Лабиринты памяти

Неизвестно, сколько времени я находился в забытьи. Меня била крупная дрожь, а пол подземелья просто обжигал холодом. Мне с трудом удалось сесть, и я почувствовал под своей ладонью что-то липкое. В ноздри ударил до боли знакомый запах. Запах, который я узнал ребенком и который ощущал много раз в течение своей последующей жизни. Тяжелый, удушливый, металлический… Так пахнет кровь. И так пахнет смерть. - Нет, нет, нет, - просипел я растрескавшимися губами. Спазм сжал пересохшее горло, и я отказывался верить в реальность происходящего. Необходимости в осмотре не было. Я чувствовал, что все они мертвы. Леонард лежал ближе всех. Светло-лиловые волосы частично скрывали его искаженное мукой лицо и искривившийся в немом крике рот. Его руки от плеча до запястья до плеча покрывали многочисленные глубокие порезы крест-накрест. - Все верно, - подсказал мне холодный голос разума. – Самыми опасными были его руки, и в сражении ты бы в первую очередь обезвредил именно их. Леонард занимался созданием различных гибридов. Можно сказать, что он сам был частично гибридом, ведь свой необычный цвет волос он приобрел еще в детстве из-за нападения мутанта. Если бы не помощь и знания Учителя, то он мог превратиться в беспощадное жаждущее крови существо. Мы с ним некоторое время вместе изучали мутантов, потом заинтересовались вопросом создания человека, который смог бы противостоять мутанту. Тут наши пути разошлись, Леонард сосредоточился на создании гибридов, я же выбрал другой способ совершенствования человеческого тела. Правда, однажды, я помог ему изловить один из подопытных образцов, но Леонард так и не рассказал мне всех деталей эксперимента. Насколько мне известно, впоследствии он обзавелся длинными клыками, вертикальными щелками зрачков, необычайной силой и скоростью. И вот сейчас он успел частично трансформироваться и выпустить длинные, черные как ночь и острые как бритва когти. Но то, что убило его, оказалось быстрее. Я разглядел на груди мужчины страшную рану. Рядом с ним лежал Учитель. Нет… только чудовище могло сотворить с ним такое. Учитель изучал бессмертие и достаточно преуспел в этом. Правда, его способ подходил не каждому. Со временем части его тела разлагались, и их нужно было заменять новыми. Лицо Учителя походило на лоскутное одеяло, грубо сшитое черной нитью. Но эстетика его не заботила, важен был только результат. Сейчас толстая черная нить на его лице была безжалостно разорвана и подгнившая кое-где кожа обнажала плоть. В груди зияла рана. А ведь я лично пересадил ему то сердце, которое билось, казалось бы, вечность назад. Мне стоило стольких трудов уговорить его позволить именно мне провести эту операцию. Признаться, Учитель меня недолюбливал и считал позером. А может ему не нравился мой полубезумный, горящий любопытством взгляд, в котором читалось желание вскрыть его снова и узнать секрет его бессмертия. Но почему он умер? Он же мог жить даже с вырванным сердцем! Очевидно то, что убило его, поглотило ту часть, которую не в состоянии заменить даже самый искусный хирург. Часть, которая поддерживала его разлагающееся тело живым. - Оно забрало его душу, - прошептал я. Несмотря на пугающий вид и склочный характер Учителя я был привязан к нему и уважал его. Он очень многое сделал для меня, Леонарда и Ульрика, мы трое обязаны ему по гроб жизни. Ульрик… Я с трудом заставил себя взглянуть на единственного человека, которого мог назвать другом. Судя по ранам, его тело словно пронзило множество достаточно длинных и острых копий. Ужас навечно опечатался в остекленевших светло-карих глазах. В Союзе Ульрика называли Некромантом. Насколько мне известно, мертвых воскрешать он не умел, скорее преуспел в лекарском искусстве, так что многие из спасенных им могли бы с уверенностью сказать, что он вытащил их с того света. Но я знаю, что втайне он мечтал раскрыть секрет воскрешения, насколько бы грешно это не было. Однажды, я видел, как он заставил труп двигаться. То как выглядел его зомби… Пусть я знал, в чем секрет, но мне все равно было жутко. На мой вкус, смерть во много раз милосерднее. И теперь она забрала Ульрика в свое царство. Может, она все же расскажет ему свою тайну в насмешку над его усилиями и в наказание за то, что он так многих отнял у неё. Глаза защипало от непрошеных слез, но мой кошмар был еще далек от завершения. С виду хрупкое, но на самом деле достаточно сильное тело Даниэля обезобразили длинные порезы. Он лежал, свернувшись калачиком, и на меня нахлынули воспоминания. Он всегда принимал такую позу, когда его терзала невыносимая боль. Я прекрасно знал это, ведь я неоднократно видел то, как он мучиться. И порой тем, кто заставлял его страдать был именно я. Во благо науки и моего ненасытного любопытства. Даниэль был из тех, кого называли измененными и совершенными людьми. Собственно, это я сделал его таким, не спрашивая его согласия. Юноша умирал от страшной болезни и мне, случайно оказавшемуся поблизости, стало жаль его. Хотя, возможно, мною двигали не сострадание и любовь к ближнему, а научный интерес, азарт. Мне еще не приходилось лечить подобную болезнь, и я не знал, смогу ли справиться. Даже в случае смерти парнишки, я получил бы бесценные данные. Нам обоим повезло. Я нашел лекарство, а организм Даниэля победил болезнь. Но я решил на этом не останавливаться, попутно с лечением совершенствуя его тело, и достиг поразительных результатов. А юноша привязался ко мне, и я решил его оставить для дальнейших наблюдений. К тому же, мне был необходим ассистент и слуга, беззаветно преданный мне. Я не сомневался, что на груди Даниэля я обнаружу такую же рваную рану, как у Учителя, Леонарда и Ульрика. Это я убил их. Сомнений нет. И бесполезно сваливать все на темную силу. Я не справился, не совладал с ней, и она вышла из-под контроля. Случилось то, чего я так боялся. - Селин, - тихонько позвал я, ощущая горький вкус отчаянья. Она лежала неподалеку от выхода из подземелья. На её теле практически не было ран, не считая одной, на спине. Видимо, когда здесь началась резня, и она поняла, что остановить меня не удастся, то попыталась сбежать. Я не виню её за это. В Селин меня привлекала не только почти нечеловеческая грация движений, серебристые волосы и темно-фиолетовые глаза, но и острый ум. Ей незачем было умирать здесь, пусть даже она любила меня. Селин знала, что если бы я смог, то сам бы сказал ей спасаться. Ноги не слушались, и попытки встать не увенчались успехом. Тогда я пополз к ней, помогая себе руками. Они были по локоть в крови. На парадном плаще, который торжественно вручил мне Созидатель, в нескольких местах виднелись прорехи, а значит, кто-то все же сумел нанести мне удар, пока я безумствовал. В одном я был уверен точно – рваные раны на груди моего учителя, друзей, воспитанника и возлюбленной нанес я сам. Не ударил копьем, или темной силой, а именно вонзил свою руку в грудь каждого. И теперь их души будут мучиться в аду моего оружия – Темного копья. Я взглянул на Созидателя и двенадцать его учеников, которые помогали мне собирать души в дань копью. От них остались лишь плащи – двенадцать черных и один белоснежно белый. Видимо, копье поглотило их привычным для себя способом, не оставив от тела ни единой клетки. Созидатель был честолюбивым фанатиком, я уверен, что он попытался бы выбить себе место старейшины, если бы мой эксперимент прошел гладко. Но его мечтам не суждено было сбыться, и он сам стал жертвой оружия, которое восхвалял. А с близкими мне людьми оно развлеклось вволю. Я развлекся вволю. Горячие слезы текли по щекам. Я дополз до Селин и осторожно, словно дитя прижал её к груди, не смея смотреть на её лицо. Где же я ошибся? Почему все пошло не так? Или… Все получилось? Многие эксперименты заканчивались подобным образом, но никогда тот, кто пытался овладеть темной силой оружия, не выживал. Придерживая тело Селин одной рукой, я посмотрел на другую руку, багровую от крови. Факелы уже давно погасли, но я не обратил внимания на то, что стал намного лучше видеть в темноте. Меня заботило другое. Небольшое усилие воли, и ладонь окутали темно-фиолетовые нити, превращая её в уродливую когтистую лапу. - Проклинаю… Проклинаю… Проклинаю тебя, Франкенштейн! – взорвался в голове сонм голосов, мужских, женских, детских… Мой крик, в котором смешалось отчаянье, боль, страх и горе, никто не услышал.