Хватит!

Это длится уже несколько месяцев. Молча приходишь, также молча уходишь, даже не удосуживаясь пожать мне руку или просто взглянуть. Туры, концерты, твои гитарные соло, мои дебильные танцульки. Песни, что я пою сотни и тысячи раз за год и что каждый раз рвут душу в клочья своей правдивостью. Раньше мы были неразлучны – сейчас же прячешься на другом конце сцены, подальше от меня, как от прокаженного, а потом съебываешь, едва доиграешь последние аккорды. А я всё ломаю голову и не могу понять, в чём дело? Что случилось? Где, когда и при каких обстоятельствах между нами пробежала чёрная кошка. Я не понимаю, что происходит? Что с нами происходит последние два-три месяца? Самое забавное, что я не придал бы всему происходящему особого значения, если бы не услышал ещё в конце апреля разговор Бори и Лакмуса. Они стояли у чёрного выхода после концерта, когда я вышел потравить организм очередной сигареткой. Там мы все дружно собирались смыться, когда всё закончится. Ты должен это помнить: твоя идея, да и не впервой нам всё это. Но слова барабанщика и басиста въелись мне в память. — Что с нашими сиамскими близнецами? — кажется, это был Лакмус: в темноте и не различишь двух высоченных парней. — Ай, ну их! — раздраженно ответил Боря. — Перебесятся и, глядишь, вновь будут чудить! Это заставило меня не только тепло улыбнуться при воспоминании о наших выкрутасах, но и задуматься. И вправду, что с нами? Только сейчас у меня отпали ослиные уши, и я понял, что происходящее с нами ненормально. За всё время нашей дружбы не было ни единой ссоры, что привела бы к таким последствиям как сейчас. Что могло произойти, чтобы мы вдруг стали вести себя как чужие? И неужели всё было так плачевно, что даже группа заметила эту неразбериху. И я искренне не понимаю, что происходит? Сейчас ты, как и я, сидишь и трунькаешь струнами, настраивая гитару, а стоит мне подойти – убежишь как ошпаренный, коротко сказав куда-то в сторону, что перекурить или ещё что. Едва я приближусь к тебе в курилке – затушишь сигарету носком дорогущих туфлей и буквально побежишь прочь, даже не взглянув на меня. Когда я заговорю о чем-либо вне работы и группы, в считанные секунды сведёшь разговор к нулю и снова уйдёшь. Я пытался, честно, пытался выяснить причину твоей холодности. Я настолько глуп, что чуть ли не со слезами на глазах наблюдал, как ты в очередной раз бежишь от меня на противоположную сторону сцены. Ведь я всё ещё не понимаю, что происходит? Мир рушится на глазах, едва я вспоминаю, как мы с тобой, как мы с тобой, Шурик, взрывали залы. Как разыгрывали такие шоу, что при одном воспоминании волосы встают дыбом. Мой мир рушится на глазах, дорогой друг, когда я смотрю на тебя и не вижу твоего взгляда в ответ. А раньше ты чувствовал это. Ты сам рассказывал, как ощутим мой взгляд, будучи подвыпившим, а я запомнил. В твоём взгляде всегда было столько нежности: ведь именно твой взгляд давал мне заряд энергии на продолжение этих безумных плясок и песен. О нас. Ты ведь всё знаешь. Давно уже знаешь. Когда ты узнал о моих чувствах? Год? Два? Десять лет назад? Да почти сразу же, как и я сам о них узнал. Ну, максимум через неделю, что я провёл без сна, думая, что сошёл с ума. А что ты мне сказал на откровения? Кажется то, что мы справимся со всем этим вместе. И ты действительно пытался. Я был счастлив тогда, когда ты дал мне шанс, и казалось, что жизнь, после всех этих душевных терзаний наладилась. Казалось, пока в один прекрасный миг всё не перегорело и не пошло наперекосяк. Свадьба, дети, семьи. За этим последовали короткие СМС-ки с пустым содержанием, безразличные взгляды, исчезновения по-французки и появления как ни в чем не бывало. Дальше было хуже. Встречи лишь на записях песен, работе над альбомом или клипами, для редких совместных фото. Должны же фаны думать, что всё хорошо, даже если в самом деле полная катастрофа. Пипл схавает всё. Но система дала сбой, и пипл не стал жрать это дерьмо в обертке из того, что должно было удачно казаться на публике нерушимым союзом лучших друзей. Пипл понял, что кумиры подло их наебывают. А я что? Я терпел и ждал, когда всё образуется. А что ещё оставалось? Чёрт возьми, я так и не пойму, что происходит? Команда постепенно прибывала. Те, кто уже пришел, разбрелись кто куда. До начала саундчека было полчаса. Вполне достаточно для выяснения отношений. Мне до колик всё осточертело, вся эта отчужденность. Я поднимаюсь с места, ставлю гитару куда-то мимо подставки, отчего она со звоном падает, но это уже неважно. Ты, едва увидев меня, подрываешься с места, бродишь растерянным взглядом, который я просто не понимаю, что-то бурчишь и пытаешься уйти. Но не в этот раз. «Надоело! Надоело! Надоело!» — кричу я что есть мочи в глубине души. Ускоряю шаг, хватаю тебя за шкварник, грубо толкаю обратно в просиженное кресло, отчего ты недовольно орешь: — Какого хуя ты творишь? — Я? — усмехаюсь, отступаю назад, ты не двигаешься, смотришь куда-то в пол, словно посмотреть хоть раз мне в глаза будет чем-то постыдным, — Это какого хуя творишь ты! — ору я и выгляжу при этом полным идиотом, — Почему ты меня стал избегать? — Ты хочешь поговорить об этом сейчас? — невнятно говоришь, осматриваясь, кого-то выискивая или же просто пряча глаза. В любом случае я уверен, что мы одни, и я не оставлю всё как есть. В этот раз я добьюсь своего и вытрясу из тебя ответы. — Да, сейчас! — топаю я со злости ногой и ловлю себя на том, что сам себе напоминаю маленького ребенка. На твоем лице проскальзывает тень улыбки. Хотя нет, скорее всего показалось, — Ты можешь хоть раз взглянуть мне в глаза, или я уже и этого не заслуживаю?! — топот продолжает крик желания быть услышанным, и я наконец-то вижу твои глаза. Знал бы ты, как я скучал... Едва сдерживаюсь, чтобы не зажать тебя в объятьях. Я уже ничего не понимаю и во всем сомневаюсь. И это раздражает больше всего, — Шур, что происходит? Ты прячешь лицо в ладонях и тяжело дышишь. Передать невозможно, как я сейчас зол. Я резко отрываю ладони от твоего лица, тогда ты хватаешь меня за запястья. Поднимаясь сам, ты стараешься осторожно, но выходит по-медвежьи, усадить меня на своё место. Нервничаешь. Расхаживаешь из стороны в сторону, а я сижу и жду, когда ты соизволишь просветить меня, в чём я так провинился. — Просто… — начинаешь ты, но потом замолкаешь, — Лев, мы выросли… Я слышу, как ты говоришь, вижу, как ты шевелишь губами, но не могу поверить, что это говоришь ты. Ты, тот, кто мне с детства говорил, что никогда не вырастет. Ты, тот, кто уже считал традицией прыгать на каждой кровати в отеле. Тот, к кому готов был лететь через весь свет, зная, что ты бы поступил для меня так же. Я даже не знаю, как воспринимать твои слова: от этого просто сижу с приоткрытым ртом, едва соображая. — Мы отлично провели с тобой время, — говоришь ты, нервно сглатывая, и я на этом имею полное право тебя подловить. — Но неужели оно для тебя ничего не значит? — едва слышно спрашиваю я. Ты осторожно присаживаешься на корточки напротив меня. — Тебе и не представить, насколько это время важно для меня, — твой голос тоже стих, и это успокаивает, вот только слова как ножом по сердцу, — но нам стоит двигаться дальше – мы не можем себе этого позволить, я… Я больше не мог слушать тот бред, что ты нес, однако именно твои слова подтолкнули меня на совершенно безрассудный поступок. Склонив голову, я пододвинулся на край кресла и без разрешения поцеловал тебя. Да, ты хотел вырваться, но мои руки, охватившие твоё лицо не позволили. Ты хотел оттолкнуть меня, и, скажу честно, ты бы мог это сделать, если бы захотел. А в следующую секунду я понял, что не промахнулся, поцеловав тебя. В ту секунду, когда ощутил, с какой яростью и желанием ты перехватил на себя инициативу. После таких жарких поцелуев наверняка обоим красоваться перед публикой с опухшими губами: ни от кого не скрыть охватившую страсть да и не хотелось. Надоело. Почувствовав, что теряю равновесие, я обхватил тебя за шею, не прерывая поцелуй, но это и вовсе лишило меня точки опоры, и я повалил тебя на сцену, заваливаясь сверху. Оторвавшись от терзания моих губ, ты захохотал. — Прям сцена из любовного романа! — Я тебя тоже люблю, — ответил я.

***

— Ну, что я тебе говорил! — улыбнулся Боря, выглядывая из закулисья, смотря как лидеры группы Би-2, распластавшись на сцене, ни на секунду не отпуская друг друга, целовались. — Впервые я рад, что проиграл, — ответил удивленный Макс, протягивая приятелю тысячу рублей. — В чём проиграл? — спросил Яник. Вместе с ним шёл Звон, попивая бодрящий кофе. Когда они приблизились, Максу с Борей хватило лишь расплыться в очередной улыбке умиления и кивнуть на сцену. Последующий звон разбитой кружки Андрея, разносящийся по всему залу, заставил Шуру с Левой отскочить друг от друга, а остальных лишь посмеяться. — Твою мать… — выдал Яник, наблюдая картину общего веселья, — Куда я попал?