За стенами

Джек сидит на диване, подобрав ноги к лицу. На Особняк опустились сумерки, и теперь вместо мерцающих вокруг золотых пылинок со всех сторон подступает темнота. Она давит, смеётся утробно по-шакальи, тянется к нему своим балахоном. И Джеку страшно. Он всегда закрывал по ночам двери в комнату— мерещились наступающие из темноты шаги. Теперь Джек не видит, и слышать — почти спасение. Но Дом тонет в тишине. Пальцы сильнее впиваются в локти, голова вжимается в плечи. Из закушенной губы вот-вот скользнёт капля крови. Плечи постоянно передёргивает. Внезапно — совсем близко, на расстоянии руки — дыхание. Джек вскидывается, стараясь унять подкатывающую к горлу панику и, защищаясь, пытается порвать тишину. - Кто здесь?! Голос жалкий и хриплый, тонет в беззвучном мареве. Джек вскидывает руки и пытается разозлиться — гнев хотя бы сильнее страха. - Эй! Я спросил, кто здесь! Судорожно сжавшиеся пальцы цепляют пустоту, и Джеку тут же кажется, будто их опутывает липкой паутиной. Он чувствует себя слепым котёнком, барахтающимся в ведре с водой. И то, что кто-то стоит и сверху смотрит — невыносимо. - Райан? Прекрати издеваться. Злость, даже не всколыхнувшись, уходит. Уставшая бояться душа сдаётся — на смену страху приходят печаль и отчаяние. - Я не вижу тебя... Его снова обступает тишина. Терпеть её Джек не может и продолжает говорить, внезапно усмехаясь самому себе — рассуждать от отчаяния, как же это похоже на Джима. - Чёрт, не Кукловод же! Брат никогда не станет так делать, Тэн и Дженни тоже, Алисе я теперь не нужен. Билл? Наконец вступает второй голос — угаданный, стариковский. Упрекает с намёком на несусветную глупость, сквозь слова так и слышится: «Идиот, мальчишка...». А может и так! Кому там ещё охота щелкнуть по носу уже лежащего на земле? Подходи, занимай очередь, благо аттракцион бесплатный. И Джеку противно. Он больше не злится на брата — да и, по-честному, давно перестал. От страха подташнивает, и мириться с окружающим в тысячу раз сложнее. Джек боится бесполезности, боится никогда больше не увидеть, боится потерять тех немногих, кто рядом. Остаться в полном одиночестве в пространстве, заполненном сплошь тишиной и темнотой. Это жутко, от этого буквально выворачивает... вот как объяснить Джиму, почему он не ест? Злиться теперь остается только на себя — медленно выедая изнутри. «Если страх не сожрёт раньше», - горько усмехается про себя Джек. Билл, прикрыв дверь, выходит. Судя по шёрканью и шебуршанию позади дивана, Перо остаётся. Джек понимает, что без него было бы совсем ужасно. Не отворачивается. Не срывается в ответ на его безразличие и ничего не требует взамен. «И Джим», - отчётливо думает Джек, у которого поджимается что-то под сердцем. Сейчас вернётся, сядет рядом и... Джиму-то каково? Вытащил с того света мёртвого брата. Судорожный вдох застревает где-то в груди. Джек ведь уже сдался. Почему не сдаются они? - Перо, - сипло зовёт он, даже дергаясь по привычке повернуть голову к собеседнику. Перо у них рассудительное, до щемящего верное и до зубного скрежета принципиальное. Без лишних вопросов вытряхивает из сумки пульт, притаскивает из подвала целый ворох инструментов, даже умудряется где-то откопать несколько бутыльков спирта — а Джек-то думал, весь, что был в Особняке, после операции по венам у него течёт. За это его приходится подкармливать. Джеку не сложно — всё равно кусок в горло не лезет, а Джим упрямый, Джим приносит. В процессе разбора пульта два бутерброда даже как-то съедаются за компанию с Пером. После оно сыто разваливается на диванной спинке и с присвистом посапывает где-то на периферии — не спит, точно, скорее дремлет. Так их и находит Джим. Опознается ещё на подходе к гостиной, по стуку каблуков. Он и Перо всегда шумят, прежде чем зайти — не хотят застать врасплох. Раньше это раздражало, после сегодняшнего Джек им благодарен. Он не видит, но за отпустившим страхом различает спокойствие и даже почти уют. Специально подзывает Джима поближе, слышит глубокое мерное дыхание, щекой чувствует щекочущие волосы, когда брат склоняется над прибором у него в руках. И впервые после взрыва позволяет себе робкую мысль — а может, жить ещё не совсем поздно?