Я ж тебя любила. А ты так поступил.

Стоило Григорию приоткрыть дверь, как фониатр резко вскочила со стула и тот чуть было не упал. Впервые за долгое время она взглянула на него открыто, доверчиво и беззащитно, ожидая вердикта. Вопреки этому, по лицу мужчины проскочила пугающая ярость, не предвещающая ничего хорошего. Дура! — неожиданно закричал он, — там же сидел президент Латвии! А вдруг что-то пошло бы не так?! Если бы ты забыла слова, а я бы их вообще не вспомнил?! Или и того хуже… Как бы это выступление отразилось на представлении нашей эстрады на мировой арене?! Ты понимаешь, что такие вещи с бухты-барахты не делаются?! Они согласовываются с начальством, слышишь?! Согласовываются! Гагарина не чувствовала ничего похожего на ту эйфорию, которая подогревала все её стремления, пока она готовила этот сюрприз для него, только горечь и легкую тошноту. Фониатр опустила взгляд. Руки дрожали. Ноги тоже. На ладонь упала слезинка — одна, вторая, третья. Босс тем временем не прекращал высказывать свои нравоучения с иногда проскальзывающим матом. Он орал на неё что было мочи, критиковал и всячески унижал, а Полечка обняла себя за плечи, уже даже не пытаясь оправдаться. В её гневных глазах царило столько боли, что Гриша, взглянув на Гагарину, запнулся и замолчал. В тот момент до него дошло, что он натворил. Поль, я… — он попытался нежно взять её руки в свои. Мужчина действительно сожалел о том, что сделал, особенно после того, как увидел, её слезы и понял, как сильно ранил хрупкое девичье сердце. Не трогай меня, ублюдок! — сдавленные слова хрипло вырывались из её горла, — то, что я полюбила тебя, было самой большой ошибкой в моей жизни! Лепс вздрогнул так, словно она ударила его. На лице мужчины внезапно появилось затравленное выражение. Он не помнил, сколько просидел в комнате без движения после того, как фониатр наотмашь хлестнула его этой убийственной фразой. Будто вылила ему на голову ведро ледяной воды и заодно опоила ядом, который стремительно растекся по телу, начисто лишив его сил для сопротивления. Он даже не сумел выговорить хоть что-нибудь, чтобы остановить её, а она уже исчезла в темноте за дверью. В какого бездушного монстра он превратился? Гриша ненавидел себя, ощущая боль в груди от сознания собственного бессилия и непоправимости свершившегося. Он чувствовал себя виноватым за то, что позволил своей идиотской вспыльчивости взять верх над разумом, а Поле стать отвергнутой… Это было ужасно. Фониатр не представляла, что всё обернется так. Если бы она знала, что босс стал настолько бесчувственной тварью, то никогда бы не совершила подобной глупости. Разумеется, она солгала исполнителю. Но тогда ей было слишком больно и, не сдержавшись, она сказала ему эти отвратительные слова. В действительности Полина не хотела так сбегать, демонстрируя свою уязвимость… Лепс не заслуживал такой радости. Ей очень хотелось перестать плакать, вернуть время вспять или всё забыть. Но, к сожалению, и то, и другое было невозможно. Григорий лютует? — она встретила Ксению на пороге общей гримерки музыкантов. И, видя на лице Гагары недоумение, пояснила: Видела, как ты выскакивала. Что, совсем плохо? Она грустно кивнула. На глаза опять навернулись слезы. Заходи. — девушка пропустила её вперёд. Полине очень повезло, что они оказались одни. Чай будешь? — предложила доктор. Она всегда носила с собой термос, на всякий случай. — Нет. — Что он тебе сказал? Девушка не помнила, может, она и ответила ей, а может, и нет. Бормотала что-то, это было словно в бреду, выплескивая обиду и злость. Постепенно становилось легче — истерика пошла на спад, она стала понимать, что происходит вокруг. Успокоилась? — когда она окончательно затихла, спросила Ксюша где-то над ее макушкой. Поля неуверенно кивнула. Докатилась — рыдает на плече подруги. Вдруг кто-то гулко заколотил кулаками по двери. Чёртов Лепс! — выругалась её втоптанная в грязь натура. Не смей впускать его сюда! Слышишь?! Не смей! — пробормотала она так тихо, что завывания ветра на улице казались куда громче. Девушка пересела в кресло, откуда (если Григорий зайдёт) её не будет видно. Обхватив себя руками, в попытке унять дрожь и страдания, свернулась клубочком и прижала колени к груди. Открой, я знаю, что ты там. — уже не кричал, а просил, хотя в его голосе было больше требования, чем просьбы. Доктор против воли подошла к двери и приоткрыла её так, чтобы боссу была видна лишь малая часть гримерки. Не успела она что-либо выговорить, как Лепс спросил: Она здесь? — Кто? Полина! — раздражённо гаркнул он и за этим последовала пара матерных слов.