Перегар

Одиночество по венам не льется; по ним растекается, кажется, ледяной-обегающий бурбон, мешающийся с виски. Костяшки пальцев не болят и не кровоточат, в тонких женских пальцах грубой силы достаточно, чтобы к херам собачим весь дом разнести. Пять тысяч фотографий на носителе, ни одной, что вызывает теплые эмоции или улыбку. Больше десятка пустых-полупустых-полных бутылок на кухне. Резко зарождающаяся и столь же резко затихающая паника за грудиной. Воздух мерными-рваными порциями носом тянет, через рот выталкивает обратно. Пальцами по клавиатуре стучит, информацию выискивает с поразительным чутьем и завидной скоростью; признания за это все не нужно. Лучше чек с четырех- или пятизначной суммой. Животному страху больше здесь не место. Своего тирана она убила, своего тирана она все еще во снах потрошит и остановиться не может: сухожилия снова и снова от твердых кусков мяса голыми руками, кровавыми пальцами отдирает, погружает снова и снова руки в плоть. Слышала бы крики хоть во сне, был у нее хоть его предсмертный вопль — стало бы проще, наверное. Это не жестокость. Это не желание разорвать, уничтожить, убить. Это у нее способ выживания такой. Херовый, если перед самой собой честно. Обшарпанная однокомнатная — самое место. А там откровенно похеру, что и район неблагополучный, и окна периодически битые, несмотря на то, на какой высоте они находятся от земли, от пыльного и удушающего запахом асфальта. Виски крупными глотками, секс по средам, завалить себя работой. И дальше по кругу. Ей не нужна работа как таковая. Ей и деньги не особо нужны — лишь бы за квартиру платить хватало. Намного больше нужен алкоголь, без него держаться давно уже не выходит. Без порции жгущего глотку пойла она не ощущает себя нормальной. Или, быть может, привыкла всегда быть поддатой. Хорошо, что зимой на улицах температура достаточная, чтобы держаться в относительно трезвом состоянии, несмотря на количество выпитого. Это как категория людей «ничьи». Только хуже — «ебаные одиночки», «извечные пиздострадальцы», «херового типа герои». Про таких фильмы не снимают и в книгах почему-то не пишут. Да только ей похер; она эти самые книги лет десять уже не читала, бульварные романы или продуманные до деталей детективы в руках лежат неправильно-бито-фальшиво. Не из ее мира. Про таких, как она, только новостные сводки бывают. Красно-бордовые с пометкой «пропала, сообщите, если видели». Красный — совсем не ее цвет, да и в спасении она не нуждается. Неон. Фиолетовый неон, что так под стать костюмам ее мучителя. Изверга того. Ублюдка и выблядка, который своим извращенным сознанием и дрянным языком делал такое, от чего ее иногда все еще триггерит и срывает. От чего подрывается с кровати, со стула, с сиденья в метро и дергается, воздух крупными глотками хватает. На терапию и лечение нет времени; гребанным психиатрам она не верит больше. Легче не стало и после смерти той мрази, легче не становится ни от чего. У нее, наверное, в мозгу просто перегорело что-то. Лампочки не работают, она не исправна. Ее на какой-то автоматический режим лишь хватает, на режим удержания, на беззвучный или спящий. Пассивно-активная псевдо-работоспособная модель человека. Во рту откровенная помойка, мата столько, что она может с пьяными мужиками из бара через дорогу разговаривать не просто на равных, она может гаркнуть и начать диктовать свои правила. А ее никто и не одернет. Ее одергивать некому, никто и не нужен. Она за одиночество держится, потому что то стабильно. То удерживает на поверхности так же, как и начатая бутылка «Джека», вокруг горлышка которой пальцы сжимаются уверенно-правильно.