о небе

      Кира Изуру никогда раньше не летал. Не то, чтобы он боялся, нет, просто случая не доводилось. Небо звало его, манило своими просторами, но… Именно поэтому предложение одногруппников слетать на каникулах в Европу на языковые курсы Изуру встретил нескрываемым, хотя и вежливо сдержанным восторгом.       Аэропорт сверкал вывесками и указателями, говорил множеством языков и приветливо улыбался вымуштрованным персоналом. От яркого искусственного света и гула вокруг болела голова, но Кира мужественно молчал, лишь вымученно посмеивался над шутками однокурсников.       — Да ты не бойся, — покровительственно посоветовал Ренджи, и его рука тяжело опустилась Изуру на плечо. — Ну, потрясет немного, может, уши заложит. И все на том! Объяснять свое состояние Кире не хотелось от слова совсем, и он просто кивнул.       — Вот и славно, — обрадовался Абарай и тут же унесся на поиски Рукии.       Кира с любопытством выглядывает в иллюминатор. Они уже расселись по своим местам (Изуру досталось среднее — ни выйти без проблем, ни в окно свободно поглазеть), но еще не взлетели. Стюардессы в ярких красно-оранжевых униформах проводят краткий инструктаж по технике безопасности и демонстрируют аварийные выходы, а Кира отстраненно размышляет, куда, в случае чего, этот выход может привести — на ближайшее облако? Голова продолжает напоминать о себе тупой болью.       — Оно только при взлете и посадке тяжко, — с видом знатока разглагольствует Ренджи слева. Хинамори справа понимающе кивает. — Потом раздадут завтраки, а там и поспать можно. В самолете спать — милое дело.       Кира не спорит — он принял к сведению и будет готов. Пейзаж за окном начинает медленно двигаться.       Изуру смотрит в иллюминатор и не может не улыбаться. Правое крыло самолета плавно ныряет вниз, и какое-то время они летят почти перпендикулярно земле. За крылом мелькают верхушки деревьев, кажется, что крыло вот-вот в них запутается, но нет, судно выравнивается, поднимается выше, пронзая серый, сырой даже на вид слой облаков, а затем внезапно выныривает прямо в центре огромного сияющего моря из сахарной ваты. И это так…       Момо недовольно морщится и ворчит, сонно жмурясь, Ренджи нетерпеливо наблюдает за стюардессами, а Изуру не может оторвать глаз от ослепительных волн, лениво и гордо проплывающих под самолетом, и жалеет, что у иллюминатора оказался не он. Хотя, что уж кривить душой, он жалеет, что ему вообще приходится находиться в тесной железной птице, которая словно съежилась в окружении белоснежных просторов. Ведь как замечательно было бы самому парить, нестись, куда душе угодно, совершенно не завися от определенных кем-то путей следования.       Зыбкий воздушный ландшафт постепенно сменяется: из полосы кучевых (Кира помнит это название еще со школьных лет) облаков они переходят в полосу каких-то еще (их Изуру не может вспомнить, хоть убей). Они парят и словно струятся, отсвечивая бледно-сиреневым. Изуру со все шире расползающейся улыбкой думает, что они немного похожи на волосы, ему даже кажется, что он когда-то видел такие, но не может вспомнить, у кого. Может, мелькнули однажды в толпе, а то и вовсе во сне. От этой мысли Кире становится радостно и грустно одновременно, почему-то сердце сладко сжимается в каком-то предчувствии. Чего-то загадочного и сказочного…       — О, везут завтраки! — довольно восклицает Ренджи, и Изуру вежливо улыбается. Момо опускает занавески и погружается в дремоту. Изуру невольно вздыхает, ему не хватает безудержного всепоглощающего света, к которому он уже успел привыкнуть, но мешать уставшей подруге он не хочет. Ренджи, от которого не укрылось настроение товарища, пытается всячески его развеселить, и Кира даже втягивается в разговор, но вскоре его начинает клонить в сон.       — А вот еще как-то летел я в Россию!.. — Абарай не договаривает, громко зевает, широко разинув рот, и задумчиво заключает. — А впрочем, лучше я тебе это потом расскажу. Не поспать ли нам тоже, м?       Да, конечно, соглашается Изуру, почему бы и не поспать, тем более, что Хинамори так заразительно сопит под боком. Он даже успевает задремать на пару секунд, но тут засыпает Ренджи. Сочный зап почти заглушает шум самолета, даже Момо чуть испуганно распахивает глаза и удивленно хлопает ресницами.       — Был в ночь на подработке, — коротко поясняет Кира, и девушка больше ничего не спрашивает, хотя в ее взгляде ясно читается, что она думает о работодателях Ренджи. Зато сразу после этого она вновь отодвигает занавески, и у Изуру перехватывает дыхание.       Самолет летит чуть под углом, в просветах между облаками мелькает земля. Она похожа на затопленную утерянную Атлантиду, скромно выглядывающую через проталины, прозрачные ледяные окна среди заснеженных глыб айсбергов. Затем самолет накреняется в другую сторону, ледяное море исчезает, и на его месте плещется безграничная лазурь. А где-то на стыке между глубоким голубым и ослепительным белым тонкой полосой дерзко сияет бирюза. Она смеется и заглядывает в душу, а еще кажется до боли знакомой, и Изуру хочется плакать от обиды на то, что ему никак не удается вспомнить.       Динамики хрипло булькают, и бортпроводник объявляет заход на посадку. Ичимару Гин, не отрываясь, смотрит в иллюминатор, щурится, словно пытается поймать, сохранить образ небесной лазури, всего на пару часов ставшей немножко ближе. Этот образ он осторожно проносит через паспортный контроль, бережно лелеет, катя по коридору полупустой чемодан, хочет закрепить, в последний раз выглядывая в огромные окна аэропорта. И безнадежо теряет, встретившись взглядом с другой, еще более яркой лазурью в глазах мальчишки идущего за ним следом и так же трепетно всматривающегося в небо. Ичимару Гин замирает, а потом резко разворачивается на пятках, и широкая бритвенно острая улыбка тонким росчерком пересекает его лицо, едва лазурь тонет в бирюзе.