Наказание для педофила

      В некой стране издревле существовало правило: жестоко наказывать тех, кто переступает через морали и устои цивилизованного общества. Поэтому, доказав вину преступника, его подвергали довольно своеобразным казням. Один из способов казни, предназначенный для педофилов, состоял в следующем: заставить его почувствовать то, что чувствовала его жертва в момент совершения им преступления, проще говоря – изнасиловать приговорённого. Для этой цели использовали животных, в частности, лошадей. Таким образом, осуждённый на процессе казни играл роль своей жертвы, то есть ребёнка, а жеребец – роль насильника.       Происходило это так: на площади собирался народ, вставая в круг, а в центре этого круга ставился прочный стол. Нагой осуждённый приковывался к этому столу за руки, ноги же ему раздвигали и приковывали за лодыжки к металлическим кольцам, цепи от которых намертво вбивались в землю. Отныне преступник не мог оказывать сопротивления ни конвою, ни своему четвероногому насильнику. Из загона выпускали жеребца ломовой породы, обязательно вороной масти, и… Впрочем, давайте проследим за всем процессом на одном конкретном примере.       Ревущая от жажды расправы над извергом толпа с нетерпением ожидала вывода осуждённого. Косматый вороной жеребец заливисто ржал в своём загоне недалеко от стола – яростные крики толпы возбуждали его не меньше, чем мысли о предстоящей забаве. Чёрный как смоль конь знал, зачем его привели сюда – всю свою жизнь он покрывал только людей и никогда не видел представительниц своего вида. Исключительно для этого его и держали, с юности натаскав на педофилов – сперва ненастоящих, в виде манекенов, которых он растерзал в пух и прах многократными подходами, а после включили в штат «палачей», и тогда начались настоящие забавы. Его кровь бурлила, предвкушая бешеную пляску на человеческой подстилке, а полуметровый член давно стоял под брюхом, подёргиваясь и сочась капельками мочи. Четверо конюхов держали его за привязанные к морде и передним ногам верёвки, уговаривая: «Тише, Тайфун, попридержи прыть, твоего мальчика ещё не привели». Но Тайфун не понимал человеческого языка, - кроме тех криков, которые издавали под ним его многочисленные любовники, когда он таранил их своей пылающей плотью. Жеребец знал, что означают эти крики, и старался доставить максимум удовольствия своим партнёрам, вторгаясь в них глубже и глубже, и как можно дольше оттягивая тот момент, когда пустота внутри них заполнится его семенем…       Налившиеся кровью глаза жеребца бешено выпучились, когда он увидел свою жертву. Пена пошла изо рта, изнемогающий от напряжения член ещё плотнее прижался к брюху. Жеребец забился и захрапел, вырываясь из рук державших его конюхов. Одна из передних ног уже порвала спутавшую её верёвку, и теперь отчаянно загребала копытом песок. Обнажённого мужчину лет двадцати семи вели к столу пятеро надзирателей. Он шёл, опустив голову, стараясь не слышать возросший рёв толпы, проклинавшей его до седьмого колена, но, проходя мимо загона с жеребцом, невольно взглянул, и ужас охватил его. Огромный конь, казалось, взбесился и вот-вот вырвется из загона, а хлопающий по брюху член, на котором проступила сеть вздувшихся от прилива крови жил, ужасал своими размерами. Мужчина вдруг забился, пытаясь вырваться из рук тюремщиков, и даже начал умолять о пощаде, но его силой довели до стола, приковали руки к его поверхности, а ноги широко развели и зафиксировали кольцами, и только тогда отпустили. Он тут же начал извиваться, но движения его были ограничены, и вырваться не получилось. Тогда мужчина в бессилии упал на стол и затих, ожидая, когда начнётся процесс самой казни. Невероятно, но в нём всё ещё жила надежда. Дело было в том, что если жеребец вдруг откажется покрывать преступника, его признАют невиновным и отпустят. Но этого ещё ни разу не случалось: персонал тюрьмы был не настолько глуп, чтобы давать преступникам шанс на помилование лошадью, ведь в их штате числилось несколько жеребцов, а казни совершались далеко не каждый день. И нетрудно подсчитать, сколько совокуплений насчитывалось у каждого жеребца, скажем, в месяц – не больше двух на каждого, а то и не одного. Самоудовлетворяться лошадям не давали, одевая на причинное место специальный стальной чехол, который лошадь не могла сбросить. Так что шансы мужчины на пощаду были мизерные, а уж сегодня их не было вовсе, судя по степени возбуждения Тайфуна, которому в последнее время везло меньше остальных собратьев по частоте совокупления с человеком.       Под возрастающий рёв толпы, буквально отсчитывающий секунды до решающего момента, словно перед стартом скачек, тюремщики подошли к загону. Убедившись по конскому члену, что «палач» готов, и уже давно, они открыли дверку, а конюхи отпустили верёвки. Ржущий от триумфа жеребец бросился к жертве и, с лёту взгромоздившись на неё, подмял под себя.       Первый крик боли, когда пылающий от изнеможения член жеребца вонзился в анус преступника сразу на одну треть, был встречен рёвом восторга зрителей. Тайфун в унисон со своей подстилкой издал пронзительный визг эйфории и, наслаждаясь только что схлынувшей первой волной похоти, вытянул шею и прикусил зубами шею мужчины, бившемуся под ним, насколько позволяли верёвки. Немного помедлив и ещё крепче стиснув шею жертвы, жеребец с силой толкнулся внутрь любовника, под повторный крик которого коню удалось войти в его жаркие пустоты ещё на несколько сантиметров. Толпа одобрительно загудела, восхваляя «палача» и одновременно поливая ругательствами его жертву. Через несколько секунд Тайфуну удалось загнать свой орган внутрь жертвы до конца, и он, отпустив шею мужчины, вскинул голову и победно заржал. Проникновение действительно далось коню нелегко: анус преступника был очень узок, но Тайфуну это нравилось. Он с удовлетворением отметил, что его партнёр девственник и у него никогда не было других жеребцов.       Тяжело водя вспотевшими боками, он подтянулся и дёрнулся вперёд, наваливаясь на стол и загребая передними копытами по его поверхности. Теперь он был внутри мужчины полностью. Пора было приниматься за самый упоительный этап полового акта.       Мужчина уже почти не кричал и не сопротивлялся. Обычно отданные на сексуальную расправу преступники не доживали до того момента, когда животные извергнутся в них. Но процесс казни не останавливался, ведь никому из людей не под силу заставить возбуждённое животное прервать свой процесс. Но этот преступник был ещё жив.       Неистово заржав, Тайфун начал двигаться. Сперва медленно, размеренно, смакуя каждый толчок и наслаждаясь томлением в этом тесном и беспомощном существе, которого он придавил своим брюхом. Судорожные толчки под визгливое ржание и храп заходящегося в эйфории жеребца заводили толпу, а она в свою очередь стимулировала желание Тайфуна. Он понимал, что его действия одобряют, и старался на публику, как мог. Эта двусторонняя взаимосвязь порождала небывалый по циничности спектакль, что разворачивался сейчас на импровизированной сцене под открытым небом.       Содрогаясь под своим любовником снова и снова, беспощадно тараня его пылающей плотью и разрывая внутри кишечник, превращая его в сплошную кровавую кашу, огромный жеребец, замечая малейшее движение мужчины и расценивая это как попытку к побегу, тут же захватывал его шею зубами, пришпиливая к столу, и ещё яростнее вонзался в него. К тому моменту, как Тайфун участил толчки, жертва была уже мертва, но конь по-прежнему придерживал шею человека крепко стиснутой челюстью, а с толчком помощнее почти полностью навалился на стол, так что тело жертвы под ним почти совсем не стало видно.       Казнь подходила к концу. Тайфун подходил к финишной черте. Скоро конец любовных скачек, и тогда наступит долгожданное облегчение, после которого ему снова наденут чехол, и он снова будет томиться от желания в общем стойле в ожидании очередного кандидата на его семя.       Покрытая пОтом шкура блестела на солнце. Тяжёлое хриплое дыхание вырывалось из сочащегося пеной рта. Налившийся желанием член просил разрядки, но Тайфун сдерживался, хоть сил на это уже не хватало. Когда после очередного толчка часть огромного органа на мгновенье выходила наружу, было видно, что он весь измазан кровью и опутан прозрачными плёнками кишок. Страсть Тайфуна стала смертельной для его любовника, но конь не замечал этого. Он ржал и бился в конвульсиях вожделения, работая бёдрами и подчиняясь лишь зову инстинкта. В последние секунды перед извержением этого гигантского вулкана животной страсти Тайфун в бешеной пляске пробил передними копытами стол, и, вновь вскинув их, колошматил доски вокруг, делая пробитые отверстия ещё шире, - так же, как и его член, расколошматив кишечник, расширил анус жертвы до нужного диаметра.       Сердце жеребца перешло порог частоты своих ударов одновременно с дыханием, мышцы под брюхом сковал спазм, и с последним толчком, сломавшим ноги столу, Тайфун вскинул косматую шею и издал рёв, мало напоминающий ржание. Содрогнувшись всем телом, он кончил в тело человека тугой струёй семени, и, не переставая ржать, встал свечкой. Сломав стол, он сломал и кольца, которыми преступник был прикреплён, и теперь безжизненное тело его висело насаженным на член под брюхом вставшего свечкой коня. Тайфун, заходясь в крике, ещё несколько секунд стоял на задних ногах, пока бившая внутрь жертвы струя семени, наконец, не иссякла, и только тогда, шумно выдохнув, обессиленный жеребец опустился на копыта.       Обмякший член начал уменьшаться, и вскоре с хлюпаньем вышел из подвешенного на нём тела. Мёртвый преступник шлёпнулся наземь, и из его окровавленного, развороченного ануса хлынула волна белой жидкости вперемешку с кровью и ошмётками собственного кишечника. Окровавленный член жеребца, продолжая уменьшаться, вскоре скрылся в мешочке внутри тела. Тайфун, приведя в порядок дыхание, теперь наклонил голову и заинтересованно понюхал безжизненный труп, словно видел его в первый раз. Но тут его снова взяли за верёвки и увели прочь. Представление закончилось. Труп педофила и натёкшую под ним огромную лужу красно-белой жидкости убрали, а люди разошлись по домам. Сегодня Тайфун доставил им небывалое зрелище, и его было за что похвалить.       Таковы были нравы этой маленькой страны в незапамятные времена.