Глоток свежего воздуха

Юнги срывается с родного города и уезжает в Сеул, надеясь на светлое будущее. Юнги бросает все, показывая прежней жизни средние пальцы обеих рук, и криво усмехается, рассматривая билет на поезд. Юнги впервые в жизни действительно во что-то верит и даже чувствует себя ну просто отлично. А потом приезжает в город, устраивается работать в цветочный магазин и понимает, что где-то, блять, он свернул не туда. Он мечтал о совершенно других вещах, хотел заняться музыкой, эпизодически прожигая жизнь за дорогой выпивкой, но коварная фортуна распорядилась иначе. Не, если думать более позитивно, а это довольно сложная для парня задача, то такая работа вполне себе ничего. Платят много, потому что название раскрученное, сидишь себе весь день, да впихиваешь людишкам цветочки подороже. Вот только, работает юноша в ночную смену, а хотелось бы спать или заниматься чем-то более интересным, потому что и без этой работы он никогда не спал по ночам, чего греха таить. Мин работает в этом магазине уже примерно месяц, но жизнь парня до сих пор не сдвинулась ни на миллиметр. Он уже давно не садился за пианино, не пытался писать хоть какую-то музыку, а так хочется почувствовать под длинными рельефными пальцами гладкие клавиши инструмента, забыться в хаотичном переборе нот, выписывая все новые и новые сочетания, ласкающие слух. Но нет. Юнги ничем не занимается. Вообще ничем. Сидит и сидит, думает еще иногда, нервно курит в уголочке и судорожно листает ленту тамблера, надеясь найти что поинтереснее, но тщетно. Даже тамблер отвернулся от него, вот до чего докатился. Юнги трещит по швам и готов взорваться в любой момент, словно старая бензоколонка. Он нервничает, потому что в институте происходит слишком много всякого дерьма, слишком много людей достают его, слишком много предметов и заданий, что мозг медленно кипит, плавясь, и, кажется, Мин даже чувствует эту мерзкую жижу, вытекающую из собственных ушей. Два месяца, два чертовых месяца он сидит на попе ровно и жует сопли, потому что, да, он типа человек с тонкой организацией души, чего упорно признавать не хочет, постоянно посылая все свое окружение в далекое эротическое путешествие. К слову, он и сам не прочь, но только не на чей-то член, нет уж, увольте. — Блять, — ругается он, понимая, что осталась только одна сигарета в пачке. — Самое отстойное событие за этот день. — раздосадованно воет юноша, а потом он готов взять свои слова обратно, потому что в цветочный магазин вваливается какой-то паренек и сразу же чихает, пряча свои маленькие ручки в свитер, слегка безумным взглядом окидывает ассортимент, а после смотрит так непонятно и чему-то усмехается, видимо, мыслям в своей голове. — А есть ромашки? — Это цветочный магазин, ты как думаешь? — выгибает бровь Юнги, выкидывая пачку в мусор, и без всякого стеснения затягивается последней сигаретой. Если он сейчас не получит свою успокаивающую дозу никотина, то точно сорвется и заколет этого парня секатором. — Фу, какой ты грубый, — смеется незнакомец и снова чихает, наконец находя глазами заветные ромашки. — Запакуешь мне красивенько? — он морщится от дыма, что в итоге медленно растекается по всему магазину, но виду не подает. Однако, Юнги и этого достаточно, чтобы понять, что парень явно не курит. Даже совестно как-то становится, отравлять своим ядом такой милый цветочек. — Могу хоть в скальп твой замотать, если будет угодно. Любой каприз за ваши деньги, как говорится. — хмыкает Мин. Он поднимается со своего теплого насиженного местечка и подходит к покупателю, который как раз стоит напротив ромашек. Не особо дорогие цветы, а Юнги сейчас слишком впадлу пытаться впихнуть что-то более весомое по стоимости, да и парень явно не возьмет. Хотя, черт его знает, он вообще сомнительно выглядит. У него же явно аллергия на цветы, так чего приперся и чихает тут своими микробами? Много тупых вопросов всплывает в и так плывущей голове Мина, но тот лишь послушно достает из вазы ромашки, которые выбирает покупатель. Семь штук. — Верю в счастливое число. — улыбается тот, как бы отвечая на немой вопрос парня, какого, собственно, черта. Это же ромашки, их должно быть много. Последний лишь закатывает глаза. — Какую упаковку? — На твой вкус. — Хочешь себе траурный букетик? — скептически поднимает бровь Юнги, но все же откидывает дальнейшие шуточки, и берется за упаковку цветов. Милая шуршащая бумага салатового оттенка радует глаз, обрамленная белой лентой, и мини-букетик выглядит очень уж воздушно, отчего парнишка невольно открывает рот, рассматривая окончательный вариант. Он на полном серьезе ожидал нечто мрачное. Нет, правда. Хмурый юнги со взглядом моя-жизнь-полный-пиздец, сигаретой в зубах, черной кожанке и синяками под глазами, выглядит довольно забавно вместе с этим букетом. Особенно удивляет то, как трепетно и нежно он собирал цветы воедино, аккуратно обматывая белоснежной лентой хрупкие стебли ромашек, стараясь не помять бумагу, и то, с каким профессионально-задумчивым выражением лица он подбирал все это. Его руки кажутся грубыми, от выпирающих вен, но невероятно точно выполняют свою хрупкую работу. Нельзя сказать, что Мин не любит цветы, наоборот. Он сравнивает их с человеческими жизнями: им требуется время, чтобы расцвести, а потом, достигнув верхушки своей красоты и распустившись полностью, они начинают увядать, и точно так же не могу жить без воды и солнечного света. А вот без последнего бледный Мин обходится вполне спокойно. Возможно, он просто не человек, а возможно, просто уже отжил свое. Хотя, вроде должен тянуться к свету, в конце концов, ему всего двадцать четыре. — Красиво… — выдыхает парнишка и осторожно забирает букет из уверенных рук, можно сказать, мастера, и просто некоторое время крутит тот в руках, внимательно рассматривая. — Сколько с меня? Юнги озвучивает цену и кивает, когда деньги доходят до кассы, после чего по привычке тянется в карман за пачкой, но только недовольно шипит. Ну черт. Он бы выругался, да только не при клиентах такое делается. — Держи. У Мина глаза в этот момент на лоб лезут. Этот безобидный парнишка солнечно улыбается и протягивает ему пачку сигарет. Образ «безобидного парнишки» рушится за секунду, и юноша теперь вообще не уверен ни в чем. Он лишь растерянно кивает, вытягивая одну сигарету, и сразу же затягивается, еще более нервно зажимая фильтр меж двух пальцев, хмурится и поджимает губы, как-бы хотя что-то спросить, мол, что за черт, чувак? Но все же не решается. А незнакомец только машет рукой, увереннее перехватывает букет, и покидает цветочный магазин, все же оставив свою пачку на столе, на котором еще лежат остатки какой-то бумаги, лент и прочей чепухи. — Псих какой-то. — только и произносит Юнги, невольно замечая, что этот «псих» курит точно такие же сигареты. Забавно, ничего не скажешь. Следующей ночью все то же самое. Клиенты, цветы, юноша, упорно пытающийся не заснуть на рабочем месте и давящийся растворимым кофе, а еще ко всему этому прибавляется банка пива, потому что: — Я заслужил, идите все нахер. Парень уже клюет носом и почти проваливается в сон, съезжая по неудобному стулу, как колокольчики над дверью дергаются и заливаются звонкой непонятной мелодией, оповещая о пришедшем покупателе, заставляя Юнги нервно дернуться. Телефон показывает три часа ночи. И какой придурок вдруг приперся в такое время? На удивление, это тот же самый парнишка, что был вчера. Он снова как-то бесцеремонно вваливается в помещение, снова чихает и снова ищет ромашки, но уже не с таким воодушевлением. — Хризантемы? — У тебя перед носом. — бурчит Мин, которого попросту застали врасплох, и снова прикладывается к кружке с кофе, поспешно пряча последствия своей маленькой пьянки. — Нормальные люди спят, а ты по цветочным магазинам шастаешь. А парнишка только пожимает плечами и в итоге выбирает три самые красивые хризантемы, ссылаясь на очередное счастливое число, и Юнги невольно кажется, что у этого психа любое число может стать счастливым, да и не только о числах речь. Этот покупатель терроризирует цветочный магазин на протяжении недели, Мин даже перестает удивляться, что каждый раз тот берет разные цветы, но удивляется, когда однажды ночью никто не приходит. Парень сидит до четырех утра, до пяти, шести, но, к сожалению, смена заканчивается, и приходится идти домой, терзая себя сомнениями, не случилось ли чего. Вообще, это довольно странно, учитывая, что холодному и озлобленному на весь мир Юнги, абсолютно плевать на всех вокруг, и плевать с высокой колокольни, вот правда. Он ведь даже имени этот придурка не знает, а почему-то париться. Мин с трудом дожидается ночи и нервно выкуривает сигарету за сигаретой, дергаясь из-за любого шума, а потом слышит звон колокольчика и знакомое чихание. Знакомое до боли в ушах. Он поворачивается, сверлит взглядом вошедшего и делает совершенно безразличный вид. — Я уж думал, ты откинулся. — Сессия. Я попросту спал. — без всякой обиды произносит он, и в голосе чувствуется та самая усталость. Юнги и сам задолбался с этой сессией, но он явно привык к недосыпу и прочей херне, поэтому даже не обратил внимания, что сна в его жизни стало чуточку меньше, а работы стало чуточку больше. Ладно, вообще-то, очень даже обратил. Потому что сейчас хочется укутаться в какой-нибудь плед, забыть обо всем этом дерьме и проспать несколько суток подряд, но нет. Он снова собирает букетик, на этот раз из роз, на этот раз более аккуратно, более трепетно, отчего окончательный результат выходит ну просто великолепным. — Сколько ты здесь работаешь? — неожиданно спрашивает парниша, вместо того, чтобы уйти, и облокачивается на стол локтями, рассматривая букет. — Предпочитаю знать, с кем веду диалог. — сухо отзывается Мин, но в душе ликует, что хоть кто-то с ним заговорил. Хотя, не очень уж и хотелось. — Пак Чимин. — Мин Юнги. Два месяца я работаю, ну почти. Два с половиной где-то, а что? — ему совершенно непонятно, с чего вдруг вопросы. Пак же ходил до этого к нему, умудряясь обходиться без лишних слов. Лишь восхищался букетами, бормотал тихое «спасибо», чихал, после чего поспешно удалялся, оставляя парня наедине со своими прожигающими разум мыслями. — Красивое имя, — хмыкает он. — Больно уж руки у тебя умелые, и не скажешь, что два с половиной месяца. — За такой срок можно хоть задницей научиться рисовать, главное усилия. А Пак смеется, причем так светло и звонко, что колокольчики над дверью кажутся противным скрипом, и, честно, Юнги мог бы сравнить этот льющийся смех с музыкой. — Ты смешной. — А ты больной. Впервые вижу человека, которому от подобных слов смешно. Нет, был один, конечно, но по нему психушка плачет, надеюсь, сейчас он именно там. — театрально вздыхает Юнги, вспоминая своего друга Тэхёна. Тот еще парень с прибамбасами. Но, вообще, они довольно хорошие друзья, даже слишком. Юнги правда не понимает, почему они дружат. Он так-то много чего не понимает, но предпочитает откдывать к черту упреки в эту сторону, ссылаясь на заторможенную работу мозга из-за недосыпа. Так проходит еще одна неделя, в течение которой Чимин заглядывает в цветочный магазин, продолжая покупать всякие маленькие букетики, но каждый раз засиживается до утра, болтая о всякой ерунде с Юнги. Он даже как-то слышит его смех, отчего совершенно выпадает в тот момент из реальности. Юнги умеет смеяться! Хрипло, тихо, непонятно и как-то скомкано, но это просто сводит его с ума, и Пак уже не уверен, зачем именно приходит в магазин. Ради цветов, которые покупает для своей подруги, или ради продавца этих самых цветов. — У тебя аллергия. — как-то замечает Мин, когда парень чихает сразу несколько раз подряд. — И ты не куришь. — снова ловит его Мин, когда Чимин кашляет после предложенной сигареты. Нет, Юнги, конечно, подозревал, но слишком уж уверенно Чимин выглядел в тот раз, оставляя свою пачку точно таких же сигарет на столе. — Для чего тебе цветы? — Ам… — запинается юноша, потому что не хочет говорить. Не может. Он же парень, сильный парень, он не должен расклеиваться и вываливать все свои проблемы на и так задравшегося Юнги, хоть они, вроде как, друзья. Чимин надеется на это, искренне верит. Верит, потому что в один прекрасный день утаскивает напившегося друга к себе в квартиру, пытаясь привести того в чувства под холодным душем, и пихает спать в кровать, а сам ложится на полу. Верит даже тогда, когда Юнги ничего не рассказывает, и произносит сухое «спасибо», просыпаясь утром в чужой квартире. Они общаются три недели, но никто ничего никому не говорит. И это угнетает. Причем обоих. Мысли Мина нервно мечутся в черепной коробке, больно ударяясь об стенки, и парень психует. До побеления костяшек сжимает гребанную кружку кофе и бросает куда-то в сторону, совершенно не глядя, даже не замечая какого-то лишнего шума. Хватает первое, что попалось под руку — розы, и тоже кидает, а потом жалеет о своем выборе. Ладони теперь все в глубоких царапинах, сочащихся мерзкой красной жидкостью, и воздух в помещении теперь какой-то совсем отвратительный: приторный аромат цветов вперемешку с металлическим и резким запахом крови. Юнги оседает на холодный пол и смотрит на руки. Нет, не такими должны быть руки пианиста, не такой должна быть жизнь нормального парня, это уж точно. Он сидит так минуты три, а потом слышит знакомый чих и дергается. Нет. Нет, нет, нет, нет. Он не должен увидеть его в таком виде. Парень поспешно поднимается, матерится, потому что ладони неприятно жжет, а когда поднимает взгляд, понимает, что Чимин находится тут явно больше пяти минут. И как он не услышал звон колокольчиков? — Х-хён, — обеспокоенно произносит Пак, некоторое время назад чудом увернувшийся от кружки с кофе. А Юнги молчит. Виноватым и слегка обреченным и потерянным взглядом смотрит в глаза Паку, а последний не может просто стоять на месте. Так они проводят полчаса в тишине, пока младший наводит в магазине порядок, заодно разбирается с порезами на ладонях Мина, наклеивая смешные пластыри с какими-то персонажами мультиков, и возится где-то по близости. Он не уходит, сидит с Юнги и как-то уж слишком бережно гладит его черствые ладони, ничего не говоря и ничего не спрашивая. А Юнги и не против, ему как раз давно не хватало этой уютной тишины, чьих-то прикосновений и спокойствия, которое так и излучает вечно солнечный Пак. Мин невольно вспоминает свое сравнение человеческих жизней с цветами и нервно усмехается, все же сбрасывая это молчание, потому что младший начинает говорить: — Тебе смешно? — Нет. — Почему? —  Почему не смешно? В отчет Чимин только мотает головой, и Мин вполне понимает этот немой вопрос, но говорить совершенно не хочется. Он бы и сам хотел знать, честно. Ведь в последнее время все было так хорошо, но все равно отчаянно хотелось напиться, убиться, задушить себя этим гадким сигаретным дымом у задохнуться от мерзкого аромата цветов, которой просочился даже во недолгие сны уставшего юноши. Все слишком хорошо, даже блевать тянет, насколько все стало хорошо с появлением Чимина. Он правда какое-то безумное солнышко, потому что светит постоянно, на самом деле, отдавая весь свой свет одному единственному человеку, который упорно ничего не замечает, думая, что это у всех так. — Просто запутался я. В жизни, в мыслях, в клавишах на пианино. Во всем, короче. — выдыхает он, опуская убитый взгляд в пол. Четыре недели, они общаются уже четыре недели. Для Юнги это невероятно много, потому что он просто не привык. Его рекорд — три дня. Потом его посылали нахер, говоря, что он моральный урод, долбанный псих и, вообще, ты чего такой мутный и хмурый, фу. За все это время много чего успело произойти. Например, Юнги осознал, что он в полном дерьме, потому что теперь и дня не может нормально продержаться без этого смеха, без этих разговоров по ночами, да и без самого Пака в принципе. А еще у него сердце как-то подозрительно пропускает удар, стоит малому засмеяться или коснуться Мина. Сейчас они сидят у Чимина дома и пьют чай. Особой причины нет. У Юнги выходной, сессия закончилась, и Пак просто не мог не пригласить друга на совместный просмотр киношек в купе с бутылочкой пива, а Юнги не мог не согласиться. Сто раз подумал, правда, теряясь в сомнениях, потому что не хотел загружать младшего, да и в новинку ему все это. Мин только в барах и сидел раньше, поглядывая на короткие юбки девушек, а вот душевные посиделки имел только с придурковатым Тэхёном. Да, с ним тоже можно неплохо так посидеть, но это все не то. Чимин развалился на полу в свободной белой майке и шортах, отчего выглядит ну совсем по домашнему, и у Мина нервно дергается глаз, когда эта футболка задирается, оголяя поясницу. Первый звоночек, что, Юнги, вероятно, заразился психозом от Кима. Они смотрят ужастик, а бутылки уже стоят пустые. Пака неплохо так расплющило от алкоголя, потому что малой сейчас сидит и смеется с каждого жуткого чувака на экране, при этом сидит с таким невозможным румянцем на щеках, что Мин нервно сглатывает. Второй звоночек, что, Юнги, вероятно, только что поменял свою ориентацию. В шутку, конечно, но что-то такое в этой шутке было нешуточное. Фильм подходит к концу и Чимин совсем плывет, наваливаясь на Хёна, потому что устал просто сидеть, а стена кажется довольно холодной, в отличие от теплого плеча Мина. Третий звоночек, что, Юнги, вероятно, сошел с ума окончательно, и не в Тэхёне тут дело. Пятая неделя. Мозг юноши полностью плавится, потому что Чимин не устает покупать цветы, а Мин наконец узнает причину: подруга мелкого лежит в больнице и уж очень скучает там, потому что лежит она в чертовой коме, отчего Мину становится не по себе. Живой человек, просто лежит, дышит, но с ним не поговорить, не услышать его голос, и все это похоже на какой-то страшный сон, когда осознаешь, что такое может случиться с каждым. Юнги не по себе, потому что Пак совсем ходит хмурый, и непонятно, то ли это он так плохо на него влияет, то ли случилось что-то еще. Когда парень снова приходит за цветами, Мин не выдерживает и задает вопрос, так давно мучающий его разум: — Выглядишь хреново, случилось чего? А Пак только затравленным взглядом сверлит пол и даже не смотрит на юношу. Он никуда не смотрит, просто хочет поскорее уйти и уходит. А Юнги сидит, непонимающе смотря тому вслед, и делает самую тупую вещь в своей жизни: не идет следом. Дурак, почему он не пошел за ним? Почему? Слишком уж поздно до Юнги доходит хоть какая-то мысль, отчего хочется выть, а потом он понимает, что Чимин не купил букет. — Черт, — цедит парень, слегка трясущимися руками собирая цветы, и, кажется, делает самый красивый из всех букетов, что делал когда-либо. Мин помнит слова друга, он рассказывал в какой больнице лежит девушка. Мин судорожно вспоминает адрес и не спит всю ночь, сидя под дверьми той самой больницы, ожидая открытия, а потом скорее бежит в палату. Пусто. Одиноко. И воздух мерзкий, мертвый, пробирающий до костей своим могильным холодом, хоть в палате и тепло. Юнги остается только поставить букет и уйти, но что-то тут не так. Это не девушка, это точно женщина, подозрительно похожая в некоторой степени на Чимина, и до парня доходит. Никакая это не подруга. Пака нет который день, а Юнги который день таскает букеты в больницу, внутренне разлагаясь по кусочкам, потому что боится. Боится больше не увидеть Чимина, и одновременно заговорить с ним. Потому что влюблен. Да, черт подери, Мин наконец смог признать эту хреновую вещь, что умудрился вот так легко провалиться в какую-то задницу, отчего становится еще более мерзко от самого себя. Он больше не может просто так сидеть и ждать у моря погоды, хоть это и кажется самым простым решением. Он думает подождать еще день, а затем пойти к Паку. И он ждет, вот только идти никуда не надо, потому что слышится тихий звон колокольчиков и все тот же знакомый чих. Чимина трясет, он плачет, впервые на памяти Мина, мнется на пороге, и это именно то, чего так боялся Юнги. Он не умеет подбирать нужные слова, не умеет находить для них момент. — Х-хён… — парень всхлипывает и уже хочет выйти за дверь, но на этот раз Мин не совершит ту тупую ошибку. Он подходит к юноше и старается как можно мягче обнять того, но в итоге просто крепко прижимает к себе, и, кажется, это именно то, что следовало сделать, потому что в следующую секунду дрожащий Пак утыкается носом старшему в плечо и из последних сил сдерживает надрывный плач. Нет, Чимин не нытик. Он производит впечатление сильного парня, и вообще никогда не плачет, всегда все выносит стойко и с мужественно надутой миной, но не сейчас. Он тоже запутался, но он младше, гораздо младше, и попросту не может со всем этим разобраться. Ему страшно и противно от самого себя, страшно за маму в больнице, за вечно уставшего хёна, которого он так чисто и искренне любит. И Юнги обязательно поможет ему со всем этим разобраться. — Ты страшненький, когда плачешь, ты в курсе? — выгибает бровь Мин, а Чимин только смеется, вытирая рукавом свитера слезы, и после мягких объятий слова становятся немного лишними.