Старение

Скрудж не считал свой возраст достойной причиной приписывать его к старикам. О своём дне рождения он узнавал из газет и внезапно прибавляющейся почты, когда Бикли не успевала отсортировать все письма за один день и они приходили из разных уголков с большим опозданием. В его доме праздновать дни рождения было не принято, как и стареть, портиться и ломаться. В особняке у вещей не числилось срока: то, что они куплены, означало, что они обязаны служить верой и правдой до самого конца, которого не могло быть. Скрудж МакДак был живая легенда, обросшая сплетнями и богатством, обесценивающим пустую болтовню и городские слухи, что, в сущности, было одно и то же. В мире, который крутится только благодаря деньгам, быть самым богатым селезнем крайне выгодно. Он никогда не чувствовал себя старым, разве что утомлённым, вымотанным непослушными детьми – когда его племянники действительно ими были – и уставшим. Десять лет, проведённых вдали от приключений, сделали его не просто старым. Десять лет жизни, посвящённых уединению, сделали его просто чертовски старым. Столько времени сидеть на одном месте – ещё бы тут не ломило кости и седина не казалась заметнее, чем была! Он ходил медленно, не крадучись. В его шагах не было осторожности, только отпечаток дающих знать о себе лет. Скрудж был начищенной старой монетой. Её полировали и натирали до блеска, но как бы она ни блестела, она оставалась старой. Как металлу свойственно приобретать совершено иной оттенок, окисляться и покрываться не красящей его ржавчиной, так и в нём проклёвывалась та старческая нетерпимость к ребятне и проказам. А вместе с тем забывались годы, когда возраст не мешал ему оставаться таким же озорным ребёнком и пронырой, падким на приключения. Да, Скрудж определённо точно старел и верил в то, что стареет, пускай и всячески это отрицал. Ему было плевать на сплетни, заголовки газет, гадающих, сколько ему осталось, и поздравительные открытки, среди которых не было ни одной от его родни. Скрудж старел и понимал это, потому что всю свою жизнь скрывался от неизбежного, а теперь оно настигло его в самый неподходящий момент. И приключения, заставляющие циркулировать вместо крови адреналин, те, что остались так далеко, недостижимые и невосполнимые десять лет старения, вновь ворвались в его пресную жизнь, сметая всё на своём пути. Скрудж вдохнул – и в груди его, вместо пыли, осевшей на старых костях, высоко взмыл азарт. И тело послушно ответило на его зов, позабыв о том, как болели суставы и что нагрузки для сердца в его-то годы летальны особенно вредны. Скрудж улыбнулся возможности убежать от старения в самый последний раз и поверил в неё сильнее, чем во власть лет над телом. И сбежал.