тумане. Я не знаю, что произошло дальше, и что стало с другими членами команды. Очнулась я уже здесь, в больнице Тринадцатого Дистрикта. Долго там меня не держали. Дождались, пока раны затянутся и перестанут нарывать, и отпустили. Они практически не болят. Только тогда, когда до них дотрагиваешься, — она снова выдохнула, давая понять, что закончила свой рассказ. Хеймитч прижал ее к себе и прикрыл одеялом. Он ничего не мог сказать. Слова просто не приходили к нему на ум. — А знаешь, что самое страшное? — решила продолжить Эффи, — то, что тем, кто видел все это и выжил, придется жить с этим до конца своих дней. Раны затянутся, заживут, но шрамы от них всегда будут напоминать о том, что произошло в Капитолии, напоминать о зверстве Сноу и его приспешников, — на этот раз она точно закончила. В отсеке провисла тишина. Хеймитч прижимал к себе Эффи и мысленно клялся, что никогда больше не отпустит ее и не даст в обиду. Никому. Никто не имеет права делать больно этой девушке. Его девушке. Эту ночь они могли бы провести иначе. Они могли спокойно спать каждый в своём отсеке, а могли предаваться любви и страсти, но Капитолий испортил все. Капитолий оставил болезненные раны на хрупком теле и утопленном сознании Эффи. Раны, которые никогда не заживут