Басманов v 2.0

      Тяжелая поступь Малюты Скуратова выдавала его приближение, а потому выжидательные взгляды обратились на дверь еще до того, как он ее толкнул. - Ну что? - обычно спокойный Годунов пребывал ныне в расстроенных чувствах, равно как и все собравшиеся. - Как там поживает этот дурень, который сломал нам Басманова? Григорий Лукьяныч со знанием дела самодовольно хмыкнул в усы, однако легче от того никому не стало. Грязной подвинулся, и Малюта плюхнулся на жалобно скрипнувшую лавку. - Дурень! - продолжал ворчать Борис. - Лучше б вон Ваське заехал, так нет же, ему царева кравчего подавай!       Естественно, сожаления Годунова были никак не связаны с его личными симпатиями в адрес Басманова-младшего. Наоборот, стоило только разнестись вести о том, что какой-то неудачник, покусившийся на жизнь царя, попытался оказать сопротивление ловившему его Федору (неудачник действительно оказался неудачником, потому как пробить голову цареву любимцу смог, не задумавшись о последствиях; зато последствия в лице Малюты задумались о нем), Годунов порадовался, мол, наконец-то Иоанн будет способен поддержать адекватную беседу о государственных делах. Но все его мечты о прекрасных временах без вертлявого кравчего пошли прахом, поскольку отсутствие Басманова не способствовало хорошему настроению царя - это осознание дошло до Бориса вместе увесистой книгой, запущенной в него Иоанном в качестве тонкого намека.       Итак, царь пребывал в прескверном расположении духа, следовательно все пиры и забавы заменялись тренировкой ловкости доверенных лиц государя - умение уворачиваться от тяжелых предметов, летящих в них, нарабатывалось при дворе практически мгновенно.       Сколько Федор будет валяться на столь не вовремя подоспевшем "больничном", никто не знал, и опричникам хватило пары дней, чтобы осознать необходимость что-то решить. Процесс застрял почти сразу после фразы: "надо что-то делать", и теперь каждый из присутствующих изображал бурную работу мысли. Кроме Грязного. Грязной, напившись, спал. - Давайте так,- не выдержал Вяземский. - Что вообще особенного в Федьке? Что он делает такого, что никто из нас не может? - Я б тебе сказал, что он делает, - скосился Борис. - Но там как бы согласие обеих сторон требуется... - Вы тут поговорите еще! - предостерегающе рыкнул Скуратов, считавщий своим долгом оберегать честное имя Государя от слухов, даже тех, что давно уже были фактами. Тут Васька отлепился от столешницы и, наставительно подняв палец вверх, заметил: - Если с одной чарки не ведет, нужно две. Пьяные мудрости Василия Грязного поддавались расшифровке с довольно большим трудом, но Годунов, в какой-то момент научившийся понимать запойные метафоры, просиял: - И ведь верно! - поймав потерянные взгляды иных присутствующих, он пояснил. - Если нет одного Басманова, нужен другой! *** - Это что? - практически не меняясь в лице, удивительно спокойно поинтересовался Иоанн. Приободренный тем, что до сих пор не отправлен на виселицу, Борис поспешил объяснить: - Государь, мы решили, что ты давно песен Басмановских не слушал. Они бы, верно, думы твои тяжкие рассеяли!       Опричники согласно загудели. Иоанн Васильевич еще раз опасливо и скептически обозрел Алексея Даниловича в плохо подогнанном летнике, чувствуя себя вдруг очень неловко. В этом, впрочем, Басманов-старший явно был с ним солидарен. От изумления растеряв привычную уверенность, царь осторожно выдавил: - Ладно. Пусть поет.       И в этот самый момент Годунов понял, что Басманов не врал, когда убеждал, что все музыкальные умения их семьи сосредоточились в Федьке. Его отцу же медведь не просто наступил на ухо. Он плясал на обоих его ушах. Зато Алексей Данилович пел громко. Также громогласно он, вероятно, призывал свое войско двинуться в атаку. И в какой-то момент, чувствуя, как все внутренности заворачиваются в узел, государь подумал, что для победы над ханом и всеми его людьми ему достаточно будет одного поющего Алексея Басманова. ***       Нервно икая, Годунов решил, что их гениальному плану необходимы срочные корректировки. Выругавшись в сторону Басмановых, которые отчаянно портили ему жизнь, Борис попытался исправить положение. Тут-то ему и попался на свою беду Васька Грязной, пришедший изречь свое мудрое: "медовуху какую не наливай, все медовуха". Грязной, уловив направленный на него взгляд Годунова, на миг, кажется, протрезвел и протянул: - Даже не думай, окаянный! - Васенька, - недобро, но очень елейно начал Борис. - Я ведь скажу Вяземскому, по чьей милости у него опись в прошлом месяце не сошлась. Грязной страдальчески вздохнул.       К слову, ему не пришлось даже петь. Жалованные чаши с царского стола проходили его более чем суровую оценку, равно как и содержимое бочек с мальвазией, поэтому к тому моменту, как дело должно было бы дойти до плясок, единственным контактом Васи с музыкальной стороной вопроса стало уже привычно пробивание бубна головой. И - о небо! - государь рассмеялся! Опричники возликовали, но, как оказалось, раньше времени - бубнов оказался дефицит, да и Грязной ощутимо сдавал позиции, портя седьмой за вечер инструмент. ***       Третий блин тоже вышел комом. Рукава летника разошлись по швам, жемчуга на вышивке опасно болтались. Ткань жалобно потрескивала, когда Малюта, неловко выплыл пред царевы очи. - Гришка? - выдохнул Иоанн так, как не смог бы даже Цезарь в своих предсмертных словах. Государь чувствовал, как у него начинает подергиваться глаз. - Так я это...- Скуратов почесал затылок и, прокашлявшись, отставил руку, как актер в театре эпохи классицизма, и забасил во всю мощь: Мимо тещиного дома Я без шуток не хожу...       Государь не знал, покраснел он или нет, зато посол, которому языкастый толмач успел перевести содержание короткого нецензурного народного опуса в исполнении Скуратова-Бейского, округлил глаза, чуть не подавился, но продолжал смотреть на неловкие попытки Малюты приплясывать, пытаясь всеми силами сохранить лицо. *** - А хорошо вино, коли в голову не бьет, - заметил Грязной, чья голова покоилась на столе в опасной близости от блюда и в слишком опасной- от чаши, которая практически не получала возможности опустеть. - Действительно, - с философским смирением кивнул Годунов, оглядывая стол.        Опричники или же спали, или печально что-то жевали. Чуть поодаль, подперев голову рукой, благодушно раскачиваясь, подмурлыкивал в такт заунывной мелодии Малюта. Басманов-старший и добрая половина опричников утирали слезы, кто-то не скрываясь громко всхлипывал не то о судьбе щуки на блюде перед ним, не то о лирическом герое - в песне, которую тянул Вяземский, девушка мечты не соглашалась на любовные увещевания героя вот уже семь куплетов, и подобных песен Афонька знал невероятно много, поскольку их количество уже перевалило за четвертый десяток, и келарь явно не собирался сдавать позиции. И все его музыкальные шедевры были одинаково слезливы и заунывны, и всех девушек в них звали почему-то Еленами, и о судьбе каждой из них захмелевшие опричники одинаково горевали, вместе с роняющим слезы царем, который в какой-то момент велел Вяземскому заменять всех Елен в песнопениях на Федоров.       И Годунов думал, что от отсутствия чертова Басманова проблем куда больше, чем от его наличия, и что он, Борис, все равно так просто не сдастся. *** - Если мне подсунут еще хоть одного дурня в летнике, я посажу на кол всех вас!       Стены царева дворца содрогались от этих громоподобных обещаний, которые вполне имели шансы превратиться в четкие указания к действию. Борис, отвешивая поклоны, поспешно выпал за дверь, где получил возможность отдышаться. - Это что это у вас тут происходит? Годунов обернулся. Кутаясь в богатую шубу, на крыльце стоял заметно похудевший Федор Басманов. - Федя! - просиял Годунов, еле сдерживаясь от того, чтобы обнять кравчего. - Вернулся, слава Богу! - Поразительно вы рады меня видеть, - черные брови сошлись к переносице, и взгляд темных глаз застыл на Борисе. - Малюта о здоровье моем справился, Афонька накормить пообещал, мол, говорит, похудел, Федор, Васька протрезвел, меня увидев. Али что удумали? - Рады возвращению твоему, Федя, только и всего! - заверил Борис, даже не слукавив при этом. - Смотри, - пообещал Басманов и удалился.       На радостях Иоанн повелел устроить пир в честь выздоровления своего любимца. Успокоенные опричники пировали в три горла, и только один Басманов смотрелся довольно растерянным. На вопрос о причине, Федор пожал плечами и пояснил: - Да я летник из сундука вынул, а он потрепан так, будто под Рязанью вместо меня оборонялся. А он совсем новый был. Ума не приложу, кому он мог понадобиться. Государь как-то странно дернулся.