Зелье из первоцветов

Есть два рычага, которыми можно двигать людей: страх и личный интерес. — Наполеон I

Одной рукой девушка перевернула страницу, другой нащупывая на тарелке небольшое печеньице. Давно следовало бы испечь новую порцию, ко всем чертям выкинув эту: жесткие, как подошва, кружочки теста были абсолютно не съедобны, мелким крошевом прилипая к зубам, если те вообще оставались после укуса. Но лень в Марианне пересиливала чувство собственного достоинства, и уже третий вечер она макала кружочки в кофе, слабо надеясь, что те размокнут и станут чуточку вкуснее. Взгляд тщетно пытался сосредоточиться на книге, сморгнуть липкую дымку, застилавшую строки. Однако, как бы тяжело не шло чтение, Марианна хотела, во что бы то ни стало, дочитать злосчастную главу. В отличие от тех же фильмов книги мало привлекали девушку и казались ей малоинтересными. Пустой тратой денег. Лишь по настоятельному совету одной знакомой, Марианна взялась за эту, проведя перед этим битый час под крышей родного дома в компании пыльных сундуков и их не менее пыльных жителей. «Она открыла дверь. Дама почтенного вида и сложения гренадера Померанского полка ворвалась в уборную и со стоном плюхнулась в кресло. Ее глаза большие, безумные, казалось, зловещим светом озаряли ее кирпичного цвета лицо. - Какой кошмар! – сказала она. - Что за кошмар? - Жозеф Буке… Он… - Что с ним? - Он мертв!» От резкого звука Марианна дернулась и выронила книгу. Та упала на пол, являя перепуганной девушке жуткое искаженное в усмешке лицо на обложке. Но звук повторился, и Марианна облегченно выдохнула: звонил телефон. Даже не подходя, можно было угадать звонившего. Иногда ей казалось, что в жажде контроля отец может посоперничать с федеральными службами. Пропади Марианна хоть на день, и над цветочным магазином, всеми лесочками, парками, пустырями и подозрительными районами зависнут вертолеты поисковой службы: дотошность отца в вопросах безопасности не знает границ. Но Марианна пропадать не собиралась, лишь отключая звук и перезванивая после, когда пыл отца слегка утихал. После ее ухода из кафе с последующим отказом быть для Донны телохранителем и оруженосцем на полставки разразился скандал. Недовольства Дагды, копившиеся весь переходный возраст дочери, вырвались наружу. Он кричал, тогда как раньше не мог позволить себе и голоса повысить на дочерей, умудряясь только карикатурно хмурится и размахивать руками; обвинял Марианну в безответственности, излишней самостоятельности, хамском поведении и, наконец, что было самым странным и смешным для нее, неподобающем внешнем виде. Ссорились они долго, со вкусом, да так, что цветочница после удивлялась: как Пирожок в тот вечер не вызвал полицию? Однако, все заверения Марианны, что сестра не маленькая и сама сможет дойти пару кварталов до дома разбивались об упёртость отца и главный, в его понимании, аргумент: ты старшая. Так жалкие четыре года разницы стали ее личными всадниками Апокалипсиса. Цветочница подхватила книгу за белесую обложку, положила на тумбу и, игнорируя трезвонивший телефон, сладко потянулась. Донна еще с утра прожужжала все уши, рассказывая о какой-то новой пассии, «карамельный блонд». С наибольшей вероятностью они засиделись допоздна, а горе-карамель не догадался проводить ее до дома. - И вся королевская конница, и вся королевская рать, - с усмешкой пробормотала Марианна, - пытается Донну с ресторана забрать. Прозвучал последний аккорд, и телефон смолк. Следом, как и всегда, шел монотонный голос, извещавший, что абонент плевать хотел на ваш звонок и просит оставить сообщение на автоответчике. - Марианна… Девушка выпрямилась в кресле и напряглась. Голос у сестры был более чем испуганный. - На меня… они… - Донна едва сдерживала рыдания, - приходи, прошу… Прежде чем бормотание оборвалось, цветочница схватила трубку: - Что случилось? Где ты? - На уг-глу… у «Т-темного леса», - на том конце провода сестра разразилась рыданиями, не в силах объяснить что-то еще. Но Марианне больше ничего нужно и не было. Подхватив куртку, она ринулась к выходу. * * * «Никогда не привязывайся к вещам» - истина, с первого взгляда простая и понятная, но так и не воплощенная в жизнь Аланом. Психологические тренинги, брошюрки, ссылки в интернете и заголовки в журналах направо и налево кричат, что вещи делают нас своими рабами, не дают управлять своей жизнью, не дают достичь великих целей… Ух, какие они не хорошие, эти вещи! С легким сердцем Алан закрывал ссылки и статьи, стоило только увидеть такую несусветную глупость. Он любил свой салон, как не любил кого-либо из родственников или друзей. Любил и неоновую вывеску «Tatoo», и огромные окна с ветвистыми узорами, и каждый дюйм просторного зала с его деревянными порожками, кожаными креслами, пластинками и фонарями на стене. Долгое время атмосфера в салоне царила самая что ни на есть мрачная, пока, однажды, со стороны Стеф не раздалось: «В каждом лесу должны быть светлячки. А где твои?». Несколько часов езды из магазина в магазин, сотня мелких, еле заметных крючков на стене, вереница стеклянных огоньков и поток брани из-за переплетшихся между собой проводов – все это заняло не один вечер, но результат превзошел все ожидания Алана: по стене над массивным кожаным диваном в углу, змеясь и поднимаясь к потолку, теперь сияли крохотные, такие похожие на настоящих, светлячки-фонарики. Не сказать, что клиентам, садившимся в кресло, особо был важен уют. Но он был важен Алану. И если любовь к салону мужчина еще признавал, криво усмехаясь и отшучиваясь, то любой выпад в сторону мотоцикла карался немедленной казнью через моральное повешение на собственной неправоте человека. Осторожно заправив кончик шарфа за воротник куртки, Алан последний раз окинул взглядом помещение, выключил фонари и, особо-то торопясь, вышел наружу. Несмотря на то, что метеорологи наперебой кричали о солнечном дне, с самого раннего утра город потонул в густой дымке, а к вечеру, словно стремясь запутать людей еще больше, с неба и вовсе посыпалась какая-то морось, напоминавшая собой одновременно и дождь, и мелкий снег. Стекло шлема тут же пришлось протирать рукавом. - ... стой, я ж... - Пошел к черту! Но прежде, чем Алан успел хотя бы осознать происходящее, из переулка раздался крик.