Видишь свет габаритных огней, Белые крылья, тайные знаки? Кто эти парни, что клеят модели Крылатых существ из белой бумаги? Видишь два неба: одно — над тобой, Другое небо в ее глазах. Пока ты спишь, воздушный конвой Мерзнет, как птицы на проводах.
Погрязнуть в бумажной работе всегда казалось мне самым страшным, что могло случиться в жизни. И оно случилось — пришлось даже папки с работы на выходные тащить с собой, поскольку сроки поджимали, а время на документацию катастрофически не хватало. Уже полтора года как я занимал эту должность, и с каждым месяцем становилось все грустнее, а не «весело», как я поначалу думал. Нет, вставлять пистоны летному составу в целом и Акабе в частности меня, конечно, забавляло, но эти папки с бумагами, совещания и мозговой штурм в экономике все положительное резко перечеркивало, причем не по одному разу. Я хотел вновь в небо. Безумно хотел и грезил этим каждую ночь, а обстоятельства притягивали к земле. Сделать перекур и выпить кофе — приняв это решение я переместился из своей комнаты, заваленной бумагами, на кухню. Сена, оказалось, уже встал и вертелся там, готовя свой протеиновый завтрак. Он машинально плеснул кофе из кофеварки и поставил на стол передо мной. — Вы в такую рань, Хирума-сан. — Себя-то видел? — отозвался я, раскрывая одну из свежих газет, выпускаемых комитетом гражданской авиации, подписку на которую я умудрился оформить бесплатно. Колонка мировых новостей пестрила событиями о военно-воздушных силах, принимавших участие в операции по уничтожению террористической группировки в граничащем государстве — добровольцы съезжались со всех уголков мира, спеша помочь подавить конфликт. Фотографии боевых самолетов заставили меня страдальчески вздохнуть. — В последнее время вы сам не свой, — не унимался спортсмен. — Все нормально? На работе что-то? «Надо же, участливый какой», — подумалось мне, отчего даже захотелось скептически ухмыльнуться. От ответа избавил ввалившийся в двери Хаято, звучно грохнувший сумкой об пол — вернулся из рейса. — Я дома! Сена, ты скучал, правда? Ничего не меняется: что десять лет назад, что сейчас — красноволосый болван продолжает подтрунивать парня. Акаба развалился на стуле и потянулся, сняв синие очки — его неотъемлемый из года в год атрибут. Удивительно, как эти очки еще не приросли к нему. — Шеф, чего такой мрачный? Ну началось, еще один. Не хватает только до полного комплекта Мусаши с тем же вопросом, и можно считать, что утро «задалось». Я уже хотел сказать какую-нибудь гадость в его адрес, но внимание привлек блок новостей по телевизору — поначалу я даже не заметил, что он работает. Городские новости и события шоу-бизнеса я благополучно пропустил, ведь внимание летчика всегда привлекают самолеты — я моментально залип на экран, едва только увидев репортаж с места военного конфликта. Журналист что-то рассказывал, но его я не слушал, полностью сконцентрировавшись на кадрах с парящими в небе истребителями. — Ощущение, что оно и на нас распространится, — раздался голос Такекуры позади. Упершись руками в спинку моего стула, он точно так же таращился в экран. — Мировой войной уже начало пахнуть, и такими темпами совсем скоро во всем мире пальба начнется, — хмыкнул я, одним глотком допив кофе. — Как чума идут по континентам. Пора надрать им задницы. Я поднялся и направился к себе под удивленные взгляды товарищей. Объясняться с ними не хотелось, в голове были мысли только о том, как бы побыстрее закончить эту бумажную волокиту. — Чего это с ним? — Акаба с Сеной практически в один голос озвучили вопрос и даже переглянулись. — Тебя, Акаба, под одной крышей выдержать не может. Так бесится, что готов улететь хоть на самолете, хоть на метле, — Ген налил чай и сел за стол, глянув в открытую газету. — Не может пилот столько времени сидеть на земле, душа рвется ввысь. — А причем тут эти моджахеды? — удивился футболист, также присаживаясь за стол со своим спортивным коктейлем. — Он хочет пойти по контракту, там его возьмут в авиацию. — Так, может, переговорить с начальством и устроить его к нам пилотом? Летает он лучше, чем перебирает бумажки, — начал Хаято, но Мусаши отрицательно покачал головой. — Он ведь «истребитель» до мозга костей. Ты прекрасно знаешь его натуру, Хирума ни за что не сядет за штурвал гражданского борта. Он рвется выше, потому что привык рисковать и нарушать правила. И он прекрасно знает, что всего этого не сможет себе позволить, когда за спиной летят еще 80 человек. — Понимаю. — Его голова — темный лес, — Мусаши вздохнул и, поднявшись, посмотрел на приятелей. — Ну, а вы что думаете? Его нужно остановить? — Не уверен, что я понимаю чувства Хирумы-сана, но точно знаю, что у него есть веские причины, — заговорил Кобаякава. — У него своя война. У каждого из нас своя. Думаю, что на его месте я поступил бы также.***
Я даже и пары отчетов не успел разложить по папкам, как в дверь коротко стукнули — Мусаши, всегда узнавал его по манере «азбука Морзе». Не дожидаясь ответа, он зашел и закрыл за собой дверь, с удивлением оглядев царящий кругом бардак и пачки бумаг. Я никогда не отличался особой педантичностью, но в этот раз я, судя по его выражению лица, переплюнул сам себя. — Такое ощущение, что ты в архив устроился, а не в авиакомпании работаешь. — Чего тебе, чертов старикан? Не до тебя сейчас, — я кивнул на одну из стопок документов. На самом деле заниматься ими совершенно не хотелось, поэтому в душе я даже радовался, что он пришел. — Покурим? Мусаши я знал давно и очень хорошо, поэтому сразу понял: это предложение поговорить. Отказываться смысла не было — все равно не слезет, тем более что стадный рефлекс сработал мгновенно — захотелось курить. Мы вышли на балкон и закурили. Я облокотился на перила и смотрел во двор. Из открытого окна кухни доносилось позвякивание посуды — Сена старательно изображал хранителя домашнего очага, готовя для Хаято завтрак. Или, может, пытался так извиниться за тот меткий хук слева, после которого Акаба до сих пор полирует лицо тоналкой. — Собрался на службу по контракту? Я скосил глаза, поглядывая на Мусаши, и затянулся. Подобного вопроса я ждал уже несколько дней и на всякий случай был готов обороняться от попыток меня отговорить. — Собрался. Документы доделаю на днях вон те, что в комнате, и свалю. — Ты соображаешь, куда намылился? — Прекрасно. А ты что, мораль читать удумал? — Нет, — он выдохнул клуб сизого ментолового дыма. — Я понимаю, почему ты так этого хочешь. Но, может, стоит подумать над вариантом, чтобы вернуться в ВВС здесь, а не в горячей точке? — Черта с два ты понимаешь, — фыркнул я, стряхнув с сигареты пепел. — Я, конечно, хочу летать. Но и разбомбить этих уродов хочу не меньше. — Йоичи, там война, гибнут люди… — Я знаю, — перебил его. — Именно поэтому хочу быть там. Хочу стать частью тех, кто остановит распространение этой заразы, потому что иначе война придет и в наши дома, к нашим друзьям и к нашим близким. Ты хочешь этого? Уверен, что нет. Никто не хочет. Потому что война — это смерть невинных. Всегда. Мусаши на некоторое время замолчал, вглядываясь вперед каким-то невидящим взглядом. Я терпеливо ждал от него каких-то слов — любых, поддержки или неодобрения, — но он, видимо, что-то обдумывал. — Я хочу, чтобы ты поехал со мной, — наконец не выдержал я. — Не уверен, что от меня там будет толк. — Что? Да такие механики на вес золота, чертов идиот! — я выкинул окурок вниз и отвернулся, глядя через открытую балконную дверь в комнату на завалы документов. — Мой самолет будешь обслуживать либо ты, либо я кроме ракет буду сыпать по моджахедам еще и болтами.