Дорви моё сердце, дрянь

Джон Мёрфи всегда знал, что ума ему не даровать. Впрочем, хитрость отлично так помогала выжить там, где выжить сотне подростков, пусть даже чуть позже и с кучей умничающих взрослых, казалось невозможным. Правда, эти самые взрослые только всё портили. Их долбанные правила и законы в этом мире — ничто. Здесь хрен выживешь, постоянно воюя, но и в первый же день сляжешь, если не имеешь в руках элементарной защиты, даже самого простого оружия. Если ты туп и мыслишь как одноклеточное. С другой стороны, если ты мыслишь как одноклеточное, то тебе здесь и не место. Смерть — лучшая награда в таком случае. Тупой как пробка? Избавь себя от мук: пистолет к виску и нахер в ад. Ибо здесь ты явно лишний, чувак. Джон никогда не считал себя одноклеточным и чертовски, больше всего в этом грёбанном мире, хотел жить. Октавия Блейк сейчас мычала что-то сзади именно по той простой причине, что он, чёрт возьми, хочет жить! Он заслужил это. А если даже и нет, так какая нахрен разница, если его всё равно послали на верную гибель? Нет, блядь, нет! Хрен в глотку каждому, кто послал его на этот шаг. Он выживет любой ценой! Если не получится ускользнуть сухим, то он сдаст каждого, кто хоть раз плюнул ему в лицо. Джон не из тех, кто простит, кто поймёт. Нихрена! Понять того, кто тебе с силой вонзит нож в спину и сердце разобьёт нахер только потому, что ему так удобно, ибо душа требует? Так надо? Так не по адресу. Брысь с личной территории, если в замашках — лишь нагадить. Месть никогда не заставляет себя ждать. Она всегда подаётся тёпленькой и на блюдечке с вкусностями. С хрена ли он должен прощать того, от кого можно и не ждать взаимности? А от кого её можно ждать? А хрен там, а не взаимность. Не тот век, не тот мир, не те люди. Хочешь взаимности? Тогда ты слаб. Ты слаб? Готовь яму! Готовь, ибо следующее место на том грёбанном кладбище у челнока — твоё. Джон остановился. Стоило покинуть «чистую» территорию и пробраться ближе к выходу, как задум уже не казался таким идеальным. Идиотка Блейк позади продолжала мычать, план грозился вскоре полететь к чёрту. Кляп во рту, спрятанные под чёрным капюшоном волосы и его куртка на ней не спасут, если Беллами заметит его и спросит. А Беллами заметит и спросит. Только Беллами Джон пока не видел. Охранники — все на своих местах, ворота закрыты и около них — в несколько раз большее сплочение народу, чем обычно. У костра — ещё одно столпотворение, гомон и смех. Рядом, на огромном то ли мешке, то ли хрен знает чём, лежало что-то огромное и необъяснимо откуда взявшееся. Чудо, похожее на кабана, но наполовину лохматое. Кого-то несли в медпункт под руководством Эбби. — Блядь, охотники вернулись, — прокомментировал Джон, сжимая канат в руке сильнее и подтягивая Октавию ближе. Блейк застонала от боли, когда верёвка сильнее впилась в запястья. Слишком тугие узлы. Боится, что сбежит? Верно делает. Октавия сильнее вонзилась зубами в вонючую тряпку, мыча от гнева и недовольства. Мёрфи всегда её бесил. Этот придурок был одним из тех, кого следовало бы сразу отправить в путешествие по космосу, а не давать очередной шанс и спускать на Землю. Последнее, чего он был достоин, — это ещё один шанс. Дай ей пистолет, её рука бы не дрогнула. А Беллами бы не остановил. Впрочем, там и самого Беллами останавливать нужно. Вжав Блейк спиной в стену, Джон одарил её такой злобой, что смог бы позавидовать каждый. Он сейчас не видел Октавии. Перед ним стоял Беллами, стояла Кларк, стояли все те подонки, портящие ему жизнь. Они — это она. Важно лишь самому поверить и суметь расплатиться. Джон из тех, кто непременно сможет. Не задумается, не будет ждать, не пожалеет после. Тот, кто непременно сможет. Расплываясь в дебильной улыбке и держа в руке пистолет. Нет. Держа в руке нож. Он исполосует каждый сантиметр её кожи. Быть может, пришлёт Беллами сюрпрайз в виде ногтя или даже целого пальца любимой сестрёнки. Отправит её волосы. Её одежду. Его душу. Огромезный кусок его изуродованного сердца. Интересно, что Беллами сделает? На что он готов пойти, лишь бы отомстить? Тогда разглагольствования о мире и тихом сосуществовании, о всепрощении, к которым его приучила Кларк со своим дружком Финном, дадут о себе знать? Он вспомнит хоть слово или попытается найти и убить его молча? Интересно, а что станет с Беллами, когда он потеряет то, ради чего жил всю свою сознательную жизнь? Что он сделает, когда его семью, его самого растопчат? На что пойдёт Беллами, потеряв всё? Когда останется один там, где в одиночестве хрен выживешь? Назовёшь ли жизнью то, что последует после? О, это, непременно, в тысячи раз лучше, чем повесить его. Именно это и есть идеальная месть. Ради такого можно пожертвовать всем. Ради такого можно и поистине стать тем монстром, чудовищем, каким тебя видят с самых первых дней покорения Земли. Да что там, разве до этого что-то было иначе? Разве Джон Мёрфи не сидел в чёртовой тюрьме среди кучи преступников и не ждал часа, когда наконец исполнится восемнадцать и мучительное ожидание закончится, а долбанные мысли навсегда покинут голову? Более того, он никогда и никому не простит пережитого там. Те чувства, что захватывают твоё тело, когда понимаешь, что ты в долбанной клетке. Как зверь. И тебя считают зверем. Сколько бы ты не метался, что не делал или говорил — всем абсолютно плевать. Ты ёбанный второй сорт. Тебе остатки еды, остатки воды и нихрена понимания. Более того, от тебя ещё и ждут благодарностей. Ты должен рассыпаться ими, ибо тебе позволили, блядь, просуществовать подольше! На тебя воздух тратили, а ты такая скотина неблагодарная, матами рассыпаешься. Дайте ему в руки только автомат и поставьте перед ним на колени всех, кто в этом виноват. Управление «Ковчега», армию, ту же Кларк или мёртвого Вэлса. Они ведь тоже виноваты. Конечно! Ведь яблочко от яблоньки, как известно… Кому отплачиваться за грехи родителей, как не детям? Тем более, если родители так их любят, что сами суют зверю в пасть? Джон бы выстрелил. Нет, он бы нажал на чёртов курок и не отпускал до тех пор, пока не пролилась бы кровь последнего. Он бы не пощадил. Никого. Если он не заслужил пощады, тогда её не заслужил никто в этом чёртовом мире. И перед ним стояли на коленях все, кого он желал видеть в таком состоянии. Вот они — прямо перед ним! С горящими ненавистью и грёбанной дерзостью глазами. Пытаются мычать, но теперь даже это даётся с трудом. Пытаются зарядить коленом между ног, наверняка в надежде сбежать, но увы. Джон на секунду ухмыляется. Противно так, мерзко, что Блейк успевает за это время тысячи раз пожалеть о том, что попытка провалилась. А ему нравится, как она крутится и бесится, как надеется освободиться. Это так наивно! И так весело. И было бы гораздо веселее, получись у них тихо уйти. Глаза Блейк расширились в мимолётном страхе, когда рука Мёрфи потянулась к заднему карману джинс, — и он с явным удовольствием достал оттуда пистолет. Когда-то принадлежавший именно ему. Ещё тогда, когда он был частью разбойничьей шайки Беллами и имел право носить при себе ружьё. Когда он был частью той власти, что командовала, наказывала и едва ли не решала судьбы. Когда Беллами ещё не стал конченным придурком и не начал бегать на задних лапках перед Кларк. Когда он, Джон, ещё мог что-то изменить и на что-то повлиять. Пистолет всегда был рядом. Джон не смел оставить его где-нибудь, а уж тем более — забыть. И неимоверной ошибкой было считать, что, когда его отберут, Джон не вернёт свою вещь. О да, он всегда был, есть и будет тем ещё эгоистом и собственником. А разве есть другие варианты в этом грёбанном мире? Сдохнуть? Нет, спасибо, проходили. — Смотри, — Джон сунул пистолет едва не под нос Блейк. Его голос звучал твёрдо и уверенно. Он не собирался отступать. Не сейчас. Не после стольких проблем, мучений и издевательств. Он ответит сполна. — Сейчас только от тебя зависит, сколько человек сегодня сдохнет. Один писк — и в тот же момент любой, кто тебя услышит, будет истекать кровью, — Джон провёл дулом пистолета по щеке Блейк, его глаза не отрывали взгляд от её. Он знал: сдастся, сейчас же. Последует за ним и сделает всё так, как он и просил. — Кто-то незнакомый, Миллер, твой дружок Джаспер или сам Беллами это будет, мне абсолютно плевать, Блейк, — в его голосе звенела сталь. Не сделает, врёт? Исполнит с радостью, не лжет, даже не думает. Октавия знала, понимала, верила. — Ты ведь не простишь себе этого? Если уж берёшься за такое дело, так нужно знать, на какие рычаги давить. Мёрфи прекрасно знал. И видел в её глазах и борьбу, и что-то отдалённо напоминающее отчаяние. Единственное, что там не было слёз, она и не думала рыдать. Это будет так замечательно — ломать её, медленно, по чуть-чуть, а после предоставить сломанную, порванную, убитую игрушку Беллами. Это далось ей с трудом. Джон видел и наслаждался этим. Выбор дался безумно трудно, но Кларк в очередной раз решила всё сама: стоило ей только выйти во двор и пройтись прямо к выходу, к компании у него, как Октавия тут же кивнула, опустив взгляд. Безусловно, это было мало на неё похоже. Джон даже подумал, нет ли тут подвоха, не завопит ли Блейк в следующее мгновение что есть мочи? Мёрфи надеялся, что нет. В противном случае, огромнейших проблем не избежать никому в грёбанном лагере. И значимых потерь — в первую очередь. Джон никогда не сдастся без боя. И он никогда не падёт первым, не попытавшись. — Я развязываю тебе руки и забираю кляп, — тихо, медленно, осторожно. Джон словно вдалбливал в её голову каждое слово. В надежде, что они дадут плоды. — Одно лишнее движение или слово — ты сдохнешь первая, Блейк. Снова кивок. Долбанный кивок, но самый правильный и самый подходящий в данной ситуации. Блейк подаётся лицом ближе, мыча. «Кляп, Мёрфи, кляп» — словно орёт она, но только долбанное мычание не даёт до конца сосредоточиться. Джон не дурак. Сперва развязывает узел на запястьях, а после, сдерживая в своей ладони обе её руки, уже убирает кляп, позволяя вдохнуть чистый, несмотря только на чёртову тучу радиации, воздух. Зловонный кляп вместе с канатом падает ниц — и Мёрфи тут же заталкивает его подошвой кроссовка под какую-то хрень, валяющуюся сбоку. Блейк смотрит с такой ненавистью, что, кажется, готова пожертвовать собственные зубы, лишь бы искромсать его до смерти и оставить тут сгнивать. И Джон знает о её желании. Более того, они у них до ужаса подобны. — Подонок, — её шёпот растворился в темноте вечера, так и не услышав ответа. Джон был солидарен с ней. Он тот ещё подонок. Именно поэтому он всё ещё жив и именно поэтому в итоге выйдет победителем. Он схватил её за руку, у локтя, и как можно спокойнее двинул к выходу. Октавия плелась так неправдоподобно, словно на казнь. Не так ли оно и было на самом деле? Джону казалось, что ещё немного, — и он пристрелит её прямо сейчас. Прошли костёр. У него собиралось всё больше людей: один уходил, двое приходило. Оказывается, жарили мясо. Пахло не очень, но судя по довольным лицам тех, кто ел — довольно неплохо и даже вкусно. Джон тоже хотел есть, а уж тем более мяса, но не смел подвергать себя и свой план опасности. В рюкзаке у него имелась еда, но это так, для поддержания жизни вне станции. Ничего вкусного, просто съедобное, на первое время. Долгосрочное — вот что главное. Блейк пыталась плестись как можно медленнее, а Джон только и делал, что подгонял. Она отставала, а он не позволял. Пробовала падать, он сразу же ловил. Уловки не работали, а он, опять-таки, далеко не даун. Пара метров. Осталась всего пара долбанных метров, как какой-то урод из компашки у ворот развернулся и глянул в их сторону. Не просто глянул, а даже подошёл на два шага ближе и пригляделся. — Мёрфи? — конечно, кто же не знает Мёрфи? Все, блядь, знают Мёрфи. — Эт ты куда? Джон весьма и весьма недовольно уставился на типа, подошедшего ещё ближе и стоящего теперь напротив. Он откуда-то его помнил, где-то пересекался. Такого дрыщавого трудно не запомнить, да ещё и уши, как у мавпы. Впрочем, на станции трудно кого-то не замечать или не знать в лицо. Мавпа не отступала и не проваливала с виду. Более того, противно пискнула: — Это же… Сестра Беллами? Ну вот, Блейк, его все знают как Мёрфи, а тебя — всего лишь как сестру Беллами. Заебись, не правда ли? — Это моя подружка. Хочешь подсказать нам уютное местечко? — саркастично заметил Мёрфи и сделал шаг вбок, давая понять, что разговаривать больше не намерен. — Да нет же, сестра Беллами, — настаивала мавпа, и Джон непременно наплевал бы на это и двинул дальше, если бы у Блейк вдруг не подкосились ноги. Подкосились так неожиданно и явно намеренно, что Мёрфи даже позволил ей упасть и подкосить себя самого. Вырвавшийся кулак тут же пришёлся Джону по челюсти. Непременно, дальше мавпа вырубила бы его и отправила прямиком к Беллами, только Джон поставил подножку и выхватил автомат. Подняв Блейк, он развернул её к себе спиной и схватил за шею, размахивая оружием в разные стороны. Все обернулись, в лагере понемногу начиналась шумиха и появлялись всё новые зрители. Вышел Беллами. Рука сразу за автомат, а в глазах — львиный страх за Октавию и доля непонимания. До него не доходило, всё ещё. Неужели думал, что Мёрфи ограничится тем случаем в челноке? Глупо. Нет, Беллами. Дружбе конец. А она когда-то была? Брался командовать? Да куда такому щенку командовать? А куда успела деться Кларк? Ведь только недавно была здесь. Где твоя грёбанная хозяйка, Беллами? Клоун. Ты долбанный клоун, Беллами. И последний номер явно не за тобой. Беллами наставил на Джона автомат. Несколько придурков тут же последовали его примеру. Давай, Беллами, стреляй! Или стрелять будет он, Джон, и тогда уж точно на поражение. Непременно, следующим шагом была бы его, Мёрфи, смерть. Как он и желал Блейк — долгая и мучительная. Уж Беллами бы постарался. Но увы. Джон быстро дал заднюю и потребовал открыть ворота. Блейк начинала задыхаться. Молодец, тварь. Помощь подана умело, хоть и не задуманно. К удивлению, у ворот стоял Джаспер. Этот влюбленный придурок и стал тем, кто нажал на нужную кнопочку. Пожалел, да? Не переживай, придурок, ты только отстрочил тот момент, когда она сделает последний выдох. Рано или поздно Блейк всё равно сдохнет. Грядущего не миновать. Может быть, ты получишь возможность увидеть это сам. Ворота отъехали с характерным звуком, позволяя пройти. И Джон прошёл. Беллами так и не выстрелил. Никто не выстрелил. А Блейк так и не задохнулась. — Да приснятся тебе кошмары, — хмыкнул Мёрфи, прежде чем вырубить Октавию автоматом и скрыться в зелени расстилающегося вокруг леса.