Самая обычная Мэри

Мэри была самой обычной женщиной. Теперь – самой что ни на есть обычной. В ней не было уже ничего сверхъестественного – Франкенштейн слепил из неё именно то, что ему было нужно для исследований и всего прочего, словно она была гибкой и послушной, как новорождённый ребёнок, не изведавший ещё внешнего мира. Словно она была его Галатеей. С того самого дня, как Мэри, будучи воссозданной заново и, следовательно, полностью очищенной изнутри, открыла глаза, её взору предстали бессменные белые стены обширной лаборатории. Вокруг были только провода, кнопочки, компьютеры, странные аппараты, о предназначении которых она и не догадывалась, и – всего один единственный человек, проводивший с ней чуть ли не все дни напролёт, подсоединяя её к этим самым аппаратам и снимая показания. Они мало и редко говорили, зато очень – чрезмерно много – касались друг друга. Для Франкенштейна это было обычным делом: осмотреть, взять кровь, поинтересоваться самочувствием подопытной – словом, делать свою совершенно обычную работу, которая особого подтекста не несла. Но в чертовке Мэри, как бы он ни старался, всё равно было то, что искоренить ему так и не удалось и вряд ли когда-либо удастся – всё-таки, характер у неё был совсем не сахар, особенно если дело касалось таких привлекательных, статных и очаровательных мужчин, как Франкенштейн. Нет, дело даже не в её тёмном прошлом, она о нём забыла напрочь, а в том, что как только она очнулась – с того самого момента и до сих пор – её окружали только эти чёртовы холодные белые стены и… он. Всё было просто. Сначала учёный просто не замечал – или не хотел замечать – попыток подопытной Мэри. Он старательно обходил все острые углы, каждый раз лишь делая строгое лицо, протирая, казалось, совсем не запотевшие очки и снова водружая их на переносицу, а она только смеялась, смеялась, смеялась… То ли над ним, то ли ещё над чем-то – Франкенштейн всё никак не мог взять в толк, что же такое происходит. Впрочем, когда Мэри, выйдя из душа, однажды прошлась перед ним в одном только халатике, который и не особенно-то прикрывал все прелести её, безусловно, безупречной фигуры, мужчине отчего-то стало не по себе, и он поспешил ослабить галстук и расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки. А Мэри – только рассмеялась. Не заливисто и звонко, как юные девушки, а совсем по-другому – тихо и, в то же время, откровенно-беззастенчиво. Её синие волосы были ещё мокрыми, а чёлка зачёсана на бок, так, что Франкенштейн видел её хитро смеющиеся глаза, в которых отражалась неизменно-ледяная белизна стен. - Что такое, Франки?.. Её голос был ужасно соблазнительным, понял «Франки», когда она впервые назвала его именно так. Даже как-то по-дружески что ли, решил бы он, если бы не… «Что за интонации, чёрт бы её побрал!..» Но пришлось смириться, раз она была здесь и сейчас, существовала рядом с ним и ходила в этом ужасном, совершенно дурацком халатике. Раз он создал её сам на свою же лохматую блондинистую голову. - М, Франки? - Что за «Франки»? – наконец, раздосадовался Франкенштейн, у которого было вполне себе замечательное, но слишком уж, по мнению Мэри, длинное имя. – Сядьте, подопытная Мэри. Сядьте обратно, я вам говорю! Ся… Но тут произошла ужасно возмутительная, просто безнравственная вещь. Мэри полезла целоваться. Перегнулась через его плечо, совершенно не заботясь о том, что вообще делает, и просто-напросто поцеловала его, правда, в щёку. Нет, это уже просто переходило все границы дозволенного. Особенно, если другая сторона была совсем и совсем не против, что ещё более усугубляло ситуацию. - Подопытная Мэри! – вконец разозлился раскрасневшийся мужчина. Так разозлился, что даже очки забыл надеть для пущего эффекта. – Что за вольности?! А Мэри только отскочить подальше успела, а то бог его знает, Франки-то, учёные – они все сумасшедшие какие-то. Но он только встал из-за стола, спешно снял белый халат, пригладил волосы и вышел за дверь, снова заперев её на ключ в мерах безопасности. Он всегда так делал, знала Мэри, а потому ей не привыкать было оставаться одной в плену четырёх безжизненных стен. Франкенштейн же решил отвлечься и попить с Мастером чайку, заваренному по собственному же новоизобретённому рецепту. Но, впрочем, не тут-то было – спокойствия учёному ждать было не от куда, да и не от кого, ибо дом его был снова полон людей (хоть и модифицированных), ноблесс и вездесущих детей, которые уже успели насорить везде, где только можно было. «За что мне всё это?..» - отстранённо успел подумать Франкенштейн перед тем, как заметить странные взгляды собравшихся, обращённые к нему. Первым чаем поперхнулся М-21. Потом Юна решила постучать тому по спине и тоже, меж тем, как-то странно взглянула на директора, стоявшего в дверях. Шинву и Ик-хан оторвались-таки от экрана ноутбука и подозрительно замолкли, увидев хозяина квартиры, перестав хрустеть крекерами. Такео и Тао тихонько и даже, казалось, пошленько хихикнули. Регис с ощутимым стуком, совершенно неэлегантно приземлил фарфоровую чашку на фарфоровое блюдце. Сейра слегка покраснела. И лишь совершенно невозмутимый Мастер спокойно отложил чашку и, встав, подошёл к совершенно уже не знавшему куда себя деть Франкенштейну. - Франкенштейн, - тихо и вкрадчиво сказал ему Рейзел, поравнявшись, - умойся. …И только в ванной, посмотрев в зеркало, мужчина заметил отчётливый ярко-синий след губ на собственной щеке. Недолго думая, он повернул кран влево до упора, подставив руки под ледяную воду. Ох уж эта подопытная Мэри.