Exit Гимильхад, сын Гимильзора

Однажды, когда Фаразон был в Умбаре, пришла почта из дома. Кроме обычных писем – от отца, от королевской партии – пришло еще одно, он даже не сразу понял, от кого. Письмо было от управителя отца: «господин Гимильхад почти не выходит из дому… я боюсь, мой принц, вы будете нужны ему как никогда». Нет, подумал Фаразон, этого не может быть, отцу еще нет и двухсот! Но отец никогда бы не позвал его сам: как он однажды сказал сыну, «ты сам решаешь, когда ты хочешь меня видеть». Фаразон перечитал письмо отца так, как он читал реляции от своих офицеров: вычленяя все важное, стараясь понять, что стоит за строками «немного прихворнул – зима была необычно холодной, морозом побило нижние виноградники… », «Ибар читает мне по вечерам: при свечах я вижу плохо…». Отец всегда писал ему сам, но вторую половину этого письма писал под его диктовку другой человек. А первая половина… буквы дрожали, строки были неровными. Фаразон еще раз перечитал письмо от управителя и понял, что отца догнала старость. Он был один, вечер, как всегда в это время года в Умбаре был теплым, ветер нес благоухание садов, но ему вдруг стало холодно. И жутко. На ступенях дома Фаразона встретил управляющий. - Господин Гимилхад сильно сдал за последние три месяца, но не желает это признавать. Вчера разбил зеркало. Сейчас он в постели. В постели, днем?! - Рад тебя видеть, - сказал отец. Он сидел, опираясь на подушки. Фаразон некоторое время ничего не мог сказать, только сжал руку отца. Та истончилась и была такой холодной, а сам отец… То, что он прочел между строк, оказалось правдой. Его глаза обежали все лицо отца, словно пытаясь найти свидетельства обратного – что это всего лишь затяжная болезнь, все, что угодно, - но тщетно. Это была старость, отец был страшно похож на деда где-то за полгода до смерти. Детей Королей, не наследовавших Скипетра, не хоронили в Нойринане, но Тар-Палантир сделал исключение для свого брата, похоронив его рядом с отцом. «Понимает, что не он наследник Ар-Гимильзора», - шептались домашние Фаразона. Но не при нем. К холодности и досаде, которые отец и он сам питали к Королю, добавилась теперь самая настоящая злоба: дядя, старший брат отца, был жив и не выказывал никаких признаков старости. Потом Фаразон думал о Мириэль, и его охватывало острое чувство вины. - Государю Ар-Гимильзору не следовало жениться на госпоже Инзильбэт, - сказал он однажды себе сам, повторяя слова Мириэль. Тогда все было бы по-другому, и даже если бы он не был Королем, Мириэль была бы рядом с ним, и в доме не было бы пусто и одиноко. В доме, конечно, не было пусто, в нем было полно народу. Но эти люди – знакомые и родственники – не были частью его, Фаразона, нынешней жизни, а те, кто был, остались в Средиземье: в Умбаре, в Шебе, в Офире… Не было связи между той жизнью, в которой был отец взрослеющего сына, и той, в которой взрослый сын писал письма отцу. А в той жизни, в которой отца не было, Фаразон остался совсем один. Обычно у людей есть семья. Когда умер дед, рядом с отцом были жена и сын. Брат, в конце концов – нелюбимый, но родной. А сын Гимильхада остался один. Однажды отец, которому надоело знакомить Фаразона с самыми красивыми и родовитыми девами, прямо спросил у сына, собирается ли тот жениться. «Нет», - ответил сын, и отец больше ни о чем его не спрашивал, за что Фаразон был ему очень благодарен, поскольку имел основания опасаться допроса с пристрастием. Фаразон не жалел о том, что рядом с ним нет жены и детей, но… в доме было пусто и одиноко. Брат?… Однажды Фаразон, еще в детстве, спросил у отца, почему у него нет ни брата, ни сестры. - Когда ты родился и я впервые взял тебя на руки, - ответил отец, - я понял, что мне понадобятся все мои силы, вся моя воля и мудрость, дабы вырастить тебя достойным образом. По коридору прошуршали шаги, Фаразон вскинул голову, готовясь обрушить свой гнев на того, кто посмел нарушить его уединение, и не поверил своим глазам: на пороге стояла Мириэль – в черном, но со светильником в руке. Последний раз они виделись на похоронах, и об этой встрече вспоминать не хотелось. Фаразон растерянно поднялся навстречу гостье. - Что ты здесь делаешь? – спросил он вместо приветствия. Та прошла в комнату и поставила светильник на стол. - Здравствуй. Я приехала повидать тебя. Надеюсь, это не причинит тебе неудобств. - Каких неудобств? – по-прежнему недоумевая, спросил Фаразон. - Я не знаю, - Мириэль пожала плечами, - возможно, ты не захочешь, чтобы Наследница Короля была в твоем доме… когда ты общаешься с друзьями отца. Тут до Фаразона дошло, о чем она говорит – о Людях Короля, следовавших за Гимильхадом и признавших новым вождем его сына. - Не рановато ли, - печально усмехнулся он. – Я никого не хотел и не хочу видеть… Но тебе я рад, - тут же спохватился он. – Однако… а что твой отец? У нее дрогнул уголок рта, она на мгновение отвела взгляд, и он понял. - Но почему? - Потому что это его единственный брат. - Он отправил тебя?! - Наши желания совпадали. Тебе сейчас хуже, чем ему. Ты остался совсем один. Мириэль села рядом и положила невесомую руку ему на плечо. Фаразон поискал, что сказать, но в голову приходило только «Возвращайся к отцу, теперь очередь за ним» или «Иди, вымаливай ему жизнь у своих Стихий». И потому промолчал. - Амандиль тоже хотел бы тебя увидеть, - сказала Мириэль. – Но ему было бы еще более неловко приехать к тебе незваным. - Где он? - В Армэнэлосе. У отца. - Вместе с семьей, - сказал Фаразон, вспомнив высокого – выше его самого – сына Амандиля, который тоже был на похоронах. - Да. Некоторое время они сидели молча, размышляя, должно быть, об одном и том же. Фаразон думал о том, что теперь, как ни странно, самыми близкими ему людьми – дольше всего и лучше всего его знавшими – были Мириэль и Амандиль. Они знали не только непобедимого полководца и блистательного принца, но и юношу, каким Фаразон был когда-то. Странно, что эта нить не порвалась, что, несмотря на время и на все преграды, какой-то частью себя он оставался в тех недолгих днях, которые они так давно провели в Андуниэ вместе. Сейчас даже болезненные воспоминания превратились в нечто иное, как виноградный сок превращается в вино. Кажется, тогда он был счастлив, счастлив по-настоящему: потому что был дед, непоколебимый, как Небесный Столп, был отец, яркий как солнце, с которым даже можно было ссориться, и мать, ласковая как море. Мириэль – улыбающаяся, прекрасная, как Нимлот. Живой Элэнтир. Смеющийся Амандиль. Даже кабан, из-за которого Фаразон хромал несколько недель, казался чем-то вроде необходимого противовеса такому количеству счастья и радости. Подумать только, не победоносные войны, не баснословные сокровища, не бескрайние земли, не коленопреклоненные чужеземные короли, не построенные им грозные крепости, а маленький кусочек недостижимого прошлого… Он поднялся и подал руку Мириэль. - Пойдем. Он вел ее по темным покоям, пока они не оказались в комнатах его матери. Из сундука он достал большой и тяжелый ларец и подал его Мириэль. - Это тебе. - Что это? - Украшения моей матери. - Ты уверен, что… - Уверен. Просто мне думается, что вещам тоже нужно тепло. Мне кажется, что этим украшениям будет хорошо с тобой. Я подарил бы их своей жене, но раз жены у меня нет, то я хочу подарить их своей сестре. (-2013)