Лазури неба темного.

«Я мог спасти Инори? Мог. Мог, но ничего не делал. Я бесполезен. Я слаб. Скажи мне это, Гай» Глупый слепец, поверивший в себя, глупый человек, возгордившийся ничем. Одинокий, слабый, беспомощный и бесполезный. Оума Сю. Безвольная птица, навеки запертая в клетке и боящаяся выйти наружу. Оума Сю. Страдалец, человек, чья жизнь была полностью искажена и испорчена. «Достоин ли я возмездия, должен ли я умереть?» Живи. Даже слабым дано право на жизнь. Искупи всю свою беспомощность, живи ради тех, кто спасал тебя, кто хотел, чтобы, такой как ты просто немного насладился этой жизнью. Живи и страдай, прекрати убегать от проблем. Сражайся, ведь только так ты хотя бы загладишь вину перед теми, кто когда-то был дорог тебе. «И все же… я так не хочу умирать!» Глупый сон. Снова глупый сон. С каких пор он стал видеть настолько абсурдные сны? Он и сам не знает. Стрелка часов остановилась уже давно, звук прекратился. Он чувствует, что и сердце замирает вместе со временем. Слепец. Он не видит ничего, его существование ограниченно домом и редкими посиделками с друзьями. Каково это видеть мир через эту черную обволакивающую пустоту? Каково это пытаться разглядеть лица любимых и дорогих людей, но не видеть ничего,…кроме густой черной пелены. Раньше, привычно вставая при восходе солнца, он видел в зеркале маленького, немного неприметной внешности мальчишку, стройного, но не совсем тонкого, с большими карими глазами в обычной школьной форме. Серая масса будней. Так и должно быть. А что сейчас? А сейчас он не может ничего сказать о своей внешности, не может описать, во что он одет, даже опрятно ли выглядит. О нем заботятся друзья, приходят ночевать прямо в его дом и ухаживают, словно за ребенком. А ему противно, неприятно, ему кажется, что все вокруг жалеют его, что он обуза на их плечах. Но что Оума может сделать? Только спокойно сесть и давать переодевать себя, позволять отвести в ванную так, словно он и сам ничего не может. А ведь это правда. И эту правду теперь не от кого не скрыть, как бы кто-либо не пытался. Он – бремя. -Я воспользуюсь твоей ванной? Нет ни чувств, ни эмоций. Всего лишь маска. Маска на лице. Видел бы он сам, во что сейчас превратился. Нет прежней грации и осанки, ему даже плевать, уснет ли Оума на полу или нет. Абсолютно забыл, как нужно жить. А зачем жить? Ради чего жить? Что может человек без целей, без стремлений, скажите, на что он способен? Сю пришел лишь к одному выводу: на пустое и бессмысленное существование. Он слышит, как ванная наполняется шумом воды и это ощущение, наполнявшее Оуму в тот момент, было абсолютно невыносимым. Ему казалось, он тонет в черном омуте воды и уже еле-еле дышит, однако, что-то в теле не дает ему спокойно умереть и мучает, снова и снова терзает юное тело. Больно. Он уже привык к этой боли, к переполняющей изнутри пустоте. Он привык ко всему и уже давно смирился. Боль, возможно, сейчас единственное его утешение, единственное доказательство его существование в этом черном омуте воды. Вот ненавистный шум прекратился, и хлопнула дверь. Лишь тогда Сю смог вздохнуть полной грудью. -Тебя отвести в ванную? Сю что-то нечетко отвечает, стараясь собраться с мыслями, однако, его понимают с полуслова и берут за руку. Когда Оуму отрывают от своего кресла, кажется, будто забирают его маленькую частицу самого себя. Сю сдерживает немой крик накалившей боли в себе и умело идет к ванной, стараясь дойти до нее самостоятельно. Дело не в том, что он не умеет ходить сам, просто мальчишка все еще не может свыкнуться с мыслью, что слеп, что надо смириться с тем, что сейчас он, как никто другой, бесполезен. Именно эта мысль и доводит парня, заставляя держать весь негатив в самом себе. - Спасибо. Сухой ответ. Все, что он может сейчас произнести. Тихими, неторопливыми шагами, Оума достигает ванной и, наполнив ее и полностью раздевшись, опускает лодыжку. Жарко. В холодном теле жар распространяется необыкновенно быстро, что довольно удивило Сю. Вода слишком горячая, но ему надо стерпеть это, нужно преодолеть эту на первый взгляд легкую преграду. Наконец, Оума полностью окутывается в теплую воду, как в теплый плед, и сжимает края бортика ванной. Тепло и приятно. Он медленно начинает забывать, что только что боялся даже прикоснуться к воде. Он редко разговаривает со своими друзьями, в основе, только тогда, когда для этого есть хоть какой-то смысл. Чужие увлечения, будоражившие сердце раньше, сейчас даже не интересуют его. Потому что это бессмысленно. Именно. Слепцы не могут прочесть любимые книги, слепые могут только слушать фильмы с друзьями, но обсуждать там будет нечего, ведь так таковой, Оума ничего не понимает в действиях. Потому – то все и кажется бессмысленным и до боли смешным и колким. Вот Сю и употребляет речь лишь при необходимости, лишь тогда, когда это правда нужно окружающим. Инори бы даже счастлива была посидеть вместе около теплого камина, держась за руки. И просто молчать. Не говорить ни слова, ведь иногда в тишине можно найти довольно больше смысла, чем в собственных словах. И Инори это знала. Знала и молчала, зачастую обижая этих Оуму. Только сейчас, в этот момент, он понимал девушку, понимал, что молчание тоже не совсем бессмысленно. А вот Тсутсугами, наоборот, часто разговаривал, размышлял о жизни и кто бы мог поспорить, был таким единственным в своем роде. Гай постоянно говорил таким непонятным для Оумы языком, что казалось, что блондин брал и заучивал тексты наизусть. Однако Гай просто был талантливым оратором, не стеснялся выражать свои мысли перед слушающими и был богат лексиконом. Оума поднимает взгляд вверх и смотрит на пустой потолок. Довольно. В собственных мыслях и восхищением лучшим другом, Сю даже не заметил, что находится в ванной уже больше получаса. Оума проводит рукой по столику, стоящему рядом с ванной и, найдя покрывало, полностью обернулся в него. Невыносимо холодно, что даже, кажется, озноб покрывает все тело. С волос все еще скатываются маленькие капли воды, но они тут же опускаются на холодный пол. Оума хватает вещи, и громко хлопнув дверью, выходит наружу, снова оказавшись в коридоре первого этажа. Его дом большой, слишком большой для одного-то человека. В доме шесть комнат, две спальни, прихожая и ванная. Когда они жили с Харукой в этом доме, это и то казалось довольно глупым. Семья из двух человек и огромный дом. И вот из-за этой глупости Сю и казалось, что их семье не хватает отца и детей и это чувство сильно тяготило его изнутри. Оума аккуратно, держась за перила и пытаясь не споткнуться, спускается вниз по извилистой лестнице и наконец, выдыхает, чувствуя свободу. Комната уже почти рядом, но неожиданно, голова идет кругом, и Сю не выдерживая этой головной боли, запинаясь, падает, ударяясь головой об стену. Мир вокруг меняется, темнота не отступит, но вместе с ней приходит невообразимая боль в висках. Бесполезный, неуклюжий, он не достоин, продолжать жить дальше и причинять другим только боль, заставлять их быть нянькой за «Бесплатно». Он просто камень на шее друзей, просто груз, возложенный на чужие плечи. Однако груз не чувствует вины. Груз всего лишь предмет, а он, увы, человек, он чувствует, что не нужен, чувствует, что друзья лишь жалеют его, а потому-то и старается сделать хоть что-то самостоятельно, хотя бы самую малую долю, хотя бы какой-нибудь пустяк, показать друзьям, что все еще может, что все еще способен. Но чувствует только собственную щемящую боль от вины. -Сю, ты в порядке? Он уже не слышит, что говорит собственный друг. Оума лежит на холодном полу и кажется, будто все тело вновь стало холодным и покрылось толстой коркой льда. Сю уже не знает, почему воля все еще не покинула его, почему он просто возьмет и спокойно уснет. Но он хочет дышать одним воздухом вместе со всеми, хочет просто почувствовать встречный ветер. Почему,… почему он должен умереть? -Оума, идиот! Сдавленный кашель, вырвавшийся наружу. Холодное тело, почти озябшее после ванны. Темнота в давно не видевших мир глазах и покрывало, немного съехавшее с его плеча. И резкая, глухая боль в его голове. Лишь этого достаточно, чтобы Оума просто не выдержал и навзрыд разрыдался на чужом плече. На голову Сю положили теплую мужскую руку в знак поддержки. Он слаб. И от собственной слабости становится отвратительно на душе. Невыносимо. А еще больно. Как давно он не видел мир в прежних ярких красках. Как давно не видел огромный город, проезжающих мимо машин, пейзажи. Как давно он перестал видеть их лица, людей, которых любит, без которых даже жизнь станет тусклой и пустой. Даже сейчас, есть те, кто поддержат, есть те, кто может схватить за руку, помочь преодолеть огромную, выкопанную самой судьбой, яму и жить дальше. -Ты хоть думаешь, что творишь? Вместо ответа от Оумы слышны только громкие всхлипы, сопровождающиеся диким воплем. Он почти никогда не плакал. Почти.… Но вот сейчас Оума сорвался на плач, сжал кончиками пальцев чужую футболку и уткнулся носом в нее, изредка громко всхлипывая. Никому. Никому. Никому. Никому. Он никому не нужен. Тогда почему эти люди все еще здесь, почему они все еще рядом с таким идиотом, как он. Потому что он герой? Потому что он слаб? Почему же. Может… потому, как они лишь жалеют его? Именно. Жалость, корысть, похоть. Это и есть грехи, та корона, что он возложил на себя. Можно ли считать жалость грехом? Да. Ведь она причиняет боль, жалость заставляет человека ненавидеть себя за собственную слабость, пробуждает в нем скрытые комплексы, которые раньше были скрыты под вечной улыбкой. То же самое происходит и сейчас. Улыбка на чужом лице, а в душе лишь удушье и ненависть к себе. -Тебе ведь просто жаль меня, жаль видеть человека, которому давно ничего не остается, кроме как умереть? Тебе ведь жаль смотреть на то, как я просто существую, однако, в моменты, когда могу просто умереть, хватаюсь за свою жалкую жизнь. Ведь так? Оума никогда не оставляет все в себе. Сю не любит скрывать истинные эмоции в себе, лучше просто высказать все, что накопилось, просто прижаться к чужому телу и кричать это. А потом… ожидать ответа, ждать, пока кто-нибудь откликнется на зов. - Глупыш, Сю. Этот ответ… расколол все надежды. В голову стали красться ненужные мысли, которые бы любой человек захотел просто-напросто выбросить из головы, заставить самого себя забыть о них. Колени Оумы подрагивают от холода, он жмется к теплу, хотя и невольно, но ищет своими руками тепла, которого у него так давно не было и, наверное, уже никогда не будет принадлежать ему. Вспомнить образ Инори, выученный уже, словно стихотворение или даже скороговорка. Каждая ее черта, ее мягкий, нежный голос, ее тепло, ее нежные ласковые руки. Вспомнить все это и понять, что жизнь все же бессмысленна. Даже это солнце не греет, даже от него нет никакого толку. -А ведь это правда. Просто ты не хочешь признавать это, ведь я тут же захочу совершить самоубийство? На уголках губ появляется легкая и непринужденная улыбка. Оума понимает, что это правда, что тут даже нет смысла строить предположения и что все так есть. Если Аясе стала бы оправдываться, то он нет. Он, правда, не из таких людей, чтобы пытаться скрыть правду. - Для кого-то это просто жалость, а для кого-то знак любви и дружбы. Кто же знает? Сю знает. Сю давно знает, как к нему относятся собственные друзья. Они жалеют его. Все, кроме Аясе. Кажется, Шиномия полюбила его. Как ни странно, это так. Иначе бы она не стала обсуждать с Сетой, как можно понравиться Оуме Сю. Но разве может калека быть вместе с калекой? Как объяснить это юной влюбленной девушке, не задев ее чувства, не причинив ей боль? Невозможно. И именно эта причина заставляет Сю молчать и ни слова не произносить в присутствии Шиномии. Она наивна. Наивна, как все еще не распустившийся бутон розы, красной розы, страстной и на первый взгляд, хрупкой и прекрасной, а внутри прочной, как сталь….