***
Каждый знает, что летней порой природа облачается в самый яркий костюм — шелковое платье из океана цветов. Волосы её являются освежающей зеленью лесов, и сам ветер расчесывал их, со всей силы ведя гребнем по раскидистым лесам и полям. Небо скромно переливает лазурью, а полыхающее солнце на нем зажигает сердца всего живого, в то же время стараясь с материнской любовью ласкать пшеничные макушки и счастливые лица. Генерал Джонс с отличным настроением стоял на веранде, любуясь цветущим садом. Многие цветы только недавно распустились, словно пробужденные тёплыми лучами младенцы, чем ещё больше являли милость зоркому глазу. Сидящий поодаль Артур тоже не остался равнодушным — смягчился под созерцанием этой завораживающей картины. Но напряженность во всем теле давали понять, что мыслями Джонс явно не с братом. Хотя чего греха таить — несмотря на видимую идиллию, каждый из братьев глубоко в душе отчаянно скреб по стенке, крича благим матом. Сегодня в имение приезжает Альфред. И приезжает не просто так, а на объезд своих будущих владений — полей, на которых летняя сельская работа кипит полным ходом. А это значит, что после поездки последует череда жалоб, оскорблений выдохшихся крестьян и невыносимая атмосфера, что зародится в соколиных голубых глазах, а после заполнит весь дом. Зря слуга, неуклюже бегающий по каменистой дорожке, решил замолвить словечко о ясном дне. Взгляд генерала медленно опустился вниз, на садовника. Тот без слов понял, что мягкая, нежная улыбка пошита на стальную маску отчаяния, а потому поспешил объявить о приближении кареты сына и удалиться в нужном направлении. Артур вскочил, хлопнув рукой по столу и пулей залетая в дом.***
Стук копыт и звон колокольчика подняли на дворе настоящую суматоху. Кто попадался на пути борзым коням, сразу испуганно падал на колени лицом в чернозем, приветствуя хозяина. И, хотя Альфред ещё таковым не являлся, многие купились на его весёлый нрав и доброе словцо. Видя в беззлобном юноше лучик света, подчиненные крестились и благодарили Бога. Ведь, то, от чего зависела их жизнь, сейчас медленно выходило из кареты, каждым шагом пробуя русскую землю на вкус. Вздохнув полной грудью, юноша не почувствовал того, чего хотел — свободы или свежести, нет. Лишь запах грязи вперемешку с пылью. Не было пробуждающего запаха травы или успокаивающей сырости, что приносится игривым ветром с самых дальних уголков лесов или полей. Не почувствовал Джонс воодушевления, кои описывали самыми яркими эпитетами его друзья. Из более или менее приятных запахов удалось уловить лишь всевозможные запахи каждого из слуг. Таких как: сладкая ваниль от пекаря или парное молоко от доярки. Но разве этим пахнет русская земля? Хотя, нельзя судить о месте, лишь пошире раздув ноздри. Но, разве не так делают люди, приезжая в незнакомую деревню или в востребованный городок? Не стремятся они поймать, вздыхая полной грудью, волну свежей росы? Или, чуть выбрав воздуха в лёгкие, уловить шлейфы резких духов или возбуждающего кофе? Ответ очевиден. Человек привык судить по многим факторам, но самый главный из них — запах. То, что снимает пелену прошлого и погружает в новое, неизведанное головой с сердцем, место. — Господин Джонс? Очнувшись от собственных мыслей, англичанин презренно взглянул на обеспокоенную служанку. Но презрение читалось только в глазах его, а потому юная девица, не видавшая и не знавшая жизни, приняла это за выражение усталости. Так же робко, продолжила: — Хозяин ждёт Вас в усадьбе. И, опустив взгляд, улыбнулась. Альфред вздохнул, выдавил улыбку и, поблагодарив девицу, прошёл вперёд.***
В доме, освещённом солнечным светом, тихо играло пианино. Позолота переливалась под лучами, играясь с воображением Джонса, а мраморный пол радовал ослеплённый блеском глаз. Вся эта изящность обнимала Альфреда, как защитный купол. Здесь, среди роскоши и элегантности он расслаблялся, чувствами погружаясь в родную Англию. Но стоило лишь вспомнить, что за окном совсем другая, более буйная, урловая жизнь, так сразу сердце окутывало щемящее чувство тоски. Чашка в руках начинала дрожать, выдавая своего хозяина. — Альфред… — с тихим стуком фарфоровая чашка коснулась стола. — Сегодня не простой день. Мы все прекрасно понимаем, кто унаследует эти земли, а потому… — Джонс старший замялся.- А потому сегодня мы едем осматривать летние работы на полях. Ты должен видеть, как трудятся твои крестьяне, и решать, чего они заслуживают. Юноша поморщился. Не очень радовала перспектива созерцать, как горбятся над грядами измотанные крестьяне. И ради чего? Ради выплаты налога их господину. Ради… Его отца. Только самую малость удавалось им ухватить с собой, чтобы накормить скудной похлебкой вымотавшуюся жену и уставших детей. Эта мысль порождала непонятный стыд, ведь, думая о сельских жителях, что день и ночь работают не покладая рук, он невольно сравнивал их с собой. Но сословный строй было не изменить, а потому Джонс старался успокоить волнение и приглушить чувство стыда. Встряхнув головой под обеспокоенный взгляд отца, он отрывисто спросил: — Когда едем?***
Карету трясло так, будто она едет не по простой сельской дороге, а по горам. Артур недовольно сопел, в очередной раз тихонько ударяясь головой об дверь. Отец, поглаживая усы, задумчиво сверлил взглядом пол, а Альфред молча смотрел в окно. Жизнь в чередующихся сёлах кипела как вода в медном котелке. Медленно тянулись деревянные, прогнившие дома с вздымающимися к небу копьями забора. Женщины, пока их мужчины на работе, носились с ведрами и корытами, не стесняясь своего небрежного вида. Дети, что ещё были девственны на суровую реальность, радостно шлепали по песчаным дорожкам, подталкивая друг друга и что-то крича. Старухи же просто сидели на скамейках, тощими руками пряв пряжу, иногда бросая суровые взгляды на возящихся рядом дочерей. Вот та жизнь, которая наполняла бескрайние просторы великого государства. Не расписные усадьбы с раскидистыми садами и образованными хозяевами, что могут свести с ума своим статным видом или хрупкой красотою. А простые, деревянные дома с небрежно вспаханными землями и людьми, не знающими даже элементарного чтения, но знающими цену человеческой жизни. Раздался шлепок кнута о лошадь. Альфред вздрогнул и поднял глаза на отца. Тот сидел, теперь уже нахмурившись, и смотрел в то же окно, которое ещё недавно было окном суровой реальности для его сына. — Почти приехали, — Артур окинул взглядом родственников, в очередной раз стукнувшись о потолок и гневно разразившись на родном говоре. Альфред снова воззрился в окно. Но на этот раз его взору предстала та жизнь, которая служила домом для Матери Всего живого, и вдохновением для жалких её созданий. Мир, в который ему предстоит окунуться, хочет он того или нет.***
Обеспокоенный гул собравшихся встретил Джонсов. Первым вышел глава семьи, гордо подняв голову и окинувши всех пристальным взглядом. Но сие действие не возымело такого эффекта, которого ожидал любой испугавшийся и желающий выставить на показ свою силу, человек. Наоборот — крики и возгласы усилились, сопровождаясь свистами и смехом. — Одна молодёжь собралась… Альфред нахмурился. — С чего ты взял? — Посмотри на них. Они возбуждены и взволнованы приездом хозяина. — И? Я имею в виду, что это нормально. Артур сменил позу, всем видом выражая свое раздражение от этого короткого диалога. Хотя, скорее всего, он просто взбешен часовой толкучкой. — Они не недовольны, а заинтересованы и полны надежд. Ещё не испытывали на себе непостоянство моего брата. Раньше его молодое сердце переполняли то безумие и жадность, то зародившиеся из неоткуда доброта с щедростью. Люди, если не устали страдать, то уж точно привыкли к жизни, подобной плаванию на шлюпке в переменчивом море. Ох, наш черёд… Давай, не отставай. И, схватив шляпу, вылетел из кареты, даже не пытаясь принять аристократический вид. Что ж, люди, не знающие масок и не особо задумывающиеся о выгоде своей, редко держат голову выше, а нос задравши. Именно за это стоило уважать вечно ворчливого дядю.***
Не спеша идя по скошенной траве и вполуха слушая говор мужичка работяги, Джонс осматривал дневные труды. Иногда ветер, в порыве то ли гнева, то ли задора, давал ледяные пощечины, заставляя жмурится и ступать в очередную ямку. Где-то, где кончалась проделанная работа, и начинался небольшой лесок колосьев, стояли свежие стога. На них, расслабленно развалившись, лежало старое поколение. Мужики, пожёвывая травинки, мощной рукой обнимали утомлённых жён, а молодёжь носилась рядом, громко хохоча и толкая друг друга в траву. Юноши для поцелуев и заигрываний, девицы от смущения и неловкости. Джонс старший резко остановился и нахмурился. — Почему не работают? — Так, это… Хозяин приехал, чем не праздник… Пронаблюдав за картиной ещё несколько секунд, кивнул головой. — Ясно. И, развернувшись, чётким шагом пошёл дальше. Артур, вздохнул и пожал плечами, ответив на немой вопрос недоуменного племянника. Странные они, эти военные… — Господа! — один из крестьян, что шёл позади Артура, указал руками на стога. — Не желаете ли передохнуть? Он же и получил подзатыльник от соседнего мужика. — Нашёл чего предложить, балбес! Простите его, дурак от рожденья… На пол, видать, роняли… — А почему бы и нет? Весь гул и топот ног резко затих. Джонс старший медленно развернулся, недоумевающе взглянув на сына. Артур покрылся испариной, а некоторые крестьяне были если не в шоке, то на гране сердечного приступа. — Батенька, не смотри на меня таким взглядом, — Джонс резво пошёл вперёд, к стогам. — Лично я утомился. Хочу посмотреть, как же от тяжести рабочей отдыхают наши поданные. Если же лягу на подушки, что являются знаком высшим, а не таким же, как у моих людей, то как смогу переменить в лучшее русло их жизнь? Заметавшись взглядом под поднимающийся шёпот, Артур гневно кашлянул. — Альфред, сейчас не время… — «Делу время, потехе час». Так ты изволил говорить вчера, отлынивая от игры в карты со мной? Так вот, пришёл и наш час. Эй! — окликнув рядом стоящую девчушку, Альфред рукой указал на дальний стог. — Мягкий? — Мягче перьевой подушки, господин. — Отлично. Отец, Артур, шагом марш! На темнеющую материю вокруг Джонсов рабочие попытались не обращать внимания.***
Что есть лес? Лес — это приют для людей и дом для животных. Лес — это то место, где каждый вздох наполняет энергией и лёгкостью, зажигающейся сначала в лёгких, а с выдохом разливающейся по всему телу приятной свежестью. Это то место, где человек родился, познал жизнь и, став старше, смог вырваться из заботливых рук Матери-Природы. Соколом летит он над Миром, покоряя его с каждым годом. Но, даже будучи довольно взрослым, он так и останется беззаботным и глупым дитём для своей кормилицы. Даже если в руках его появится нож, а глаза наполнятся грешной жаждой, Природа всегда будет на стороне человека, отдавая всю себя. Альфред не раз задумывался об этом, сидя на мраморном краю фонтана и завороженно наблюдая за причудливо льющейся водой. Ночь часто освежала мысли, порождая романтические мысли, что пробуждали трепет в его сердце. Казалось, что Мир прекрасен, он такой, каким и должен быть. И даже деревья, являющиеся частью заработка денег, не просто стволы для производства, а живые, немые создания, хранящие тайны прожитых веков. Но, приходя в леса, Джонс сразу же стирал эти мысли, как бредовые записки карандашом — холод и сырость вызывали только гнев и недовольство. Но сейчас, среди высокой травы, среди берёз и солнечных лучей, Альфред понимал, что ошибался. О, как же он ошибался! Лес — самое прекрасное место, вдыхающее жизнь в изнеможённое городом тело. Стоит полагать, что не только атмосфера может зародить подобные мысли. Весь взгляд, которым мы смотрим на Мир, часто вызван внутренним душевным состоянием. И вот сейчас, ранее осквернённый и отвергнутый этим ужасным Миром юноша вдруг понял, что безмятежность есть человеческое счастье. Что всё вокруг просто существует, не неся в себе ни зла, ни добра. А вот то, благодаря чему были дописаны в его голове романтические образы, сейчас сидело в густой траве, унизанной бусинками цветов. Не для бус ли набирает оно полную корзину? Казалось, что это был такой неважный, глупый вопрос. Но именно сейчас он волновал юношу больше всего. Зачем цветы этому прекрасному существу? Для себя? Или для матери, что дома возится с курами? А может, для него, для Альфреда?.. О том, что эта корзина может оказаться в руках нежной, любящей девушки, думать не хотелось. Но что же делать? Уйти? А, может, заставить мужиков представить ему этого мальчика? Нет, слишком опасно… Вдруг, ему в будущем достанется за это. Обойдя дерево, Альфред снова взглянул на юнца, тянувшегося за очередным белым цветком. На шее его красовался белый шарф, а льняную рубаху, подпоясанную узким красным поясом, украшали всевозможные заплатки и пуговицы. Подобный внешний вид вызывает у дворянства отвращение, но только не в этом случае. Не с этим прекрасным, словно ангел, человеком. Лицо его было круглым, с алыми щёчками, к которым хотелось прикоснуться, как к шёлку. И гладить, поглаживать, пока не насытишься приятным чувством нежности. Орлиный нос тоже не стал грязным пятном, подобно одежде, наоборот. Если бы всё было идеально в этом лице, возможно, Джонс взглянул бы на него просто как на что-то милое, лишь мыслью подметив красоту русского человека. Но, нет, именно он сейчас стоял за берёзой, пристально наблюдая за блондинистым крестьянским мальчиком, собирающим корзину простых цветов. Вдруг, незнакомец резко застыл и посмотрел в сторону дворянина. Сердце бухнуло вниз. Если Альфред мог часами рассуждать о том, насколько прекрасны его лицо и убогая одежда, то теперь не хватило бы и дня. Фиолетовые глаза, были подобны самым ярким цветам в плетёной корзине. Нет, даже они не сравнятся с той яркостью вперемешку с нежностью, что таились в этих глазах… Юноша встал, подхватив корзину и отряхнувшись. Только тогда Джонс очнулся, отойдя от дерева и приняв поклон крестьянина. Чувство теплоты и переполняющего восторга не покидали его, а только усиливались, когда он начал подходить ближе и всматриваться в грязное, но не терявшее своей красоты, лицо. — Как тебя зовут? Парень прищурился. — Иван. Иван Брагинский. А Вы, я слыхал, Альфред Джонс, да? — получив медленный кивок, продолжил. — Скоро нашим хозяином станете. Нравится Вам у нас? Такая неожиданная разговорчивость со смелостью если и сломали воздушный замок о застенчивости хлопца, то жгучие пламя в груди уж точно не потушило. — Нравится. Очень нравится… Ты почему здесь один? — Никого нет, поляна цела. Девки бы все цветы уже давно посрывали. — А для кого цветы? — Для матери. Облегчённо выдохнув, Альфред продолжил уже увереннее: — Она хороший человек, наверное, раз цветы для неё собираешь. Целая корзина… — Да. Для неё и этой корзины мало будет, — Иван улыбнулся. — Нет никого добрее и милее в этом Мире. Сев на земь, Альфред кивком позволил Брагинскому сесть рядом. Тот разрешению внял и плюхнулся снова в траву. — Помочь тебе? Иван, казалось, обомлел. Не дождавшись, пока тот среагирует, Джонс сорвал сразу несколько пёстрых цветов, уверенно сунув их в корзину. — Не бойся, тут нет подвоха. Расслабленная улыбка и тихое «спасибо» стали самым чудесным и волнующим, что дворянину удалось увидеть за сегодняшний день.***
Весь вечер Джонс старший был как на иголках. Озадачивающие вопросы сына и его уклоняющиеся ответы взволновали отца, заставив самые разные мысли лезть в голову. Артур же опять остался крайним — ничего не знав, лишь качал головой и пожимал плечами. Иногда ему казалось, что Жизнь специально обходит его стороной, оставляя третьим лишним. Уютная столовая, в свете нескольких свечей была наполнена тишиной. Каждый ел, погружённый в свои мысли и переживания. Вдруг, глава семьи подал голос: — Альфред, как тебе земли? Тот, как будто очнувшись ото сна, блеснув глазами, воззрился на отца. — Прекрасно. Просто прекрасно. Эти поля, леса… Всё прекрасно! Артур почувствовал, как у него в горле встал компот, а отец начал помышлять, что сын явно где-то стукнулся. — Крестьяне хороши в работе своей? — Хороши, хороши… Даже лучше, чем надо. Ты видел, как качественно всё у них выкошено? С такими рабочими руками мы не век, а два проживём! Братья, обменявшись ошеломлёнными взглядами, одновременно посмотрели на Альфреда. — И… Ты всем доволен? — Да, конечно! Хоть сейчас готов взять в свои руки власть над губернией. Поверьте мне, батенька, жизнь в этих деревнях станет лучше, намного лучше! С такими людьми… У-ух! После этих слов генерал со счастьем в душе понял, что столько лет жил не зря, а Артур почувствовал, что ему срочно необходим врач.***
— Отец. — Да, мальчик мой? Родственники сидели на веранде, завтракая. Слуги работали во дворе и в саду, иногда проносясь мимо и, дико извиняясь за беспокойство, кланялись. Но даже эта суматоха казалось юноше милой и домашней. Это — жизнь, она кипит, и нужно просто следовать за ней, забыв о покое и уюте. Ведь тот, кто выходит из зоны собственного комфорта всегда становится самым счастливым. — Могу ли я взять на работу в свой дом любого крестьянина, живущего в наших сёлах? Медленно поставив чашку на стол, мужчина сложил руки в замок и положил их на стол, воззрившись на сына. — К чему был этот вопрос? — Я хочу взять одного простолюдина к себе на работу. Артур заинтересованно взглянул на племянника, отпив чаю и ожидая реакции старшего брата. — Что за крестьянин? — Не бойся. Он не ленив, довольно умён и ловок. Если ранее хаос нашёл тут своё пристанище, то теперь порядок вытеснит его. — А с чего ты взял, что он не вор?.. — С того, что я в любой момент могу лишить его головы. Повисла тишина. — Эй, Борис! — не дожидаясь ничьей реакции, Артур всплеснул рукой и подозвал кучера. — Подними на уши двор, пусть готовят повозку. — Брат! Сейчас только утро, нельзя так спонтанно ехать непонятно куда, непонятно за кем! — Спокойно, батенька. Если сын Ваш изволит чего-то хотеть, пусть получит. Не таким ли правилом Вы довольствовались почти всю жизнь? Альфред, взглянув на дядю, увидал в изумрудных глазах возбуждённый огонь интереса. Чуть помявшись, генерал отпил ещё чаю и опустил взгляд. — Вернитесь к обеду. Я не поеду, дела ждут. Постарайтесь не въезжать в грязь и поменьше задерживаться в деревнях на западе. Победно улыбнувшись, Артур откинулся на кресле и уловил невинное счастье, отразившейся на лице племянника.***
— Это здесь? — Да. Снова вернувшись на рабочее поле, дворяне встретились с испуганными и заинтересованными лицами крестьян. Некоторые начинали активнее косить, а некоторые останавливались, стараясь разглядеть нежданных гостей. Но, получав возглас слуги о том, что хозяева вольны ездить где и когда вздумается, присоединялись к активно кошущим товарищам. Лавируя среди людей и стараясь не попасться под лезвие, Альфред высматривал знакомое, прекрасное личико. Но сколько бы он не ходил, нигде не удавалось найти Ивана. Спустя какое-то время, запыхавшийся Артур догнал юнца и спросил: — Кого ищешь-то? — Его… Его ищу… — полностью зарывшись в свои мысли, Альфред даже не до конца понял, что сказал. — Кого «его»? — Ивана. Артур нахмурил густые брови и остановился. — Мы уже час ищем твоего Ивана. Вдруг, он помер за эту ночь, а ты сейчас носишься тут, ищешь… — Не смей так говорить! — на взвизг оглянулись почти все. Поймав пару недоумённых взглядов, Джонс улыбнулся и извинился. — Он не мог. Он… За одну ночь такие крепкие люди не умирают! Простите, — не выдержав, он всё же подошёл к статной женщине, утирающей от усталости лоб. — Простите, где тут Иван Брагинский… — Ванька-то? — она вскинула брови, удивившись тому, что им хоть кто-то интересуется. — А зачем он Вам, сударь? — в ответ получив напряженную улыбку и сжирающий взгляд, она решила продолжить. — Подите к девахам, он около них всё время околачивается. — В смысле? — В смысле, что бабской натурой обладает. В смысле… — и вернулась к занятию, сосредоточено воззрившись на косу. Ничего не говоря, Альфред убежал вперёд, к другому концу поля, стараясь не реагировать на отчаянный вопль дяди. Словно в тумане шёл он к цветущей поляне. Девушки, что оказались теми ещё озорницами, долго шутили над мужчинами, говоря не те направления. В конечном счёте, обаяние Альфреда вперемешку с раздражением Артура дало результат — Иван оказался на поляне с плетёной корзиной, благополучно позабыв про работу и дела. Артур возмутился, мол, какого беса жующий рот не отрабатывает свое? Но, взволнованный племянник, вяло поддерживая гневные триады, указал рукой на карету, предлагая успокоиться и вернуться обратно, дожидаясь его самого. На это Артур даже побагровел от злости. Пройдя столько километров, вернуться обратно! Поразмыслив, Артур решил не давать общественности ещё больше тем для сплетен, лишь сплюнул и быстрым шагом начал удаляться вдаль. Иван нашёлся не сразу. Точнее, он-то нашёлся, а вот предлог под которым стоит подступить… Ещё немного полюбовавшись Брагинским, Джонс вышел из-за дерева и кашлянул, привлекая внимание. Но тот даже не обернулся, лишь вздрогнул, словно лист в осеннюю пору, и продолжил собирать цветы. — Иван? — в ответ раздался вздох. — Иван, что-то случилось? Почему ты снова тут, собираешь цветы? Это для матери, да? — Вы ведь хотите поддаться со мной греху. Недоумённо нахмурившись, Альфред подошёл ещё ближе. «Поддаться греху»? Вот как это называют крестьяне. Конечно, он хотел, но позже. Тогда, когда это божественное создание откликнется на его непонятные чувства, когда Альфред, наконец, сознается себе, что влюблен. — С чего ты это взял? Неужели кто-то… — Джонс хотел было положить руку на светлую макушку, но чужая рука не щадя шлёпнула его по ладони. Зашипев, Альфред притянул руку к себе, дуя. — Мать сказала… — фиолетовые глаза наконец посмотрели на наследника, зло сверкнув. Не было больше той нежности, только тёмная бездна гнева и недоверия. — Мать сказала, что Вы заберёте меня к себе, сделаете своим любовником, а после сошлёте на север. Я этого не хочу! — Брагинский отскочил, прихватив полную корзину. — Если Вы убьёте меня, то убивайте сейчас! Я лучше сразу погибну, чем после буду корчится на снегу, умирая! — А как же твоя мать? Ты противоречишь сам себе. Иван вздрогнул. В порыве храбрости, доказывая потемневшим голубым глазам напротив и самому себе, что он, Иван, может принять судьбу любой, кроме безбожной, он совсем позабыл о том, что мать одинока… — Ты подумал о ней? — Альфред начал медленно подходить. — Ты подумал о том, как ей будет больно? Как она будет страдать, — подойдя вплотную, Джонс чуть не задохнулся. Закушенная губа и отчаянный взгляд просто кричали о том, что внутри русского идёт борьба. Столько раз любящая женщина твердила ему, что честь, девственная честь — вот главное достоинство русского человека. Но как же быть? Если он и в правду умрёт, то кто будет заботиться о старой женщине? А если согласиться? То впустит ли она его на порог собственного дома? Раздумья прервала тёплая рука на щеке, что нежно поглаживала кожу, заставляя выступать багровый румянец. — Не забывай, твоя жизнь в моих руках. Сердце Ивана бухнуло вниз. — Но я отступлю, если ты захочешь, — шёпот в самые губы был последним, что помнил юноша. После что-то тёплое коснулось их, а потом всё как в тумане. Неразборчивые, явно льстящие слова и жаркое дыхание, приятно щекочущее шею. «Я люблю тебя» Вдруг, всё прекратилось. — Даю тебе три дня, — вот, Альфред уже стоит в двух метрах от Ивана, всё так же теребя фрак. Правда, теперь его взгляд не такой дерзкий, а щёки красны как закат. — Через три дня снова встретимся здесь. Подумай хорошенько, прежде чем давать точный ответ: поедешь ты со мной или нет. Мои чувства искренне, и если ты думаешь, что я использую и брошу тебя… — он замолк. — То это только твои проблемы. Можешь думать, всё, что угодно. Но знай — подобного я не сделаю. Ещё никто не вызывал таких чувств в моём сердце, а потому, если ты мне откажешь, то с разбитым сердцем я просто оставлю тебя и твою мать в покое. Словно в последний раз, вобрав в лёгкие воздуха, Джонс зажмурился и, развернувшись, ушёл обратно в поле. Сердце отплясывало лезгинку, рискуя выпрыгнуть из груди. Но слова сказаны, их не вернёшь назад. Осталось лишь ждать и надеяться, что его чувства примут, что их не отвергнут.***
Иван был в замешательстве. Никто никогда прежде не целовал его, а уж тем более не говорил, что любит. Но ладно бы это была простая сельская девица с золотыми косами и кривыми зубами, нет! Это был дворянин, его будущий хозяин, что в любой момент может, щёлкнув пальцами, получить даже самую красивую женщину. Но почему он выбрал именно его? Неужели, Иван настолько красив?.. — О чём задумался, сын мой? Через два дня, Брагинский, в очередной раз, сидя на краю собственной койки, расчёсывал на ночь волосы. Мать сидела на скамье, перебирая цветы и плетя венки. Женские руки с огрубевшей кожей нежно брали цветок за цветком, отбирая самые яркие и бережно вплетая их. — Ни о чём, матушка. — Иван, не ври. Два дня ты сам не свой. Неужели думаешь, что я тебя настолько плохо знаю? — усталая улыбка появилась на её губах. — Что случилось? Ты влюбился? На некоторое время Иван замешкался, а потом тихо выдавил: — Да. В доме повисла тишина. Но она была не неловкой или напряжённой, нет. Скорее, приятной, нужной в этот самый момент. Брагинский молчал, думая, как бы поведать историю своей матери, а та, терпеливо дожидаясь, продолжала своё занятие. Но материнское сердце на то и материнское, что бы чувствовать каждый трепет своего ребёнка. — Это из-за того англичанина? Иван застыл, удивлённо воззрившись на мать. — Откуда ты… — Клавдия рассказала. Он тогда у неё дорогу спрашивал, — подбадривающе улыбнувшись, она продолжила. — У тебя с ним проблемы? — Нет. То есть… Да. Иван соврал. Соврал Альфреду. Он не говорил матери о встрече с их будущем хозяином. Та ничего не знала и о том, что корзина была собрана не только руками её сына, но и ухоженными, дворянскими. И, конечно же, она не поведывала ему об ужасах жизни с аристократами, что раскидываются деньгами направо и налево. Он сам всё это придумал под давлением чувств и рассказов, услышанных от девиц. Страх — вот, что управляло Иваном в тот момент. Никогда прежде он не чувствовал что-то подобное, что одновременно бы притягивало и отталкивало. Только при одном воспоминании о тех голубых глазах, статном теле и приятном голосе, Ивана пробивала мелкая дрожь. А когда фантазии заходили далее, жар разливался по всему телу, сдавливая дыхание и заставляя сердце биться чаще. — Он угрожал тебе? — Нет. Он… Предложил мне уехать с ним. Шорох цветов сзади затих. Брагинскому стало страшно и дурно. Всё-таки, не стоило так рубить с плеча — его мать стара, она может переволноваться. Но и оттягивать нельзя, завтра последний день, а потому ответ просто необходимо найти в кротчайший срок. Ответ в своём сердце он уже нашёл. Но согласиться ли с ним мать? — И ты согласен? Развернувшись, Иван встретился взглядом с усталыми глазами и доброй, нежной улыбкой. Сложив руки на коленях, она смотрела на сына с любовью, без осуждения. Брагинские всегда были скромны и от мира сего, но в их семье царил лад. Смерть отца только усугубило их положение в деревне, а потому, будучи ребёнком, русский уже научился скромности и пониманию. Мать не возражала тому, что её мальчик склонялся не к буйству и мужественности, а к нежности и упорству. Она всегда была на его стороне, так как сын — последнее и самое прекрасное, что осталось в её крестьянской, нелёгкой жизни. И может ли она запретить ему идти навстречу чистым чувствам, что зарождаются только один раз в жизни? Может ли потушить огонь любви? Конечно, материнское сердце обливалось кровью от мысли, что этой любовью является мужчина. Но ещё больнее становилось от мысли, что её мальчик может раз и навсегда потерять свою судьбу, на всю жизнь оставшись несчастным. Поняв всё без слов, Иван со слезами на глазах бросился к её ногам, начав безудержно рыдать. Решение было принято.***
Альфред не шёл, а летел на поляну, словно ястреб по небу. Волнение и трепет переполняли его, мысли путались, а ноги заплетались об бесконечные ямки и кочки. Но вот, он тут, на месте, что изменило его жизнь. Завидев Ивана, сидящего среди цветов и снова наполнявшего ими корзину, Джонс закусил губу и поправил от волнения фрак, стараясь не выдавать своего страха и трепета. — Ты принял решение? Фиолетовые глаза медленно перевели свой взгляд на него, заставив сердце биться быстрее. Да или нет? Боже, не томи! Брагинский встал, серьёзно и пристально смотря на предмет обожания. — Вы… Ты меня любишь? Услышав подобный вопрос, Альфред немедля подскочил, схвативши свободную руку Ивана и прижав её к груди. Тот испугался и хотел было вскрикнуть, но, почувствовав бешеный стук сердца, не смог вымолвить и слова. Нужны ли ещё слова? Медленно вывернувшись из чужой хватки, Иван взял юношу за щеку, медленно проведя по ней. А после, приблизившись, поцеловал. Нежно, лишь коснувшись губами чужих губ. Именно с таким поцелуем сердца сливаются воедино, объединяя любовь и зажигая из своих огоньков новый пожар. Пожар страсти, что будет гореть ещё не один десяток лет. Альфред углубил поцелуй, показывая теперь уже любовнику, что чувства его не просто нежны. Они бесстыдны, буйны и горячи. От такого напора Иван застонал, ещё больше возбуждая Альфреда и заставляя того схватить русского за руки, не давая отстраниться. Наконец, когда обоим начало не хватать кислорода, Брагинскому было позволено оторваться от тёплых губ, вдыхая свежего воздуха. — Ты такой милый, — Джонс отстранился, выхватив из корзины пару цветов. — Даже и не скажешь, что твой язычок умеет проделывать такое… — усмехнувшись, Альфред потянул цветы к щеке Брагинского, проведя по ней и приятно щекоча кожу. Тот залился краской, выхватил цветы, опустил взгляд и обиженно поджал губы. Альфред же ухмыльнулся, поглаживая собственный подбородок и хищно оглядывая Ивана. — Ты готов? Брагинский нашёл в себе силы, и поднял затуманенный взгляд. — К чему готов? Его снова притянули к себе сильные руки, а сладкие губы утянули в поцелуй. Руки дворянина начали блуждать по чужому телу, то и дело стараясь забраться под рубаху. Иногда они опускались на бёдра, невесомо поглаживая. Когда же крестьянин совсем разомлел, и толкнулся бёдрами вперёд, то Альфреда накрыло волной восторга и непонятного чувства адреналина. Он с силой сжал бёдра, получив в ответ тихий стон, что утонул в страстном поцелуе. — К тому, что моя жизнь будет в твоих руках.