The August and the Storm

Август душил. Всеми силами, всеми мыслимыми и немыслимыми, законными и не очень способами он пробирался в лёгкие и заполнял собою все, включая мысли и душу. Это давило и выбивало из привычного ритма, но бороться с подобным было просто выше любых сил. Последние числа августа добавили что-то новое в этот бесконечный месяц. Какую-то горчинку, пряную искорку печали уходящего лета и неминуемой осени. Той, которая обычно подкрадывается тихой беззвучной поступью и обнимает так обманчиво-тепло, так нежно серебря небо и раскрашивая листья на деревьях в цвета вечного праздника, чтобы затем обрушиться тяжелыми дождями, дорогами, состоящими из луж и ещё большей необъяснимой печали. Обычной печали, которая так присуща концу августа. Летние ночи — самые беспокойные и бесконечные. Не только из-за назойливых и многочисленных обнаглевших комаров, умно старающихся как можно тише жужжать над ухом, но и из-за непостоянной жары, приходящей неожиданно и заставляющей избавляться от тёплого одеяла только для того, чтобы на следующий день достать его, пытаясь отогреться после очередной прогулки под дожем. Это было его любимо-нелюбимое время года. То самое, благодаря которому он радовался скорым холодам, то самое, на что его душа и была похожа, и одновременно с тем ненавидел из-за мыслей, что так навязчиво лезли в голову, а порой и бередили воспоминания. Не самые приятные и жизнеутверждающие. Характер мог бы позволить небольшую передышку от этого. Но он как назло был всегда солидарен с погодой, предаваясь грустным, редко слишком ванильным даже для него мыслям. Он не был улыбчивым. Не улыбнулся и после того, как в привычный ритм жизни ворвался ураган. Он смел все под чистую только ради того, чтобы попытаться восстановить в каком-то своём порядке, не утруждаясь объяснить хоть что-нибудь. Ураган был голубоглазым и поразительно громким. А ещё нечестно-счастливым, милым, хоть ни разу и не красивым, весёлым как фестиваль в Рио де Жанейро и ярким как сам закат. Порою даже ярче. Он слепил, убаюкивал подобно волнам и взрывался самым неожиданным фейерверком. Он расписывал как хороши летние ночи, как прекрасен август, застрявший в легких лепестками цветов, как чист и свеж воздух после любого дождя. Ураган кричал своё имя направо и налево. Он знакомился со всеми, был влюблён во весь мир, дышал с ним в унисон. И люди вторили ему, запоминали, звали вместе гулять, звали просто поболтать или даже помолчать. Он был хорош во всем. Только не умел извиняться. Когда август сказал ему, что жить так нельзя, когда раскрыл все свои карты, когда признался в любви, подарил всего себя, преподнёс как обычный подарок, обёрнутый в простую красную ленту, ураган сбежал. Он сбежал потому что не смог извиниться. Потому что уже все сломал, а построить заново не мог.

***

Ветер закручивался в спираль. Он рушил все на своём пути, обнимался с морем и небесами, опутывал весь земной шар, был везде и всюду, знал всех и каждого. Он существовал так, как сам того желал и не подчинялся ничьим правилам. Ветер мог быть мягким и нежным. Мог убаюкивать и ласкать, мог шептать слова любви и бесконечной преданности, а затем вознестись на головокружительную высоту и обрушиться вниз невиданной силой, способной сокрушить даже самый нерушимый камень. Вода всегда была его спутником. Она точила скалы и разбивала корабли. Вместе они составляли ужасную харизматичную смесь вечного. Того, что нельзя потрогать руками, но к чему постоянно тянутся люди. Ветер — вечный весельчак, превращался в ураган. В того, кто сначала делает, а затем думает. Стоит лишь на секунду упустить контроль, забыться и позволить себе расслабиться — и все вокруг уже покалеченные, разбитые и уничтоженные. Размазанные невероятной силой. Его часто сравнивали со стихией. С чем-то неуправляемым, оттого и притягивающим. Ему говорили: ты невероятен, у тебя есть что-то, чего нет у остальных, но однажды оно заберёт у тебя то, что ты полюбишь. И это «однажды» произошло в августе. Это «однажды» выбило из-под ног землю, приподняло над асфальтом и заставило повалиться обратно ощутимым ударом прямо в скулу. Его поглотила эта теплота, эта горечь, что холодком пробирает все тело, поселившись где-то под ключицами. Его закружило с удвоенной силой это постоянное натянутое равнодушие, этот преувеличенно-томный взгляд бесконечно темных глаз. Таких, что даже цвет не разберёшь и не отгадаешь где заканчивается зрачок и начинается радужка. И тогда Ураган полюбил. Впервые и надолго. Так сильно, что становилось физически больно, стоило лишь ненадолго дотронуться, неаккуратно и случайно поймать чужой вдох, да даже выдохнуть в унисон. Август был соткан из немыслимой почти космической материи. Преувеличенно-колкий, надёжный, невероятно красивый, так мило выходящий из себя, такой непростой и непредсказуемый. Такой, что голова отключается и все идёт боком, на автомате где-то далеко. Но Ураган понял все это слишком поздно. Ураган ведь сначала разрушает, а потом думает. И когда он очнулся, когда осознал и смирился, открылся самому себе и новым, неизвестным прежде чувствам, навалившимся в одночасье, все уже было разломано. Осознание потери обожгло изнутри, и ветер превратился в сухое пожарище, в огромный неутешный факел, обливающийся слезами и твердящий миллион извинений в пустоту. Потому что Август уже исчез. Он закончился, и началась безумная осень, развевающая своими порывами остатки потухшего пепелища, что потом сменилась зимой и ее снегом, мягко припорошившим зарубцевавшуюся рану. Ровно до следующего лета. До Августа, который обязательно вернётся. Он вернётся, чтобы оживить Ураган и закружиться с ним в вальсе последних тёплых ночей.