***
Ероих всхлипывала, пальцы теребили подол простой темно–зеленой туники, темные курчавые волосы падали ей на лицо. Рядом стояла Чхику. Дотракийка поджимала губы и то и дело бросала на лхазарянку пылающие гневом взгляды. Правая щека служанки была расцарапана до крови. Ранки уже успели подсохнуть, но Чхику все еще пылала яростью. - Девка наброситься на меня, когда я несла фрукты для кхалиси! – выпалила она, сверкая карими глазами. - Сказать, что такую корову нельзя пускать к кхалиси! - Это не правда! – выкрикнула Ероих. Черные как миэринская ночь, как воды Скахазадхана, они были полны слез. - Я хотела повидать мою королеву перед сном, а эта… - миловидное лицо лхазарянки потемнело. В уголках губ вспыхнула и сразу же погасла ядовитая усмешка. - Она не хотела меня пускать. А когда я попыталась проскочить мимо нее… она меня ударила! Я просто защищалась! - Лгунья! – выкрикнула Ирри, уперев руки в бока. Девушка вышла на защиту Чхику и бросилась бы на Ероих, если бы ее не удержал Бельвас. - Она лжет, кхалиси! Это все знать! - Все знать, - мрачно подтвердила Чхику, - я зарежу эту змею, что бы не смела лгать нашей кхалиси! - Только попробуй притронуться ко мне! – прошипела мгновенна овладевшая собой лхазарянка, оскалившись как пустынная львица. В глазах, еще совсем недавно полных слез, обиды и горечи, плясали золотистые злорадные искорки. Чхику кинулась к ней, сыпя ругательствами на дотракийском, но Ерохих, испуганно закричав, бросилась к ногам Дени. - Матерь, - простонала она, отчаянно вглядываясь в встревоженное лицо Бурерожденной, - не позволь им убить меня!.. прошу тебя, пожалуйста… - Не смей прикасаться к кхалиси! – прорычала Ирри, схватив лхазарянку за волосы. Девушка зашипела, отбиваясь, но Силач Бельвас грубо оторвал служанок Дени друг от друга и несколько раз встряхнул их. - Грызутся как собаки, - пробубнил евнух, - Силач Бельвас может посадить их обеих на цепь, чтобы научились уважать маленькую королеву, - и он сжал руку Ероих, криво ухмыляясь. Дени тяжело вздохнула. С тех пор, как она привела лхазарянку в пирамиду, ни одного дня не проходило без подобных ссор. По началу, правда, беженка вела себя примерно, скромно и почтительно, но вот потом… жалила всех, кто дерзал только приблизиться к ней. Ударила Миссандею, когда юная наатийка попросила ее не подходить к драконам, насмехалась над сиром Барристаном, над его возрастом и морщинами. Пыталась дразнить даже Безупречных, но евнухи никак не реагировали на ее нападки, и Ероих быстро остыла. Дени тяжело вздохнула. Золоченые сандалии из змеиной кожи натирали ей ноги, в тяжелых объятиях бледно–лилового токара было душно, и больше всего сейчас хотелось сбросить с себя шелка и бархат, завернуться в львиную шкуру и выйти в сад, под сень оливковых и айвовых деревьев… но нет. Это все желания обычной девушки. Не королевы. - Отпусти их, Бельвас, - устало молвила королева. Евнух разжал пальцы, и бледная от ярости Ероих упала под ноги королевы. Ирри опустилась на колени рядом с ней, не забыв пронзить лхазарянку пылающим взглядом. - Простите, кхалиси, - прошептала она. - Мне надоели ваши ссоры, - Дени хотела, чтобы ее голос звучал твердо, но ее огорчение все же пронизало тонкими как паутинка нитями ее слова, - почему помимо всех дел я должна успокаивать вас, как расшалившихся детей? – как бы повел брат ее месте? Визерис несомненно бы жестоко наказал девушек – ведь они разбудили дракона. А Рейгар? Или ее отец, король Эйерис? – Ваши распри очень меня огорчают, - добавила Дени уже мягче, - надеюсь, больше этого не повторится. - Простите, кхалиси, - повторили дотракийки и трепетно улыбнулись. Ероих, недовольная, что королева не удостоила ее вниманием, устроилась у подножия кушетки Таргариен. Дейнерис поманила к себе Чхику. - Царапина гладкая… - произнесла она, касаясь кончиком большого пальца щеки служанки, - попроси у Миссандеи мазь. Через пару дней и шрама не останется, - королева коснулась губами лба служанки и улыбнулась, - теперь ступай. Уходите все. Кроме Ероих. Дотракийки переглянулись, даже не тая своего злорадства. Бельвас поклонился, а сир Барристан чуть задержался на пороге ее покоев. - Доброй ночи вам, ваше величество, - рыцарь не скрывал своей неприязни к беженке. Три предательства должна пережить его королева. Уж не эта ли лхазарянка следующая? Девушка слишком хитра… и ядовита, словно пустынная змея. И об этом свидетельствуют не только ее едкие нападки. Но Дэйнерис даже слушать об этом не хочет. Селми молился Семерым, что бы его сомнения оказались пустыми старческими страхами. Или чтобы Ероих погибла раньше, чем успеет помыслить о предательстве Матери Драконов.***
- Я боюсь, госпожа… боюсь, что останусь одна… мне страшно, что я больше никогда не увижу Матерь… - Ероих едва ли не с нежностью проводила гребнем по серебристым с золотым отливом волосам. Сейчас лхазарянка сама кротость. Черные глаза с золотыми отблесками горящих в покоях свечей дарили Дени жгучий, полный какой–то голодной страсти взгляд. Как отличается Ероих от милых Ирри и Чхику. Дотракийки слепо верны кхалиси, а вот спасенная королевой беженка… она относится к Бурерожденной несколько собственнически. Как мужчина. Желает, чтобы матерь принадлежала только ей. Но королева никогда не будет чей – то. Ни своей, ничьей. Она – для своей страны, для своего народа. Для своих детей. Ероих худощава для лхазарянки. Женщины народа скотоводов коренастые и ширококостные, а ее молоденькая прислужница ладна, даже изящна. Смоляные волосы спускались крутыми кудряшками ниже плеч, единственное, что выдавало в ней уроженку земель лхазарян так это нос. Небольшой, чуть приплюснутый, однако, совершенно не портящий ее черт. Ласковые пальцы Ероих запутались в мягких завитках в низу живота Дени, а губы прижимались к бледно–розовому соску королевы. Тело беженки казалось смуглым, начищенной призрачно сверкающей бронзой рядом с мерцающим белизной телом Дейнерис. Королева тяжело дышала и кусала губы, сжимая в кулаке волосы девушки, пока сухие горячие губы покрывали поцелуями чуть округлый живот Таргариен. Крошечный огонек, осколок жара постепенно разгорался все жарче и жарче, по мере того, как ласки Ероих становились все сильнее. Слабый крик сорвался с губ Дени, когда волна желанного облегчения смешанного с наслаждением прокатилась по ее телу, оставив после себя томительную слабость. В ночи раздался протяжный рев дракона, прозвучавший в унисон со стоном Дейнерис. Лхазарянка положила голову на живот королевы, прижимаясь щекой к тому месту, где когда–то давно рос ее сын. Сын Дрого. Рейего. Дени отстранила от себя Ероих. - Моя королева… - оторопело прошептала беженка, сонно моргая. Королева отвернулась. - Ступай, - коротко бросила она, опуская глаза. Прикосновения Ероих ей приятны, да и сама девушка при всем ее яде очень мила, но… Дени хочет совсем не этого.***
- Сиру Дедушке не тяжело? – льстиво осведомилась Ероих, - он носит так много железа. Туника из железа, сапоги из железа, перчатки из железа, - девушка покачала головой, раздвигая губы в улыбке, - старичок может спечься в своих одеждах на жарком солнце. Сир Барристан не ответил. Голубые глаза старого рыцаря смерили лхазарянку печальным взглядом, и Селми ушел, не вымолвив ни слова. Ероих недовольно тряхнула своими черными кудряшками. Дразнить старого рыцаря было совсем не весело. Он никогда не отвечал на ее остроты. Смотрел как на шаловливого ребенка, которого давно не пороли. Интереснее всего было со служанками королевы. Дотракийки поднимали визг и кидались, как паршивые шакалы, на обидчицу. Губы Ероих скривились в ехидной усмешке. Тупые коровы. Королева любит Ероих, она не позволит ее обижать. Лхазарянка сосредоточенно нахмурилась, глядя на пустую скамью из черного дерева, заваленную подушками. Разве это трон? Сидалище для дворянина, а не для королевы. В последнее время Бурерожденная очень редко желает видеть Ероих. Ну и пусть. Лхазарянка пока и сама не жаждет общества этой жены табунщика. Как бы ее не наряжали и не чествовали, она там и останется женщиной дотракийца. Даарио Нахарис прошел мимо Ероих, даже не удостоив ее взглядом. Девушка негодующе вспыхнула. Она состоит в свите Матери, а этот Буревестник смеет задирать нос в ее обществе. Да кто он такой?! Наемник, продажная шкура, ничем не хуже шлюхи, которая раздвигает ноги за мелкую монету. Ворона, падальщик! А она приближенная королевы, Неопалимой и Матери Драконов! Хотя по пирамиде ходят слухи, что Дейнерис уложила Нахариса в свою постель… девушка ощутила внезапный прилив гнева и ревности. Только кому именно принадлежит жгучее словно расплавленная медь чувство, разъедающее грудь беженки? Королеве или этому крашеному Буревестнику? - Почему маленькая служанка так смотрит на меня? – усмехнулся Даарио, сверкнув золотым зубом и поглаживая свою бороду. Глаза, голубые, казались практически пурпурными. Ероих глубоко вздохнула, озорно сузив глаза. - Уж больно ты разноцветный, - заявила она, - малявка–наатийка говорит, что ты похож на бабочку. Эта Миссандея… глупая девчонка. Мирный народ, предпочитающий музыку воинам. А врагов что, они замузицируют до смерти?! Девушка, грациозно покачивая бедрами, неспешно направилась к наемнику, который смешливо щелкнул языком. - Я не бабочка. Я воин. А воина должно быть видно издалека, - он лукаво улыбнулся, его пальцы, словно лаская, пробежались по золотым рукоятям его клинков. - И сколько женщин было у славного воина? – Ероих призывно улыбнулась. Раз она хороша для королевы, этот Буревестник и подавно достоин ее. Прошло почти полгода с тех пор, как у лхазарянки был мужчина. Беженцы в лагере были не против ее общества, но она не выносила их грязных прикосновений и алчных похотливых взглядов. - Сотни. Тысячи, - Даарио ухмыльнулся, - и дракон, который ждет меня, - сбросив с плеча ладонь девушки, Ворон развернулся на каблуках и направился прочь, к своей королеве, оставив отвергнутую Ероих в бессильной злости кусать губы.***
Карты, старые, потрепанные, выцветшие, ложились перед королевой неровными рядами, а Ероих продолжала выкладывать все новые и новые из своей колоды. Пламя свечи трепетало и извивалось, бросая отблески за ловкие пальцы лхазарянки, на бледное взволнованное лицо Дени. Ее служанка напряжена – губы плотно сжаты, черные глаза не мигая следят за движением карт. И вот поверх раскинутой колоды ложится последняя карта. На ней нет рисунка. Просто сплошной черный фон, потрескавшийся, местами облезший, опасный и зловещий. Девушка тяжело вздохнула, уронив руки на колени. - Что там? – Дени нетерпеливо поерзала на подушках. Умение Ероих гадать было известно лишь королеве. Суеверные дотракийки и ее кровные всадники могли принять ее за мейегу. Самой же Бурерожденной талант беженки казался очень занятным, любопытным. Сколько раз на ярмарках она видела гадалок, сидящих в своих шатрах, окруженные зыбким маревом благовоний… она как–то пыталась уговорить Визериса заглянуть к одной из них, толстой летнийке, прикрывавшей свою наготу лишь плащом из разноцветных перьев, но брат за это оттаскал ее за волосы. Ты от крови дракона! А драконы не обращаются за помощью к ведьмам!.. Ероих тяжело сглотнула и облизнула пересохшие губы. Девушка выглядела расстроенной. - Увы, моя королева… не могу сказать вам больше того, что вы уже знаете. Предательства, смерть… верхом на бледной кобылице. Вижу мужчину… рычащего по–медвежьи, вижу искалеченного льва… и крылья, застилавшие свет солнца… а дальше… не могу, королева, карты молчат, - лхазарянка была готова расплакаться. Дени успокаивающе погладила ее по руке. - Не нужно, Ероих… намного интереснее, когда не знаешь своего будущего, правда? – интереснее и страшнее. И все же Дени была разочарована. Она надеялась, что хотя бы карты лхазарянки смогут пролить свет на ее жизнь. - А где ты научилась этому? - Меня обучила мать, - девушка улыбнулась, и королева вздрогнула. Лицо Ероих показалось ей мордой скалящегося хищника. Или это лишь причудливые игры света и тени превращают ее в зверя, опасного и готового кинуться в любой момент? – Уже поздно, ваше величество, - беженка споро собирала карты со стола, - а утром к вам придет Зеленая Милость. Доброй ночи вам. - Доброй ночи, - эхом откликнулась Дени, провожая Ероих усталым взглядом.***
Наемнику не привыкать к вниманию женщин. Что из плоти и крови, что из стали и золота, они жаждали прикоснуться к нему, одарить своей лаской, своими поцелуями. Одним посчастливилось побывать в объятиях Даарио Нахариса, другие же рвали на себе волосы в муках его равнодушия. Ворон, пряча самодовольную улыбку в свои лихо закрученные позолоченные усы, и бросил быстрый короткий, как удар в спину, взгляд в сторону лхазарянки. Девчонка деловито копалась в вазе с фруктами, выбирая самый красивый персик. На мраморной скамье подле нее покоились уже по меньшей мере дюжина надкусанных фруктов. Вонзив зубки в сочную мякоть плода, Ероих блаженно прикрыла глаза, наслаждаясь вкусом, но в тоже мгновение ее личико скривилось, и она с омерзением сплюнула прямо под ноги проходящего мимо Серого Червя. Безупречный резко остановился, и недожеванный кусочек персика упал совсем рядом с его обутыми в сандалии ногами, но не касаясь даже их подошвы. Евнух меланхолично взглянул на широко улыбающуюся Ероих. - Говорят, Безупречным не страшны ни боль, ни смерть. А что вижу я? Доблестного Серого Червя заставил отступить персик, фрукт, оброненный простой женщиной! – и девушка заливисто рассмеялась. Серый Червь вздохнул. - Женщина, ты регочешь как овца, - тихо произнес он, храня на своей роже невозмутимую мину. Лхазарянка задохнулась от возмущения, черные глаза метали молнии, но прежде чем новая порция яда сорвалась с ее язычка, воин прошел мимо. Ероих, разъяренно взвизгнув, швырнула в него надкусанным плодом, который тяжело шлепнулся на пол, так и не долетев до цели. Плечи удаляющегося Серого Червя напряглись, когда вслед ему полетел смех Даарио. Ероих обратила на веселящегося наемника черные порочные глаза. - Стервятнику–ворону весело? – промурлыкала она, накручивая на палец угольно – черный локон и облизывая испачканные в персиковом соке губы, - с королевой ему так же весело? - Драконьей королеве принадлежит весь Даарио Нахарис, целиком и полностью, а не только его смех, - какой же мужчина променяет дракона на простую служанку, как бы хороша она не была? Даарио запустил пальцы в свою синюю бороду. Он обещал Дейнерис не предавать ее. Не бросать. Ни ради золота, ни ради женщин или славы… он дал ей слово воина, не наемника. Но когда взгляд жадно шарит по фигурке Ероих, которую полупрозрачная ткань платья практически не скрывает, наемник задорно хохочет, облизываясь и похотливо блестя голубыми глазами… он укротил дракона, почему бы не приструнить и эту ягнячку¹? - Может, и для меня найдется кусочек Дарарио? – горячий шепот лхазарянки обжег слух Буревестника. Девушка стояла вплотную к Нахарису, томно облизывая кончики пальцев – острый розовый язычок снимал со смуглой кожи сладкие капли персикового сока. Она недурна, весьма недурна… раньше Даарио принял бы ее предложения. Но не сейчас. Вдруг это разозлит дракона. Его прекрасного сребровласого дракона с глазами как аметисты. - Даарио Нахарис… - мужчина наклонился к Ероих. Лхазарянка прижала руки к груди, чуть оттянув светло–зеленую ткань. Наемник коварно усмехнулся. - Принадлежит королеве. А королевы не делятся со служанками.***
У свадьбы Матери с Хиздаром зо Лораком был горько–приторный юнкайский привкус. Привкус крови и пряностей, собачатины и вина. Миссандея видела, как печальна ее королева, как плохо ей среди этих людей, у которых любовь к золоту и работорговле в крови. Наатийка отошла от колонны. Ее величество освободила служанку от обязанностей, чтобы она могла повеселиться в честь ее свадьбы, но девочке было так же грустно, как и Неопалимой. Этот город отнял у нее брата. Теперь отнимает и королеву… Миссандея выскользнула на террасу, в призрачные объятия сумерек. Протяжная юнкайская музыка долетала до нее обрывками и таяла в густой тишине ночи. Завтра Матерь проснется замужней женщиной, королевой своего короля, и Миссандея будет ей не нужна – его величество подарит супруге новых рабов, юных, красивых, знающих чудесные истории, намного лучше, чем рассказы наатийки о родине… служанка прикрыла глаза, стараясь удержать непрошенные слезы. Сумерки окутали Миэрин муарово–синим шелковым покрывалом, расшитым бриллиантами звезд. Красивая ночь, и ветер не наполнен смрадом Скахазадхана. Жаль королева не видит, как луна, улыбаясь, отражается в глади вод пруда. Миссандея улыбнулась, но ее окутало холодом, когда сквозь музыку и звуки пира, сквозь смех и песни она услышала высокий дрожащий стон. Девочка вздрогнула и огляделась по сторонам. В пирамиде кипело прогорклое веселье, но в тени айвовых деревьев, среди стройных стволов и изумрудной листвы плясала одинокая тень. Шелка взлетали, обвивались вокруг ног Ероих, она вскидывала руки к безграничному куполу небес, и крики, срывающиеся с ее губ, становились все громче и громче. Золотистые глаза Миссандеи расширились от удивления и… страха. Голос лхазарянки был преисполнен отчаяния, затаенной злобы и боли… но стоило ей увидеть замеревшую на террасе наатийку, как Ероих мгновенно прервала свою пляску. Лицо ее исказилось от злобы. - Ты шпионишь за мной?! – взвилась она, подбегая к маленькой переводчице, - да как ты смеешь?! - Я просто… - лхазарянка не дала Миссандее ответить. Она схватила ее за волосы и швырнула на мраморные плиты пола. Смуглое лицо Ероих почернело от гнева, а в глазах билось безумное золотистое пламя. - Как ты посмела подглядывать?! Ты прервала мою пляску! Ты спугнула тени! – визжала девушка и наотмашь ударила девочку по лицу. Щеку наатийки обожгло болью, и во рту разлился острый привкус крови. Миссандея попыталась встать, но Ероих толкнула ее обратно на пол. - Маленькая служанка… рабыня! – в руке беженки кроваво сверкнул необычный клинок. Миссандея никогда не видела таких раньше. В форме листка, лезвие, покрытое письменами незнакомого девочке языка, и это оружие… оно мягко светилось в ночном мраке ало–золотистым светом. Наатийка сглотнула, чувствуя растекающийся по телу сковывающий холод ужаса. Мирный народ предпочитает музыку воинам… и не причиняет вреда животным… так почему же Ероих так жаждет отнять ее жизнь?.. Лхазарянка кинулась на девочку, но сильные пальцы сира Барристана сомкнулись вокруг тонкого запястья. Черные глаза вспыхнули ненавистью при виде старого рыцаря. - Прочь! – выкрикнула она. - Прочь, старик! Ты и не представляешь, с какими силами имеешь дело!.. - Я вижу перед собой капризное непослушное дитя, - тихо молвил гвардеец, отстраняя Ероих от распростертой на полу Миссандеи, - ступай прочь, девочка. Ты можешь понадобиться королеве перед ее брачной ночью, - лхазарянка не двинулась с места, и Селми чуть повысил голос. - Ты не слышала меня? Иди в покои ее величества, Ероих! Девушка плюнула под ноги рыцарю и бросилась бежать. Шелк платья развивался, полоскался на ветру словно знамя. И край его был обагрен свежей кровью…***
Королева пропала. Одни твердили, что Бурерожденная нашла свою смерть в зубах черного дракона, другие, что она улетела верхом на нем, как настоящая правительница древней Валирии, которые ужи канули в прах. В любом случае Дейнерис была далеко от Миэрина, далеко от своих детей и толпы освобожденных рабов. Одна, наедине с громадной изрыгающей пламя черной тварью. Мирари видела, на что способен дракон в боевой яме. Кровь его, дымясь, падала на золотистый песок, а из пасти меж клыков вился черно – алое пламя. Лхазарянка с нескрываемым наслаждением смотрела на Дрогона. Жизнь дракона, это живое дикое необузданное пламя куплено жизнью ее матери, Мирри Маз Дуур. Вот кто настоящая мать драконов, а не эта подстилка дотракийца! Через эту белую шлюшку наверняка прошел весь кхаласар! Девушка, закутанная в легкую переливчато–синюю шаль, торопливо шла по улицам Миэрина, низко склонив голову. Она шла за Бурерожденной от самых лхазарянских земель. Когда крикуны Дрого напали на ее город и разрушили храм, когда увели ее в рабство, в ее лоне побывали десятки, а, может, и сотни мужчин. Мать неделю выхаживала ее, проклиная этих табунщиков, отнявших честь у ее дитя, ее народа, ее бога. Мирари до боли, до крови прикусила губу. Ей до сих пор снилась та ночь, в которую Мирри была сожжена по приказу Дейнерис, слышала истошный отчаянный крик матери, когда языки пламени начали жадно лизать ее тело… Мирари должна была стать божьей женой в храме Великого Пастыря, а вместо этого… вместо этого покинула родные места, терпела лишения, голод и жажду, болезни, ведомая лишь одним – месть. Местью убийце ее матери. И что же теперь? Дейнерис далеко, возможно, погибла, а лхазарянка так и не сумела осуществить свою месть. Драконья королева должна была умереть от ее руки! От ритуального клинка божьей жены! Жизнь за жизнь! И перед смертью Мирари рассказала бы ей, как наслаждался ее объятиями Даарио. Как целовал ее, сливаясь с ней во едино. Эта ложь сделала бы кончину кхалиси больнее, мучительнее… а теперь все пропало! Слезы обожгли черные глаза Мирари, из–за овладевших ею мыслей и плотной искристой пелены, заволокшей ее взгляд, она не увидела, как на землю упала исполинская крылатая тень. Гневный рык, сотрясший Миэрин, заставил девушку испуганно упасть на землю. Лхазарянка закричала, объятая ужасом, когда морда белого дракона ринулась к ней, распахивая пасть. Визерион выпустил из ноздрей струи дыма, а глаза его пылали расплавленным золотом, когда его челюсти сомкнулись на бьющемся теле Мирари–Ероих. Кровь лхазарянки окропила желтые камни дороги, крик захлебнулся в ночи. Дракон жадно пожирал ту, что помыслила причинить вред его матери. Изогнутые словно аракхи когти исступленно раздирали землю и камень. Весь этот город служил темницей ему и братьям. Его матери. Так пусть же сгорит! Сгорит вместе с Миэрином.