Что вы знаете о любви?

Следуя за Рескатором, Анжелика спускалась все ниже и ниже, на самое дно корабля, не замечая ни легкой боли в растянутой лодыжке, ни крутизны трапов. Она и представить себе не могла, что у этого судна могут быть такие глубокие трюмы. От резкого солоноватого запаха и сырости у нее перехватывало горло, и с каждым шагом крепчало чувство необратимой катастрофы. «Господи, не дай этому случиться. Это было бы слишком ужасно для всех нас», — молила она про себя. Сразу за ней следовал Никола Перро, а за ним с грехом пополам лез Мерсело. После долгих безрезультатных поисков Бертиль — прочёсывания верхней палубы, переклички экипажа, обследования каждой бухты снастей и спасательных лодок — единственным очевидным вариантом ее внезапного исчезновения стала высокая волна, смывшая девушку за борт. Но Анжелика не хотела верить в подобный исход. Она напряжённо размышляла над тем, где ещё им стоит искать или кого спросить, как вдруг ее озарила невероятная мысль. Вспомнив утреннюю сцену с мавром и последовавший после этого разговор с Бертиль, Анжелика почувствовала, как ее сердце пропустило удар. Уверенная в правильности своей догадки, она, не раздумывая, взбежала на ют и, не найдя на своём обычном посту Абдуллу, застыла перед дверью капитанских апартаментов… И вот теперь, ныряя в низкие лазы и протискиваясь сквозь тесные ходы, они молча следовали за хозяином корабля, который вёл их в самое чрево своего судна. Миновав бесчисленное количество спусков, они, наконец, остановились перед входом в узкий, темный коридор. Рескатор прикрыл рукой стекло фонаря, чтобы приглушить его свет — и тогда в дальнем конце прохода Анжелика различила другой свет, красноватый, словно он исходил из-за какой-то алой завесы. — Он там? — шепотом спросил Никола Перро. Капитан кивнул и, передав фонарь канадцу, крадучись двинулся по коридору — быстро и совершенно бесшумно. И в этой тишине, которую нарушал только глухой, словно бы далекий шум моря, Анжелике вдруг почудился иной звук — что-то вроде странного, на двух нотах речитатива; он то поднимался до хриплого крика, то опускался до шепота. По мере того, как они приближались к источнику красного света, монотонное заклинание становилось все громче, звучало все явственнее, заполняя собой узкое, темное пространство между скользкими стенами коридора, словно в некоем неотвязном кошмарном сне. Странное завывание звучало то грубо и властно, будто чего-то требуя, то замирало, становилось тихим и протяжным, исполненным какой-то жалобной и вместе с тем грозной нежности. Анжелике стало жутко, она почувствовала, как волосы у нее на голове встают дыбом и, не отдавая себе в том отчета, судорожно вцепилась в руку Рескатора. Он взялся за дырявую красную занавеску и отдернул ее. Зрелище, открывшееся их глазам, было ужасно и в то же время так невыразимо прекрасно, что даже капитан на мгновение застыл, словно не решаясь вмешаться. Эта нора на дне корабля, эта убогая каморка, освещенная неверным, колеблющимся светом серебряного ночника, была логовом мавра Абдуллы. Здесь он хранил свои сокровища, трофеи, накопленные за те годы, что он проплавал по морям: кожаные сундучки, набитые безделушками, ковры, подушки, обтянутые посекшимся шелком, бутылки и стаканы из дешевого толстого стекла, синего, красного или черного, покрытые расписной глазурью старинные блюда, похожие на узорные вышивки. Среди этого беспорядка, сочетающего в себе пышность и убожество, в обмороке лежала Бертиль. Ее белокурые волосы рассыпались по ковру вперемешку с выпавшими из мешка драгоценностями; бессильно раскинутые руки походили на два поникших белых стебелька. Абдулла не снял с нее одежду. Он оголил только ее ноги, и они ясно выделялись в сумраке, отливающие перламутром, стройные и изящные. Склонившись над этой хрупкой красотой, мавр, тяжело дыша, издавал монотонные, тягучие звуки, будто читал что-то нараспев. Его тело, полностью обнаженное и похожее на великолепную бронзовую статую, дрожало, мышцы судорожно подергивались. Между его напряженными, упертыми в пол руками болтался висящий на шее маленький кожаный мешочек с амулетами. Он казался огромным, настоящим великаном, все мускулы его тела вздулись от сладострастия, а при каждом движении на его мокрой от обильного пота спине словно извивались поблескивающие золотые змейки. Губы мавра были полуоткрыты, колдовской речитатив становился все быстрее, настойчивее, истеричнее… — Абдулла! Дьявольское пение оборвалось. Глухой голос господина вырвал одержимого из транса. — Абдулла! Мавр вздрогнул, как вздрагивает дерево от удара топора. И вдруг с ревом, с пеной у рта и с загоревшимися глазами он вскочил и сорвал со стены кривую турецкую саблю. Анжелика пронзительно закричала. Ей показалось, что сабля просвистела в дюйме от головы Рескатора. Тот мгновенно пригнулся, резким движением дернув Анжелику за руку, и в мгновение ока она очутилась за его широкой спиной. Смертоносный клинок опять едва не поразил его, но он увернулся и крепко обхватил одержимого за туловище, говоря с ним по-арабски и пытаясь образумить. Однако мавр, похоже, одолевал его. Исступление, порожденное не нашедшей утоления похотью, придало ему невероятную силу. На помощь графу бросился Никола Перро, и в тесной каморке началась яростная борьба, исход которой был неясен. Анжелика, вжавшись в стену, с ужасом наблюдала за происходящим. Как только она была вынуждена отпустить руку Рескатора, ею завладели паника и страх. «Пресвятая Дева, спаси и сохрани, — безотчетно шептали ее губы, — помоги ему, защити…». Мавр зарычал, как озлобленный раненый зверь, и в следующий миг вырвался из стальных объятий своих противников. Никола Перро отлетел в угол и, громко охнув, с треском повалился на сваленную груду тряпья, железяк и прочей рухляди. Анжелика кинулась к нему: он был без сознания, но, прислонившись ухом к груди мужчины, она, к счастью, услышала неровное биение его сердца. Теперь мавр остался один на один со своим хозяином. Он словно находился под гипнозом, отчего слова господина, обращённые к нему, не достигали цели. Его безумные глаза, вспыхнувшие яростью, налились кровью, широкие ноздри раздулись, и сейчас он походил на кружащую возле своей жертвы большую гибкую пантеру, готовую к атаке. Он пристально смотрел на Рескатора, который, словно зеркальное отражение, повторял движения слуги в другом направлении, не позволяя Абдулле подойти ближе и застать себя врасплох. Тот, кто ошибётся первым, первым же за это и поплатится. — Бертиль! — выкрикнул опомнившийся мэтр Мерсело и бросился к дочери, рискуя оказаться на пути у обезумевшего мавра. Рескатор, отвлекшись на гугенота, схватил того за одежду и с силой толкнул вперёд, предотвратив его встречу с беспощадным металлом. Абдулла только этого и ждал. Проворно, одним прыжком, он оказался за спиной у своего господина и, оскалив зубы, словно голодный хищник, поднес лезвие к его горлу… БАХ!!!.. Прогремел выстрел, и небольшое помещение тут же заволокло дымом. Огромное чёрное тело, все ещё сжимая в руке саблю, пошатнулось и через мгновение рухнуло на пол, растянувшись во весь рост. Рескатор, успевший вовремя отскочить в сторону, поднял глаза. Перед ним стояла Анжелика. Рука ее, державшая дымящийся пистолет, не дрожала. Молодая женщина была величественна, словно карающий ангел, спустившийся с небес. В ореоле ещё неуспевшего до конца рассеяться белого облака она казалась неким фантастическим существом. Четким, реальным в ней был только пистолет, который она не выпустила из рук. Эта блестящая сталь казалась шокирующей в тонкой и хрупкой руке феи. Женское запястье показало свою силу. Как бы ни трудно и неудобно было держать оружие, она была готова стрелять вновь. — Отличный выстрел, мадам! — хрипло проговорил он. Его глаза в прорезях маски горели лихорадочным блеском, причиной которого были и недоумение, и неподдельное восхищение, и любование этой бесстрашной амазонкой. Рескатор протянул руку, и женщина, не говоря ни слова, вложила в его ладонь тяжелый пистолет, рукоять которого всего мгновение назад уверенно сжимала своими тонкими пальцами. Едва коснувшись оружия, взятого у распластанного на мешках Перро, она тут же успокоилась. Анжелика вдохнула полной грудью, усмирив беспорядочные удары сердца, трепещущего от волнения. К ней вернулось хладнокровие, рука сжала пистолет и привычным движением взвела курок… — Бертиль, — снова подал голос мэтр Мерсело. — Моя дочь, мое дитя! О, Господи! Он подполз на коленях к лежавшей на полу девушке, прижал ее к груди, в отчаянии повторяя ее имя. — Будь проклят тот день, когда мы ступили на этот корабль, — бормотал он, глядя перед собой блуждающим взором, а затем поднял на Рескатора затуманенные гневом и слезами глаза. — Теперь мы знаем, кто вы такой — бандит, гнусный торговец людьми! Вы не постесняетесь отдать наших жен и дочерей своей команде, а нас, уважаемых граждан Ла-Рошели, продать как рабов. Но мы… мы сорвем ваши планы… В наступившей после этих слов гнетущей тишине стало слышно, как тяжело он дышит. — Я понимаю ваши чувства, мэтр Мерсело, — спокойно ответил Рескатор. — И сожалею об этом инциденте… — Для вас это просто инцидент! — задыхаясь от ярости, произнес бумагопромышленник, вскочив на ноги. — Моя дочь обесчещена! Мою бедную девочку мучили и… Он сгорбился и, закрыв лицо руками, всхлипнул: — Как же так, госпожа Анжелика… Услышав своё имя словно через густой туман, Анжелика вздрогнула, сбросив оцепенение, и подошла к Бертиль. Следов насилия не было — девушка просто лишилась чувств от страха. Может быть мавр со своей медвежьей силой немного придушил ее, когда, зажимая ей рот рукой, чтобы заглушить крики, тащил в самый нижний отсек корабля. Анжелика приподняла Бертиль и слегка встряхнула. — Какой позор! Какой ужас! — стенал убитый горем отец. — Мэтр Мерсело, умоляю, выслушайте меня, погодите отчаиваться, — сказала Анжелика, пытаясь усмирить его. — Благодарение небу, мы пришли вовремя. Бертиль отделалась всего лишь испугом. Но гугенот, казалось, не слышал обращенных к нему слов. — Его я тоже убью… убью, — бессвязно повторял мертвенно-бледный протестант. Наконец Бертиль пришла в себя. — Отец! Отец! — закричала она. Мерсело бросился к ней и начал успокаивать. Девушка застонала, но, несмотря на свою слабость, мертвой хваткой вцепилась в Анжелику, будто только она одна могла защитить ее. Слезы катились по щекам Бертиль, а тело содрогалось в истеричных рыданиях. Анжелика опустилась на колени, прижала ее к груди и стала гладить по голове, тихонько укачивая, словно маленького ребёнка: «Ничего не случилось, все хорошо, все хорошо». Девушка, всхлипывая, потихоньку приходила в себя, и как только она ослабила хватку, отец бережно принял ее в свои объятия. Пришедший к этому времени в себя Перро обвел окружающих постепенно проясняющимся взглядом, нахлобучивая на голову свою меховую шапку. Оценив обстановку, канадец заверил, что с ним все в порядке, и, не без труда поднявшись на ноги, вызвался помочь гугеноту отнести все ещё стонущую Бертиль на нижнюю палубу. «Что было бы, если бы мы не успели?». Анжелика провела ладонью по мокрому от испарины лбу, пытаясь стряхнуть вдруг навалившуюся на неё усталость и эти непрошеные мысли. Она даже не смела думать об этом, но затаенная боль где-то в глубине отозвалась в ней резким толчком. Как бы она не пыталась забыть, как бы не гнала от себя те ужасные воспоминания, ее тело помнило все: безжалостные удары, которые с каждым разом погружали ее в забытьё; истязающие прикосновения, раздирающие плоть; бесконечный круговорот мучительной агонии, от которой, казалось, ее могла избавить только смерть. Она вдруг вспомнила и то жгучее желание мести, и ту бешеную радость, которую испытала, окуная руки в кровь своего насильника. Анжелика посмотрела на свои ладони и ей почудилось, что она вновь чувствует этот металлический, ни с чем несравнимый привкус на своём языке. Медленно озираясь, она вдруг поняла, что сидит рядом с убитым ею мавром, у которого вместо лица зияет темное месиво. Пуля, пущенная точно в цель между глаз, снесла черному слуге голову, и теперь его могучее тело истекало кровью. Багряные дорожки уже успели собраться в липкую лужу, все ближе подбираясь к молодой женщине. Неожиданно подкатившая дурнота грозилась вот-вот выплеснуться наружу. Анжелика вскочила, зажимая рот рукой, и тут же покачнулась — от резкого движения и скопившегося в комнатушке зловония ее голова закружилась, а перед глазами потемнело… И в этот миг, когда она чуть было не упала без чувств, чья-то сильная рука подхватила ее за талию. — Идемте, — услышала она повелительный голос Рескатора. *** Анжелика сидела на диване в капитанской каюте и не могла вспомнить, как она здесь очутилась. «Надо встать и спуститься на нижнюю палубу, — подумала она. — Госпожа Мерсело — что с ней будет, когда она увидит растрёпанную Бертиль? А ее муж, каких небылиц он может рассказать остальным пассажирам? А как же Никола Перро? Ах да, он вроде был в порядке». Рой беспорядочно сменяющих друг друга мыслей вызвал у неё мигрень, и Анжелика попыталась потереть виски, но руки ее не слушались, пальцы тряслись, как у дряхлой старухи, а тело била мелкая дрожь. Вдруг она заметила, что перед ней стоит обнаженный до пояса мужчина. Он склонился над небольшим тазом, вода в котором стала красного цвета, и энергично растирал себя полотенцем, то и дело нетерпеливо встряхивая густыми волосами так, что летели брызги. Ступни и икры у него тоже были голые, а из одежды оставались одни только облегающие кожаные штаны до колен, подчеркивающие, насколько он высок и узок в бедрах. При свете большой лампы — Анжелика и не заметила, как он ее зажег, — были отчетливо видны странные линии на его теле. Казалось, что это не плоть, а тоже необычайно прочная дубленая кожа, ибо гармоничный рельеф мускулов был хаотически изрезан: шрамы, рубцы, глубокие борозды. Он был в своей кожаной маске, которая причудливо блестела от влаги, отчего казалось, что не успевшие высохнуть капли воды похожи на слезы. — Ну что, сударыня, вы уже немного пришли в себя? — прозвучал надломленный голос Рескатора. Он закончил растирать себе плечи, а потом, отбросив полотенце, подошел к стоящему в углу сундуку и вынул из него свежую рубашку. — А… это вы? — стуча зубами, спросила она машинально. — Конечно, я, — он внимательно посмотрел на неё, а затем, одевшись, подошел к шкафчику в глубине салона и открыл дверцу. Наполнив два фужера густой янтарной жидкостью из пузатой стеклянной бутылки, он протянул ей бокал. — Выпейте коньяку. Она отрицательно мотнула головой, трясясь всем телом, словно в горячке. — Выпейте, — настойчиво повторил он все тем же суровым, хриплым голосом и одним глотком опустошил свой. Она повиновалась и осушила бокал до дна. — Теперь вам лучше? От проглоченного коньяка у Анжелики захватило дух, она закашлялась и не сразу смогла отдышаться. Нервная дрожь утихла, но она все ещё крепко сжимала фужер в руках, боясь, как бы непослушные пальцы не выпустили его. — Это, конечно, не кофе… — хмуро добавил Рескатор, непроизвольно бросив взгляд в сторону входа в каюту. Анжелика заметила это движение, полное скрытой досады, и в ужасе посмотрела на пирата. — Я убила его.., — прошептала она, — убила вашего слугу… До неё только сейчас начал доходить смысл всего произошедшего, а услужливая память красочно воскрешала ужасающие картины раскинутого на полу мертвого тела мавра и крови, моря крови, вкус и запах которой она узнала бы из тысячи ароматов. Она убила! Убила снова, хладнокровно и безжалостно, словно не было года опустошения и молитв, этого исцеляющего для нее периода покаяний и искупления. И как бы она ни хотела, как бы сильно ни желала, как бы яростно ни старалась забыть, ее пальцы всегда будут помнить обжигающий холод стали и безжалостную мощь пороха… Рескатор вновь наполнил ее бокал, и на этот раз Анжелика не протестовала. Напряжение, царившее в комнате, было таким явным, что, казалось, его можно потрогать рукой. Каждый нерв был натянут до предела, словно струна. Каждый звук усугублял тревожную тишину. Даже песчинки в песочных часах застыли, будто были не в силах отсчитывать положенное время. Все замерло, погрузившись в безвременье без начала и конца… Первой не выдержала Анжелика. — Уже поздно, — она порывисто поднялась с дивана и поставила бокал на стол, намереваясь уйти. — Я должна… — Не сейчас, — жестким тоном остановил ее Рескатор. Он скользнул по ней внимательным взглядом и так же твердо добавил: — Позже. Анжелика попятилась, прижав руки к груди, словно пыталась закрыться от него, и посмотрела на пирата широкими от испуга глазами. Она была так ошарашена, что не могла вымолвить ни слова. Неужели он?.. Его тон и окружающая обстановка всколыхнули в ней давнее воспоминание о том, как в запертой каюте ее бил и насиловал другой пират, маркиз д’Эскренвиль. — Вы не можете расхаживать по кораблю в таком виде, — продолжил Рескатор, указав на ее одежду. Анжелика непонимающе опустила глаза и только сейчас заметила, что край ее юбки густо выпачкан кровью, а на корсаже и порванных рукавах, словно рубины, мелкой россыпью алеют красные пятна. Тем временем мужчина вытащил из сундука темное-синее платье и протянул Анжелике. — Переоденьтесь. Молодая женщина растерялась. Она понимала, что ее одежда безнадёжно испорчена, но никак не могла решиться принять из рук капитана новый наряд. — Это меньшее, что я могу сделать для вас после случившегося, — словно прочитав ее мысли, произнес Рескатор. И, видя нерешительность Анжелики, чуть мягче добавил: — Неужели вы хотите, чтобы ваша дочь увидела вас в этих грязных тряпках? Анжелика все ещё колебалась, но, в конце концов, взяла платье. Смущённо озираясь, она нервно сжимала его в руках, не смея взглянуть на Рескатора. — В чем дело, сударыня? — спросил он. — Вам не нравится цвет? Я могу предложить вам что-нибудь другое, у меня большой выбор, — и он кивнул головой в сторону сундука. — Нет-нет, — запротестовала Анжелика, потупив глаза. — Просто… Пират скрестил руки на груди и, прищурившись, склонил голову на бок, пристально вглядываясь в неё. — Вы стесняетесь меня, мадам? — и его губы изогнулись в ироничной улыбке. — Не думаю, что я могу увидеть для себя что-то новое. Женщина вмиг покраснела под его насмешливым взглядом, а он, продолжая забавляться ее смущением, не переставал удивляться тому, как из безжалостной амазонки она всего за несколько мгновений сумела превратиться в стыдливую пуританку. — Ну раз вы так настаиваете, то можете воспользоваться смежной каютой, — он небрежно указал на дверь, полускрытую откинутой в сторону портьерой. Анжелика быстро скользнула в маленькую комнатку. Захлопнув за собой дверь, она облокотилась на неё и с облегчением закрыла глаза. Алый румянец горел на ее щеках от одного лишь воспоминания о той сцене на торгах в батистане, когда ее нагота была выставлена на всеобщее обозрение; она была рада сейчас поскорее скрыться от взгляда пронзительных чёрных глаз, которые тоже видели тогда ее обнаженное тело, и потому теперь для них, к ее величайшему смущению, не существовало ни преград, ни покровов. Вдруг в дверь постучали. Анжелика дернулась, поспешно положив ладонь на дверную ручку. Она будет кричать, сражаться до последнего, но не позволит ему так просто войти. — Мадам, если вам нужна будет помощь, — произнёс едва удерживающийся от смеха голос за переборкой, — я всегда к вашим услугам. Невольно улыбнувшись, Анжелика разжала побелевшие от напряжения пальцы и покачала головой. Легкомысленный тон Рескатора развеял ее надуманные глупые страхи. И как ей только могло прийти в голову, что он намерен взять ее силой? Анжелика отошла от двери и решила оглядеться. Это была тесная комнатушка, с низкого потолка которой свисал фонарь, заключенный в две перекрещенные рамки, которые не давали ему раскачиваться. Находящийся в центре стеклянный сосуд с маслом и фитилем был сделан из золота и выглядел очень необычно. Никогда, ни во Франции, ни в землях ислама, она не видела ничего подобного: нечто, напоминающее формой то ли шар, то ли чашу с выкованным из золота затейливым ажурным орнаментом, сквозь который просачивался желтый свет горящего фитиля. Скорее всего, эта маленькая каюта служила Рескатору спальней. Наверное, именно здесь он и прятался, когда в тот вечер, после отплытия из Ла-Рошели, она пришла в себя на восточном диване в его салоне и почувствовала, что за ней кто-то наблюдает. Почти всю вторую комнату занимал диван. Он был покрыт огромной шкурой с белым густым мехом. Анжелика машинально погрузила в него руки. Говорят, на севере водятся медведи, белые, как снег. Наверное, это покрывало сделано из шкуры такого медведя… «Куда же нас все-таки везут?». Она аккуратно, с неосознанным трепетом разложила на покрывале платье. Оно было великолепно: атласная ткань цвета океана загадочно искрилась, как морские волны в солнечном свете, а воланы тончайшего кружева, обрамлявшие вырез корсажа и ниспадающие с плеч рукава, были похожи на белые гребешки волн — такие же пышные и воздушные. Подол украшали вышитые золотые цветы, на лепестках которых переливались перламутром жемчужные бусины. Как давно она не видела такой красоты, как давно ее тело не украшали такие наряды! Сняв свою старую одежду, Анжелика, не сдержавшись, стянула с головы чепчик и распустила тяжелую косу, с ребячливой радостью тряхнув копной золотых волос. Она знала, что это платье необычайно идет ей, особенно к ее глазам, и не смела позволить себе примерить его вместе с чопорным чепцом. Застегнув крючки спереди без особого труда, она, как ни старалась, не смогла справиться со шнуровкой. Шелковые ленты то и дело выскальзывали из пальцев, и Анжелика все больше нервничала, нетерпеливо дёргая завязки. От одной мысли о том, что ей придётся попросить помощи у Рескатора, ей стало не по себе, и в отчаянии она начала оглядываться по сторонам в поисках чего-нибудь, чтобы могло ей помочь. Обернувшись к дверям, молодая женщина вдруг увидела капитана, который стоял, прислонившись к косяку, и с широкой улыбкой наблюдал за ней. — Вас долго не было, и я решил проверить, не ускользнули ли вы от меня вновь, — не давая Анжелике сказать и слова, он пересек каюту и подошел к ней. — И как, по вашему, я могла бы это сделать? — раздосадованная своей беспомощностью спросила она, покорно подставляя спину ловким пальцам пирата. Его руки уверенно скользнули по корсажу, выдавая в нем человека, который знает толк в европейских нарядах. — После вашей выходки в Кандии я бы не удивился даже тому, что вы с лёгкостью можете выпорхнуть в окно, — поддразнил ее мужчина. — Вы преувеличиваете мои таланты, монсеньор, — рассмеялась Анжелика, — к сожалению, я не умею летать. Молчание, последний рывок, вырвавший из ее груди короткий вздох, — и корсет был затянут. — Зато стреляете вы на удивление метко, — неожиданно серьёзно проговорил Рескатор, положив руки на ее обнаженные плечи. — Какая беда заставила вас — дворянку, хрупкую женщину, мать — взять в руки оружие? Анжелика вздрогнула. Застигнутая врасплох, она не могла двинуться с места. — Почему вы подняли восстание против короля Франции? — вдруг спросил хриплый голос. Горячее дыхание Рескатора обожгло ей затылок. — Откуда… откуда вы знаете? — испуганно прошептала она. — Это не важно, — нетерпеливо проговорил он, и его пальцы сжали ее плечи. — Отвечайте. Анжелика не осмеливалась повернуть голову. Она боялась встретиться взглядом с этими горящими, как угли, глазами, которые, она была в этом уверена, могут с легкостью читать людские души. — Король хотел, чтобы я стала его любовницей, — после некоторого молчания начала она. — Он не принял моего отказа. Добиваясь своей цели, он не останавливался ни перед чем. Он прислал солдат, чтобы сторожить меня в моем собственном замке, угрожал арестовать меня и заточить в монастырь, если к концу срока, который он дал мне на размышление, я не соглашусь ответить на его страсть. — Но вы так и не согласились? — Нет. — Почему? Анжелика знала, что теперь не сможет уйти от ответа, она окончательно попалась в руки этого необычного человека, этого до боли знакомого незнакомца и интуитивно чувствовала, что именно сейчас пришло время для ее исповеди. Она вдруг осознала, что он больше не держит ее, и, обхватив себя ледяными руками за плечи, — там, где еще несколько мгновений назад ее обнаженной кожи касались горячие мужские ладони, — отошла к окну. Чёрное небо, покрытое волнами темных облаков, слилось с чернильными красками моря, и казалось, что они находятся во мгле, на самом дне океана, погребённые и всеми позабытые. Анжелика вдруг заново пережила страшное чувство пустоты и ту тоску по потерянной любви, которая порой засыпала в ее сердце, но пробуждалась от любого пустяка — жгучая, пронзительная. Вопросы Рескатора причиняли ей новые муки, но она чувствовала, что вместе со словами из ее души выходят горечь и боль, даря надежду на возрождение. Наконец, она заговорила голосом, дрожащим от биения ее сердца. — Много лет назад я была счастлива., очень счастлива. Но король отнял у меня все… И я… чуть не уступила ему, но он был всемогущ, а я беззащитна… Он мог и во второй раз разрушить мою жизнь. И он это сделал… Я вступила в союз со знатными сеньорами Пуату, у которых тоже имелись причины для восстания, но все было тщетно. Провинции утратили свою прежнюю силу, и король победил нас, разбил наголову… Его солдаты опустошили мои земли, сожгли замок… В ту ночь они убили моих слуг., зарезали моего младшего сына. А меня… — она запнулась, не решаясь продолжать. — Разве я могла согласиться? — Анжелика услышала приближающиеся за спиной шаги и обернулась. С длинных ресниц сорвались тщетно удерживаемые ею слезы. — Из-за него я потеряла все: своего мужа, своих детей, своё имя, даже свою честь… Понимаете? — жалобно выдохнула она. В ее взгляде было столько горечи и мольбы, что Жоффрей де Пейрак с трудом сдержался, чтобы не притянуть жену к своей груди. — Понимаю, — произнёс мужчина и, отвернув кружевные манжеты, показал ей загорелые запястья, изрезанные глубокими шрамами. Белые рубцы, словно широкие браслеты, пересекали слегка набухшие жилы на мускулистой, но в тоже время изящной мужской руке. — Следы от кандалов, — еле слышно проговорила она, будто обращалась сама к себе. Ей вспомнились рабы на королевской галере под началом герцога де Вивонна, и те нечеловеческие условия, в которых они плыли. Грязные, злые, с остервенелыми взглядами, готовые в любую секунду броситься на своих мучителей и переломить им шею голыми руками — в их глазах не было ничего, кроме мести и желания убивать. Как можно выжить в этом кошмаре? Как можно, пройдя через это, остаться человеком? Повинуясь порыву, Анжелика коснулась пальцами белесых шрамов на запястье Рескатора. От этого человека исходила невероятная сила, и ей вдруг нестерпимо захотелось прижаться к нему, впитать хоть небольшую толику этой непоколебимой стойкости и мужественности. Сейчас он казался ей особенно близким, таким же отверженным и непонятым, как и она сама. — Отчего люди так жестоки? — задумчиво спросила она. — Всему виною страсть, сударыня, — ответил Рескатор и мягко перехватил ее ладонь. — Страсть? — непонимающе переспросила Анжелика, но не отняла руки. Тепло, исходящее от мужчины, было таким уютным и всепоглощающим, что у нее не было сил противиться ему. Маленькая, хрупкая, ее рука лежала на его ладони, длинной и твердой, и чуть заметно дрожала, похожая на испуганную пленницу. Он подумал, что ее украшали кольца и браслеты, целовал король, что она с холодной решительностью сжимала оружие, наносила удары, убивала. На один из этих пальцев он когда-то надел золотое обручальное кольцо. Воспоминание заставило его вздрогнуть. — Разве страсть может оправдать насилие? — чуть слышно спросила она. Рескатор перевёл взгляд на Анжелику. Она стояла перед ним в платье цвета переливающегося океана, под которым безошибочно угадывались ее совершенные формы: высокая грудь, тонкая талия, округлые бёдра. Ее покатые плечи в обрамлении венецианских кружев, на которые лунной россыпью падали пышные волосы, светились молочной белизной. В этом наряде она была похожа на морскую нимфу, вышедшую из вод, чтобы околдовывать моряков и, суля им наслаждение, завлекать в подводное царство. И тут случилось то, чего Анжелика подспудно желала. Стремительно шагнув, Рескатор сжал ее в своих объятиях, так крепко, что она, казалось, вот-вот переломится пополам. Руки мужчины обнимали ее, словно стальной обруч, а глаза красноречиво сверкали в прорезях маски. — Из-за страсти мужчина способен на любые безумства, — дрогнувшим от желания голосом проговорил он, коснувшись губами ее виска. — Мы все ее невольные жертвы — будь то король Франции, обычный раб или… беспринципный пират. Его объятия становились все жарче, и Анжелика затрепетала от нахлынувших на неё чувств. То ли от недавних переживаний, то ли от выпитого коньяка, ей захотелось раствориться в кольце этих рук, которые так бережно, но при этом уверенно поддерживали ее. Она не узнавала себя, не узнавала своё тело, которое сейчас отзывалось на мужские прикосновения каждой клеточкой. Неужели он сможет? Неужели сумеет вернуть ей себя? Анжелика с волнующим восторгом отмечала, как давно позабытый жар любовной лихорадки медленно растекается по ее жилам, заполняя ее всю от кончиков ногтей и до корней волос. Это было пугающе и в то же время восхитительно — находиться в объятиях мужчины и чувствовать себя живой, стремиться к нему, быть готовой покориться. Теплые губы Рескатора ласково скользнули по скуле, коснувшись уголка ее губ. «Пусть он поцелует меня… всего лишь раз…» — пронеслось в голове у Анжелики, и, чтобы не упасть от обрушившихся на неё головокружительных эмоций, она вцепилась в плечи пирата… — Извините меня, монсеньор… В дверях стоял капитан Язон, лицо и шея которого покрылись красными пятнами. — Я постучал несколько раз, решил, что вас нет, и вошел… — Да, я вас слушаю, — спокойно ответил Рескатор, который уже успел отойти от Анжелики и приблизиться к нему. Второй капитан угрюмо показал рукой на громадный узел, который сопровождавшие его матросы положили на пол, после чего, успев бросить на Анжелику любопытные взгляды, ушли. — Монсеньор, вот… вещи Абдуллы, — пробормотал Язон, не смея поднять глаз. Из старого, вытканного из верблюжьей шерсти одеяла на ковер вывалилась невероятная смесь самых разнообразных предметов. Необработанные алмазы с тусклым смолистым блеском и рядом — дешевые стеклянные пробки от графинов, примитивные золотые украшения, издающий зловоние бурдюк из козлиной шкуры с остатками пресной, давно протухшей воды, замусоленный, слипшийся от сырости Коран, к которому был привязан амулет. Рескатор вышел в салон и, нагнувшись, поднял кожаный мешочек с амулетом. В нем было немного мускуса из Мекки и сплетенный из шерсти жирафа браслет с двумя брелками — зубами рогатой гадюки. — Я помню тот день, когда Абдулла убил эту гадюку. Она ползла ко мне… — задумчиво проговорил он, сжав браслет в кулаке. — И вот что я подумал… — Да, да, конечно, — вдруг перебил хозяина Язон, пренебрегая морскими обычаями и дисциплиной. — Я велю повесить амулет ему на грудь и зашить тело в самую красивую джеллабу. — Его нужно опустить в море. Хотя душа Абдуллы была бы куда счастливее, если бы его предали земле… — он стоял к Анжелике вполоборота, и по его напряженной позе она видела, что пират не на шутку взволнован. — Мне следовало тщательней за ним приглядывать. — Не всякий может усмирить свою похоть, монсеньор, — не выдержал Язон, — особенно, когда на корабле так много женщин. Он скользнул по Анжелике полным ненависти взглядом, отчего ее словно обдало ледяной волной, и, очнувшись от сладостного дурмана, она вновь вернулась в реальность: перед ней опять стоял внимательный и собранный капитан корабля, а в комнате витал тяжелый аромат гнили, гнева и смерти. — Мне пора идти, — она кинулась к дивану и сгребла в охапку свою грязную одежду. — Я верну вам платье при первой же возможности. — Анжелика! Но она уже не слушала… Выскочив за дверь, она, сломя голову, мчалась прочь от мужчины, который имел такую власть над ней, от себя самой, растерянной и в конец запутавшейся, от своих желаний, таких манящих и таких пугающих…