Бесконечные

Закат лениво расплёскивался по небу яркими красками, играя золотистыми бликами на море и лице Стивонни. Над головой с криком метались чайки, и слияние со смехом поддразнивало их кусочками хлеба с джемом. Было хорошо до сумасшествия. Чуть прохладный воздух лениво теребил пышные кудри Стивонни и приятно щекотал щёки. Слияние, зарывшись пальцами ног в ещё тёплый песок, играло на укулеле и пело вполголоса, блаженно зажмурившись и чуть ли не мурча под музыку, иногда только отвлекаясь, чтобы съесть кусочек хлеба с джемом или кинуть его крикливым чайкам. Стивонни пела о вечной любви. Акварель на небе из сине-фиолетовой постепенно становилась мягко-розовой, а за ней и море обретало оттенок любимого цветка Стивонни. Возможно, поэтому в последнее время слияние старалось не пропустить ни единого заката. Сквозь умиротворённый шорох волн послышались чьи-то шаги, впрочем, Стивонни не нужно было даже открывать глаз, чтобы понять, кому они принадлежат. За долгие слияние выучило походку каждого члена команды Самоцветов. Гранат подошла, аккуратно присев рядом со Стивонни.  — Как дела?  — Чудесно, — радостно сверкнула глазами Стивонни. Слияния обменялись улыбками и потом долгое время просто сидели в тишине, прерываемой только тихим треньканьем струн укулеле, складывающимся в простенькую мелодию, и смотрели в сторону горизонта. Закат разгорался ярче. И такую умиротворённую атмосферу, густой и приятной завесой обволакивающую весь пляж, совершенно не хотелось разрушать неприятным, но важным разговором. Уголки губ Гранат устало опустились — она знала, какой будет реакция Стивонни, но она также знала, что им нужно — необходимо — поговорить. Гранат неслышно вздохнула и спросила, не отрывая глаз от моря:  — Сколько уже? Мелодия укулеле оборвалась, и стало совсем тихо. Неправильно тихо. Такой тяжёлой тишины не должно быть со Стивонни. А ещё у слияния не должно было быть такого серьёзного голоса, когда она ответила:  — Уже сто лет, — и этих трёх слов, сказанных с едва слышным вызовом, хватает, чтобы Гранат тут же, уже в тысячный раз, пожалела о своём решении. Впрочем, отступать нельзя. Следующая фраза звучит тихо, но твёрдо:  — Ты ведь понимаешь, что это не может продолжаться вечно? Тебе придётся однажды её отпустить. Стивонни не отвечает. Она закусывает губу и смотрит вдаль. Раньше слияние начало бы уверять, что настоящая любовь — вечна, влюблённым нельзя разлучаться, просто нельзя. Стивонни даже разозлилась бы. Ведь Гранат-то должна её понимать! Яростный спор точно не переубедил бы ни одну из сторон, они бы просто разошлись по разные стороны, чтобы остыть в одиночестве, а потом всё же помириться. Но не согласиться. Потому что Стивен не может без Конни. Потому что нельзя, чтобы ещё один друг умер. Стивен и Конни пережили смерти всех в Пляжном Городке, и каждый погибший друг тяжёлым грузом оседал навечно в сердце, — нельзя, чтобы остался только один Стивен. Они должны быть вместе, почему же Самоцветы не понимают этого? Любовь означает единство, неправильно уничтожить одну её часть, потому что вторая… вторая может не выдержать. Стивен и Конни должны быть вместе. Всё это они всегда горячо объясняют в каждом споре, покрываясь алым румянцем от возбуждения, твёрдо уверенные в своей правоте — иначе ведь и быть не может! Гранат всё ещё терпеливо ждёт. Стивонни вспоминает свои многочисленные походы на городское кладбище, чтобы прибрать могилы и положить свежие цветы. А ещё, как недавно нашёлся давно позабытый альбом с фотографиями семьи Конни. Стивонни молчит.