Кровь и корица

Окутанная едва видимой дымкой луна постепенно заменяет падающее за горизонт солнце, глухо царапающее края холмов и вырисовывающее чёткие подрагиющие тени вековых деревьев. Изумрудные лапы-ветви покачиваются под прохладным вечерним ветром, недовольно поскрипывая; старые и тонкие, они мечтают рассыпаться тёплым пеплом. Последние лучи багрового диска мягко дотрагиваются до щёк и щекочут уши; свет блестит в уголках глаз, искрится перед тем, как обратиться в слепую тьму. Ветер ерошит спутанные белоснежные волосы и ловит усталый обречённый вздох, невольно слетевший с губ. Руки все еще держат лежащий на земле меч, усталый глаз сверлит небосклон, погружающийся в пустоту мглы. Он устал. Так устал, что хочется лечь на сырую землю и, зажмурившись, провалиться в немое беспамятство; всепоглощающее и беспощадное, оно когтистыми лапами заберёт все то, что ослепительными вспышками взрывается в черепной коробке, не давая ни секунды покоя - привычка к тупой боли в районе рёбер и то и дело проносящимся перед глазами фейерверкам агонии кажется губительной, потому что однажды достигнет своего лимита. Однажды все внутри накалится до предела и все таки лопнет беззвучным атомным взрывом, оставив после себя лишь пепелище - забытое и жестокое, прогнившее одиночеством и смертью. Может, так было бы даже лучше. Это сложно. Позволять себе думать об этом - страшно, хоть он и убеждает себя в том, что абсолютно ничего не боится - мысли это всего лишь пустяк, полет фантазии и воображения, верно? Только отчего-то скользкие челюсти чудовища сильнее смыкаются на горле, когда о нем вспоминают. Пусть ненароком или случайно; оно всегда здесь, рядом, за спиной. Горячо дышит в шею и ждет возможности разорвать долгожданного избранника на лоскуты, захлебываясь от желания убивать. Хватит. Рай слегка качает головой, прогоняя ненужные образы, становящиеся все более реальными. Сейчас стоит думать лишь о том, как им добраться до пункта назначения через бесконечные поля и дремучий запутанный лес, проеденный Пустотой. Им. Все еще чересчур странно осознавать, что он не один - происходящее кажется запутанной галлюцинацией, вызванной безумством; пьянящим и слишком настоящим бредом перегоревшего рассудка. Голова Коноэ покоится на плече Рая, который неосознанно старается не шевелиться, чтобы не лишить того последних драгоценных минут сна. Они и не собирались останавливаться надолго, просто в какой-то момент кот почувствовал, как что-то коснулось его плеча и обреченно цыкнул, поняв что произошло. Коноэ спит, так тихо и мирно, что, кажется, не ему выпала проклятая судьба; не он бежал от самого себя через монотонные безразличные дебри рощ; не он продирался когтями сквозь толпы кричащих безумцев и врагов, из пастей которых рвалась слюна бешенства и желания избавиться от проклятого вестника несчастий. Рай и не заметил, что пристально смотрит на спящего уже которую минуту. Ледяной глаз сверкнул и обратился на траву перед ними, кое-где скрывающую яркие цветки и листья. Отчего-то сейчас дышать было легче; легкие как будто впервые за многие годы ненасытно захватывают заветный кислород. Быть может, когда рядом находится Коноэ, все даётся легче по неизвестным никому причинам. Холод во взгляде незаметно сменяется на печальный греющий свет, окаймленный останками морозных узоров. Пусть спит. Может быть хотя бы во снах он не будет настолько несчастен, как здесь. Рай вдыхает нежданную грусть и выдыхает слепую печаль. Терпкий вкус крови все еще чувствуется на языке, беспроглядная пустота все еще разверзается там, где должно биться сердце. Но что-то удерживает его от того, чтобы быть поглощенным полностью - безвозвратно, навеки. Рай не замечает, как веки тяжелеют и захлопываются ровно в тот момент, когда последняя корочка солнца утопает там, где высятся деревья. Он засыпает уткнувшись в макушку Коноэ, свернувшегося рядом. На мгновение кажется, что вместо крови на языке ощущается сладкая успокаивающая корица, а вместо бескрайней пустоты прорастают изумрудные шелестящие папоротники с едва заметно светящимися листьями. Наступает тьма. Двое мирно посапывают, облокотившись на широкий ствол дуба, готового защитить путников от внезапного дождя или урагана. Рай не видит снов, но на утро он очнется с ощущением странной легкости и необъяснимого сожаления - он не вспомнит, что в сновидениях светящиеся лепестки указывали ему дорогу в непроглядном мраке пустыря; что вместо пепла под ногами и серой золы на ладонях он впервые почувствовал теплый жидкий свет и мягкую траву с ароматом корицы.