Солнышко

Маму Черный не знал. Судя по желчным высказываниям бабки, оно и к лучшему. Каждый раз, когда разговор даже случайным образом заходил о матери, бабка сатанела и на чем свет стоит кляла ненавистную невестку, которая «жизнь сыночку сломала и собственного сына, мерзавка, бросила». После пламенных речей бабка почему-то всегда начинала плакать, гладить Черного по вихрастой макушке и приговаривать, что лучше родного отца его никто не воспитает. Папу Черный очень любил, хотел быть на него похожим и впитывал, как губка, все немудреные батины знания, убеждения и смыслы. К своим пятнадцати Черный был абсолютно убежден в том, что в правительстве сидят одни идиоты, которые разворовали всю страну; в том, что настоящий мужик должен работать на тяжелой физической работе, иначе и не мужик он вовсе; в том, что пятничные загулы это не алкоголизм, а отдых от тяжелой рабочей недели; что у дяди Васи из девятнадцатого дома лучший самогон на районе и он, гад, прекрасно об этом осведомлен, поэтому и гнет цену; что с бабами надо строже, спуску им давать нельзя и настоящая баба сидит дома, ублажает мужа, варит борщи и рожает детей. И что педики — это самое мерзкое и ужасное, что только существует на земле. Ничто другое не вызывало в отце такую ненависть и ярость, как педики. Отец считал, что «всех пидоров надо сжечь», и плевался, стоило ему услышать по телевизору об однополых браках. Телевизор батя любил. Даже немножко больше Черного. В общем, к своим пятнадцати Черный был взрослым юношей с устоявшимся мировоззрением. Ничто не могло заставить его отступиться от своих убеждений. По крайней мере, он так думал, пока его друг, почти брат, Макс не признался в собственной заднеприводности. Обыденно так признался, как бы между прочим. Они тогда в компании девок обсуждали, а Макс отмалчивался, как всегда, потому что вообще был не шибко разговорчивый, а потом один из пацанов подколоть его решил фразой «опять молчишь, гляди, а то начнут думать, что ты педик», а Макс хмыкнул, улыбнулся как-то недобро и сообщил, что он, вообще-то, педик и есть. И если его сейчас будут пиздить, то пусть хотя бы в очередь выстроятся и по одному нападают, а не скопом, а то не по-пацански это. Бить Макса, конечно, никто не стал, все поржали только, не восприняв его признание всерьез. А Черный глядел на насупившегося Макса, поджавшего губы, и с ужасом понимал, что его признание было правдой. Черного как под дых пнули. Он отказывался в это верить. Ну не мог его братюня быть жопотрахом! Они ж с ним пиво из одного горла пили! Они ж дедову девятку перебирали вместе! И никогда Черный Макса ни в чем предосудительном не замечал. Хотя он, конечно, и не разглядывал его особо… Думать о том, что его друг тайно рассматривает чужие мужские задницы и, возможно, даже его, Черного, представляет в своих гомосяцких фантазиях, было противно. Тем более, что ну никак не укладывались Макс и пидор в одном человеке. Черный охотнее поверил бы в то, что его бабка лесбиянка и по вечерам с соседкой Верой Захаровной предается страсти под аккомпанемент сериала по второму каналу. Не похож был Макс на педика. Губ он не помадил, не говорил, манерно растягивая гласные, и в женской одежде замечен не был. Батька бы на месте Черного долго размышлять не стал, навешал бы пиздюлей такому товарищу, ещё б и плюнул в него и стал бы стороной обходить, но Черный, как бы батю ни уважал, умудрился каким-то образом отрастить себе критическое мышление. С плеча рубить не стал, спокойно подошел к Максу, правда, руки ему не подал и поинтересовался, как так получилось, что был нормальный пацан, да весь вышел, на голубую дорожку вдруг ступил. Макс пожал плечами и сказал, что он, вообще-то, всегда такой был и к девочкам его никогда не тянуло. И что если Черный его ещё раз педиком обзовет, он ему нос о свой кулак сломает, потому что то, что он гей, вовсе не означает, что он не мужик. — Да ты боевой пидорас какой-то получаешься, — не подумав, ляпнул Черный. Макс только рассмеялся, а потом ещё и захихикал мерзко, когда Черный подозрительно осведомился, не дрочит ли Макс на их с пацанами задницы. — Да вы в зеркало-то на себя смотрели? Вы ж стрёмные! Впервые такая уничижительная характеристика собственной внешности принесла Черному радость. С Максом он с тех пор дружил издалека, осторожно. Претензий ему не предъявлял, здоровался при встрече, бутылку пивка мог пропустить, но наедине с ним никогда не оставался. В общем-то, как с удивлением потом осознал Черный, Макс с момента своего признания нисколечко не изменился и был все тем же пацаном, с которым Черный когда-то подружился. Макс одиннадцать классов закончил, умудрился поступить в университет, единственный из их компании, и даже не вылетел после первого курса. Так у Черного весь мир разделился на нормальных пацанов, ненормальных педиков и Макса, который был чем-то средним между двумя этими понятиями. А потом на районе появился Куколка. И Черный понял, что, присваивая Максу звание боевого пидораса, погорячился. Настоящим обладателем этого звания был Куколка. Он был не только боевой, но и на голову пришибленный. Пацаны, которые собирались подловить «мелкого пидора» и проучить его, вернулись изрядно помятые, насупленные, а один из них стыдливо прикрывал ярко-красный засос на шее. Потом оказалось, что блондинчик не только по мальчикам, но и по девочкам и даже соблазнил двоюродную сестру Черного, и тому для порядку пришлось сделать вид, что он жутко этим фактом взбешен и ищет Куколку для мести. На самом деле Черный его не искал, конечно же. Потому что Черный проблемы не любил, а белобрысый Куколка был одной ходячей проблемой. Но оказалось, что всё это цветочки и настоящие проблемы впереди. Влюбленный в Куколку Макс был орудием массового поражения. Ходил, нервный и дерганный, пиздил всех почем зря, подозревая косые взгляды в свою сторону. В конце концов даже самые отпетые педиконенавистники на районе начали поговаривать о том, что неплохо бы Куколку скрутить и принести Максу, может, успокоится наконец, а то заебал всех, спокойно на улицу не выйти. Когда у Макса с Куколкой начали налаживаться отношения, все вздохнули с облегчением. Макс наконец-то успокоился, ходил улыбчивый и умиротворенный, и даже Куколка успокоился и перестал чудить. По крайней мере, в таких масштабах, как раньше. Конечно, видеть эту сладкую парочку Черному было очень неприятно. Черный предпочел бы, чтоб на его районе гомосятины не водилось, но не мог не признать, что из двух зол полагается выбирать меньшее. Пусть будут лучше два педика, но вместе и не доставляющие особых проблем, чем два педика по раздельности и ебанутые. В конце концов сладкую парочку Макса с Куколкой на районе стали воспринимать как неизбежное зло. Они стали чем-то вроде местной достопримечательности, и никто до них не доебывался, в основном, конечно, из-за боязни отхватить пиздюлей, но всё же. Черный их почти и не замечал, правда, две недели спал плохо, когда однажды увидел, как они сосутся. Дэн ржал над впечатлительным Черным до слез. Тот не обижался, он, после того как отдалился от Макса, неожиданно крепко сдружился с Денисом. Жизнь у Дэна была дерьмовая: отец-участковый, больной дед, пришибленная мать, но Дэн старался не унывать и вообще был ровным, нормальным пацаном. До тех пор, пока в их районе не поселилась очередная кукла барби. Черный застал живописную композицию из мужика странного вида и его сына, подозрительно типажом смахивающего на Куколку, ещё при переезде и сразу же подумал, что ничего хорошего от них ждать не придется. Даже Дэну об этом рассказал. Знал бы — молчал б в тряпочку. День, когда Черный застал своего лучшего друга в объятьях того самого белобрысого пацана, он запомнил на всю жизнь. Подобного вероломства от Дэна Черный никак не ожидал. Пацаны на районе, с которыми возмущенный и преданный Черный конечно же поделился новостью, вопреки ожиданиям пиздить сладкую парочку не собирались — мол, если они отпиздят их, то, по справедливости, надо бы и Макса с Куколкой, а их бить точно никто не пойдет, себе дороже. Черный, наверное, так и не смирился бы с предательством и так бы не перестал подозревать в себе причину всех бед — хоть и вовсе друзей не заводи, голубеют все, — если бы не встретил Веру. Вера была самой прекрасной девушкой, которую Черный когда-либо видел. Познакомились они случайно: Черный вечером возвращался домой после работы и увидел, что у идущей впереди девушки из кармана куртки выпал какой-то листок. — Эй! — крикнул вежливый Черный. — Слышь ты, у тебя тут из кармана выпало! Девушка обернулась, окинула Черного взглядом, посмотрела на выпавший листок, очаровательно улыбнулась и мягко произнесла: — Да и хуй с ним. Черный влюбился сразу и на всю жизнь. — Тебя, мож, это… проводить? А то темно уже, фонари не работают, ещё пизданешься где-нибудь, — смущаясь, но не отводя глаз от прекрасной девушки, спросил он. — Давай, — согласилась девушка. — Меня Вера зовут, а тебя? — Ч-ч-черный. Отношения с Верой развивались стремительно. Она была идеальной во всех отношениях: была доброй, красивой, любила пиво, умела ругаться так, как даже сам Черный не умел, умудрилась очаровать даже его бабку, которая всех девушек, которые до этого мелькали рядом с Черным, люто ненавидела. Вера была его наградой за все годы страданий. С друзьями Черный ее не знакомил: с одними потому, что опасался, что те начнут отпускать всякие похабные шуточки или вообще позарятся на его девушку, а с другими… да какие они после всего случившегося друзья. И кто с такими знакомит. Вера, в свою очередь, со своими друзьями Черного тоже не знакомила, да и представлять его родственникам не спешила, чему Черный втайне был рад — производить хорошее впечатление на родителей он не умел. Но всё-таки Черного немного смущало, что он о Вере почти ничего не знает. Домой она его к себе не приглашала ни разу, а ещё могла сорваться по любому телефонному звонку, отговариваясь работой. Где она работает, Черный тоже толком не знал: Вера как-то обмолвилась о социальной службе, но без подробностей. Влюбленный по уши Черный начал переживать, что для Веры их отношения это не так серьезно, как для него самого, и даже, немного подумав, озвучил ей свои сомнения: — Ну ты это… Короче, вообще, блин! Нет, ну а хули? Вера всё поняла правильно. Черный ее за это больше всего и любил, что она способна его понять с полуслова. — Хорошо, Черненький, возьму тебя завтра с собой, посмотришь, где я работаю. Обрадованный Черный полез целоваться, решив, что если Вера решила впустить его в свою жизнь, значит, для нее тоже все серьезно. На следующий день он подготовился: надел лучший свой костюм, спиздил на время у бабки из шкатулки золотое кольцо с рубином, которое она не носила — решил делать Вере предложение. Если бы Черный знал, чем всё закончится. Место, куда привела его Вера, на социальную службу походило едва ли. Неладное Черный заподозрил, когда увидел на двери здоровенный радужный флаг. А потом Черный попал в свой персональный ад. И его Вера, его любимая девочка, обняв его со спины, радостно объявила, что работает в службе помощи гомосексуальным подросткам. Что их организация оказывает материальную, психологическую и юридическую помощь несовершеннолетним, попавшим в трудную жизненную ситуацию. — За что? — вопросил Черный в потолок. Он правда не понимал, где и как успел нагрешить, что его так наказывают. — С тобой всё в порядке, Черненький? — заволновалась Вера. Черный, увидев, как в комнату заходят пара обнимающихся парней, завыл в голос и бросился бежать. Веру с того дня он не видел. Дни слились для Черного в один непрекращающийся кошмар. Он очень скучал по Вере, но на ее звонки не отвечал. Стоило глаза закрыть, сразу представлялась Вера в этом рассаднике гомосятины. Горе Черный глушил в алкоголе. Пьяный он плакал от жалости к себе — несправедливая судьба-злодейка связала его жизнь с тем, что он ненавидел больше всего. Педики его преследовали. А потом у Дэна умер дед. И Черному стало абсолютно все равно, что Дэн педик, потому что вдруг осознал, что он в первую очередь его друг, которому сейчас очень хреново. И не имеет значения, голубой он или серо-буро-малиновый. С пацанами они собрались поддержать Дэна, помогали ему, чем могли. Тогда Черный зауважал Ильдара. Он к нему никогда серьезно не относился и даже ненавидел за то, что он сотворил с его другом, но теперь видел, как Ильдар вокруг Дэна носится, как его успокаивает, как чуть ли не в рот ему заглядывает — он реально любил Дэна и относился к нему с уважением. Потом Ильдар, вот этот дерганый, похожий на девчонку блондинчик, зубами вцепился в наследство Дэна. Бегал по инстанциям, договаривался со всеми пацанами, не давал Дэну опустить руки, а Дэна Черный знал — если бы не его Солнышко, тот и бороться бы не стал, не тот характер. После новоселья Дэна Черный долго думал. По всему выходило, что педики совсем не такие, как Черный себе представлял. Все педики, которых Черный знал, были сильными, хорошими, верными людьми. Все педики, которых Черный знал, были настоящими мужиками. И они заслуживали уважения. Вере он позвонил на следующий день, извинился: — Слышь, ты это… Короче, ну давай, чтоб нормально всё. Ятебялюблю, — скороговоркой проговорил он и бросил трубку. Вера согласилась встретиться. Правда, против ожидания Черного, она сразу на шею ему не бросилась. — Пойми, Черненький, — сказала она, ласково погладив его по руке, — я тебя очень люблю, но и работу свою очень люблю и ребят своих не брошу. Ты с этим смириться не сможешь, а я не могу встречаться с человеком, который не уважает мои интересы. — Чё это я не могу? — возмутился Черный. — Всё я могу! — Черненький, ты, когда из нашего центра сбегал, орал «пидоры, повсюду пидоры!» — Неправда! — не согласился Черный, но под взглядом Веры стушевался и буркнул: — Ну, может, и правда. Но я осознал! У меня даже друзья есть пидо…геи. — Черненький, — возмущенно выдохнула Вера. — Ты ври, ври да не завирайся! Я поняла, что ты готов меня поддерживать, но зачем байки-то придумывать? — Пойдем, — Черный схватил Веру за руку и повел к своему дому. Дэн с Ильдаром очень кстати стояли около подъезда и курили. Черный обрадовался им, как родным. — Пацаны, это моя Вера, — гордо представил он любимую. — Очень приятно, — Дэн сдержанно кивнул, Ильдар расплылся в улыбке и поцеловал протянутую Верой ладонь. — Вот, Вера, мои друзья геи. Правда, ребята? Соситесь! Дэн с Ильдаром уставились на Черного, как на сумасшедшего. — Черненький, — зашипела Вера, — ну что ты выдумываешь? — Бля, Дэн, ну пососитесь вы хоть раз ради пользы! — психанул Черный. — Походу, мы всё-таки сломали Черного, — задумчиво сказал Дэн. — Ага, — поддакнул Солнышко, — ты его больше в гости не зови, а то он и потрахаться ради пользы нас попросит. Пойдем домой уже, папа вечером обещал прийти. Дэн привычно чмокнул Солнышко в макушку, кивнул торжествующему Черному и удивленной Вере и потащил Ильдара в подъезд. — Вот видишь? — Черный едва ли не лопался от гордости. — Вижу, — согласилась Вера. — Ты прости, что я тебе не поверила. Черный бухнулся на колени, выудил из кармана ветровки кольцо, которое так и не решился спрятать обратно в шкатулку. — Ну ты это… Ну, в общем, как бы и вот… — Я согласна, — рассмеялась Вера. Осчастливленный Черный бросился целовать невесту. И против воли подумал, что, пожалуй, ни у одного пацана на районе никогда не было и не будет такого количества педиков на свадьбе, как у него. И Черный этим даже немножко гордился.