Хуй

Апрель выдался в этом году невероятно дождливым, и, если бы не зеленая листва и не почти растаявший снег, можно было бы подумать – настоящий ноябрь. Прозрачные тяжелые капли долбились в стекло, избивали, и, казалось, готовы были пробить его насквозь, прорваться в его пустой, холодный дом, если бы уже не растерзали ему душу. Варис не выходил из дома третий день, никому не звонил, ни с кем не общался. Соседи видели его несколько раз с похмелья, в тонком прозрачном халате, выносившего мусор, но на их взволнованные вопросы он уныло буркал: «Вам не понять!» Многие, особо пережавшие, звонили Лизе Аррен, однако она отвечала редко, а зачастую – вообще сбрасывала, не желала слушать ничего о своем бывшем. Сейчас с ней был другой, и Варис его любил еще меньше. Его бывший возлюбленный, суицидник и алкаш Петир Бейлиш – вот кто дал смутный ответ на расспросы знакомых. «Его кто-то ждет в мире потерянных вещей», – отвечал мастер над монетой Сансе Старк – соседке Вариса, которая больше всех беспокоилась о Пауке, постоянно искала возможностm встретиться с ним, поговорить обо всем. А недавно девушка поняла, что влюбилась. Желание утешить и обнять vастера над шептунами возрастало, и дочь Старков, несмотря на замечания матери, все равно выслеживала его день и ночь. И Варис это, несомненно, заметил… Сейчас он снова стоял у закрытого окна в своей кухне, курил и запивал вкус табачного дыма дешевым алкоголем. Боль сковала его сердце, глаза готовы были в любую секунду наполниться жгучими слезами, которые быстро бы бежали по его плотным розовым щекам. Варис ощущал острый недостаток чего-то важного. Чего-то, пропажа чего ранее компенсировалась любовью. «Хер», – шептал Варис, сквозь потоки слез. «Хер…» – повторил он, будто бы пробуя слово на вкус. Хер – такое просто слово, состоящее из трех букв. Почему оно причиняло Варису, Пауку, мастеру над шептунами такую боль? Неожиданно для себя он начал вспоминать всех, кто был с ним, начал думать о них, об этих тварях, оставивших его на растерзание жестокой судьбе. – Лиза, – выдавил он дрожащими губами. – Лиза, – повторил Варис, сжимая сигарету в руках. Внезапно он выронил ее, и та полетела на пол, будто бы всего надежды на спасение. Паук действительно любил Лизу, действительно хотел быть с ней. Хотел, чтобы она грела ему душу в самые холодные часы. Лиза была для него центром вселенной, милой и доброй женщиной, которая всегда так ждала его, так желала и… ушла к другому. Ушла, ушла ведь! Да не к кому-нибудь, а к Петиру. К Петиру, которого Варис любил больше жизни! К Петиру, с которым Варис спал, ел, пил, чуть ли давал ему носить все свои халаты. Он вспоминал это все с содроганием, но страшнее было вспоминать об ином эпизоде их отношений. — Этот ублюдок, — внезапно заговорил Варис голосом, полным злости, — он любил меня! И я любил его! — Неожиданно спокойствие перешло в истерику. В глазах мужчины заплясала дикая ярость. Жгучие слёзы мчались по щекам ручьями. — Это из-за него у меня теперь нет хера. Мы с ним... это мы его вместе отрезали! Отрезали и расписали красками, которые я украл у маленького Роберта! И кисточку спиздил у него же! — кричал он, сжимая горлышко бутылки с водкой. — Потом он ещё рисовал этими же красками и кистью картину своей маме... Пиздюк рисовал радугу. Бля, сукаебтвоюжмать! — прошипел Паук сквозь зубы. — Мой хер же был тоже, как радуга... Петир сделал лодочку для него... Сам сделал!.. Мерзкий… – Вот бы впиздячить ему щас со всей силы! — добавил он и уже было замахнулся, чтобы разбить бутылку об стол, но сдержался. В его больную голову пришла идея. Варис поставил бутылку на стол, ушел в соседнюю комнату и через несколько минут вернулся с альбомным листом и тонкой кистью, которую они с Петиром, казалось, также покупали вместе. Одно время они любили выходить рано утром и рисовать самые разные картины: от пейзажей до конкретных предметов и друг друга в том числе. Варис и до этого активно занимался изобразительным искусством, а Бейлиш до встречи с ним, казалось, умел только на гитаре играть. — Я обучил тебя всему! — процедил Варис, хватая небольшой, но достаточно острый нож, одиноко лежавший в раковине. — Готовить, стирать, рисовать, ебаться я тебя научил нормально, — все тараторил он, кладя перед собою листок, — ну теперь держись. Кровью я твой портрет, пизданутый мой, нарисую, кровью! Видел я тебя последний раз, когда ты объяснялся, че тебя так долго не было. Испизделся весь, сука, аж побледнел! Козлоёбище! — выпалил Паук, достаточно сильно чиркнув ножом по венам. Брызнула кровь. Пурпурные капли высыпали на стол и лист. Варис начал выводить набросок, и получалось это у него, надо сказать, неплохо. Пусть по меркам его училища это было достаточно средне, сейчас у него не было времени рисовать что-то красиво. Тем более бывшего своего он ненавидел. — Он, Петир Козлоебейлиш, сделал для хера лодочку. Сам сделал, из дерева. Я помню, как он сидел и ебался с этой хернею, я рисовал его портрет на той полянке, а краска тем временем застывала на хере, который лежал на небольшом столике. Пидор сделал лодочку за один день, и на закате мы с ним положили туда хуй и пустили по ручью в Мир пропавших вещей. А потом мы клялись в вечной любви друг другу, мы целовались при свете луны и звезд, мы чуть ли не ебались. А, впрочем, это тоже свершилось… А потом он сделал мне предложение руки и сердца с…презервативом! Идиот! — выпалил Варис, макая кисточкой в рану, будто палитру. Сейчас ему было очень непросто. Все свои последние силы он тратил только на то, чтобы найти этот самый Мир пропавших вещей, но дорогу к нему знал лишь Мизинец, а к его дому Паук дорогу забыл и вспоминать уже более не хотел. Закончив рисовать свой шедевр, Паук положил его на пол и стал прыгать, прыгать на нем, отплясывать безумный танец и разрывать мягкими тапками рисунок. При этом мастер над шептунами истерически смеялся, орал страшные ругательства, хлопал в ладоши. — Я тебя так хуями обложу, так обложу, — вопил Варис, прыгая, — к тебе приду лично, оторву твой Тайбей 101* и пришью себе! Шить-то я умею, — вопил он. — Сука, рука болит нахуй. Зачем я себе впиздячил? Чтобы эту морду дерьмохеропиздовую нарисовать?! Когда рисунок наконец был порван в клочья, Варис отступил, сел на пол и разрыдался. Боль ела его глаза, будто бы в них брызнули серной кислотой. Бледное лицо приобретало красноватый оттенок. Внезапно Варис встал, поднял бутылку с недопитой водкой, замахнулся и со всей силы разбил ее о холодильник. — Портал в Мир пропавших вещей, откройся! — завизжал Паук отвратительным голосом. — Я верну тебя, хуечек, верну, миленький! — тараторил он, разбивая кулаки об холодильник. Силы бороться постепенно покидали его, Варис опустился на пол в осколки, протыкавшие его халат насквозь, а за ним — разрывали кожу. Он плакал. — Мизинец, сука, падла! — говорил он сквозь слезы. Внезапно, его рука наткнулась на что-то, лежавшее в осколках бутылки. Это был телефон. — Сейчас я тебя даже прийти попрошу, чтобы нахуй уебать! — Он набрал знакомый номер, который отчего-то так до сих пор и не оказался в черном списке. Прослушав несколько длинных гудков и дождавшись ответа, Варис заговорил: — Петир, милый, приезжай скорее! — тараторил он сквозь слезы. — Приезжай! Пожалуйста! Привези мне, пожалуйста... — Варис остановился. — Я понял, что привезти, сейчас приеду! — раздраженным голосом отозвался Бейлиш и бросил трубку. Послышались короткие гудки. Варис убрал телефон и подбежал к двери, чтобы заранее открыть — он всегда так делал, когда ему было плохо. Через минут десять в дверь зашел Мизинец в старом пальто, которое когда-то также подшил Варис, и джинсах, на которых с сентября красовались изящные подвороты. В руках он держал старую потрепанную сумку, в которой очевидно, лежала такая нужная Варису вещь. — На, принес я твою опасную бритву. — Бейлиш швырнул бывшему сумку. Тот судорожно, дрожащими руками начал открывать ее. Наконец, обнаружив вещицу, Варис поспешил обнажить лезвие и уже было занес его над левой рукой. — Стоп, — остановил его Петир, — а мне дать? — Что дать? — тупо спросил Варис. — Тебе и так много. Трахаешь мою Лизушку, мою! — возопил он, размахивая вещицей. — Да не про это я! — раздраженно бросил Бейлиш, сев рядом с Пауком. — Я про вот это. — Он указал на то, что держал в правой руке Варис. — А, бритву? Она моя! Ты у меня и так отнял все! — крикнул тот Мизинцу, который ушел на кухню. — А че это за бардак тут у тебя? Множество острых осколков, обрывки какие-то, кровяка? Че тут за махач был? — расспрашивал тот, оглядываясь. Когда Варис зашел к нему, Бейлиш уже извлек сигарету из пачки, лежавшей на столе. Сделав первую затяжку, он оглянулся на Паука. — Это тебя не касается! — буркнул Варис, недовольный таки поведением бывшего. — Какой ты злой! Зачем позвал-то? Скучно. Дай хотя бы веревку что ль, или газовый кран выкрутить, а то я заебался тут стоять. — Отозвался Бейлиш после пары затяжек. Его глаза тупо смотрели в окно. Дождь нещадно избивал стекла. — Ну лезвие свое хоть дай! Старенькое такое. Помнишь, твой хуй им резали. Теперь оно хотя бы мне поможет, — мрачно закончил Петир. — Много тебе! Стекляшку вон возьми и вскройся! — выпалил Варис. — А я бритвой твоей ща по-быстрому! — добавил он, проводя по ране. Кровь выступила еще сильнее. Паук стиснул зубы, терпя боль. — Ну ты сядь что ли на диван, легче же будет! Или в ванну ляг. Чур я за тобой. Твой труп на кровать положу, идет? — устало бросил Петир Бейлиш, швырнув сигарету куда-то под стол. Варис, послушав его указания, направился к ванной. «Ненормальный.» Мизинец смотрел ему вслед. Ему самому сейчас было не лучше, чем Варису. Лиза также много пила, резала руки, поздно возвращалась домой и, по всей видимости, уже нашла любовника на стороне. Петир чувствовал себя ненужным, а надежды на спасение с каждым днем оставалось все меньше. Мужчина с горькой улыбкой посмотрел на запястье своей левой руки — почему у него никак не получается? Что не так? Может быть, лезвие было недостаточно острым, а может, у него, грязного труса, смелости не хватило? Отвращение к самому себе поглощало мужчину. Он поднял с пола первую попавшуюся стекляшку. «Поехали», — шепнул он и услышал шум воды в ванной. Варис только ложится, тормоз! — Я б на твоем месте двадцать раз бы уже вскрылся! — съязвил Бейлиш, проводя по руке кусочком стекла. Варис не ответил. Он, казалось, напевал слова какой-то известной песни, которую Петир пел с Кроули, когда они последний раз встречались. «Я лежу в пурпурной ванне, Надо мной поют волшебные птицы, Золотые воды Ганга проплывают сквозь мои ресницы...» — мурлыкал Паук под шум воды. Мысленно Бейлиш даже начал вспоминать аккорды. Он любил эту песню и часто играл и пел ее. На удивление, она нравилась многим его друзьям. Время проходило удивительно быстро. Кровь хлестала по рукам, резать все же было больно, и Петир, со скрипом, но снова бросил это дело. Он уронил осколок, и тот разбился на еще большее количество маленьких, но коварных стекляшек. Петир грустно улыбнулся. Варис внезапно затих. «Вскрылся, собака! — с горькой усмешкой подумал он. — Придется твой труп до кровати тащить, скорую потом вызывать. Эх, проблемы-проблемы!» — вздохнул Бейлиш, понимая где-то в глубине души, что ему, вероятно, придется попотеть, чтобы никто не подумал, что Варис погиб из-за него. Отшвырнув ногой достаточно крупный кусок стекла, Петир поспешил в ванну. *** Прошло два месяца. Дождливый апрель и холодный май внезапно сменились теплым, солнечным летом и принесли с собою немало радостей. Утром седьмого июня Петир Бейлиш и его жена, Серсея, снова направились на прогулку в их любимый парк, как вдруг их остановили. — Доброго утра, лорд Бейлиш! Вы случайно Вариса не встречали? Как он? Где он? Что с ним? Он уже который месяц не появлялся. С ним все в порядке? — расспрашивал взволнованный женский голос. Судя по всему, это снова была Санса Старк, влюбленная в Паука. — Насколько мне известно, твой Паук вскрылся, однако в предсмертном письме он указал, что уехал в какой Мир пропавших вещей за некой личностью по имени Хуй. Это все, что нам известно. В последнее время Варис был того, вот и написал такой бред. Умер он, вероятно, — бросил Бейлиш и пошел со своей женой далее. Санса, оставшаяся одна посреди улицы, тщетно пыталась сдержать слезы.