Моё первое осознанное воспоминание о себе было странным.
Я слышал какие-то звуки, словно через толщу воды, видел смутные, расплывчатые образы, мне было холодно и неуютно, и нестерпимо хотелось снова уснуть. Тело совершенно не слушалось, и я не мог пошевелить даже пальцем.
Затем пришла боль. Она была столь внезапной и резкой, что я даже не сразу понял, что это именно боль. А когда понял, я заорал. И сразу замолчал от недоумения, когда услышал еле слышное бормотание, и гораздо более громкое пение на фоне.
— …ше… Ну же… Не… Чь… Ри… — я пытался прислушаться, но непонятное пение какого-то мужика заглушало этот шепот.
Когда мужик наконец-то заткнулся, я услышал какой-то едва уловимый звон на периферии, и почувствовал щекочущее ощущение, словно меня завернули в теплое меховое покрывало, но не моё тело, а… душу?
Я пригрелся и заснул.
Все бы хорошо, но через некоторое время меня вновь вырвало из сна ощущение дикой боли, и я снова заорал. Я даже не понял точно, какой части моего тела было больно, это чувство словно было везде. И снова пение, на этот раз женским глубоким голосом, и снова успокаивающий шепот.
На этот раз не было мехового покрывала, это было словно погружение в прохладное желе — утешало и успокаивало, но держало в напряжении, будто я тонул.
Конечно, я решительно не понимал, что со мной делают, и почему я не могу пошевелиться. Выяснилось все позже…
***
Я вновь проснулся от голода, о чем сразу же оповестил окружающих протяжным вскриком. Другие звуки издавать не получалось. С тех пор, как со мной проводили какие-то манипуляции, я засыпал и просыпался уже шесть раз, но сколько прошло времени — не понятно.
Итак, я открыл глаза, ожидая вновь увидеть перед собой только мутную пелену, но… в полуметре надо мной нависла какая-то страшная хренотень!
Я заверещал, как полоумный, не слушая причитаний этого существа (не, а фигли оно разговаривает, а я нет?!). Но уже через пару мгновений в комнату влетела женщина.
«Точнее, девушка», — подумал я и замолчал, разглядывая её.
Не сказать, что невероятная красавица, но очень симпатичная. Точеная фигурка, облаченная в светло-голубой пеньюар, светлая кожа, миловидный овал лица, обрамленный медно-рыжими локонами, прямой тонкий нос, розовые полные губы, пушистые ресницы и… яркие, нереально зелёные глаза.
Пока я её изучал, девушка взяла меня на руки. Э, стоп, что? На руки?!
Издав невнятный вопль, я опустил взгляд на свои руки, и обомлел. Руки были маленькие. С крохотными розовыми пальчиками. Руки младенца, мать вашу! Я — ребёнок!!!
— Доброе утро, Гарри! — улыбнулась мне девушка, а я потерянно посмотрел на нее, и отключился.
***
Я лежал на пузе на пушистом ковре, и пытался ползти. Крошечные ручки и ножки отказывались держать пухлое пузатое тело. Щеки были больше, чем сама огромная голова. Не есть и похудеть не получалось — голод не тётка. Я даже не успевал подумать о том, что голоден, а местное чувырло уже тащило бутылочку со странным носиком, из которой меня кормили. Поначалу я боялся чувырла, но со временем понял, что оно не хочет меня сожрать, поэтому привык. Хотя выглядело оно, конечно, убийственно. Как помесь Йоды с Голлумом.
Кстати, я так и не разобрался, что Я такое. Откуда-то я знаю про чувырл, Йод и Голлумов, про красивых девушек, бутылочки для кормления младенцев, про младенцев… Про то, что младенцы не должны так резво соображать, как я. И про переселение душ я где-то слышал… Когда еще не был младенцем. Но я не мог вспомнить никаких событий, лиц, имён. Вероятно, я и не должен это помнить, но в таком случае, я и соображать не должен. А у меня мозги явно получше работают, чем даже у родителей этого тела.
Мамашу — ту рыжую красотку, — звали Лили Поттер, для домашних Лилс, в моменты нежности Лисичка. Она была особой капризной, вспыльчивой, любила варить зелья, искусно чаровала, и особенно тяготела к огненным заклинаниям, которыми, в моменты злости, охотно поливала моего папашу, вместо магических словесных формул произнося формулы бранные. Я много новых слов узнал: особое заклинание, наложенное на мою одежду, которое должно было фильтровать доступ происходящего вокруг к моему сознанию, почему-то не работало. Хотя я-то знал, почему. Цензура для детишек, а я не малолетний карапуз. Во всяком случае, сознанием.
Да-да, заклинания! Магия! Колдовство! Моя мамаша ведьма, а папаша колдун. Я в шоке просто. Тоже хочу уметь шарахать огнём вокруг!
Папаня Джеймс Поттер (домашние клички: Джейми, Сохатый), отлично владел защитными чарами, щиты ставил, как дышал. А ещё умел создавать какие-то амулеты или артефакты, которыми был обставлен весь дом, увешана моя кроватка, и они оба. Мать, в моменты хорошего настроения, искусно расшивала мою и батину одежду какими-то закорючками. Они слабо светились, когда рядом кто-то колдовал, а в целом, были не заметны.
У меня был еще крёстный отец. Я не понял, каким боком он крёстный, если меня не крестили (хотя я еще не выяснил, что со мной делали, когда я впервые очнулся в этом теле), маги и церковь? Смешно. Когда я сумел связать отдельные звуки в слоги, а слоги в короткие и исковерканные слова, я стал звать родителей «Па» и «Ма». Крёстному отцу досталось прозвище «Па Сили», потому что слово «крёстный» было слишком сложным, а как ни крути, участие в моём воспитании этот пацан принимал не меньшее, чем оба родителя. Сириус Блэк (для своих Сири, Бродяга) — так его звали, даже жил в нашем доме.
Домик, кстати, был скромный — на первом этаже крошечная кухня, гостиная гостевая спальня и небольшой санузел, на втором этаже родительская и моя спальни, да ванная. Зато уютный и обставленный магическими и немагическими штуками сверху донизу.
В целом, жизнь наша протекала тихо и мирно. Мама занималась домом, мной, командовала парой домовиков (то самое чувырло оказалось домовым эльфом, послушной и преданной прислугой), в свободное время варила зелья. Это было волшебно: она, с забранными в пучок рыжими волосами, в широкой изумрудной мантии (балахон такой) зельевара, с черпаком в одной руке и палочкой в другой, творила настоящие чудеса над большим котлом. Я решительно не понимал, как из всей этой кучи вонючих, отвратительно выглядящих, за редким исключением, и местами шевелящихся ингредиентов могло получиться, например, переливающееся всеми цветами радуги ароматное зелье для купания, которое мне очень нравилось.
Мы с матерью постоянно находились дома, максимум — выходили в садик, огороженный высоким деревянным забором, и защищенный, пожалуй, получше резиденции Её Величества — над всей территорией дома переливался всеми оттенками синего мощный купол из заклинаний, а над садиком отдельно висела целая сеть из золотистых и голубых нитей магии. Отец, кстати, едва не писался от радости, когда понял, что я не просто в небо пялюсь. Гордо что-то вещал про родовые дары.
Сами батя и Сириус ходили на работу, посменно: два дня на работе, два дома, изредка бывали ночные смены. Работали они аврорами — это что-то вроде полиции (ну вот откуда я это знаю?), только с волшебной точки зрения. Они носили красивую форму: шоколадного цвета костюм, очень напоминающий спортивный, только более строгого покроя, но наверняка очень удобный. К костюму шли берцы из зеленовато-чёрной кожи, покрытой чешуйками, также в комплекте шли перчатки и пояс из этого же материала. Завершением всего была удобная широкая мантия. Кажется, этот цвет называют кармин. Мантия была из плотной гладкой ткани, безо всяких украшений, зато в подкладке было бесчисленное множество кармашков, а уж количество заклинаний и заговоренных рун на этом предмете одежды поражало воображение. Как-то разъярённая маман метнула в этих двух дебилов, пришедших после ночной смены в подпитии, огромный огненный сгусток, так батя просто прикрыл себя и полностью неадекватного Сириуса полой мантии, и это пламя стекло по ткани, словно сливочное масло по раскалённой сковороде, и даже следа не оставило.
В дом часто приходили друзья родителей, и вся компания устраивала душевные посиделки в гостиной или на кухне. Когда я худо-бедно научился передвигаться по дому, я подслушал и подглядел немало тайн. Взрослые не воспринимали меня всерьёз, и часто обсуждали все события своей жизни в моём присутствии, делились друг с другом воспоминаниями в специальной чаше — думосборе для большого количества зрителей, где эти воспоминания транслировались, как голограмма, прямо в воздухе.
Джеймс и Сириус с пяти лет были лучшими друзьями. В день знакомства они сперва смачно подрались из-за какой-то ерунды, а после того, как их разняли взрослые и в наказание поставили по разным углам комнаты, зафиксировав малоприятным заклинанием, мальчишки сдружились намертво. В 1971 году, перед первым курсом Хогвартса, в поезде образовалась банда: Джеймс Поттер — неизменно вежливый, но с шилом в заднице, Сириус Блэк — весёлый и озорной задира, Ремус Люпин — умный и спокойный, Питер Петтигрю — пугливый, но добрый, Северус Снейп — юный гений с отвратительным характером, и Лили Эванс — красивая и нежная, с пылающим огнём в волосах и душе. Компания авантюристов сговорилась поступить всем на один факультет. Первым в списке оказался Блэк, и его занесло на Гриффиндор. Лили без проблем распределилась туда же. Остальная компания последовала за ними… Но Северусу не повезло — Шляпа даже волос его коснуться не успела, как выпалила название факультета, и отвороты мантии перекрасились в зелёный.
Дружбе это, конечно, не помешало. Посиделки устраивались в библиотеке и заброшенных классах, став старше, ребята приводили друга в гостиную Гриффиндора, Северус даже несколько раз оставался ночевать в спальне парней. Всем недовольным любители почесать кулаки Джейми и Сири резво вколачивали их мнение в то место, о котором упоминать неприлично. Ремус отлично колдовал, так что осмелившиеся на него напасть порой даже не успевали палочек достать. Северус обладал исключительными познаниями в области прикладной гадологии*, а зелья варил такие, что в Мунго порой чесали в затылке и грозились мелкого зельевара-самоучку из школы забрать к себе
на опыты в зельеварни. Питер был настолько незаметным, что даже когда он попадался на глаза неприятелям, умудрялся ускользнуть целым и невредимым. А когда гриффиндорцы (чаще и громче всех возмущались именно они) попытались атаковать самое, как они наивно полагали, слабое звено в компании — Лили… Я уже упоминал об её исключительном таланте в чарах огненной направленности.
Время шло, детишки взрослели, отгремел переходный возраст, преподаватели нагружали способных студентов всей возможной внеклассной деятельностью, лишь бы не давать им шастать по замку и окрестностям. Так, Лили и Ремус стали старостами, Джеймс получил значок капитана квиддичной команды, Сириус, помимо игры в команде, схлопотал должность помощника преподавателя в дуэльном клубе, Северус вёл занятия по зельям у первых и вторых курсов, под не слишком внимательным присмотром Слагхорна (тот всё чаще уходил с занятий), а Петтигрю перепало внимание мадам Помфри — ему замечательно давалось целительство. Помимо этого, каждый Мародёр посещал дополнительные занятия по наиболее полюбившимся предметам.
Но несмотря на такую повышенную нагрузку, деятельные ребятишки умудрялись встречаться, замышлять шалости, и нарушать правила школы, вкупе с законами Магической Великобритании. Так, вся компания обучилась анимагии. Первым обернулся Сириус — из него вышел отличный кобель… в смысле, пёс. Крупный, большелапый, лохматый чёрный пёс. Следом получилось у Северуса и Джеймса. Первый становился крупным угольно-чёрным вороном, а второй оборачивался в оленя, что весьма ему соответствовало, как я позже понял… Ну да ладно. Питер стал серым крысом, крупноватым для представителей этого вида, но в целом довольно неприметным. Лили промучилась дольше всех, и несмотря на предсказания всех друзей о том, что она непременно должна быть ланью, в соответствии со своим патронусом (а у всех остальных патронусы совпали с анимагической формой), девушка стала очаровательной лисичкой. Предсказуемо, как по мне, но всё равно круто. Ну, а Ремус был оборотнем. Не знаю, как эти шалопаи сумели скрыть свою повышенную незаконную деятельность от руководства Хогвартса, но их маленькие секретики действительно оставались только в их кругу.
А в начале шестого курса крепкая дружба едва не раскололась. И совсем не с той стороны, с которой этого ждали окружающие.
После летних каникул Джеймс камином перенёсся на платформу, и сразу направился к видневшейся в толпе огненной макушке. Он знал, что вся компания естественным образом подтянется ближе к Лили — её было видно издалека, настолько ярких шевелюр в Хогвартсе не было со времен выпуска Мэри Пруэтт. И действительно, друзья уже были здесь: рядом мелькал высокий Северус, чуть в стороне замер с книгой тихий Ремус, около него мельтешил Питер. Джеймс подошел к компании, радостно со всеми поздоровался, и вдруг замер, сраженный ласковым взглядом изумрудных глаз обернувшейся к нему Лили. Поттер очнулся от наваждения, лишь когда на его плечах повис подкравшийся сзади Сириус.
Так вспыхнула любовь Джея к Лили, которую, разумеется, сразу все заметили, кроме самой девушки. И так началась ссора между Джеймсом и… Сириусом.
Сириус свои чувства осознал, переварил и принял ещё прошлой зимой, когда вид милого взъерошенного Джеймса, одетого в уютную теплую пижаму и махровые тапочки по утрам, красивого Джеймса, носящего облегающие брюки и пушистый свитер на занятиях и по вечерам, горячего Джеймса, сидящего на метле в
охренительно сексуальной квиддичной форме, стал пробуждать в Бродяге отнюдь не дружеские чувства. У Джея, который Сириусу роднее младшего брата, были длинные ноги, обалденная задница и слишком узкая, как для парня, талия. У этого парня была добрая улыбка, мягкие растрёпанные волосы, умопомрачительно милые ямочки на гладко выбритых щеках, а тёплый взгляд шоколадных глаз вызывал в Сириусе стойкое желание вилять хвостом от счастья. Так Блэк понял, что влюбился.
Это чувство принесло ему немало проблем в жизни — помимо душевных терзаний и постоянного самоконтроля (а парни часто спали в одной постели, потому что разговаривали до поздней ночи), обо всём узнали Лорд и Леди Блэк. И если отец Сириуса не имел ничего против этого увлечения сына, и даже вероятного заключения брака, то его мать всерьёз рассердилась. Вальбурга Блэк была строгой женщиной, которая маниакально контролировала всё и всех в своей семье. Леди Блэк женила своего брата Сигнуса (Альфард оказался Леди не по зубам), выдала замуж старшую племянницу Беллу. Уже планировалась свадьба второй племянницы — Андромеды, а для малышки Цисс готовилось роскошное приданое. Для Вальбурги, уже начавшей присматривать себе послушную, симпатичную, элегантную чистокровную невестку, влюблённость Сириуса оказалась жестоким ударом по самолюбию. Джеймс Поттер хоть и был симпатичным и чистокровным, но абсолютно не походил на послушную и элегантную невестку… Леди эгоистично полагала, что сумеет перевоспитать сына, но он сбежал из дома к Поттерам. Дорея, мать Джеймса, любила Сириуса как собственного ребёнка, поэтому рьяно защищала парня и не допускала к нему разгневанную мать и сердитого отца.
Вальбурга смирилась в итоге к концу лета, но помириться с сыном до Хогвартса так и не успела, хотя тот тайком общался со всей семьёй, кроме самой Леди Вальбурги. Домой наследничек и носа не казал, да и на письма матери отвечать не собирался. С тех пор женщина сына не видела до 1 августа 1980 года.
За это время в жизни Мародёров произошло немало событий. Весной, ближе к концу шестого курса, Сириус осмелился признаться Джеймсу в своих чувствах. Тот знатно обалдел от такого поворота, и отправил друга в долгий игнор. Лишь к переводным экзаменам Поттер соизволил удостоить Сириуса ответом. Отрицательным, разумеется. К тому времени ему уже ответила взаимностью Лили Эванс, о чём Джей и сообщил Бродяге.
Ух, как Сириус разозлился на наглую грязнокровку, посягнувшую на его друга, его возлюбленного, его Джеймса! У него самого Лили особых чувств не вызывала: ну, симпатичная, с милой улыбкой, яркая, страстная, фигура ничего, но вся какая-то… маленькая. Да и характер… Такой же, как и у самого Сириуса. А между людьми с похожими характерами либо искрит ненависть, либо страсть. Второго между Эванс и Блэком отродясь не бывало. Впрочем, ненависти тоже не было, они друг-друга терпели. Их уравновешивал Джеймс, который был хоть и шилопопым, но всё же довольно спокойным.
Сириус не знал, что всё то время, что Джеймс его игнорировал, сам Сохатый пытался разобраться в своих чувствах, и совершенно не мог этого сделать. Эмоциональным Сири и Лили было довольно просто принять свои чувства, замкнутый Северус тоже бы долго с собой боролся, но уж если принял бы чьи-то чувства, то никогда бы в них не усомнился. А сам Джей был словно в середине. Его обуревали противоречивые чувства, и справиться с ними для него было решительно невозможно. И посоветоваться было тоже не с кем. Родители и друзья приняли бы его чувства к Лили или к Сириусу. Но не к ним обоим.
Да-да, найти себе проблему на ровном месте — это у Поттеров, очевидно, фамильное. В конце-концов, Джеймс просто выбрал меньшее из зол, выбрал самый простой и безболезненный для себя путь, хотя простыми отношения с Лили не назвал бы никто, даже сама девушка.
После выпускного Мародёры разбежались, кто куда. Северус заперся дома, подготавливаясь к экзаменам на Подмастерье Зельеварения, Питеру удалось попасть на стажировку в Мунго, Ремус не вылезал из Министерства, надеясь устроиться хоть куда-нибудь самостоятельно, пока не пользуясь связями. Лили размышляла над предложением Филиуса Флитвика об ученичестве и знакомила Джеймса с родителями. Сам Джеймс тайком от Лили заставил родителей готовиться к свадьбе, и подал заявку в Академию Аврората. Сириус собирался поступить также, но старался не пересекаться со своей Немезидой.
Друзья помирились перед самой свадьбой Джеймса, когда тот нашел друга в Аврорате и заставил согласиться стать шафером. Соскучившийся Сириус сопротивлялся не слишком активно. На свадьбе Джеймс был ослепителен, восхитителен, прекрасен… И Лили была так хороша в своём скромном, хоть и дорогом, платье цвета слоновой кости и с белыми розами в волосах…
В канун Рождества 1979 года Блэк постучал в дверь домика в Годриковой Лощине, где после свадьбы поселилась чета Поттеров. Дверь открыла Лили, весёлая и румяная. Дом был украшен к празднику, уютно потрескивали дрова в камине. К ужину подоспел Сохатый, новоявленная миссис Поттер накрыла на стол, и после вкуснейшей трапезы Сириус окончательно оттаял. Он с теплом и любовью смотрел на Джеймса и на Лили, и встречал их не менее пылкие взгляды. Они сидели у камина, Лили и Сири на диване, Джей на полу у их ног, и разговаривали, разговаривали… Так, Сириус остался у них на ночь. И ещё на одну. И ещё. А потом одежда Бродяги переехала в шкаф в спальне Поттеров. Его гитара стояла в гостиной у дивана, его зубная щётка стояла в стаканчике в ванной, его любимая чашка лежала в мойке на кухне… И сам он так вписался в этот уютный домик, будто жил там с самого начала. Поначалу, всё это казалось неловким, постыдным. После ночей, проведенных вместе, все трое разбегались по своим делам, старательно, но плохо, пряча стыд и смущение за напускным весельем и озабоченностью. Лили несколько раз даже плакала, думая, что её родители, сестра и знакомые никогда бы такого не приняли, думая о ней, как о грязной, распутной женщине, сама она боялась, что предаёт мужа и таинство брака, схожие мысли были и у Джеймса. Сириус и вовсе считал себя третьим лишним. Но время лечит, лечат и вечерние разговоры по душам. Так что все негативные мысли и чувства осыпались осколками, а на их месте буйно цвела любовь. Да, странная, но любовь. На троих.
И вот уже привычными стали объятия, невинные поцелуи в щёчку перед работой, семейный ужин, вечерние посиделки и яркие, страстные ночи. Эта триада была связана браком лишь на треть, но им и не нужно было ничего более. Они ценили, что имели.
Однажды, уже в конце января, Лили стало плохо. Джеймса не было дома, он проштрафился на смене, и остался в дополнительную, гонять новичков на полигоне, под вопли Грозного Глаза. Сириус запаниковал, подхватил Лилс на руки и через камин, в спешке проломив защиту на оном, метнулся в Мунго. Там девушку увел на осмотр сам Гиппократ Сметвик, выглянувший на шум, а Сири отправил патронусов Сохатому сотоварищи, и остался ждать. Через полчаса коридор у кабинета главного колдомедика собрались все Мародёры, с перепугу сорвавшиеся со своих рабочих мест, кто в чём был. Джеймс притащил на хвосте ещё и Грюма, который был, как обычно, в режиме боеготовности.
Ещё через полчаса дверь в кабинет отворилась. К друзьям вышла бледная, но счастливая Лили, и сам Сметвик.
— Ну что, счастливый папаша, поздравляю! — заявил целитель, и пожал ошарашенному Джеймсу руку.
Тишина царила в коридоре не больше пяти секунд. До Мародёров новость дошла быстрее, чем до счастливого отца. Они, перебивая друг-друга, восторженно вскрикивая, поздравляли Джея и Лили, досталось даже Сириусу, которого, разумеется, тут же записали в крёстные отцы. Грозный Глаз, жутковато ухмыляясь, похлопал Поттера по плечу, кивнул будущей матери, и удалился в Аврорат.
Шумные друзья утащили троицу праздновать, и отпустили лишь поздно вечером. Тогда они легли спать под утро, уж очень долго обсуждали своё будущее, успокаивали друг-друга. Рожать ребёнка в войну было страшно.
И юные родители — сами ещё совсем дети, начали готовиться к худшему, надеясь на лучшее. Дом был опутан таким количеством чар, что, казалось, сейчас закоротит. Джеймс наведался в отчий дом и приволок оттуда детские вещи, доставшиеся Поттерам ещё от отеческого Рода Певерелл, потому и зачарованные до предела, с использованием ныне запрещенных видов магии: магии крови, некромантии, и ряда ритуалов с малоприятным описанием.
Так в пустой спальне появилась кроватка из светлого дерева с вырезанными рунами, несколько детских игрушек, комод заполнился старинной волшебной детской одеждой, вкупе с некоторыми маггловскими вещицами, зачарованными самой Лили. Дом стал будто ещё уютнее. Всё было хорошо…
