Месть

      Голое и темное помещение без окон давило своей тишиной. Время растянулось в одну бесконечную цепочку, монотонную вечность, действуя на ставшие ни к черту нервы. Финн поджал губы и нахмурился. Взгляд его глаз, обычно мягкий и доброжелательный, теперь словно прожигал насквозь сутулую спину человека, сидевшего перед ним со скованными наручниками руками. Агент явственно ощущал, как царившее в душе спокойствие начинает отравлять своей чернотой жгучая ненависть. Главное, не поддаваться ей в такой момент.       Своими амбициями и нелегальными разработками Цундапп недурно подпортил Финну и его начальству кровь и немало насолил во время недавней истории с Мировым Гран-При. Но правосудие настигло Профессора, и он ответил перед законом за все свои козни. Однако, как ни странно, справедливость до сих пор не восторжествовала.       Британский шпион обошел узника и приблизился вплотную. У него уже было преимущество только от того, что он стоял на ногах и таким образом возвышался над бывшим оружейником. Макмиссл никогда не считал себя злопамятным человеком и не был им, но он не мог забыть, как он и его молодая напарница, Холли Делюкс, едва не погибли по приказу Профессора между зубцами гигантских шестерен Биг-Бена, однако, к счастью, находчивость напарницы позволила избежать смерти. А еще он помнил, с чего началось это задание, и как ему пришлось пересечь половину Тихого океана, тайно прибыть на нефтяную платформу, с которой было отправлено последнее сообщение о помощи от его коллеги и давнего друга Леланда Турбо. И как бы Финн не спешил, как бы не молился, оказалось, что все давно предрешено.       Они с Леландом знали друг друга еще с бурного студенчества. Ни одна переделка, ни одно яркое событие в жизни Макмиссла не проходили без закадычного приятеля. Все всегда вместе, но в тот раз Турбо пришлось отправиться на платформу одному, без какого-либо прикрытия или подстраховки. Он был опытным агентом, способным и до последнего верным своей профессии. Именно c его помощью удалось ухватиться за нить, ведущую к истокам всей этой истории; нить, оказавшуюся хвостом одной из тысячи гадюк, скрученных в опаснейший клубок змей. И Леланд стал жертвой одной из них – Профессора. Хитрый, изворотливый, чертовски умный и предусмотрительный, страстно желавший видеть этот мир на коленях перед собой, он хладнокровно и жестоко избавился от опасного пленника.       Перед глазами Финна предстала страшная картина, которая с той поры будто каленым железом была выжжена на сетчатке: темное, кровавое месиво, фарш в огромном контейнере вперемешку с изрубленными костями и тряпьем. Это все, что осталось от Леланда после казни под прессом для металлолома.       Макмиссл снял с себя серо-голубой пиджак и небрежно бросил его на стоявший под рукой железный стол, рядом с лампой и какими-то папками. Сегодня бумаги не понадобятся. И теперь ничто и никто не встанет на пути.       Финн не раз встречался с Цундаппом после его ареста, проводил с ним долгие, сухие беседы, присутствовал на многих допросах. И каждый раз, когда Макмиссл замечал, как немного надменно взирает на его подтянутую фигуру оружейник, как кривит губы и завистливо щурится, прикрыв левый, почти слепой без монокля глаз, не отводя взгляда от правильных черт лица британца, агент только хранил непоколебимое спокойствие и незаметно взращивал в себе ненависть. Эта чаша была уже наполнена почти до самых краев после потери Леланда, и требовалось всего несколько капель, чтобы наполнявший ее черный деготь выплеснулся наружу.       Профессор украдкой следил за движениями секретного агента, а тот по-прежнему думал о своем павшем товарище, образ которого был все еще свеж. Со временем Финн, сам того не желая, забудет лучистые голубые глаза лучшего друга, звучание его голоса и неповторимую интонацию, цвет его волос. Время безжалостно сотрет детали и значимые моменты самых ценных воспоминаний, но ему останутся неподвластны чувство уважения и верность их дружбе, а также общему делу, переплетшему их судьбы настолько, что они стали неразлучны. И шпионам не чуждо ничто человеческое…       А что пришлось перенести Турбо, этому замечательному человеку, перед смертью? Боль, страх, унижение? Только ли это? Что было в мыслях Леланда и глазах, когда по приказу спесивого местного королька, Цета, его жестоко избивали и безжалостно растаптывали. Или, когда гигантский пресс медленно опускался на его ноющее, исковерканное тело? О, британец знал, что можно продолжать до бесконечности, но тогда бы он, бравый британский агент, умер от тоски и чувства бессилия или попросту свихнулся. Горестно, невыносимо. От безмерного отчаяния хотелось разорвать себе грудь голыми руками и вынуть из нее душу, лишь бы она больше не рвалась на части при мысли о том, что всего можно было избежать. И смерть его могла быть менее ужасной, человеческой, если бы не Цундапп.       Финн ненавидел Профессора всем своим израненным, но очерствевшим за последнее время сердцем. Ненавидел его аристократическую гордость, которую не смогла искоренить даже темница, презирал его колкий, насмешливый взор, слышать не мог его голос и выраженный немецкий акцент. Все в этом человеке раздражало до умопомрачения. Простой смертный, едва ли не безумный убийца и мерзавец дерзнул вершить чужие судьбы и отнял у Финна одного из самых дорогих ему людей. И если Цундаппа ожидал с распростертыми объятиями ад, то он для него уже начался, потому что сегодня Макмиссл пришел стать бесом из самого пекла геенны.       Профессор наклонил на бок голову и всем своим видом изобразил ленивое равнодушие к персоне агента. Он был уверен, что британец и в подметки ему не годится. «Должно быть, – решил Макмиссл, – он считает, что было неплохо пустить под пресс и раскрошить то, что имело в моей жизни огромное значение». Финн скользнул холодным взглядом по неприглядному лицу Цета, его ироничной усмешке и поглядел глаза в глаза – изумрудно-зеленые в серые. Отброшенный на обочину жизни преступник и талантливейший, элегантный шпион, любимец фортуны, а между ними – абсолютная, совершенная ненависть...       Внезапный сильный удар ладонью по лицу, от которой бледная щека заключенного мгновенно онемела, опрокинул Цета на пол. Опешив и ничего не понимая, Профессор резко обернулся. Всего секунду назад тот никак не выказывал своих эмоций и чувств, а теперь в его взгляде плескалась свирепая злоба и неутолимая жажда мести. Такого Финна еще никто никогда не видел, потому что он как никто другой умел скрывать свое безумие. И в тот пасмурный день, в Лондоне, когда Макмиссл настиг немца на набережной, он наверняка бы убил его, пристрелив на месте, если бы не задание и мисс Делюкс, которая после не смогла бы принять поступка наставника.       Пальцы впились в чуть волнистые, когда-то русые, но теперь почти целиком седые волосы на затылке Цундаппа, в то время как занесенный над его лицом кулак был уже готов к первому удару. Все эти долгие месяцы, пока приходилось терпеть и притворяться, Макмиссл во всех своих снах видел, как буквально разрывает своего заклятого врага на части. Теперь он со странным, нездоровым наслаждением наблюдал, как разбитая губа Профессора омывается в рубиновый, а его ресницы трепещут. Забавно, когда вдруг палач сам становится жертвой и впервые испытывает на своей шкуре все, что он когда-то приказывал делать своим прихвостням.       Оружейник невольно вскрикивает и сжимается, но избежать боли не удается, и теперь из носа бежит горячая струйка крови. Он готовится к новому удару, дергано вскидывает скованные руки в попытке защититься, часто дышит, но пальцы Финна в следующее мгновение сдавливают горло. Профессор хрипит, царапается и пытается отодрать от себя чужие руки, сжимая их до синяков, и когда кислорода остается совсем мало, агент вдруг отпускает его и швыряет затылком о бетонный пол.       Отстранившись, Макмиссл поднялся. Цундапп хотел, чтобы смиренно валялись перед ним, но теперь он сам корчился на полу, одновременно пытаясь превозмочь приступ неистового кашля. Теперь, когда все маски оказались сорваны, можно было без труда увидеть его злобу и страх. Лишь отдышавшись, Профессор слегка приподнялся и с ответной ненавистью посмотрел на шпиона. Сплюнутая с разбитых губ громкая и ехидно произнесенная фраза на немецком, резанувшая воздух своей резкостью, вывела Финна из себя. Он прекрасно понимал родную речь заключенного, как и то, что последовавший за этим пинок ногой сломал ему пару ребер.       – Спрашиваешь, кто из нас теперь поистине безумец? – почти без акцента продолжил Макмиссл на родном для Цета языке, застав тем самым того врасплох. Он вновь склонился над заключенным, схватил его за грудки и дернул на себя, отрывая от пола.       – Ты знаешь ответ! – новый удар в скулу выбил негромкий вскрик. Цундапп привык причинять физические страдания и боль другим, но сам выносить их не мог. – Когда днями и ночами напролет ты мечешься, пожираемый мыслями о том, что близкий тебе человек погиб страшной смертью, а ты, его лучший друг, здоровый человек с руками, ногами и головой на плечах, оказался полностью бессилен и не смог сделать ничего, странностей становится чуточку больше.       Поставленная на сломанные ребра стопа в черном, лакированном ботинке заставила Профессора на мгновение задохнуться от боли, сморщиться и хрипло закричать. Он ничего не отвечал, но предчувствовал, что продлится все это недолго только потому, что Макмиссл, полностью ослепленный своей вырвавшейся наружу болью, прикончит его в скором времени.       – Но потом вдруг понимаешь, что вина в произошедшем лишь частично лежит на тебе, начинаешь искать истинный источник. И находишь…       Цет не смел умолять. Только бездумно твердил с придыханием после каждой новой вспышки боли: «Нет, нет, нет». Привкус крови во рту за последние мгновения стал чем-то привычным, пока мужчина едва не захлебнулся ее сгустками. Вскоре стало казаться, что его тело просто разбито на сотни осколков. Профессор раскрыл рот в стоне, но через мгновение ощутил холод на своих губах, и по зубам ударило что-то железное, грубо протолкнулось вглубь. Щелкнул взведенный курок английского револьвера, грудь сдавили ледяные тиски ужаса. В эту секунду секретный агент готов был поклясться, что выстрелит преступнику в рот, раскидав его мозги по стенам, полу и потолку. Пришлось сделать над собой колоссальное усилие, чтобы опустить дрожащую от ярости руку и хотя бы отбросить оружие. Не сегодня. Не в этот раз. Хотя было бы неплохо всадить ему пулю сначала в ногу, а после, насладившись воплями и диким страхом в глазах, застывшем на их самом дне, и только затем хладнокровно прикончить, как бешеную гиену.       Макмиссл не хотел думать про джентльменство, бывшее всегда у него в чести, не желал вспоминать про то, что связанных и лежачих людей бить не принято. Перед ним был не человек, а смертельный враг, и из него хотелось выколотить жалкую, прогнившую душонку. Потому-то он и не мог остановиться. Лишь усталость и смешавшаяся на костяшках своя и чужая кровь вынудили разжать кулаки и распрямить спину. К этому моменту Цундапп уже еле дышал, но был в сознании. Он не мог поверить, что сей кошмар прекратился, но был несказанно рад этому.       – Ты жалок. Настоящее ничтожество, – сплюнул Финн, и Профессор с трудом выдавил из себя улыбку. Даже это вызвало боль, но он знал, что британец прав, хотя тот не понимал совершенно ничего.       Цет всегда был жалок. Жалок и смешон в глазах других людей со своим невысоким ростом, щуплым и неказистым телом ботаника и безграничным стремлением к знаниям. Это твердили неудачливому изобретателю постоянно. Но он всегда боролся с этим всеми возможными и невозможными способами. А все потому, что кто-то не особо умный однажды заявил, что такие некрасивые люди как он – внутренне пусты, они лишь второй сорт. В юности и молодости будущий Профессор был готов безвозмездно поделиться с этим миром своими идеями и плодами кропотливых трудов, но его лишь обсмеивали, ставили ниже других, насмехались над его чувствами и задумками и отвергали их. Тогда в душе глубоко засела зависть. Мир и двуличное общество, твердившее быть собой, но в то же время скрыть свое убогое лицо, научили ненавидеть по-настоящему и посеяли в нем зло.       Он обернулся против этого мира и спустя годы смог показать всем невеждам, чего стоит на самом деле, но тогда желчная язва уже полностью поразила существо Профессора. Вершилась его личная, персональная месть, торжествовало незримое безумие. Отныне в страхе дрожали те, кого когда-то веселил один вид Цундаппа. А Финн, чопорный идиот, ничего не понимал и не мог понять. У каждого из них была своя месть.       Уходя, Макмиссл даже не обернулся. Прихватил свои вещи и был таков. Что толку от насилия, если горбатого исправит только могила, а погубленных людей уже не вернуть?.. Наверняка Цет даже не осознал до конца, за что ему все это.       Профессор нашел в себе силы приподняться и со стоном медленно сел на колени. Да, Финн здорово потрепал его, но англичанин даже не подозревал, что щуплого изобретателя давно не удивишь побоями. Было много других случаев, с причинами и без, так что не впервой. А сколько ругани и обидных слов было услышано в свой адрес... Но его давно ничто не ранило, ничьи гнусные языки и колкие взгляды не могли сбить с пути, по которому он неотступно шагал, даже находясь за решеткой. Так пускай Макмиссл катится к чертям собачьим со своими припадками. Они еще не раз сойдутся в дикой дуэли, потому что каждого уничтожала своя особая боль. Каждый из них упивался своей собственной местью.