Сальса

Some people never go crazy, What truly horrible lives they must live.

Слышишь? Это белоголовый орлан. Его частенько изображают на сувенирных кружках, и он ассоциацией проскальзывает в головах у туристов, стоит только упомянуть Штаты в любом разговоре о поездках. Эта птица изображена на моей зажигалке. Эта птица на моей футболке. Футболке, которую я тебе одолжил, когда мы пересекли границу Теннесси. Мы сбегаем от Когтя в те места, которые на карте Blackwatch всегда были багрово-красными. Багрово-красный в системе оценки опасности командира Райеса — полный пиздец. Здесь банды после омникризиса делят между собой территорию, а продавцы всегда держат под прилавком Desert Eagle. Нас с тобой ждёт просто незабываемый отпуск. Только тебе на это наплевать. — Может, махнём на море? Там всегда холодное пиво, доступные женщины и круглосуточные мотели. От линии горизонта глаз не оторвать. Что думаешь? Я выкупил у того техасца из забегаловки подержанный внедорожник ещё до встречи с тобой. И теперь сижу за рулём, гоню на север и говорю какую-то чушь, надеясь хоть как-то достучаться до тебя. Вы с братом очень похожи, знаешь? Он точно также смотрел на меня, когда мне после выпитого хотелось поболтать на тему музыки Джонни Кэша или про алкоголь. Всё равно что биться головой в бетон — вот так я себя чувствую рядом с вами. Очень удручает. — Ещё можно сбежать в Мексику. Только там меня каждый второй мечтает повесить, отдохнуть не получится. — Говорю я, притормаживая на перекрёстке, чтобы свериться с картой, и слышу: — В петле ты бы смотрелся умопомрачительно. — Ой ли. С каких это пор тебя возбуждают покойники? Поправляя солнечные очки, ты усмехаешься преувеличенно добродушно, и я в очередной раз забываю, что хотел сделать пару секунд назад. Рядом с тобой каждое сказанное мной слово кажется бредом сумасшедшего. Но висельная шутка звучит, как комплимент. Ты по-другому не умеешь. Тебя вообще не учили ладить с людьми. Ты вообще, Ханзо, мало походишь на нормального человека. Чешуйчатый ящер в личине смертного, без сердца, крови и потребностей. Порой мне кажется, что если тебя поджечь, ты даже не почувствуешь. В этом принципиальная разница между мной и тобой. Не то чтобы мне хотелось себя поджигать, просто метафора отличная. — Так куда поедем? Море, солнце, пляж? Или текила, сигары, сахарные черепа? Тяжело давить улыбку. Мы ведь даже не друзья. — Мне без разницы. — С тобой безумно сложно решать вопросы, Шимада. — Может, кинем монетку? Выудив из кармана блестящий на солнце коллекционный доллар, ты делаешь пробный бросок и говоришь: — Орёл — Мексика. Решка — побережье. В тишине салона раздаётся звон монеты. Затем вдалеке снова кричит орлан. Мой взгляд бегает от зажатого между твоими ладонями доллара к пыльной линии горизонта, и от такого накала страстей мне внезапно хочется надраться до беспамятства. Просто чтобы выбить из головы шутки о том, что мы не от Когтя сбегаем, а отправляемся в медовый месяц. Вон, футболку уже мою носишь. Первый шаг сделан. — Мексика. — Да брось! Не может быть! Нажав на газ, я изображаю разочарование, но раз судьба распорядилась отправить нас в Дорадо собирать пули головой от Лос Муэртос, то я готов подчиниться. Быть может, там нам найдётся прибыльная работёнка. Вообще, путешествовать с тобой мне не в тягость. Америка большая, везде хотят нас посадить или линчевать, но мы хоть куда-то двигаемся, пытаемся вырваться из зубастых пастей из последних сил. Наша жизнь — дорога, наша дорога — шоссе. Будь ты разговорчивым болваном, который постоянно переключает радио, я бы высадил тебя на первой же заправке без копейки в кармане. — Умеешь танцевать? Спрашиваю, а сам думаю, какого чёрта, Джесси Маккри? Зачем задавать вопросы о танцах тому, кто никогда не пробовал текилу? — Я просто подумал, что в Дорадо нынче фестиваль. Научил бы тебя танцевать сальсу. — Сальсу? Ты глядишь на меня поверх солнечных очков и усмехаешься так снисходительно, что мне становится неловко. Видимо, тебе это просто неинтересно. Твоя стихия — спокойные воды горячих источников и, проклятие, как бы мне хотелось, чтобы в Японии ты показал мне свой дом, наполненный воспоминаниями. Воспоминаниями, от которых дурно нам обоим. — Да, в платье ты бы смотрелся умопомрачительно, Шимада. — С каких это пор тебя возбуждают мужчины в платьях? Мы молчим, а затем смеёмся. Ты сдержанно, а я не очень — всегда считал, что громкий смех продлевает жизнь. И неважно, что шутки не случилось. Просто мне нравится смеяться вместе с тобой и видеть, что ты такой же, как и я временами — искатель и игрок во мне радуется авантюристу в тебе. Глупо, наверное. Мы проезжаем мимо забегаловки, которую построили тут уже после омникризиса. Она похожа на островок цивилизации в море из песка и металла, но на деле подают там вчерашние бургеры и разбавленную газировку с добавлением красителя, а кофе по вкусу напоминает бензин. — Любишь кофе? — Нет, предпочитаю чай. Знаешь, очень сложно найти настоящий японский лимонник в пустыне, но стоит тебе буднично отмахнуться от такого тривиального вопроса, как во мне просыпается желание бросить всё и, рискуя нами, перебраться жить в Японию. Там ведь наверняка продаётся твой любимый чай. — Скажи мне, Джесси… Когда звучат эти слова, я задерживаю дыхание на мгновение и на автомате лезу в портсигар. Мне надо чем-то заняться, отвлечься, не акцентировать внимание на том, как редко ты произносишь моё имя. Пауза затягивается, заполняет дымом мои лёгкие, и сердце стучит, будто колёса поезда, несущегося навстречу пропасти. Давай, Ханзо, договаривай. Иначе я клянусь, что вышибу себе мозги, чтобы одной пулей выбить из них тебя. — Мы с тобой путешествуем вместе уже почти полгода. Зачем ты задаёшь мне эти вопросы? Не знаю. Я хочу слушать твой голос. Хочу, чтобы ты рассказывал мне всё, информировал о каждой детали. Какие женщины тебе нравятся? Умеешь ли ты любить? Что тебе по душе: джаз или блюз? Какой смысл путешествовать с тобой, если я знаю только то, что было написано в контракте на твоё убийство? Умеешь ли ты сходить с ума? — Чтобы поддержать разговор. Иначе какой смысл в путешествии? Ты вздыхаешь. Глядя на каньон вдалеке, ты, чёрт бы тебя побрал, вздыхаешь и прикуриваешь от моей зажигалки. Вот, что я успел узнать о тебе за полгода — куришь ты только ментоловые сигареты и сгораешь от ночных кошмаров, просыпаясь через каждые два часа. Даже на соседней койке в мотеле я чувствую, как ты дрожишь, я слышу, как ты ругаешься и хватаешься за телефон. Потому что там тебя наверняка ждёт сообщение от Гэндзи. Во сне ты его убиваешь снова и снова. А в реальности он живой. Живее, чем ты, дракон с чешуйчатой кожей, с рубцами от ран и мозолями от долгих тренировок. С морщинами, которые выдают солидный возраст. Не зря меня преследует ощущение, что ты призрак, который не ощущает землю под ногами и едет со мной в никуда только для того, чтобы создать иллюзию какого-то действия. Вспомнить, каково это — быть человеком. — Ты скучаешь по Гэндзи? — спрашиваю. — Временами. Твой брат — это единственное, что тебя трогает. Забавно. Жаль, что я не знаю дороги в Непал. Пейзаж за окном с пустынного сменяется на городской. Пересечь границу с Мексикой — нетривиальная задача, но я заранее думаю, где найти обходной путь. Белоголовый орлан перестаёт кричать в вышине тусклого небосклона. — Слушай, Джесси… Твоя рука накрывает мою. Так буднично и так неправильно. — Помни, дорогуша, я за рулём. Может, мне притормозить у обочины, чтобы ты… — Давай поедем к побережью. Мимо нас проносятся дома и развалины военного времени. Америка, которую я запомнил. И если ты хочешь побывать на краю континента, пускай. Там хотя бы воздух кажется свежее. — С чего такая резкая смена настроения? — Я не люблю сальсу. Короткая пауза снова расцветает звуками твоего хриплого смеха, и ладонь, всё это время согревающая мою руку, соскальзывает на бедро. — Но я готов послушать кантри. Только если ты мне споёшь.