***
Из-за очередной провинности Кизаши запер Сакуру в чайном домике поздним вечером, запретив слугам подносить ей еду и воду. Она даже не поняла, по какой причине так сурово наказана: то ли из-за того, что не вовремя встретила, то ли из-за испорченного ужина, то ли из-за непокрашенных волос, то ли из-за истерики в комнате. Но наказание — копирование рукописей китайского учёного о военном деле — исполнить в срок явно невозможно. Каору заставили помогать прачкам из-за нежелания доносить на Сакуру главе клана. В те моменты, когда солнце сменялось луной, наступала приятная прохлада, постепенно морозящая уставшие пальцы. — Если я засну, то будет только хуже… Голос Сакуры звучал хрипло и был почти неживым. Она с досадой смотрела на испачканные чернилами руки, понимая, что бледное лицо в разводах и тёмных линиях. На подоле дорогого кимоно даже при тусклом свечении виднелись кляксы и потёки, длинные волосы, оставшиеся незаплетёнными после недавнего срыва, растрепались. Сакура всё меньше походила на госпожу, а внешний вид лишал её права носить родовое имя Харуно. Она не могла стать безродной слугой при всех талантах просто потому, что глава клана не считал это уместным. Кизаши никогда не видел в ней ребёнка, считая дочь проклятьем. Для него в приоритете всегда оставались сыновья, которых он воспитывал лично, избирая того, кто унаследует все просторы поместья, а главное — приумножит богатства. Усталость, скопившаяся в теле, заставила Сакуру опустить веки. Она непроизвольно сдавалась во власть сну, который мог улучшить общее самочувствие. Шуршащие листки ещё не полностью переписанных свитков иногда переворачивались от лёгкого ветерка, пробравшегося в маленькое помещение, но этого было мало, чтобы пробудиться или приоткрыть глаза. С каждым часом становилось холоднее, и Сакура зябла, растирая плечи, пока не провалилась в беспамятство. Она слабела и тяжело дышала, но продолжала дремать, вслушиваясь в стук сердца. Из-за окутавшей её слабости пробуждение оказалось не самым приятным. Телу хотелось насытиться хотя бы глотком воды или чашкой риса, пусть даже пресного. — Сакура, эй, — тихо раздался мужской голос у входа. — Я принёс воды и немного сладостей… Когда створки чайного домика отворились, стало намного светлее. Лёгкий шорох бамбука о половицы проникал в сознание и давал сопротивление сну. Свечи давно выгорели, а чернила высохли, превратившись в тёмные камни. Сакура лежала на полу не шелохнувшись, поджав ноги к груди настолько тесно, насколько позволял тугой пояс. Однако со стороны была видна дрожь и слышалось рваное дыхание, из-за которого тело казалось более жалким. Тонкие пальцы безжалостно вжимались в плечи, изо всех сил сохраняя остатки тепла. Но, несмотря ни на что, Сакура не отзывалась, а просто промычала нечто бессвязное. В комнате послышались частые шаги, приближающиеся стремительно и быстро. — Эй… Вставай. — Широ-сан? — чуть ли не шёпотом спросила Сакура, с трудом приподняв веки. — Приветствую вас… — Что случилось? Он довольно резко оборвал заученную годами фразу, а после сел рядом на колени, подложив руки под голову Сакуры. Стало понятно сразу, что её охватил недуг, потому как голова, казалось, плавилась, а мелкая дрожь в теле напоминала лихорадочную. Широ обеспокоенно заморгал, не зная, как поступить. Позвать на помощь означало выдать себя и признаться всем в связи с единственной сестрой, с другой стороны — предать доверие. Он прекрасно знал, что не имел права находиться здесь, следовательно, не должен видеть, как Сакура чуть ли не умирала. Многие догадывались о его благосклонном отношении к ней, но не придавали этому значения, полагая, что всё это напрямую связано с мягкосердечностью и слабым характером, вынуждающим вечно отступать. — Тише-тише. Всё хорошо, — ответил то ли себе, то ли Сакуре Широ, осторожно подхватив её на руки. Она болезненно дёрнулась, прошипев от резкой головной боли, и издала тяжёлый вздох, пропитанный страданием и горечью. Она гудела, явно зовя на помощь хоть кого-нибудь и теряясь в действительности. Её вид был отвратительным, таким грязным и неопрятным, что становилось невольно жаль эту девушку, загнанную в угол поместья, напоминающего суровостью тюрьму. Разум медленно покидал, оставляя глухой бред, а губы так и продолжали звать Каору и Широ, которые хоть немного, но могли помочь. — Просыпайтесь все! — вдруг прокричал Широ, обращая на себя внимание. На зов примчался стражник, а спустя несколько минут показались и служанки, наспех надевшие ночные юкаты. Это утро, должное пройти по обыкновению суматошно, наступило гораздо раньше. Народ ринулся к источнику звука, по пути зажигая фонари и свечи, чтобы не споткнуться. Широ вышел из чайного домика, служившего временным заточением для Сакуры, а после, изобразив презрение, осмотрел присутствующих. Он крепко держал Сакуру и, прижав к груди крепче, старался незаметно для остальных согреть оледенелые пальцы. Главные служительницы мгновенно оказались рядом и всеми силами старались скрыть волнение. — Пошли все прочь! Живо, живо! — пригрозила одна из женщин, освобождая путь. — Широ-сама, что прикажете?.. Этот вопрос оказался таким простым и одновременно сложным, что, даже будучи полноправным членом клана, пришлось задуматься. Замёрзшая из-за высокой влажности и облачённая в тонкие вещи Сакура крепко держалась за распахнутые края юкаты Широ, касаясь ладонями тёплой груди, которая под холодными пальцами казалась чуть ли не раскалённой. Сакура не особо вникала в происходящее, но, очевидно, рассчитывала на милость и спасение. Широ же воспринимал реальность трезво, но не знал одного: простит ли отец его своеволие? Приказ главы клана распространялся на всех, кто находился в подчинении, включая наследников. — Господин, она ведь непризнанная дочь… Оставьте её, — произнесла девушка, явно занимающая низшую ступень в иерархии. — Объясните потом этой, — кивком указал Широ на служанку, — кто и какое место здесь занимает. Он злился, понимая, что народу стало намного больше. Решение, которое было необходимо принять как можно быстрее, означало жизнь для одного и смерть для другого, пусть и не в прямом смысле. Руки неосознанно прижали ношу крепче — Широ будто пытался разобраться во всём этом бардаке. Сакура, словно почувствовав это, устало приоткрыла глаза, взглянув на него снизу вверх. Она закашляла, чуть дёрнувшись в сильной хватке, а после и вовсе постаралась вырваться, уповая на собственные едва оставшиеся силы. — Широ-сама, спасибо вам… — Молчи! — прорычал он, слыша хриплый голос. — Отправляйтесь за лекарем! — Стражники уже направились в город, — поклонившись, произнесла женщина с морщинистым лицом. — Я велела приготовить тёплые одеяла и футон. — Широ-сама, я могу стоять на ногах, не волнуйтесь… Сакура сказала это неуверенно и едва слышно, но всё же дёрнулась, чтобы вырваться из спасительных пут. Как только ноги, одетые в тонкие таби, коснулись каменной дорожки, мир поплыл перед глазами. Туманный взор запомнил лишь недовольное лицо, переполненное презрением, а тяжёлый мужской бас, который мог принадлежать только одному человеку, приказал перенести Сакуру в главное поместье.***
Даже когда Наруто и Саске покинули стены дворца верхом, их лица продолжали выражать смятение. На удивление конюхов, подготовивших жеребцов, и страже они не пустились сломя голову в путь, подминая копытами скакунов землю и взметая пыль к небу. Эмоции, озарившие лицо Учихи, ненадолго заставили окружающих отступить, а предупредительно помахавшая ладонь Наруто добавляла удивления. Он словно просил не задавать лишних вопросов, на которые как обычно не будут получены ответы, зато распространятся новые сплетни. — У вашей лошади повреждена подкова, — произнёс один из конюхов, указывая на вороного. Саске только цокнул, ещё больше разочаровавшись в покупке. Мало того хвалёный скакун изначально не вызывал доверия, так ещё и нрав крут. Будь у него больше времени, то такой ошибки бы не случилось. Он многозначительно посмотрел на Наруто, который, слегка пришпорив бока коня, заставил его сдвинуться с места. Однако замечание по поводу подковы всё-таки было услышано, но вряд ли воспринято всерьёз. — Куда поедем: в Симабару или по домам? — вполне резонно задал вопрос Узумаки, держа поводья одной рукой. — Хотя я, кажется, знаю твой выбор. — У меня осталось около месяца на подготовку, — ответил Саске, сжав правой рукой край кимоно, за которым был спрятан свиток о назначении и генеральская печать. — Пусть мы и надеялись решить многие вопросы, но в итоге получили только новые проблемы на свои головы. Что бы ты ни решил, я всегда поддержу тебя! — воодушевлённо произнёс Наруто и, словно откинув в стороны сомнения, улыбнулся, взъерошив волосы. — Вперёд? Они перешли на рысь, а после — на галоп, устремляясь в квартал, стены и огни которого горели ярко-алыми цветами. Чёрные гривы лошадей развевались на ветру, а песок и камни подлетали. Кони оказались явно нетренированными, а их хвалёная быстрота оставляла желать лучшего. Саске и Наруто не оборачивались на дворец, стараясь отдалиться от него, насколько возможно. Ночные улицы пустовали, но по ним патрулировали стражники, обеспечивающие порядок на главных дорогах. Их было немного, но любой житель Киото знал, где количество увеличивалось в разы. Чем ближе была Симабара, тем отчётливее слышались звуки сямисэна и дудочек, зазывающих посетителей сыграть в сёги на деньги или купить на несколько часов красавицу в кимоно. Стоило Саске и Наруто пройти под аркой, как их поспешили любезно встретить и проводить в чайный дом, в котором их как всегда покорно ожидали ойран, находящиеся чуть ли не на пожизненном содержании. — Отдохни хорошенько. Завтра будет не самый приятный день, — посоветовал Наруто, которого любезно встретила юдзё, поспешившая склониться самым почтительным образом. — Господин, я ждала от вас вестей, — улыбнулась Ёкору и хлопнула в ладоши, приказывая накрывать стол. — Ваш визит — это честь для нас! — Обсудим всё завтра, когда вернёмся в поместье, — проигнорировав ойран, сказал Саске, сев на дзабутон, приготовленный для него. Он откинулся, позволяя Ёкору делать свою работу, разрешив себе в очередной раз оказаться во власти женских рук, умело ласкающих тело. Наруто одобрительно кивнул, отвлекаясь на более приятные занятия, нежели война и кровь. Если б не генеральская печать, так некстати полученная от Императора, всё бы было куда лучше, но воля потомка Луны священна.***
Невзирая на недуг, Сакура проснулась рано от прикосновения влажной тряпки ко лбу. Холодные капли неприятно смочили лицо, а после, очертив линию, скатились за ухо, заставив неприятно дёрнуться. Около футона, обеспокоенно вытирая выступивший пот, сидела Каору, ожидавшая её пробуждения. В окуренной комнате пахло травами и благовониями, а на улице даже сквозь бамбуковые створки виднелись лучи палящего солнца. Доносился шум воды и глухие шаги служанок, отмывающих татами. Все занимались делами, не обращая внимания на ту, что принесла лишнюю суматоху внезапной болезнью. — Как вы себя чувствуете, Сакура-чан? — Словно меня посадили в узкую бочку, а потом ещё и долбили по дереву, — медленно ответила она, растягивая слова. Тонкие пальцы инстинктивно дотронулись до компресса на лбу, но из-за плохого самочувствия и слабости держать руку на весу оказалось куда труднее. Сакура печально улыбнулась и разочарованно выдохнула, осознав, что находилась не в чайном домике, а в комнате главного поместья. Воспоминания о прошлой ночи тут же прорисовывались в голове, отчего страх ловко пробрался под кожу, заставив покрыться лёгкими, но заметными мурашками. — Кизаши-сама приказал вас принести сюда, а ночью Широ-сама обнаружил вас и… Я так испугалась! Меня только утром допустили к вам! — отчиталась Каору на одном дыхании, будто репетировала эту речь. — Мне конец. Каору покачала головой, поспешив убрать повязку. Сакура в одно мгновение замолчала, боясь произнести лишнее слово. События всё отчётливее выстраивались в логическую цепочку, а чувство вины буквально начинало есть её изнутри. Взгляд обречённо устремился в стену, отделяющую её от свежего воздуха. Тело казалось тяжёлым и ватным, но, несмотря ни на что, жутко хотелось пить. Каору умела понимать с полуслова, поэтому поспешила встать и налить в глиняный стакан тёплой воды. — Ваши отец и братья вернутся сегодня вечером. Вы должны гораздо лучше заботиться о себе. Простите, что меня не было с вами. Широ-сама не расспрашивали ни о чём. Когда вас принесли сюда, говорят, вы горели огнём, а руки-ноги были холодными, как у мертвеца. — Я уснула, пока переписывала книгу. Сакура с помощью Каору медленно присела, а после жадно прильнула к краю стакана, осушив его. Она облегчённо выдохнула, словно почувствовала прилив сил, но пожалела о своих действиях. Голова внезапно запульсировала от боли, и на секунду показалось, что всё внутри вот-вот взорвётся. В конечном счёте Сакуре оставалось только пить лекарство, беспомощно лежать на футоне в надежде поправиться как можно скорее и покорно ожидать наказания за одолевший её недуг. Даже после возвращения её не навестили братья и отец, видимо, посчитав это пустой тратой времени. День ото дня Сакура крепчала, любуясь восходом и заходом солнца через приоткрытую створку сёдзи, полушёпотом беседовала с Каору, собиравшей сплетни по поместью, и надеялась на милость главы клана. В томительных ожиданиях минула целая неделя. — Госпожа! Кизаши-сама велел вам прийти на террасу! Он выглядит не очень спокойно… Сказал, чтобы вы явились как можно быстрее. — Но я ведь не одета… — растерялась Сакура, однако всё-таки поднялась с постели. — Я принесла летнюю юкату! — произнесла Каору, накинув на её плечи нежную лиловую ткань. Всё происходило скоротечно. Сакура даже не осознала, как оказалась на улице, ступая по половицам энгавы в тонких носках. Буквально один поворот — и она должна была встретиться с братьями и отцом, чтобы выслушать причину столь срочного вызова. Сердце безудержно колотилось в груди, а Каору, обязанная всегда находиться поблизости, задержалась в покоях. Из-за болезни Сакура заметно изменилась: похудела, волосы, которые так ненавидел отец, всё больше розовели, глаза потускнели. Длинные пряди были заплетены в простую косу, немного растрёпанную после сна, бледная кожа напоминала тонкое, но дорогое полотно, усеянное каплями воды, будто блестящими камнями. Стоило преодолеть последний поворот, как взору предстал большой стол, на котором стояли разные формами и размерами тарелки с едой. Фарфор, украшенный росписью, приковывал взор, как и цветы в вазе, подаренной Императором. Кизаши, как всегда, находился во главе стола, по обе стороны от него расположились сыновья, томящиеся в ожидании очередного представления. Фонари, которые зажигались только ночью, покачивались от лёгкого ветерка, а журчание пруда приятно ласкало слух. Зелёный сад с деревьями и кустарниками говорил о богатстве владельца, кое-откуда доносились песни птиц, порхающих с ветки на ветку. — Присаживайся, — вдруг произнёс Кизаши, указав на противоположный край. Сакура заметно растерялась, непроизвольно приоткрыв губы. Взор недоверчиво прошёлся по тем, кто считался семьёй. В прямо смотрящих на неё глазах она видела злую насмешку, но по привычке подчинилась и подошла к своему месту. Старший из братьев свободно откинулся, словно изнемогая от нетерпения завязать диалог. Сакура, непривычно для себя не преклоняясь, поприветствовала присутствующих, даже не сумев произнести имена. — Быстрее-быстрее! — поторопил её Дейчи, в очередной раз сдвинувшись с места. — Прошу прощения, Кизаши-сама… — произнесла Сакура, оставаясь в поклоне. — Я не хотела принести неудобств. — Не испытывай терпение, — напомнил глава клана, взяв палочки. Широ же молчал и едва заметно кивал, устало прикрыв глаза. Стоило Сакуре повиноваться воле отца, как до этого хитрые взгляды ожесточились, а тонкие губы осветили злобные улыбки. Дейчи и Джиро чуть ли не отбросили тарелки, демонстрируя пренебрежение, начиная акт очередного спектакля. Младшие наследники продолжали наслаждаться пищей, игнорируя любые нападки в свою сторону. На столе перед Сакурой стояла чаша с рисом и стакан с зелёным холодным чаем, но желание присоединиться к трапезе пропало. — Ничего не меняется. Как только вижу тебя, то пропадает аппетит, а стоило тебе оказаться за столом, то отвращение только усилилось, — произнёс глава клана. — Ничего не желаешь сказать? — Простите меня, я допустила ошибку. Вы желали меня видеть… Сакура, поёрзав, удобнее утроилась на коленях, аккуратно положив руки поверх кимоно. Её взор был направлен на скрещённые пальцы, которые помогали сдержать одолевшее душу волнение. Неизвестность неосязаемо сдавливала грудь, словно на ней завязали тугой узел широкого пояса; из-за этого молчанию отдавался приоритет. Кто-то нетерпеливо стучал пальцами по дереву, нагнетая без того не радужную обстановку. Тяжёлый вздох Кизаши демонстрировал то ли раздражение, то ли неудовлетворённость, однако как бы то ни было, а громкое дыхание являлось символом неопределённого начала. — Я устал смотреть на тебя, Сакура. Ты — главная ошибка. Брак с той женщиной породил самое бесполезное существо. Жду того дня, когда сожгу твои вещи у ворот, — произнёс Кизаши, потянувшись к стакану. Его речь оказалась целиком пропитанной ядом и презрением, а от каждого противно тягучего слова хотелось провалиться под энгаву. Сакура бесшумно сглотнула, плотно сжав тонкие губы, но заметно то поднимающиеся, то опускающиеся плечи не дали и шанса скрыть бушующую обиду. Она совершенно точно не должна была рассчитывать на хорошее отношение, но приглашение на обед — пожалуй, прозвучавшее впервые за столько времени — действовало одурманивающе. — Я смиренно приму вашу волю, оте… Кизаши-сама, — вовремя опомнилась Сакура, мысленно отругав себя за такую беспечность. — Ты можешь стать женой моего четвёртого сына, — ухмыльнулся глава клана, наблюдая за её растерянностью, и внезапно обратился к Широ: — Что скажешь? — Мой ответ не отличен от ответа младшей сестры. Братья воодушевлённо зашумели, словно гром, и не менее звонко засмеялись. Они вели себя некультурно, поддерживая позицию отца, от которого зависело их положение. То, что Широ при всех приравнял Сакуру к семье, означало для них увеличение шансов завладеть состоянием клана Харуно. Титул главы вознёс бы одного над другими, а все те, кто мог даже, вероятно, проявить характер, лишились бы жалования. Дейчи и Джиро, уже обзаведшиеся семьёй, не представляли из себя ничего особенного, но всегда активно демонстрировали позицию, показывали власть и угрожали родовым именем. — Запятнаешь себя грязной девкой и станешь торговцем из леса? — в голос засмеялся Кизаши, по-видимому, отыскав в этом нечто смешное. — Ты умён, Широ, одумайся, прежде чем в следующий раз принять её сторону. Последние слова были произнесены сурово и содержали подтекст. Смех стих, а тишина приятно ласкала слух. Все сидели и угрюмо осматривали друг друга, кроме Сакуры, чувствующей на себе взгляды, переполненные презрением. На какое-то мгновение ей показалось, что кто-то способен проклясть её или просто-напросто убить. Из-за этого ощущения, даже от одной мысли и представления хотелось убежать куда подальше, чтобы не испытывать той тяжести и ненависти, обрушивающихся при каждом диалоге. — Но вы ведь не желаете её смерти, отец? — задал вопрос Широ, отложив палочки. — В ином случае она давно была бы мертва. Сакура вздрогнула, неверяще уставившись на него и отца. Рука сжала края лиловой юкаты, а грудь часто завздымалась. Никогда ранее дела клана не обсуждались так громко, а это означало распространение новых сплетен и косых взглядов. Впервые отец с недовольством общался с кем-то, помимо Сакуры, всегда вызывающей гнев главы клана. — Отец… — Заткнись, к тебе не обращались! — проревел он, резко ударив кулаком по столу. — Не испытывай моё терпение! — Вы можете злиться сколько угодно, но будь на месте Сакуры даже служанка, то я не прошёл бы мимо, — закончил Широ. Он редко показывал характер, стараясь держаться в стороне от дел. Его голос всегда звучал ровно, вот только показное спокойствие не удавалось сохранять до конца. Мужские пальцы крепко сжались в кулак, а шумный выдох выдал волнение и страх. Казалось, Широ не волновало ничего, кроме покоя и душевного равновесия, но все знали, что, даже будучи младшим наследником, ему хотелось власти. — Мне нравится, что ты проявляешь себя, но мои приказы — это моя воля, а ты обязан её исполнять. Хочешь связаться с этой безродной? Хорошо, дам тебе такую возможность, — подытожил Кизаши, ставя точку в конфликте. — Отец, вы же хотели… — возмутился Джиро, встрепенувшись. — Если избить Сакуру, кто захочет жениться на девушке со шрамами? — Она уже способна выносить ребёнка. На нашем столе присутствовали красные рис и фасоль, — скривился старший брат, вспоминая торжество, организованное в честь окончательного взросления. — Нам тогда всем пришлось сидеть за одним столом. — Это традиция. Будь добр следовать тому, чему подчинялись наши предки! — внезапно подал голос Митсуо, прикрыв глаза. — Моей жене было двенадцать… — Прекращай кричать мне в самое ухо, — добавил он, отстранившись. Его слегка повышенный тон с нотками раздражения заставил расшумевшихся ненадолго замолчать. Являясь третьим сыном, внешне он отличался от других. Чёрные густые волосы всегда были собраны в тугой хвост и перекинуты через плечо, мягкие черты лица напоминали женские, однако огрубевали, когда разум охватывала суровость. Митсуо предпочитал тёмно-синие или чёрные кимоно со слегка зауженными рукавами, а на правой руке всегда виднелась тонкая полоска белой ткани, имеющая какое-то особое значение. — Как только тебе разрешат выходить, то немедленно ещё раз возьмись за рукописи. Нужно скрыть от всех помещиков твоё больное тело, иначе сама себя загонишь в бездну, — промолвил Кизаши, махнув ладонью, безмолвно приказывая покинуть энгаву и вернуться в покои. Сакура не заставила себя долго ждать, не желая лишний раз испытывать удачу. Всякий раз она уходила и не сдерживала слёзы, демонстрируя слабость, позволяя даже прислуге вытирать об себя ноги. В этот же раз всё закончилось из-за простого пререкания между братьями и не самого приятного разговора отца с Широ, осмелившимся возразить и настаивать на собственной позиции. — Как же мне повезло… Сакура довольно быстро оставила энгаву и обеденный стол, столкнувшись в поместье с Каору, выбежавшей ей навстречу. Та, как всегда, взвизгнула, но быстро взяла себя в руки, убедившись, что ничего серьёзного не произошло, а Сакура, которую пришлось оставить одну, вернулась целой и невредимой. — Выглядите хорошо, — заметила она, любезно поклонившись. — Мне кажется, что я чего-то не знаю. Всё так подозрительно… Сакура облегчённо выдохнула, убедившись, что никого рядом нет, а после, слегка улыбнувшись Каору, прошла в покои, явно желая избавиться от пояса, сдавливающего грудь. Голова болела уже не так сильно, да и недуг вовсе не проявлялся — обо всём напоминала только слабость. Каору ловко развязала тугой узел, отбросив старый оби в сторону, дожидаясь, когда на неё обратят внимание. — Ты меня пугаешь. — Сакура-чан, — упёршись руками, елейно начала Каору. — Через неделю Кизаши-сама и ваши старшие братья уезжают. — Тогда я буду изображать больную вплоть до их отъезда, — хохотнула Сакура, радуясь весточке, и добавила: — Быстрее бы остаться здесь одной! Она рухнула на футон, позволяя себе ещё немножко отдохнуть.