Облаками, пеплом и порохом

Город становится облаками, пеплом и порохом.

Двадцать четыре этажа. С этой точки виден весь город. Хотя теперь это сложно назвать городом: руины да пепел, оставшийся от некогда кишащего жизнью места. Он не помнил, сколько времени прошло с тех пор, как прогремел тот взрыв. И не знал, сколько людей осталось в живых. Знал, что не один был подвержен такой мутации насильно: их там много было, много маленьких мальчиков, которым вводили под кожу чистый яд. А они терпели. Кричали, извивались от жгучей боли, кусали руки своим палачам, старались вырываться. А потом усыпали. И просыпались уже лишенные чувств. По крайней мере, именно так было с Бальзаком. Хотя в том месте его знали под номером 167-02. В детстве он был совсем тощим и переживал мутации еще болезненнее. Но сейчас он понял, каков в них был смысл. Он стоял на самом верху, а под его ногами было похоронено человечество. То, что причиняет так много боли, теперь было стерто в труху и валялось у ног того, чьи страдания окупились в чувстве полного превосходства над всем миром. Черноволосый наступил на кучку пепла, которую согнал ветер, и со зловещей улыбкой подумал о том, что там может быть крупинка одного из тех, кто колол его шприцами, запирал в кандалы и заставлял его тело меняться так, как ему это не было положено. До недавнего времени весь его мир ограничивался темной маленькой комнаткой, где жило сразу восьмеро мальчишек, тоже пожираемых радиоактивным ядом. Трое из них умерло. Пятеро выжило. И одного из них он должен был найти во что бы то ни стало. Карие глаза, в которых отражалось такое рвение, такая жажда жизни, несмотря на то, что хрупкое детское тело знало только бесконечные страдания. Спина его всегда была прямая, он старался держаться гордо, даже если его тело чуть ли не разрывало на молекулы. И вопреки всему, вопреки всем, его смех звучал громче, чем у тех, кто остался на свободе… Он всегда был для Бальзака примером для подражания. Черноволосый восхищался своим необычным соседом. Впервые мальчики заговорили сразу после того, как щуплого Критика привезли в камеру после испытаний. Замученный, глаза припухли от слез, губа раскусана, а кровь запеклась на подбородке. Его запихнули в комнату, он упал, счесав коленки о бетонный пол. А потом нашел в себе сил ровно на то, чтобы подняться, отойти к стене и упасть уже там, на этот раз полностью. Очнувшись, он увидел склоненные к нему головы. Все как один. И лишь он. Другой. Смотрит на него с интересом, а не как другие — с безразличием. Рыжеволосый веснушчатый мальчишка сразу задел его. И Бальзак решил при первом же удобном случае с ним подружиться, хоть никогда и не заводил друзей. — О, очнулся! — восторженно произнес рыжеволосый незнакомец, схватив новенького за плечи и усаживая. — Ну наконец-то. Я думал, сгорю от любопытства. Тогда Бальзак про себя ответил, что мальчишка казался милым ровно до того момента, как открыл рот и начал говорить. От его громкого голоса сразу разболелась голова, маленький Критик недовольно поморщился. — А меня зовут Бонапарт! — мальчик схватил новенького за руку и активно ее потряс, а после вскочил на ноги. — Не бойся, больше не будет больно. Я не позволю им делать это! Так и зародилась долгая дружба, которая в итоге ушла совсем в иное русло. *** Несколькими этажами ниже были жилые помещения. Ранее жилые. Бальзак знал, что ничего интересного там не будет: шипящие от радиационного фона радио, да личные вещи горожан, от которых остались только кости. Он сделал пару шагов от края здания, а после пошел к выходу с крыши. И тут на него налетели. Снесли с ног, повалили на пол, ухватились за грудки кожаной куртки и больно приложили к полу. Раз. Другой. Третий. Из-за светящего в лицо солнца было сложно разобрать, кто нападающий. — Ты! Ты напыщенный! Самовлюбленный! Идиот! — кричал парень, чье инкогнито сразу испарилось, с первых же звуков. На нем сидел, и создавал видимость злости его единственный друг… а друг-ли? — Как ты посмел уйти оттуда, не позвав меня? Я тебе верил все эти годы. Все эти годы тебя поддерживал, защищал, любил тебя!.. — Любил? — Бальзак вопросительно поднял бровь, опуская руки на плечи товарища и приподнимаясь, заставляя Наполеона прекратить показательное избиение. — Бонапарт, уймись. Ты прекрасно знаешь, что у меня не было другого выбора. Я должен был сделать то, что сделал. И я все равно нашел бы тебя. Рыжеволосый злился. Это было понятно сразу: он покраснел, дышал тяжело и сбивчиво, задыхался, пока говорил, а в глазах его блестели слезы. «Слезы? Этот парень правда умеет выражать чувства подобным образом?» — думал Критик, пока на него продолжили ругаться по второму кругу. *** — То есть, ты предлагаешь мне взломать их систему безопасности, что приведет в неисправность все их реакторы, и таким образом навсегда положить конец этой вшивой организации? — Бальзак опустил очки с переносицы и вопросительно глянул на своего друга, который по-деловому расселся на углу компьютерного стола. — Ты понимаешь, что этого количества радиации хватит не только на то, чтоб убить их, но и для того, чтоб вырезать все человечество за раз? — А какое тебе до них дело? — рыжеволосый фыркнул и закинул ногу на ногу, внимательно рассматривая входную дверь. — Или ты уже успел с кем-то сблизиться? Да? В таком случае я не смею тебя просить. Просто хочу, чтоб ты помнил, как мы ждали этой мести. Рыжеволосый спрыгивает на пол и медленно идет к двери, оставляя за другом время на размышления. Но тот останавливает его. — Знал бы ты, Бонапарт, как я этого ждал и как я этого хочу. Наполеон оглядывается через плечо. Два хищных взгляда встречаются, на лицах появляются кровожадные улыбки. — Мне ничего не стоит стереть в труху весь мир, лишь бы отомстить за то, что они отняли у тебя детство. *** — Ты забыл, как мы вместе хотели уехать к океану? Жить там, смотреть на звезды, слушать шум прибоя? А днем собирать ракушки? Забыл, Бальзак? Вечерело. Черноволосый юноша уже более удобно устроился на остывающем бетоне, а его друг пристроил голову на его боку. Неизвестно, сколько им осталось жить. Да, радиация не влияла на них ни в каких количествах, но теперь надо привыкать к иной жизни — скоро начнут пропадать продукты. Хорошо, что на ближайшие пять лет есть консервы и отсутствие конкурентов. — Нет, я не забыл. — Критик покачал головой, поднося сигарету к зубам и затягиваясь, прикрыв глаза. Выдохнув дым, он стал рассматривать, как сквозь него выглядит небо. Мутно, расплывчато. Точно так же, как и вся его жизнь. — Я сделал это только ради тебя. Рыжий поднялся на локтях и подарил Бальзаку короткий, но уверенный поцелуй.