White R

***

       Рон Янг приезжает на арену к шести, на два часа раньше начала. Парковка еще пуста, но Хайдигер уже ждет. Точнее, присылает своего управляющего Дэниела дождаться, встретить и проводить.       Йен Хайдигер — хороший парень, даже без особых претензий для наследника такого огромного состояния. С ним можно выпить, посидеть в баре, потрепаться о футболе, но иногда он ведет себя так, будто все вокруг — немного гладиаторы.       Дэниел с мнением Рона солидарен — это видно по тому, как он со страдальческой улыбкой пожимает плечами, мол, ничего не попишешь, работа. — Удачно доехали, мистер Янг? — Да, простите… — Рон запинается, не зная, как извиниться за то, что из-за него Дэниелу пришлось торчать на парковке. — Надеюсь, не долго ждали? — Только подошел, — так же учтиво отзывается Дэниел. — Пойдемте.       Судя по окуркам на асфальте, «только что» для Дэниела наступило минимум сорок минут назад. Рон поспешно выбирается из машины, и уже вместе с Дэниелом они идут через пустынную парковку к центральной проходной.       В сумерках высоченные стены арены выглядят гораздо внушительнее, чем днем. Галереи торгового центра на трех нижних этажах горят золотистым светом, как шампанское в хрустале, зазывают вывесками роскошных ресторанов и магазинами брендовых сувениров, белые шапки прожекторов, тянущиеся поверх трибун, схожи с нимбом над головой святого. Стальные толстые опоры VIP-лож, устремленные в небо, напоминают Рону кости: ребра, проросшие из земли, на которых птицы свили блестящие купольные гнезда из матового стекла. И, наконец, экраны — каждый по размеру больше олимпийского бассейна, выступающие прямоугольными краями даже над трибунами.       Дэниел ловит восхищенный взгляд Рона и небрежно спрашивает: — Вы же бывали тут раньше? — Да. Правда, не на вечерних шоу, — Рон старается говорить небрежно, но не может скрыть волнения, — и не в VIP ложе. И довольно давно, если задуматься.       Образ крутого, уверенного в себе парня трещит по швам. Рон широко улыбается, надеясь, что самоирония зачтется ему в плюс. — Йен давно приглашал приехать, но работа засосала как водоворот. Вместо приятных вечеров приходилось пахать и сеять…       В последний год работы и правда наваливается много. Особенно поначалу, после беспорядков на арене. Рон даже подумывает плюнуть на все, подать рапорт и уйти в отставку. Думает нечасто — всего каких-то два-три раза в день. Потом приезжает к Хайдигеру — как инспектор по контролю над условно осужденными Рон обязан проверять «подопечных» каждые двое суток. Приезжает и натыкается на собственное отражение — ровно такой же замученный жизнью взгляд.       Достаточно ли этого для дружбы? Вряд ли. Но вполне достаточно выбраться вместе в бар.       Хайдигер по началу сопротивляется: «Только не бар, один раз как-то сходил — хватит». Потом все же идет. Рон настаивает, отказываться совсем уж наотрез Хайдигеру явно неловко, должно быть, помнит, чем обязан Рону. Сам Рон о произошедшем не спрашивает — пусть следователь копает. О том, почему Хайдигер так рвался найти Добермана, Рон не заговаривает даже после трех по сто. Как и о том, почему Хайдигер вышел — почти вылетел — вне себя из переговорной на арене в тот день, когда Добермана все-таки встретил.       Невысказанные тайны не мешают бестолково трепаться про пиво, девиц, спорт, рассказывать последние новости, обсуждать анонсы премьер или просто лениво жаловаться друг другу на жизнь.       Хайдигера приговаривают к году условного заключения за преступную халатность. «Tates» выплачивает многомиллионное возмещение ущерба, компенсации семьям погибших, команду Хайдигера дисквалифицируют на девять месяцев. Рон считает, что все могло закончиться гораздо хуже. Например, реальной тюрьмой. Хайдигер пожимает плечами, словно самое плохое с ним уже произошло — еще раньше, да и в целом долгое время он выглядит не ахти. Но время — лучший стиральный порошок. Спустя пару месяцев Хайдигер постепенно приходит в себя, встряхивается, при встречах выглядит бодрее и от посиделок в баре порой начинает отказываться, ссылаясь на график и дела, хотя раньше безвылазно торчал дома.       Рон не обижается. Соглашается перенести на другой раз с тем, что платить будет Йен и, поставив отметку о соблюдении осужденным режима, уходит успокоенный.       Рону знаком вид и настрой человека, надававшего себе мысленно кучу оплеух, зачеркнувшего прошлое, чтобы без оглядки и без памяти рвануть вперед, подальше от совершенных ошибок. Хайдигер выглядит именно таким человеком.       А потом проходит дисквалификация, проходит год. Рону больше не нужно приезжать к Йену с проверками. Они начинают встречаться реже. Но зато теперь не по обязательству, а как друзья.       Йен — не самый простой человек, но Рону нравится его общество. Интеллект, здравые суждения, едкие точные замечания. Даже легкая надменность добавляет свой шарм. Судя по регулярным звонкам, без попыток прервать общение по окончанию условного срока заключения, совместным гулянкам, походам по барам и приглашению приехать на арену, в VIP ложу на бой своих гладиаторов, Хайдигер против общества Рона тоже ничего не имеет. — Что ж вы хотели, ничего не становится лучше, — круглое лицо Дэниела остается безучастным, когда он говорит. Рон не может понять: поддакивает ли ему из вежливости или впрямь так думают. — Вам, мистер Янг, не кажется, что самое интересное еще впереди?       Переспросить Рон не успевает. Контролер на проходной спрашивает билет, Дэниел лезет в карман за рабочим пропуском и отвлекается. Рон пялится из-за его спины на рамки новеньких металлодетекторов, похожую на душевую кабинку полного биометрического сканирования с распознаванием лиц, если верить заводскому стикеру на стекле, и радуется, что приехал заранее, проскочив мимо гигантской очереди, которая должна скапливаться на входе в «час пик».       Позади вежливого контролера в белой рубашке с пристегнутым золотистым бейджиком, маячит фигура в пятнистой униформе со штурмовой винтовкой через плечо. Раньше Рон никогда не замечал на входе охрану. Распорядители, у которых едва ли набиралось два — три ствола на смену, предпочитали закрыться в дежурке, полагаясь больше на камеры слежения, биометрические сканы и сигналы тех же контролеров. Усиленное патрулирование военных — не для галочки, а настоящее круглосуточное наблюдение на КПП — нововведение, которое приживается после вспыхнувших год назад беспорядков.       Дэниел разбирается с охраной быстро, любой гладиатор позавидовал бы. Машет Рону, ведет его через боковой служебный вход на территорию, через парк, под арку к скоростным бесшумным лифтам, которые поднимают Рона в VIP ложу быстрее, чем он успевает осмотреться.       Хайдигер занят, как всегда последнее время, ожесточенно спорит о чем-то с человеком в униформе младшего судьи. Рону кажется, график, забитый под завязку делами — страховка, чтобы точно не оставалось времени ни на что, вроде глупых размышлений.       Заметив Рона, Хайдигер тут же бросает спорить и переключается — его оппонент даже не успевает закончить. — Третий раз подряд удаленный старт, представляешь? Я буду писать жалобу.       Рон пожимает протянутую ему руку и беспомощно ищет глазами Дэниела, тот усмехается: — Самая дальняя точка начала, точка, с которой стартует команда. Разница невелика, но… — Но это уже дело принципа, — подхватывает Хайдигер. — Они думают, могут запихать меня, как ребенка, в угол? Как доехал? — На такси. — Нравится?       Рон, уже не скрывая, осматривается. — Нравится.       На самом деле Рону больше по душе старина и антиквариат. Друзья даже называют его «помойной душой» за привычку тащить в свою тесную квартирку старые, выброшенные кем-то стулья, чтобы потом с полировкой и клеем любовно приводить их в порядок, шлифовать, покрывать заново лаком.       В ложе явно нет ничего старше года. Огромный дисплей на стене, глубокие черные кожаные кресла, стеклянный стол и песочного цвета пушистый ковер, в котором Рон немедленно утопает по щиколотку. Как и все, что окружает Хайдигера, обстановка идеально новая. Холодная и стерильная. Может, ассоциация льда идет от того, что всюду стекло, полупрозрачные дисплеи и даже потолок — стеклянный купол кофейного цвета над блестящими алюминиевыми столбами-опорами.       Хайдигер нажимает на кнопку. Жалюзи на панорамном смотровом окне отъезжают в сторону, и Рон видит арену — прямо у себя под ногами, идеально как никогда: огромное поле с желтым песком и редким кустарником, не выше человеческого пояса. Одинокие кирпичные коробки хаотично разбросаны тут и там, как будто кто-то сверху взял щепоть и посолил ими арену. — Трудно будет? — Легко тут точно не бывает, — Хайдигер поправляет галстук. По платиновой полосе зажима пробегает шальной блик. — Я заключил контракт. Так что сегодня работаем в команде. Гарольд Диннер купил команду, я дал ему троих на сегодняшнее шоу. Прикрыть его малышей, чтоб их не положили в первой же заварушке разом, пока они разберутся, что к чему. Так что святая троица, — Хайдигер оживает, у него загораются глаза, — Факел, Пинки и Арчер. Ведущие. А у противника… — Один, — подсказывает Дэниел из-за спины. — У противника один. Что? Один? — Хайдигер удивленно поднимает брови, снова оборачивается. — Было же заявлено трое. Кто остался?       Дэниел молчит, словно репетирует про себя, потом сообщает: — Доберман.