Долг принца

Рейегар покидал Башню Радости с тяжёлым сердцем. Долг требовал возвращения в столицу: долгие месяцы он отсиживался в своём тесном мирке, и медлить дальше было некуда. Находясь в Дорне, он пропустил почти всю войну и настолько забылся, что эти счастливые, благодатные дни стали казаться ему бесконечными. Принц оставил своё королевство без сожалений, но королевство не оставляло его. В тот день, когда Рейегар окончательно решил уезжать, он думал, что проще разорвать железные цепи, чем свою связь с башней, охранявшей самое ценное его сокровище. И речь шла не только о самой Лианне. Глядя на её всё больше округлявшийся живот, Рейегар не мог избавиться от мыслей, что пророчество близится. Что ему удалось сделать всё так, как нужно. Порой он даже думал, что оказался слишком везучим, пребывая рядом с любимой женщиной, которая, возможно, вынашивала для него обещанного принца. И тем больнее было уходить, зная, что со дня на день ей придёт время родить. — Не оставляй меня, — на ресницах Лианны повисли слёзы, когда она схватила его за руку, и Рейегар увидел в серых глазах северянки отчётливо мелькнувший страх. В этот миг она, наделённая пожизненной храбростью своей волчьей кровью, выглядела непривычно беззащитной и опечаленной, совсем не похожей на себя, с большим животом, на который то и дело клала маленькие ладони, и отёкшим на последних сроках, но по-прежнему прекрасным для него лицом. — Тебе нечего бояться, Лианна, — Рейегар принялся утешать возлюбленную, ласково гладя её по тёмным волосам. — Сир Эртур, сир Герольд и сир Освелл останутся с тобой, под их охраной ты будешь каждый час, каждую минуту до моего возвращения. А я должен возглавить королевское войско. — Войско? Ты отправишься на битву? — Я принц, и это моя обязанность, — он склонил голову, целуя её руку. — Но это значит, что ты будешь сражаться против... против моих братьев? И Роберта... — это имя она произнесла совсем тихо, прошептала секундным дуновением ветра, и Рейегара пронзило острое чувство вины, исходившее от неё почти физическим потоком. Прячась с ним в далёком Дорне, Лианна не забывала свою семью, как и брошенного ею жениха, но Рейегар каждый раз находил нужные слова, помогавшие ей успокоиться. Если вначале Лианна легко поддавалась, наслаждаясь его любовью, то сейчас на её лице всё чаще отражались мрачные думы: она, как и её принц, понимала, что война заходит слишком далеко. А Рейегар, чтобы вернуть Лианне покой, был готов на всё, включая ложь. — Наверняка удастся заключить перемирие. Для этого я и еду в столицу. Трудно решать дела, находясь так далеко. Уверен, мы с отцом найдём выход, — Рейегар оставил мягкий поцелуй на её болезненно-бледной щеке и прикоснулся к выдающемуся вперёд животу. — Не думай ни о чём плохом. Думай о том, что ты, возможно, уже будешь держать на руках нашего сына, когда я вернусь. Он не сомневался в том, что будет мальчик, и Лианна тоже переняла эту уверенность. Незадолго до дня накануне отъезда Рейегар сказал, что хочет дать ему имя — Эйгон. — Но у тебя ведь уже есть сын Эйгон, — нахмурилась тогда она, и это на его памяти был первый случай в Башне Радости, когда Лианна упомянула кого-то из его семьи. От её голоса что-то резануло по душе, но Рейегар справился с гнетущим чувством, не подав виду. — В будущем я хочу наречь наследником нашего сына, Лианна. И звать его должны в честь Эйгона-Завоевателя. Только так. Услышав его слова, Лианна улыбнулась, сперва неверяще, а потом, растроганная, бросилась принцу на шею с объятиями. Она и вправду не ожидала, что Рейегар так поступит, оттого её и тронуло отношение к ещё нерождённому ребёнку. Сам же Рейегар совсем не был уверен в упомянутом будущем, но пророчество гласило, что имя обещанного принца — Эйгон. Поэтому иные версии попросту не рассматривались. Уезжая, Рейегар постарался выбросить прочь из головы любые нехорошие предчувствия, которые он тщательно скрывал, чтобы удалось распрощаться с Лианной на радостной ноте. В преданности трёх рыцарей Королевской Гвардии, лучших бойцов во всём Вестеросе, принц был уверен. Если понадобится, они будут защищать Лианну и ребёнка до последнего вздоха. И хорошую прислужницу, обученную всему, что должна знать повитуха, он тоже ей подыскал. Но отчего сердце оставалось неспокойным, Рейегар сказать не мог. Всю дорогу он вспоминал последние мгновения рядом с Лианной, однако чем ближе становилась Королевская Гавань, тем ярче рисовались образы тех, с кем ему предстояло там встретиться.

***

В столице Рейегара не ждали, и потому его внезапное появление вызвало настоящий переполох. Принц же не обращал внимание ни на кого вокруг себя: его не волновало, что о нём думают, не волновали шепотки за спиной и всяческие пересуды. Нависшая угроза в виде наступающих вражеский армий требовала немедленного решения, и Рейегар, едва ступив в Красный замок, отправился прямиком к Эйрису. Он уже знал, что делать, и не собирался убивать ценное время пустыми раздумьями. Только отдав приказ о сборе войска в столице и убедив отца хотя бы раз в жизни подавить гордость и призвать на помощь силы Ланнистеров, Рейегар решил наконец навестить жену и детей. Элия не вышла из своих покоев, чтобы поприветствовать его, хотя ей наверняка доложили о приезде принца. Рейегар не представлял, что мог бы ей сказать, вернувшись после столь долгого отсутствия. И уж точно не надеялся, что принцесса будет рада его видеть. Но Элия, вопреки всему, действительно обрадовалась. Только радость её была приправлена горечью, так и сквозившей в тёмных омутах очей — Рейегару показалось, что они из карих стали чёрными, под цвет траура. Несла ли Элия траур по угасшей любви к предавшему её мужу? Рейегар хотел бы этого, потому что видеть её чувства к себе после всего произошедшего обернулось для него чем-то невыносимым. Сродни удавки на шее и молотку под рёбрами. Это в самом деле причиняло ему боль. Другая жена на месте Элии устроила бы истерику, только завидев пропадавшего непонятно где мужа, и высказала бы ему всё, что накопилось внутри, не боясь оскорбить. Но тихая, кроткая дорнийская принцесса оставалась себе верна и напротив встретила Рейегара молчаливее, чем обычно. Он приобнял её с неожиданной робостью, словно ощущая, что теперь не имеет права даже на это. Даже смотреть ей в глаза — он поймал себя на том, что избегает взгляда. Он пообещал себе быть предельно честным с Элией и не утаить от неё ничего, но так и не дождался вопросов. — Я думала, что ещё год тебя не увижу, — прошептала она ему в плечо, и Рейегар понял, что скучал по её нежному голосу всё это время. — И всё же я здесь. Знаю, что явился поздно, знаю, что нет мне оправдания. Но сейчас я готов сделать всё возможное, чтобы защитить нашу столицу. Я поведу войско. Она отстранилась, посмотрела на него с тревогой и... промолчала. Принцесса знала, что такое долг и обязательства. Ей не нужно было объяснять. Рейегар нашёл в себе силы не прятать взгляда и рассмотреть как следует Элию. Всё такая же тонкая, хрупкая, будто изящная статуэтка, грозящая расколоться от неосторожного прикосновения, по-дорнийски красивая — не слыла прекрасной красавицей в королевстве, но для Рейегара она была красива. Быть может, потому, что он знаком с украшавшей её душой. И выглядела Элия гораздо более здоровой с той поры, когда они виделись в последний раз — тогда она ещё не до конца оправилась от родов Эйгона. Эйгон. Рейегар мгновенно оживился, вспомнив о сыне. — Где наши дети? Я хочу увидеть их. Лицо Элии озарила улыбка, не стёршая с него печаль, но преобразившая её в роли матери. — Идём к ним, — она взяла его за руку, и Рейегар ощутил, как холодны её тонкие пальцы. — Рейенис сейчас как раз в покоях Эйгона, играет там. Она так подросла, ты её не узнаешь! Она всё время о тебе говорит и скучает. Слова, пропитанные добротой и любовью к детям, ранили Рейегара сильнее острейшего ножа. Думая о Рейенис, о своём первенце, он чувствовал себя последним человеком на всей земле. Дочери нужен отец. Сыну нужен отец. А он, возвращаясь к ним, собирался вновь уходить. Лучше бы Элия всё-таки высказала ему то, чего он заслуживал услышать. Рейегар был бы благодарен ей за гнев. Но Элия и гнев были так же несовместимы, как пламя со льдом. Она не умела сердиться, зато научилась безмолвно страдать. Свою дочь Рейегар застал на полу, недалеко от колыбели сына: в пятне солнечного света, расплывшемся на ковре, она игралась с чёрным котёнком, заставляя его гоняться за алой ленточкой. Но эта картина открылась всего на долю мгновения, потому что Рейенис, заметив отца на пороге, тут же бросила своё занятие и с радостным криком помчалась к нему, на ходу запрыгивая на руки, а Рейегар рассмеялся впервые с приезда в столицу, подхватывая дочь. — Какая ты стала взрослая, — улыбался он, поглаживая её блестящие тёмные пряди, а счастливая Рейенис не переставая льнула к отцу. — Какая красивая... Встреча с дочерью окрылила принца, заставив проблемы временно отступить на второй план. Рейенис не отходила от него ни на шаг, цепляясь за ноги даже в те минуты, когда Рейегар взял на руки сына. Теперь уже не было сомнений: Эйгон полностью пошёл в отца, переняв черты Таргариенов. Подросшие волосы на его голове были мягче пуха и серебрились на солнце, лучи которого проявляли в кажущейся синеве его глаз цвет индиго. Рейегар долго не мог насмотреться на сына, чувствуя прилив настоящей отцовской гордости: уже сейчас он видел в хрупком младенце смелого, благородного принца, скачущего на коне, побеждающего на турнирах... В этот миг он всем сердцем желал Эйгону лучшего будущего, какое только можно представить. Его сын действительно заслуживал лучшего. Рейенис, ревностно не желавшая ни с кем делиться вниманием отца, принялась показывать ему своего питомца. — Это Балерион, — она подняла котёнка высоко на руках, и Рейегар, наклонившись, заметил, как исцарапана нежная детская кожа на пальцах и запястьях. Видимо, ей очень нравилось с ним возиться, а животные порой не любят, когда им досаждают. — Балерион? — Рейегар приподнял бровь, оглядываясь на Элию. — Она сама его так назвала. Всё время просила котёнка и обязательно чёрного, а когда ей его подарили, сразу же дала имя. — Он не котёнок, а дракон, — с некоторым недовольством исправила Рейенис мать, и та подавила смешок. — Наслушалась сказок от нянек и мейстера, вот и итог, — шепнула Элия на ухо принцу. — Верно, — Рейегар одобряюще потрепал дочь по волосам. — Это твой дракон, когда-нибудь он вырастет большим и сможет тебя покатать. Рейенис в ответ просияла. Весь день Рейегар провёл с дочерью, начиная замечать, что её привязанность к нему переросла в по-настоящему нервную боязнь вновь упустить отца. Он не мог даже выйти из комнаты — Рейенис тут же бежала следом с криком: «Папа, не уходи!» и совсем недетской хваткой вцеплялась в его руку намертво. Ему приходилось успокаивать её, объясняя, что сегодня он никуда не уйдёт и будет здесь, в замке, рядом. Вечером, когда принцессе пришло время отправляться спать, она попросила сказку о драконе, а затем взяла алую ленточку, ту самую, с которой играл Балерион, и связала вместе их руки — левую свою и правую его — неумело, долго провозившись с узлом, но всё-таки закончив. Только так она смогла заснуть спокойно, не опасаясь, что Рейегар уйдёт, и ему пришлось очень постараться, чтобы аккуратно развязать ленту, не нарушив сон дочери. Он хотел пойти к Элии, но подумал о том, с каким хмурым лицом она отправлялась в в свои покои, подумал, что она в один миг вовсе перестала с ним разговаривать, словно отгородившись невидимой стеной и игнорируя его существование, но он, занятый тогда детьми, едва это заметил, а теперь вспомнил... Всё-таки в Элии Мартелл взыграла дорнийская гордость. И это было правильно. Рейегар потерял право спать в их супружеской постели. И, поняв, что там ему делать больше нечего, принц велел слугам приготовить ему отдельные покои. В Королевской Гавани Рейегару не удалось пробыть долго: он и сам не заметил, как настала пора выступать с войском. Тайвин Ланнистер так и не откликнулся на призыв короля, не прислал никакой подмоги, но Рейегар не унывал, мысленно пожелав ему подавиться своей помощью. Собранное в столице войско насчитывало сорок тысяч — с таким никак нельзя было проиграть. Принц разумно оценивал свои силы: он подготовлен к сражению, его люди ему верны, и нет причины, по которой может случиться провал. Вот только в день отбытия к нему вернулось то самое нехорошее предчувствие, что посетило сразу после отъезда из Башни Радости. Оно жило где-то внутри него, отдаваясь ударами в висках, учащённым биением сердца, текло по венам, опаляя изнутри жалящим огнём волнения. Напоминало о себе, обещая, что никуда не денется. Рейегар не представлял, как избавиться от него. О Лианне он старался не думать, понимая, что беспокойство окончательно выбьет его из колеи, но никак не приблизят встречу с ней. Может, пока Рейегар готовился выступать во главе армии, она уже рожала ему сына, и всё, чем он мог ей помочь, — это в уме пожелать удачи и сил. Но не мысли о Лианне оказались самыми тяжкими. Она была за много лиг, в далёком Дорне, а вот Рейенис, воспринимавшая уход отца за трагедию, была здесь. И просто выкинуть её из головы не представлялось возможным. Рейегар подумал, что ему придётся уходить втайне, крадучись, словно преступник, совершивший подлость и затем скрывавшийся. Дочь не отпустит его, он знал, а запереть её на замок или велеть кому-то из нянек насильно удерживать он отважиться не мог. Никогда бы себе не простил. Рейенис обмануть было непросто: она чувствовала Рейегара как никто другой. Буквально угадывала помыслы и намерения. Необыкновенно проницательный ребёнок. — Ты уходишь? Я знаю, ты уходишь, — говорила она тем утром, мужественно сдерживая слёзы и взглядом своим вонзаясь в Рейегара, словно мечом. — Это ненадолго. Я обещаю, что вернусь, — Рейегар привлёк дочь к себе и крепко обнял. — Я принц и следую своему долгу. И у тебя, моя маленькая принцесса, есть свой долг. Он велит тебе отпустить меня и дожидаться. Помни: ожидание всегда вознаграждается. Ты обещаешь мне быть принцессой? Она кивнула, поджав дрожащие губы, и попыталась улыбнуться, сверкая длинными чёрными ресницами. Рейегар поцеловал дочь в лоб. — Вот и славно. Собираясь покидать замок, он не верил, что прошёл это испытание. Прощание с дочерью вымотало посильнее любого поединка. То была схватка с самим собой, стоявшая выше битв и турниров. Он хорошо помнил о долге принца, и тому же учил свою дочь. Но позабыл о долге отца, а восполнять его уже не было времени. Однако теперь, когда собственная ошибка осознана Рейегаром, боги просто обязаны смилостивиться и подарить ему возможность искупить вину перед дочерью. Мысль об этом настроила принца на битву. К удивлению Рейегара, Элия всё же вышла его провожать. Он не мог разобрать эмоций на её лице — настолько бесцветным казалось оно в тот день. Выходя вслед за ним во двор замка, принцесса держалась поодаль, не приближаясь даже на расстояние вытянутой руки. От Рейегара ускользал последний шанс сказать ей то, чего не сказал ранее. И только сейчас он понял, почему не может. Он не хотел, чтобы она его прощала. Он не мог заставить себя любить её, как мужу следует любить жену. И потому не мог допустить, чтобы она продолжила ждать любви от него. — Элия, — он обернулся резче, чем намеревался, и взгляды их столкнулись. Рейегару показалось, что черты дорнийской принцессы ожесточились, преобразив всегда смягчённое лицо в воинственную маску. Она, как и он, готовилась храбро идти навстречу судьбе. — Не прощай меня. Не надо. Он отвернулся быстро, не скрыв поспешности, и Элия позволила принцу оставить последнее слово за собой. Жизнь наконец дала понять, что в её слове он не нуждался.

***

Рейегар проиграл свою битву. Не помогли ни многотысячное войско, ни рыцарская честь, ни крепкая броня. Боевой молот рассёк воздух, просвистев, как последний хрип умирающего, и Рейегар почувствовал всю силу Баратеона, многократно подпитанную яростью и жаждой отмщения, когда удар обрушился на него, сквозь нагрудник проламывая рёбра, одним махом выбивая воздух из лёгких и пуская во все стороны брызги крови. Быстрая гибель — ему повезло. Падая в журчащие речные воды, принц-дракон успел вспомнить лишь одно лицо, столь любимое, что облик этот явился к нему проводить в последний путь и вырвал единственное предсмертное слово, слетевшее с окровавленных губ. — Рейенис.