hometown

в какой-то момент все рушится, и Лэнс осознает себя по-настоящему ненужным. ведь в действительности, думалось ему, он все только портит. восемьдесят процентов косяков на миссиях было именно за Лэнсом, в то время как коэффицент полезного действия стремился к абсолютному нулю. он думал, что на самом деле был никем — просто материальной точкой на корабле, которой нужно иногда всего лишь садиться в льва, чтобы команда могла собраться в огромного робота для спасения вселенной. каждый в команде был хорош в чем-то. Пидж — маленький компьютерный монстр, Ханк — отличный механик и профессиональный кулинар, Кит — мастер меча, у Широ же была рука галры, умеющая делать охренительные вещи. «а на что способен я?» — звучало в голове каждый раз, но Лэнс не мог найти ответа. поддержка из него никакая, как и пилот. прикрывать спину другому за особенность не считается. он мог бы назвать себя снайпером команды, но и стрелять у него получается через раз, да и влипает в неприятности он гораздо больше, чем показывает свою меткость. и от этого становится невероятно больно каждый раз — чувство ненужности уничтожает изнутри, превращая внутренности и кости в космическую пыль. Лэнс хочет, действительно хочет быть хоть в чем-то полезным, а не просто путаться под ногами и сбивать всех с толку, хочет, чтобы друзья говорили не «опять мы все запороли из-за кое-кого», а хотя бы «хорошая работа, Лэнс». а ещё он очень сильно хочет домой. в последнее время — сильнее, чем когда-либо. на самом деле Лэнс не хочет думать об этом, его голова и так забита мыслями настолько, что даже подташнивает. все, чего ему хочется — выключить свет в комнате, провалиться в теплоту сна, не размышляя ни о ком и ни о чем, спокойно видеть приятные и греющие душу сны и наслаждаться временным покоем. видимо, он и вправду очень сильно устал от всего этого — как только голова касается подушки, глаза закрываются сразу же, и разум отключается. первое, что чувствует Лэнс перед тем, как пробудиться — жар по всему телу и влагу на загривке. он лежит где-то минуту в состоянии неокончательного пробуждения, а потом пытается открыть сонные глаза, но уголки глаз как будто слиплись, и ещё невысохшая влага чувствовалась дорожками на коже. он что, плакал во сне? окончательно пробудившись и уставившись взглядом в потолок, Лэнс пытается вспомнить, что же ему такое приснилось, но почти ничего не помнит: какие-то непонятные обрывки ещё витают в голове, однако связать их между собой никак не получается. комок стоит в горле, чувствуется послевкусие отвратительного сна, всё ещё слишком жарко, потому что сбоку лежит что-то очень горячее, дышащее куда-то в изгиб шеи. Лэнс даже не пугается, не пытается оттолкнуть — ему просто хочется зарыдать во весь голос и выпустить всю ту внутреннюю боль, осевшую в нем, как пепел, но он не может. он не может плакать, даже если захочет. у него не получается выдавить из себя слезы, получается только хандрить и пребывать в упадническом настроении наедине с собой. внутри продолжает копиться огромный ком из разочарования в себе, обиды на себя, ненависти к себе. «я действительно не способен быть паладином, — сердце разрывается на куски, душу разрезает ножницами на мелкие кусочки, но плакать не хочется. — я бесполезен. мое пребывание здесь бессмысленно. почему бы кому-то действительно стоящему не стать паладином вместо меня, идиота, который постоянно все портит?» хочется лезть на стенку от осознания этого, заткнуть голос внутреннего разума и забиться в угол, орать до боли в горле, бить себя кулаками, царапать лицо ногтями в безумном припадке и отчаянно выть. хочется ломать себе косточку за косточкой, вслушиваясь в хруст своих надежд и грез, ломать свое будущее, ломать свои воспоминания, ломать свою любовь к окружающим, к миру, ко всей Вселенной. ломать себя изнутри, чтобы оставить только ничтожную пустоту, а затем заполнить себя чем-то другим. вытащить сердце, чтобы напичкать его жизнелюбием и радостью, а всю эту бесполезную тоску и хандру выбросить к чертям собачьим. вытащить душу, чтобы хорошенько её прочистить и вернуть в рабочее состояние. выбить из себя всю эту дурь, эти отвратительные мысли о своей ничтожности. порой Лэнс жалеет, что не имеет способности отключать свое сознание. он хочет не думать ни о чем и спокойно спать с кристалльно-чистым сознанием, а не постоянно терзать себя тошнотворным «настоящим» и смотреть в такое же отчаянное «будущее». он знает — ему нужно все исправить и найти себя, свои умения и способности, но порой яма безысходности притягивает его к себе, и он шагает в неё с осознанием того, какой же он на самом деле бесполезный кусок мусора. и с этими мыслями падать гораздо больнее. а жить — ещё хуже. все эти шутки, подколы, вся эта репутация неудавшегося ловеласа и выпендреж по типу «смотрите, какой я классный» — всего лишь пустышка, попытка завернуть себя в красивую оболочку, чтобы на самом деле никто не увидел то, что внутри. а внутри — отвратительно горький привкус боли, отчаяния, разочарования в себе и разрывающей тоски. внутри — то, что сокрыто от чужих глаз за семью замками; те чувства, которые никто и никогда не должен увидеть; та правда, которую Лэнс похоронит вместе с собой. сбоку что-то шевелится, шуршит одеялом. слышится тихий вздох, щелчок переключателя около кровати, и комната озаряется слабым светом. Лэнс видит того, кого никогда не ожидал бы увидеть. точнее ожидал, но где угодно: на кухне, в коридоре, в тренировочной комнате, даже в чертовом лифте — где угодно, но только не у себя в комнате и не в своей кровати. Лэнс видит растрепанного Кита в своей неизменной темно-серой футболке и черных брюках. свет в комнате очень слабый, из-за чего его лицо кажется более угловатым и ещё более милым, чем обычно. со следами сна, бардаком на голове и чуть прищуренными глазами Кит был таким… таким… теплым, домашним, уютным… …таким своим… — ты всегда так? — он только вздыхает, садясь на краю кровати и разворачивая голову к Лэнсу. тот непонимающе смотрит на парня, и он вздыхает повторно, делая какое-то печальное выражение лица. — грустишь, я имею в виду. и, о господи, его пальцы нежно, почти неосязаемо проводят от щеки до виска, где всё ещё было влажно от слёз, а затем путаются в волосах, ласково поглаживая голову. сердце гулко застучало, запустился маленький моторчик. внутри почему-то становится невероятно тепло от того, что, боже мой, самый холодный парень команды вдруг проявляет заботу о таком бесполезном мусоре, как Лэнс, на который вообще не должны обращать внимание. откололся кусок от камня на сердце, дышать стало немного легче, немного лучше. но боль все равно давит. — не всегда. мне просто плохой сон приснился, не более, — Лэнс старается сделать улыбку как можно искренней, и у него, кажется, выходит. с лица Кита на мгновение исчезает напряжение и печаль, но потом все равно в глазах появляется грусть. Кит улыбается, и это добивает Лэнса. «я знаю, ты лжешь», — слышится ему где-то внутри себя его укоризненный голос. — ты был, — Кит сглатывает, будто готов расплакаться на месте. сердце сжимается, — сам не свой в последнее время, и я… — он жмурится и закрывает глаза руками, упираясь локтями в коленки, — я подумал, что что-то не так… вот и пришел сюда. волновался, что ли? — и не нашел ничего лучше, чем лечь ко мне в кровать? — Лэнс произносит это вполголоса, мягко, даже как-то по-романтичному нежно, с грустной улыбкой на губах, без язвительности, злобы и агрессии, как это бывало в обычных разговорах с Китом. он приподнимается на локтях, усаживаясь на кровати, и рассматривает чужую спину, широкую, напряженную, с выпирающими лопатками под натянутой футболкой и еле заметной линией позвоночника, которая так и тянула прикоснуться к ней. — прости… — голос Кита становится таким тихим и жалобным, таким встревоженным и расстроенным, что непроизвольно сжимаются кулаки. Лэнс не выдерживает — обнимает парня, кажущегося самым беззащитным существом сейчас, со спины и утыкается лбом в чужой затылок, чувствуя разрастающийся комок в горле. в носу закололо, глаза заслезились. Кит удивленно разворачивает голову, слышит сдавленный всхлип, и весь привычный мир, вся сущность Лэнса МакКлейна переворачивается с ног на голову прямо у него на глазах. «черт возьми, он плачет?» — спрашивает себя Кит и теряется, совершенно не понимая, что ему делать. Лэнс цепляется пальцами за его футболку, как за последнюю надежду в жизни — отчаянно, в надежде найти хоть какой-то отголосок своей печали и своим эмоциям. он столько всего хотел бы сейчас сказать, но из горла лишь вырываются болезненные вдохи и рваные всхлипы. чувства захлестывают его с головой; плотина, сдерживающая океан эмоций, разрывается потоком в щепки, позволяя выплеснуться наружу тому, что копилось внутри в течение долгих месяцев. Кит гладит чужие руки, обвивающие его шею, и целует предплечье, пока Лэнса разрывает от слез и горечи. он чувствует, как намокает футболка, но не смеет отстраниться, не смеет даже шелохнуться, потому что прекрасно понимает, каково это — сдерживать в себе всю боль и проносить её изо дня в день. ещё хуже — когда не с кем ей поделиться, когда, черт возьми, ты пытаешься докричаться до остальных, но никто тебя не слушает, и растет чувство внутри, что никому ты на самом деле и не нужен. — я бесполезен, — шепчет в забвении Лэнс, всхлипывая. — это… это в-ведь правда… мы оба это понимаем… все это понимают… — до Кита не сразу доходит смысл этих слов, потому что Лэнс сразу же, не дожидаясь ответа на прошлые реплики, сумбурно выливает поток какой-то чуши: про какое-то пятое колесо, про то, что он ничего не умеет и только мешается под ногами у остальных, про то, что он на самом деле никудышный паладин, и в Вольтроне ему нет места, и про то, что он сам по себе жалкое ничтожество. затем он говорит о том, как сильно скучает по Земле, по рассыпчатым рассветам и тающим закатам, по горячим пескам пляжа и по бескрайнему синему океану, которому нет ни конца, ни края, но больше всего он тоскует по своей семье, особенно по маме с папой. ему кажется, что сердце вот-вот разорвет на куски от невыносимого давления; голос дрожит, вдохи становятся рваными и частыми, и легкие раздирает. Кит спокойно выслушает сбивчивую речь с закрытыми глазами и начинает говорить лишь спустя минут десять, когда Лэнс немного успокаивается и всхлипывает не так часто: — а теперь послушай, что я скажу. то, что ты сейчас сказал — полная чушь, потому что так не считает никто: ни ребята, ни Аллура с Кораном, ни даже я, — Кит делает небольшую паузу, чтобы набрать воздуха, и затем продолжает: — да, пускай ты иногда ведешь себя, как полный придурок, но ты — часть нас. мы любим тебя, потому что ты абсолютно иного склада ума, потому что ты несуразный балбес, и твои действия иногда не поддаются законам логики. мы любим тебя, потому что ты отзывчивый и готов пожертвовать собой ради спасения других. мы любим тебя, потому что ты открытый и иногда чересчур доверчивый, как дитя малое. и… знаешь, если бы ты тогда не поддержал меня, я бы ни за что не стал пилотировать Черного Льва. если бы ты, черт возьми, не остановил меня в тот момент, когда я хотел подвергнуть жизни всех опасности в погоне за Лотором, кто знает, что бы с нами стало? Лэнс молчит и даже, кажется, старается не дышать, не в силах что-либо сказать, и Кит воспринимает это за знак согласия с его словами, продолжая: — мы сильны, когда мы в команде, понимаешь? смогли бы мы, думаешь, достигнуть того, чего мы достигли сейчас, в одиночестве? я уверен, что будь на месте тебя какой-нибудь другой человек, Вольтрон бы даже не начал свое существование, — он мягко улыбается. — пойми уже, что не всем дано быть героями. кто-то должен заниматься и поддержкой командного духа, мотивировать нас становиться сильнее, чтобы мы могли позаботиться о друг друге. и этот кто-то — ты, Лэнс. ты раскрываешь наши способности, потому что постоянно влипаешь в какие-то неприятности, только успевай вытаскивать, — Лэнс усмехается, — но также ты раскрываешь и свои, спасая наши задницы своими стрелковыми навыками. ты располагаешь абсолютно всех к себе своей неординарностью и простотой, даже меня… — на этих словах Кит смущается, но не останавливается. — нам не нужен другой паладин, потому что у нас есть ты. ни один даже самый крутой и умелый воин не заменит нам тебя, такого… простого, чересчур энергичного и доброго, который никогда не оставит друзей и никогда не поставит свои интересы выше их. нам не нужен тот, кто будет умело сражаться и уничтожать врагов пачками, нам нужен тот, кто, черт возьми, будет поддерживать нас и защищать: человек с любящим сердцем и теплой улыбкой, решительный и по-настоящему смелый. чужие руки бережно прижимают Кита к себе, и он снова чувствует, как его футболка намокает от слёз. мысли вмиг разлетаются в стороны, как опадающие листья по ветру, разносятся в разные уголки разума, ускользают из рук. господи, как же хочется вдолбить этому придурку, что он, черт подери, не один сейчас, с ним самые важные люди в его жизни — друзья, которые ценят и любят его, несмотря на все недостатки. но Кит молчит. тишина прерывается только всхлипами. рука сама тянется к чужим волосам — погладить, успокоить, утешить. Лэнс на самом деле сильный, просто никто ему не сказал, что момент разлома себя изнутри перебороть гораздо проще, доверив себя и свои чувства кому-нибудь другому, нежели чем пытаться переживать все это в одиночку. но нет же, гордость не позволяет показать, как все плохо, лучше самому ходить и убиваться из-за каких-то накрученных мыслей. порой Лэнс вел себя, как маленький ребенок — «я уже давно взрослый, сам справлюсь, мне никто и ничего не нужно, я один весь из себя такой крутой герой, спаситель Вселенной». Кит треплет его по волосам, хотя очень хочется оттаскать за уши и надавать пинков под задницу, а потом обнять так крепко, чтобы кости хрустели и болели после ещё пару дней. а ещё хочется, до ужаса и цветных пятен перед глазами, до туманных снов, забывающихся после пробуждения, и головокружения хочется поцеловать этого придурка, почувствовать сухость, мягкость и тепло чужих губ, нырнуть с головой в чувства, в их личную любовную трагедию, космическую эпопею, коей Кит уже сыт по горло. вся эта идея о спасении Вселенной не вызывает теперь никакой радости, гордости или предвкушения, зеленая жижа уже давно потеряла последние зачатки вкуса, и теперь она преснее, чем выдохшиеся овощи, приготовленные в мультиварке на пару, а от космоса за стеклом иллюминатора блевать тянет. — я тоже скучаю по Земле, знаешь, — неожиданно даже для себя произносит Кит. — то есть… не то, чтобы там было что-то прям сильно держащее меня, просто порой мне хочется сбежать отсюда и вернуться туда хотя бы на день. есть в ней что-то такое… теплое и родное… — он сам не понимает, почему за этот вечер из него вылилось столько слов, вообще ему не свойственных; он вообще не понимает, какого хрена вдруг расчувствовался рядом с Лэнсом, потому что, черт, это же Лэнс — извечный соперник, с которым все переворачивается с ног на голову. Киту, видимо, придется очень многое переосмыслить. — и знаешь, я думаю, что ты увидишь ещё своих родителей, — добавляет он и замолкает, не в силах продолжать больше разговор. на самом деле из него не самый лучший толкатель пафосных успокаивающих речей, после которых сразу жизнь расцветает красками и жить хочется неописуемо. да что уж там — его самого посещали дурацкие мысли после визита на базу «Клинка Марморы». он ненавидел себя, ненавидел сущность галры, сидевшую где-то внутри него, ненавидел отчасти своих родителей за подаренную жизнь, полную боли. Кит наврет, если скажет, что его жизнь целиком и полностью состоит из печали, депрессивных загонов и непонимания окружающих. конечно, были и счастливые моменты, но черт, их было так мало, ничтожно мало. порой ему казалось, что он бессмысленно мечется из стороны в сторону, как аквариумная рыбка, в надежде вырваться из всей этой бесполезной серой пелены и рутины, которая сжирала все на своем пути. это чувство усилилось после поступления в Гарнизон, ставший для Кита объектом лютой ненависти и презрения. когда Кита исключили оттуда, он почувствовал небывалое облегчение. — Кит, — голос Лэнса сиплый и расслабленный, плача больше не слышно. — Кит, — повторяет, перемещая руки на спину, цепляясь пальцами за футболку и оттягивая на себя. — Кит, — выдыхает болезненно, прижимается к спине, словно боится потерять этот момент, потерять самого себя, раствориться в темноте и в космическом необъятном пространстве. — двигайся, плакса, — Кит поворачивается, не выскользая из объятий, к Лэнсу и улыбается. тот слушается — убирает руки, пересаживается к стенке, опираясь на неё спиной, сгибает ноги в коленках и смотрит жалобно в ожидании, надеясь на что-то. в глазах так и читается «только не уходи, когда я так нуждаюсь в тебе»; Кит подползает и садится рядом, плечом к плечу, позволяет себе совсем немножко — коснуться пальцами чужой руки и сжать её в своей ладони, но этого было достаточно. а потом Лэнс тянется к Киту, касается своими губами его губ робким, неловким и смазанным движением и чуть ли не отпрыгивает, испуганно отворачиваясь куда-то в сторону. лицо пылает от смущения, и кажется, что сердце сейчас сойдет с ума и вырвется наружу, а ещё стыдно, нереально стыдно за свою слабость, секундное помутнение в голове. Кит сжимает свою ладонь сильнее, расслаблено кладет голову на чужое плечо, закрывает глаза. Кит молчит, и Лэнс думает, что все в порядке. почему-то от этого в животе все переворачивается; хочется что-то сказать, но слова застряли где-то поперек горла, не давая воздуху попасть в легкие. на сердце ужасно тепло, будто туда вживили ядерный реактор, и бьется оно бешено — пульсация отдает аж в голове. сладкая гармония наполняла все тело изнутри, превращая кровь в вересковый мед, тянущийся по венам невероятно медленно, но так приятно… Лэнсу кажется в один миг, что ничего больше не нужно — только родное тепло под боком и друзья, на которых всегда можешь надеяться. его пальцы переплетаются с пальцами Кита; на губах цветет улыбка, когда он чувствует тяжесть навалившегося тела, теплое, размеренное дыхание на плече и ослабевшую хватку чужой руки. он крадет поцелуй перед тем, как аккуратно уложить Кита на простыни; крадет второй после того, как щелкнул выключателем и комната погрузилась во тьму; крадет третий, когда укрывает их двоих одеялом и удобно устраивает голову на подушке. и засыпает он с мыслями не о том, какой из него хреновый пилот и ещё более хреновый паладин, а о том, как же, черт возьми, он счастлив прямо сейчас лежать в одной кровати с человеком, к которому неравнодушен уже довольно давно, чувствовать его мерное дыхание, касаться его кожи, целовать в нос, щеки и в губы, потрескавшиеся и податливые, и такие приятные в поцелуе... Лэнс обнимает Кита во сне и мягко улыбается.

Be the one, be the one To take my soul and make it undone Be the one, be the one To take me home and show me the sun I know I know You can bring the fire I can bring the bones I know I know You make the fire in my bones and make it grow