Шепот в темноте

Как ни странно, первым, что поняла молодая Кучики был тот факт, что она спит. Спит и видит очередную часть головоломки старого особняка Куросаки, опять. Но...в этот раз все было по другому. Если раньше она была сторонним наблюдателем, но могла мыслить и чувствовать, то сейчас, Рукия как будто слилась, сама стала этой всепоглощающей пустотой, которая и показывает ей эти странные сны-видения и сны-воспоминания о жизни того, кто за такое короткое время смог стать самым дорогим для девушки существом. И сейчас, Кучики-младшая не была в своем теле и не смотрела с высоты своего роста на все происходящее, она словно была везде и всюду, но одновременно фиалковые глаза видели полную темноту своих сомкнутых век в реальном мире. - Отец! Не смеши девочек пожалуйста! Они же не наедятся! - был услышан маленькими ушками черноволосой мелодичный, но немного строгий, женский голос. Правда... С какой стороны он шел Рукия так и не поняла, поэтому...решила просто, хоть однажды, плыть по течению, позволяя показывать себе только то, что дух дома, если это так, хочет ей показать. И как только эта, не до конца осознанная мысль сформировалась, девушка оказалась в уже знакомой ей столовой, только новой. Белые стены, темный, дубовый стол и шесть стульев: все, как всегда, вот только... Вот только на этих стульях сидели пятеро относительно знакомых девушке людей и "одна наглая, призрачная морда, и все равно, что она здесь ещё не призрачная". Большая семья сидела за столом и, видимо, завтракала. Они болтали, смеялись и ничего не предвещало чего-то, что может привести к скорой гибели супругов Куросаки и распаду столь красивого семейства. За столом сидели шестеро человек. Двое самых маленьких представителя семейства - сестры Куросаки сидели напротив своих родителей, в то время, как старейшина и наследник клана сидели во главе стола, напротив друг друга. И неизвестно было ли это специально, но все темноволосые представители семьи сидели за одной половиной стола, а все светловолосые, преимущественно рыжие, сидели за второй. Вокруг завтракавшей шестерки то и дело сновали служанки, то принося, то унося тарелки, кувшины и все, что только можно и нельзя было вообще сюда нести. А хозяева, видимо, были не против, ведь скорее всего такое здесь происходит, если не каждый прием пищи, то каждый завтрак. Нда. Если бы одна черноволосая девушка не знала, что вскоре станет с этими людьми и во что превратится эта светлая обитель счастья и радости, то обрадовалась бы за них, но... Но уже почти двести лет маленького городка Каракура не существует, ведь его место заняла глухая, но все ещё живущая по чести и великим традициям своих предков деревушка. Однако, все то время, что молодая Кучики жила тут, она не могла не задаваться вопросом: "Почему сейчас такой радостный и добрый дедушка превратился в преисполненного ненавистью к собственному внуку человека? Неужели так все могло измениться?" И пусть маленькая Кучики в данный момент не могла открыто мыслить или делать какие-либо выводы, все это делало за нее ее сердце и разум, запоминая картины прошлого и одним лишь биением сердечка выдавая мимолётные порывы и думы, что хотели быть услышанны. Но вот, картина начала терять свои очертания. Сначала стирались звуки и, хотя Рукия не смогла понять ни слова, но такая мгновенная тишина не давала покоя молодой душе черноволосой. Потом стёрлись силуэты слуг, которые все также, не переставая, кружили вокруг счастливых членов клана Куросаки. А ведь современной девушке было очень интересно следить за движениями и грацией присущей даже обычной прислуге, и пусть внешности или одежды фиалковые глаза не могли видеть, но их жесты были прекрасно заметны. А дальше... А дальше начинало стираться все остальное. У любого, кому представилась бы возможность лицезреть эту картину, с вероятностью в сто процентов, пришла бы мысль о сравнении растворяющегося видения и пролитой на акварели воды. И они все оказались бы полностью правы, ведь вся картина, вся комната вместе с теми, кто находился в ней, пошла разводами, как будто на акварельные краски пролили воду. Это было бы невероятно красиво, если бы не было так дико ужасно. Последнее, что видели большие, фиалковые глаза, был тоскливо грустный шоколадно-карий взгляд, что осматривал окружающих с какой-то неизвестной жалостью. Как будто чувствовал...что скоро все измениться и привычный для всех, но такой хрупкий мир разобьется тысячью осколков, которые глубоко вонзятся в ещё мягкую и наивную душу, меняя ее навсегда. *** Следующим, что узрела маленькая обитательница особняка Куросаки двадцать первого века была гостиная этого же дома. Кстати сейчас эта комната и вправду была похожа на настоящую гостиную, а не на склад различных по форме, цвету и предназначению вещей, которая ещё и играет роль спальни для одной "оккупантки". Однако, сейчас было не до смеха и уж точно не до воспоминаний о настоящем, ведь... - Клану Шиба объявили войну. - сказал молодой паренёк лет восемнадцати-девятнадцати со светлыми по плечи волосами и глазами цвета неба. У него были мягкие, но строгие черты лица. Невозможно? Несочетаемо? Нет.Такая внешность явно показывала на то, что этот человек может быть как добрым и рассеянным дурачком, так и жестоким и справедливым командиром, что готов нести ответственность не только за свою, но и за доверенные ему жизни. Возможно, именно поэтому командующий Ишшин Куросаки и назначил его своим заместителем. Однако, в этот миг не было времени на подробное рассмотрение чьей-то внешности, ведь такие слова не остались без ответа или последующих вопросов. - Кто? - отвечавший темноволосый и кареглазый человек был, как никогда серьезен и не потому что клан Шиба являлся "братом" клана Куросаки, а потому что говоривший мужчина и был когда-то наследником отакованного клана. Ведь ныне Куросаки Ишшин до того, как жениться, гордо носил фамилию своей родной семьи - Шиба. - "Вчера, ближе к вечеру, войска клана Кучики пришли во владения благородного клана Шиба, чем нарушили договор, не предупредив хозяев о своем визите. Однако, нарушители не были отакованны. Им было предложено выдвижение своего главы для дальнейших переговоров, без начатия военных действий, но... Главами клана-захватчика предложение было отвергнуто и той же ночью Кучики Кога отдал приказ о начатии военных действий на территории благородного клана Шиба. Ныне, семья великих перотехников держится, но боится не сдержать напасти, ведь к войскам клана Кучики была присоединена немногочисленная, но достаточно сильная армия благородного клана Касумиоджи. Семья Шибы смиренно просит свой родственный клан о помощи в этой нежданной напасти, ведь не имеем мы больше верных и надежных союзников. Просим вас не отказать, ведь без вас нам не суждено будет пережить эту неделю. С уважением глава клана - Куукаку Шиба." Маленький командир закончил читать официальное письмо от родной, младшей сестры своего командующего и с грустью и усталостью посмотрел на растерянных таким поворотом событий хозяев дома. - Хорошо. - прозвучал твердый голос главы семьи, что прозвучал в данной ситуации, как гром среди ясного неба. - Азаширо, - светловолосый тут же подобрался, выжидаюше смотря на начальника. - собирай наших. - Они уже здесь, командующий. - незамедлительно ответил тот, рукой толкая медленно распахнувшуюся дверь, открывая вид на стройные ряды войска клана Куросаки. - Так точно! - хором ответили солдаты, радостно улыбаясь удивлённого лицу своего командира и довольному - его заместителя. - Хорошо! Ты молодец Азаширо! - так же, улыбаясь, сказал Ишшин, похлопав помощника по плечу. - Дождитесь меня. Я скоро выйду. - Есть! - и отдав честь, коротко поклонившись главному, командир и заместитель командующего войсками великого клана Куросаки, покинул гостеприимный дом своего начальника. Напоследок, лишь взглянув на одну темноволосую девушку с карими глазами, которая так же, внимательно смотрела на него, возможно, в последний раз. - Это не твоя война! Ты не должен идти туда и бросать свою семью на произвол судьбы! - сказал старейшина семейства, как только посторонний вышел из обители клана Куросаки. - Нет, Яхве-сама, это так же и мое сражение, ведь я, если вы помните, тоже Шиба и там, - глава семьи указал на дверь. - тоже моя семья! Вот только их защитить некому! - разговор между мужчинами перешел на более повышенные тона, чего точно не могли не заметить остальные члены семьи, которые только беспомощно переводили взгляд с одного брюнета на другого. Переводили взгляды все, кроме одного рыжеволосого парня, которому на вид было лет пятнадцать-шеснадцать. Он же просто стоял в одном из темных углов комнаты и молча взирал на недавно закрывшуюся дверь. Пустота, что окружала Рукию дала ей возможность заглянуть прямо в немного похолодевшие и очень сосредоточенные карие глаза. И то, что девушка там увидела ей не понравилось. В них словно отражалась единственная мысль, которая кричала в сознании подростка: "Я так и знал." Однако, от созерцания выражения и эмоций, что присутствовали в таких знакомых, но, одновременно, совершенно чужих шоколадно-карих глазах, черноволосую оторвала все та же пустота. Дух дома захотел, чтобы Кучики обратила внимание на разговор двух Куросаки и Рукия не собиралась сопротивляться, зная, что так будет лучше. - Ты?! Щенок!!! Да как ты...?! - начал было, как уже узнала Кучики-младшая, Яхве, но его прервал точно такой же крик. - Отец!!! - кричала статная, рыжеволосая женщина, изображение которой девушка уже видела на семейной картине Куросаки. - Хватит! Если Ишшин решил идти, то так нужно! - нда, семейная черта ярко проглядывала в характере матери одного рыжеволосого призрака. - Мам?! - удивлённо вскричала русоволосая девочка, со страхом переводя взгляд то на мать, то на деда. - Успокойся Юзу. - сказала вторая сестра, привлекая к себе внимание женской половины семьи, так как вся мужская была занята: двое сверлили друг друга злыми, взбешенными взглядами, в то время, как третий вообще игнорировал всех и вся, закрыв глаза, ждал когда же этот ор закончится и можно будет спокойно во всем разобраться. - Пускай лучше сейчас поругаются и помирятся, чем прямо перед выходом. И после этих слов наступила почти гробовая тишина. Ишшин сверлил взглядом Яхве, Яхве сверлил взглядом Ишшина, Масаки испепеляет из обоих, Юзу почти плачет и жмется к старшей сестре, которая с волнением переводит взгляд поочереди на каждого взрослого, а Ичиго... Рыжеволосый парень, одетый в свою любимую черно-красную одежду в японском стиле, вышел из тени, целенаправленно направляясь к своему отцу, чем и привлек внимание всей семьи. Даже "два барана", как уже успела окрестить двух брюнетов Масаки Куросаки обратили свое внимание на наследника клана! А тот, в свою очередь, спокойно шествовал через всю комнату, совершенно не создавая шума в своих варадзи, которые так же, очень любил. - Только не вздумай погибать, отец! - тихо, но твердо и уверенно сказал рыжий, как только оказался напротив родителя, смотря, казалось, прямо в душу своими невероятно пронзительными, когда это требовалось, карими глазами. - Не погибну, сын! - ответил ему таким же твердым взглядом командующий войск клана Куросаки. С минуту продолжались такие вот "гляделки", после чего, оба немного напряжённо и грустно улыбнулись и заключили друг друга в крепкие объятья. - Защити их! - тихо, чтобы услышал только единственный сын, сказал Ишшин, ведь ясно понимал, что может не вернуться с поле боя - это...как судьба подвернется. - Сделаю все возможное и невозможное! - ответил младший Куросаки в своей манере. - Хорошо. - облегчённо произнес черноволосый, немного отходя от сына, который все так же продолжал вглядываться в душу человека, стоящего напротив него. Ичиго всегда так делал, чтобы понять чего тот хочет и чего боится, и...у него зачастую получалось, за счет чего он очень хорошо сходится с честными и преданными людьми, напрочь отвергая "гнилых". "- Семейный дар, что ли?" - всегда спрашивал себя Ишшин, во время наблюдения за тем, как отпрыск в очередной раз пристально смотрит на нового слугу и, внезапно кивая самому себе, теряет заинтересованность. - Тогда я пошел собираться? - уже открыто улыбаясь спросил глава, поворачиваясь к лестнице и напрочь игнорируя гневный взгляд зятя. На это рыжий лишь кивнул, тут же прислоняясь к стене со второй стороны от лестницы, так как с другой стоял его предок. Никто ничего не говорил, никто ничего не делал, все просто опустили глаза в пол, не следя за временем, стараясь оттянуть, как можно дальше момент прощанья. Но...время не растянется только по желанию пары человек, даже пусть один из них сильный колдун и ещё двое рыжих - начинающие. Со стороны второго этажа послышались быстрые шаги и вот, уже через пару секунд в проеме показался глава благородного и одного из сильнейших кланов - клана Куросаки. Черные брови сведены к переносице, во взгляде застыла холодная решимость, а рука крепко сжимает рукоять занпакто, что висит с левой стороны: все это прямо кричало о том, что человек, представший перед зрителями сего явления невероятно серьезен. Тихие шаги по лестнице и вот, высокий черноволосый мужчина на первом этаже. Вдох, выдох и путь к двери, путь из, хоть и не его дома, но дома его семьи начался. Ичиго оттолкнулся от косяка, следуя тенью за левым плечом отца и замечая небольшую котомку, которая совершенно не была видна за широкими плечами и спиной предка. Но, путь провожатому и его спутнику преграждали невероятно красивые и сильные дамы, которые так и не сдвинулись со своего места за все то время, что прошло с осознания страшной новости. - Я... - только начал Ишшин говорить, как все трое кинулись к нему. Девочки едва доставали до груди, относительно молодого главнокомандующего, а Масаки крепко обняла мужа за шею. - Только вернись! - плача, как и обе ее дочери, проговорила рыжеволосая, стараясь, хоть как-то держать себя в руках и не разревется прямо здесь, при детях. И пусть тут не было никого чужого, и пусть все бы ее поняли, но... Кто, как не она должна поддерживать и успокаивать своих маленьких детишек, ведь сколько бы им лет не стукнуло, они все равно остаются для нее маленькими и требующими внимания детишками. - Вернусь. - Куросаки попытался скрыться свою неуверенность и боль от того, что, хоть и косвенно, но причиняет невыносимые страданья своим родным. - Папочка! - заплакала ещё сильнее Юзу, крепче обнимая отца и не давая ему пошевелиться, как бы смешно и грустно это не звучало. - Пап, вернись! Прошу тебя, вернись! - вторая же дочка - Карин не столько плакала, столько старалась, как можно сильнее прижаться к родителю, то ли стараясь забыть о том, что он сейчас уйдет на настоящую войну, то ли думая, что, если она на нем повиснет, то Ишшин не сможет сдвинуться с места. - Я вернусь, девочки! Я обещаю! Я вернусь! - громко и четко сказал брюнет, все же вырвав руки из стальной хватки любимых женщин и обняв их в ответ. - А сейчас... Мне нужно идти. - с молчаливой скорбью в голосе прошептал он, однако, его слова услышали все, кто находился в комнате. - Да! Конечно! - тут же спохватилась Масаки, отлипая от любимого и стараясь, чтобы ее напряжённая улыбка сквозь слезы казалась, как можно правдоподобней. - Девочки... - Пап!!! - с новой силой зарыдала мягкая и ранимая по своему характеру Юзу Куросаки. - Юзу, милая... - начала было, надломломанным голосом, рыжеволосая. - Юзу... - Ишшин опустился на одно колено перед все же выпустившей его из своих объятий дочкой. - Я вернусь, детка. Не плач! - и хоть он и понимал всю степень своей возможной неправоты, но поделать ничего не мог - нужно было успокоить мелкую. Поэтому, нацепив на себя самую веселую и радостную улыбку из всех, что у него была, Ишшин начал быстро вытирать маленькие, детские слёзки, надеясь, что он смог скрыть хотя бы половину всей своей взволнованности и горечи. - Тогда мы тебя дождемся! - начиная улыбаться, проговорила девочка, медленно пятясь, отходя в успокаивающие объятия более сильной по характеру сестры. - Ну, если будете ждать, то я точно вернусь!!! - лозунг из рода папочка-дурачок всегда очень подбадривал его семью, вот и сейчас никто, кроме хмурого старейшины не смог сдержать, пусть и вымученной, но улыбки. И после этих слов, черноволосый ещё раз осмотрел своих женщин, двое из которых уже прижались к матери, ища помощи, но все ещё не сводя пристального взгляда с готового в любую минуту уйти отца, и...пошел на выход. - Мы верим в тебя, отец! - услышал он тихий, но уверенный голос сына, позади себя и, обернувшись, спокойно и по-доброму посмотрел на него. - Я знаю. - так же тихо ответил он, борясь с желанием подойти и так же крепко обнять своего единственного сына, который, в свои пятнадцать, взвалил на себя ношу защитника семьи, ведь на своего зятя главнокомандующий даже не расчитывал. В ответ на эти слова "рыжик" только кивнул. И, обведя глазами всех находящихся в комнате, даже Яхве, глава семьи вышел за дверь, на секунду показывая своим родственникам прекрасно построенную армию из клана. Они все были готовы и к ранениям, и к смерти, и к тому, что переживут все это. Все солдаты были одеты в такую же, как и у их командующего, черную одежду. Главный отличался лишь белым хаори, накинутым на правое плечо. Перед особняком их стояло мало - человек двести, в то время, как в самом городке, что находился чуть поодаль находилось чуть больше тысячи солдат, которые явно рвались в бой, не боясь отдать за своего капитана и жизнь, и душу. - Ну что? - послышался крик из-за дубовой двери, куда только что вышел отец молодой семьи. - Я надеюсь вы не дадите деру при первой же возможности и не опозорила свои семьи и дома?! - серьезно спросил он. - Никак нет!!! - ответили ему хором. - Тогда давайте побьем этих Кучики - недоделанных захватчиков и покажем, как нападать на нашу родню!!! - продолжал черноволосый Ккросаки. - Есть!!! - одновременно отвечали воины. А потом, на секунду остановившись, командир сбросил с себя всю напускную серьезность и с задором крикнул: - Наберём им зад, парни!? - Да!!! И, вскоре, по всей округе послышался оглушительный цокот сотен лошадиных копыт. Это был единственный и самый сильный отряд клана Куросаки. А сильнейшим он был не потому что его воины знали много заклинаний или лучше всех владели мечом, нет. Армия "брата" благородного клана Шиба славилась тем, что ее солдаты были переданы, как себе, так и своиму командиру, и товарищам. Воины Куросаки не могли покинуть своего собрата в беде, не могли предать или расскрыть тайны семьи. Иначе...иначе они, их личности и судьба перестали бы существовать. "- Если ты предаёшь себя, то ты себя убиваешь! - всегда говорил им командир. - "Тебя нет!" Скажут тебе твои родные и будут правы, потому что, если ты оставишь свою честь, то ты оставишь свою душу. А без души ты - никто! И звать тебя - никак!" И каждый из бойцов навсегда запомнил эти слова, как и их близкие и родные, ведь Куросаки, как и Шибы были известны своими нерушимыми принципами и традициями. Это знали они сами и это знали враги, потому и не брали пленных из этих кланов, ведь тех все равно не расколоть, из них не вытянешь и слова про семью. Когда топот стих, а в комнате образовалась гробовая тишина, все члены семьи Куросаки все ещё смотрели на, не так давно захлопнувшейся дверь. Рукия же, которая ведь это время следила за быстрым развитием событий, только могла беспомощно наблюдать за тем, как в глазах разного оттенка карего разгорается беспокойство и начинает появляться одно страшное осознание: Куросаки Ишшин ушел на войну. И когда картинка медленно начала расплываться, молодая Кучики только и успела посмотреть в карие глаза цвета молочного шоколада, чтобы заметить, как поменялись они за те несколько минут, с тех пор, как глава семейства покинул этот дом. А Куросаки-младший буквально взрослел на глазах, становясь настоящим, ответственным мужчиной и отбрасывая всю свою небольшую нелюдимость и рассеянность в самый долгий и далёкий ящик. *** Следующее воспоминание встретило Рукию Кучики, чье тело мирно спало где-то через двести лет, а бедное сознание путешествовало в далёком прошлом, ранним утром. По дому сонно слонялась прислуга, что было прекрасно видно по их медленно шевелящимся силуэтам, а хозяева дома наверное ещё тихо-мирно спали в своих кроватках, досматривая десятый сон, но... Громкий стук в дверь оповестил о том, что кому-то в такую рань определенно плохо спиться, а было, примерно, пять часов утра, если судить по только восходящему солнцу. Когда же названному гостю открыли он только и сказал: - Позовите хозяев. И больше ничего не произнес, вопреки всем уговорам и советам не заходя в дом. Слуги, лишь стоило им услышать о том, что важно разбудить господ, сразу убежали выполнять, ведь не каждый день им удается напакостить хозяевам, своеобразно мстя за то, что они уже давно на ногах, а некоторые дрыхнут! Правда...растолкать одного рыжеволосого господина и одну черноволосую госпожу долго не представлялось возможным, лишь потому, что у этих самых господ оказался невероятный словарный запас в комплекте со множеством компроматов на каждого из слуг...а ну ещё конечно большая куча подушек, которыми подростки не чурались бросаться в первого встречного поперечного, кто решался войти в их комнаты. Но...все это было ровно до того момента, как старшие Куросаки не проснулись. А они, встретившись в коридоре, и услышав крики и нецензурную лексику из сразу двух противоположных комнат, решили разобраться каждый со своим, взяв того, кто был на смежной с их комнатами стороне дома. Итого: к Ичиго, по несчастливой случайности или по "дурацкому плану построения особняка" попал дедушка семьи - Яхве, а к Карин попала хозяйка дома - ее мать, Масаки. Все были довольны, кроме самих подростков, ведь черноволосый прекрасно разбудил своего рыжего внука, а рыжеволосая прекрасно разбудила свою черноволосую дочь. Поэтому, буквально через пятнадцать минут все пятеро были готовы, хотя двое из них, хоть сейчас могли с превиликим удовольствием провалиться в царство Морфея, но их никто не спрашивал, упорно удерживая в реальности. - Мели, где же гость? - удивлённо спросила хозяйка, осматривая гостиную, то и дело поворачиваясь, чтобы посмотреть на более-менее оклемавшегося сына и ещё совсем сонную, наспех одетую дочь. - Он...он снаружи. - заикаясь, проговорил силуэт молодым, девичьим голосом, что привело всех в замешательство, ведь их слуги никогда их не боялись, а некоторые вообще были лучшими друзьями и воспитателями, учителями, а тут... - Что случилось? - взволнованно спросила Масаки, внимательно смотря в тчательно отводимые глаза милой служанки. - Простите... - только и сказала та, прежде чем закрыть рот, чтобы не закричать и убежать прочь, сверкая маленькими капельками солёной влаги на глазах. От этого совершенно странного и, по большей части, необъяснимого поведения всегда приветливой и веселой девушки проснулась даже Карин Куросаки, которая сейчас быстро переводила внимательный взгляд со старшего брата на деда и маму. Но...взгляд темно карих, почти черных глаз все время останавливался на расстерянных глазах старшего из детей супругов Куросаки. И не зря, ведь уже через пару секунд, когда все четыре пары глаз скрестились на одной рыжей макушке, та сорвалась с места, по пути, тихо проговаривая пару очень любопытных слов. Секунда и парень у двери, хватается за ручку, молнейносно открывая ее прямо перед носом гонца. Тот же, стоит хмуро, даже не смотрит на присутствующих, а лишь постояв чуть-чуть, как будто собираясь с мыслями, достал из-за спины тканевый сверток и, присев на одно колено, открыл его. - Нет... - Не может быть... Послышались тихие голоса Масаки и Карин, ведь Юзу только неверяще смотрела на содержимое злополучного свёртка, коим оказалось уже давно не белоснежное, капитанские хаори, не имея сил даже моргнуть, не то чтобы произнести что-нибудь. А гонец так и стоял, опустив голову, не смея подняться с преклоненного пред рыжим колена. - Кто? - прозвучал в по-настоящему гробовой, скорбной тишине, ледяной голос младшего Куросаки. Но...он был так не похож на обычный голос пятнадцатилетнего подростка, что заставило посмотреть прямо на обладателя, чтобы убедиться в правильности своих выводов. А молодая Кучики, которая все это видела, только ещё раз убедилась в том, что ее призрак всегда искреннеен в своих эмоциях, пусть и пытается их скрыть. - Клан Шихоин. - тихо ответил незнакомый парнишка, ещё больше сжимаясь. - Кто?! - ещё раз, но намного более настойчиво, задаёт свой вопрос Ичиго, буквально испепеляя тяжёлым взглядом собеседника. Тот же, тяжело и глубоко вздыхает, ложит чуть подплавленный, обгоревший занпакто бывшего главнокомандующего армии Куросаки на пол и, вставая, сгибается в глубоком, уважительном поклоне перед рыжеволосым парнем, говоря то, чего, наверное, никто не ожидал: - Личный отряд главнокомандующего Куросаки Ишшина, состоящий из двенадцати его приближенных был застигнут врасплох и полностью уничтожен вооруженным отрядом благородного клана Шихоин под предводительством... - он запнулся, раздумывая говорить или нет, но вспомнив минуту назад сказанные наследником слова, продолжил. - под предводительством самой главнокомандующей - Шихоин Йоруичи, бывшей союзницы "двух братьев". Время будто замедлилось для всех услышавших это, ведь не каждый день узнаешь, что та, что была лучшей подругой, учителем, советником и наставником так легко предала. Ведь она не просто оставила своего друга детства умирать, а самолично его уничтожила! Она сама вела отряд, целью которого было убить того, кого она столько раз называла братом! - Предательница!!! - прошипел Ичиго, сжимая кулаки до такой степени, что побелели костяшки. И в полнейшей шоковой тишине дома, это, единственно правильное слово, которым можно было назвать златоглазую женщину, громом прогремело в сознаниях собравшихся, давая им окончательное осознание того, что же всё-таки произошло вчера ночью. - Нет... - послышался слабый голос черноволосой девушки откуда-то из глубины комнаты, но никто не обратил внимания - все были заняты своими переживаниями и своим горем, хоть и понимали, что девочке сейчас тяжелее всех, ведь она потеряла не только отца, но и любимого. - Наши войска сейчас отступили и находятся под командованием третьего офицера, Хицугаи Тоширо. - продолжал тем временем гонец, все ещё не разгибаясь. - Но... Но нам нужен главнокомандующий. - парень выпрямился переводя взгляд с черноволосого мужчины в глубине дома на кареглазаго, молодого человека перед собой. - Нам нужен главнокомандующий Куросаки! И вновь, уже не в первый раз за последние несколько минут в гостиной особняка Куросаки воцарилась мимолётная тишина, которая тут же была прервана громкими, злыми криками старейшины семьи: - Это не наша война!!! - кричал Яхве, все больше приближаясь к незванному гостю, который принес такие скорбные вести да, и ещё что-то требует! По правде говоря, черноволосый хотел просто вышвырнуть зарвавшегося мелкого прочь, наградя, по пути, парой сломанных костей. - Если бы тот недоносок Шиба не кинулся в пекло, то был бы сейчас жив и здоров!!! Убирайся отсюда, иначе...!!! - Жди меня через десять минут. - прервал громкие восклицания до невозможности холодный голос рыжего, от которого мурашки пошли даже у до этого, во все горло кричавшего Баха, не говоря, уже о вконец поражённом гонце, который более всего расчитывал на старшего из семьи, а получил... - И собери пару мужчин, свободно обращающихся с оружием в деревне, они там есть. - глаза подростка были закрыты челкой, так что невозможно было увидеть и понять эмоции, что он испытывал сейчас, но этот голос... Так отдавали приказы только уже бывалые военачальники, которые могли похвастаться миллионами побед и сотнями шрамов, как в душе, так и на теле. Возможно, именно поэтому молодой паренёк, лица и внешности которого маленькой Кучики не было дано увидеть, согнулся в уважительном поклоне перед... - Есть, главнокомандующий Куросаки! - выкрикнул он, тут же поворачиваясь и выходя во все ещё открытую дверь главного дома клана. А рыжеволосый медленно присел и, взяв меч своего отца, попутно закрывая тяжёлую дубовую дверь, повернулся к своему деду, смотря на него застывшими в ледяном гневе, карими глазами. - А ты... - говорил он предку. - Никогда не смей называть моего отца щенком! - Бах чуть заметно сжался под таким тяжёлым взглядом холодных, проницательных глаз. - Потому что, как бы он тебе не нравился, как бы ты его не ненавидел... Ты не смеешь так нелестно отзываться об одном из великих военачальников нашего клана - благородного клана Куросаки! - подросток на секунду замолчал, вглядываясь в кроваво-карие глаза деда. - Или ты забыл о своем благородстве, когда зарылся в своей уютной пещерке, отгородившись от всего мира, совершенно выбрасывая из головы то, что твои люди, люди армии твоей семьи все ещё остаются на передовой?!!! Ты забыл о том, что они гибнут там, пока ты сидишь здесь и в ус не дуешь?!!! Забыл?!!! - и тут все поняли, что тот, кто был всего час назад, когда кричал и ругался из-за своего раннего пробуждения и тот, кто стоит перед ними сейчас - разные люди. Сонный рыжеволосый подросток буквально за десять минут превратившийся из мальчика в мужчину учит шестидесятилетнего старца прописным истинам кодекса чести и человечности? Смешно. Если бы не было так грусно... - А вот я - нет. - сказав это, рыжеволосый молча передал занпакто отца в руки матери, которая в неверии смотрела на своего вмиг повзрослевшего сына, непонимая, как могла допустить такое, прошел наверх - собираться. Собираться на войну... *** Когда успела расплыться предыдущая картинка спящая, но невероятно шокированная Рукия так и не поняла, все ещё прибывая в неверии от того, что такой молодой парень, в свои пятнадцать стал главнокомандующим, заменив своего отца на поле боя. Так что то, что фиалковые глаза больше не видят немного затемнённой гостиной и таких же удивлённых, мягко говоря, лиц, как и у нее, наверное, стало для нее сюрпризом. Но вот, следующая картина, следующее воспоминание. Правда...короткое, очень короткое, даёт понять ей окружающая пустота, настраивая на скорый "перенос во времени". Перед большими и красивыми глазами Кучики-младшей предстает зелёный двор особняка Куросаки и сидящий на красивом, черном коне сам хозяин дома. Сама она, как будто находится среди тех десяти мужчин, которые собрались сопровождать молодого командира в бой, и смотрит прямо на рыжего, не отрываясь, чтобы не дай случай, не упустить чего важного. А сам Куросаки в седле держится ровно и гордо. Так, что и не скажешь, что парню всего пятнадцать и, что он только сегодня утром даже не готовился к тому, чтобы вести за собой многочисленную армию, коя осталась после двух недель битв. - Я не буду отрицать, что иду мстить, - начал твердо говорить Ичиго, поочередно смотря на каждого из десяти, что сидели на лошадях напротив него. - но и не буду утверждать, что иду только за местью. - продолжал рыжий, не обращая внимания на слегка недоуменный взгляд со стороны бойцов. - Я иду на эту войну в первую очередь за тем, чтобы вернуть ваших и моих друзей домой. Я не говорю о том, что они сами не смогут добраться сюда, но мне лично будет намного спокойнее, если я буду точно знать, что каждый выживший из, теперь уже моих войск, доберется к своей семье! Если я буду точно знать, что никого из них не выкинули по дороге только из-за того, что он, не имея сил больше идти от ран, занимает много места! Я иду не только воевать, но и возвращать домой тех, кто дорог не только мне, но и любому из этого города. - шоколадно-карие глаза теперь всматривались в, не просто слушающих его и принимающих, как вождя, но поддерживающих бойцов, ведь теперь они поняли его. Ведь они поняли и приняли его сторону, его цель и принципы. - Я - Куросаки! Как и вы все! А Куросаки... - ...своих не бросают!!! - продолжили за него все десятеро в один голос, чем не только немного напугали лошадей, но и вызвали довольно-благодарную улыбку на губах своего командира, что мгновенно отразилась и на их устах. - Пошлите возвращать там засидевшихся придурков домой. - довольно тихо проговорил рыжий, пришпоривая лошадь, направляясь прямо через строй солдат, на выезд из небольшой рощи, что окружала его родной дом. - А по пути можно будет и Кучики разбить. - как бы между прочим добавил он, до этого удивленно смотрящим на него солдатам, которые тут же расплылись в самых, ну очень незаметных улыбках так и говоривших: "- Какая разница - один Кучики или сотня? Все равно никто ничего не заметит." "- А, если заметят - скажем, что так и было." - продолжала мысль подчинённых улыбка Куросаки-младшего. И вот, когда спина главнокомандующего Куросаки скрылась за зеленью листьев вековых деревьев, воспоминание начало быстро выцветать, растворяясь в окружающих красках прошлого. И почему-то наблюдавшая за всем этим Кучики совсем не жалела своих собратьев по фамилии, которые и начали эту войну. А ещё... Она, как будто наперед знала, что Ичиго выполнил свое обещание и доставил всех выживших домой, пусть и в плохом состоянии, но живых. *** Следующее воспоминание встретило девушку промозглой сыростью и мертвой тишиной. И почему-то это не казалось ей чем-то хорошим, ведь даже в те моменты, когда в этом доме узнавали страшные, порой невыносимо болезненные для обитателей новости, тут не было такого, поистине смертельного холода. На улице шел ливень, гремела гроза, была ночь или поздний вечер, определить было сложно. Однако, это совсем не волновало маленькую, черноволосую девушку, которая, пусть и не чувствовала все так, как в прошлых своих видениях, но все же некоторые ощущения проснулись почему-то именно в этой части жизненного пути призрака. И тут... В дверь громко постучали, чем заставили бедную, не ожидавшую такого девушку вздрогнуть всем телом, что было заметно, наверное даже в реальном мире, где скорее всего ещё ночь. Но, к великому удивлению черноволосой, уже через минуту к двери подошёл темный силуэт служанки с подсвечником и ярко горящей на нем свечей. - Кто там? - тихо и как-то тускло, обречённо спросила, судя по голосу, довольно молодая девушка. - Мели, это я. - последовал ответ из-за закрытой двери, которая, к слову, тут же отворилась, открывая вид на до нитки промокшего гостя. А этим "гостем" оказался не кто иной, как Куросаки Ичиго. Он был весь промокший и явно спешивший куда-то. Горящие безысходностью, с маленькой долей надежды шоколадные глаза намертво вцепились в силуэт напротив, одновременно и задавая вопрос, и прося не отвечать. Служанка лишь безмолвно и тускло кивнула, отходя в сторону, давая проход тут же побежавшему в дом уже давно не подростку, уже высокому, молодому человеку. С последнего воспоминания о дне, когда Ичиго стал новым главнокомандующим многое в нем изменилось. Он стал выше, подростковая нескладность почти пропала, уступая место истинно мужской силе, которая прослеживалась буквально в каждой черте, как лица, так и тела. На руках появились мозоли, то ли от меча, то ли от тяжёлой работы, что на фронте всегда выполняли все, не зависимо от ранга или положения в обществе. По крайней мере, так было в войсках командиров, которые имели честь и понимание ситуации, в которой они все обернулись. Куросаки-младший быстро поднимался по лестнице наверх, скорее всего по привычке, смягчая свои шаги, стараясь сделать их, как можно тише. И вот, рыжеволосый, чуть запыхавшись, останавливается у родительской двери, заставляя неизвестно из-под какого угла все это видящую Рукию вспомнить пару слов, произнесенные одним седовласым старцем из ее будущего: "- ...Масаки не выдержала и заболела...застал ушедшую из этого мира мать и безутешных сестер..." И, хоть сведений у черноволосой было и не очень много, но она уже знала кого и что увидит за этой дверью. Поэтому совсем не удивилась, когда все же собравшийся с мыслями и восстановивший дыхание парень открыл дверь и, чуть было не упав, облокотился на косяк. Обычно синяя, светлая комната, сейчас представляла собой темное место освещаемое только вечно горящими, ни иначе, как на магии, свечами. А посреди комнаты, на огромной кровати лежала та, кто воспитал и вырастил, кто родил рыжеволосого наследника, который в данный момент только беспомощно смотрел на тело своей прекрасной матери, душу которой уже забрала смерть. С мокрого плаща стекали струи воды, за окном послышался раскат грома и визг того самого, вороного коня, на котором пару лет назад уехал один пятнадцати летний подросток, что очень рано взял на себя такую тяжёлую ношу. Видимо коня пытались успокоить, потому что следом послышался строгий, но невероятно уставший, сломанный голос одного из слуг. А в это время, кареглазый парень, не обращая внимания ни на что, молча, на негнущихся ногах двинулся к постели матери. Когда же до нее оставался один шаг, колени несчастного подкосились и он упал, так и застыв, опустив рыжую голову на скрещенные на краю кровати руки. Не было ни всхлипов, ни рыданий, были только молчаливые отчаянные слезы, что мертвыми ручьями бежали по коже и небольшой щетине, что всё-таки образовалась за несколько дней пути без отдыха. Так и прошли несколько часов. Слуги не приближались к несчастному сыну, даже, если и видя его состояние, то справедливо расчитывая, что тот, кто вернул их сыновей и мужей домой должен справиться и с этим. Но... Но это было намного сложнее, ведь одно дело чувствовать физическую боль, от которой ты будешь кричать и вопить, ломать в крошку зубы, а другое, когда тебя самого, твою душу разрывает на части. Вот от такой боли не скрыться! Она найдет везде! Хоть ты напейся до белой горячки, хоть останься трезв, как стёклышко - ей всё равно! Она достанет тебя и будет мучить, подкидывая самые светлые воспоминания и слова погибшего, и самые ужасные твои. Все это происходит со всеми, кто хоть раз терял, что-то дорогое не только сердцу, но и душе. Что-то, что засело в тебе так глубоко, что жизнь без этого кажется невозможной, нереальной. Все это сейчас и происходило с бедным рыжиком. И Рукия знала, что в такую минуту, как бы тебе не хотелось побыть в одиночестве, закрыться ото всех, неподпуская, отталкивая, этого делать нельзя. Ведь потом вся эта боль выльется в жестокость и холодность по отношению не только к себе, но и ко всем окружающим. С молодой Кучики так было, но ей помогли, а ему... Как бы черноволосая хотела его обнять, помочь, но...но это лишь воспоминание, пережитое века назад и не имеющее уже совсем никакого смысла для действительности. Да и не может она ничего. Она сейчас даже не призрак, она - пустота и ничего не может, кроме того, чтобы чувствовать часть боли все ещё ребенка, который слишком рано и слишком быстро стал взрослым. - Ичиго? - наконец окликают его. Это маленькая Юзу, которая уже совсем не маленькая. Она тоже повзрослела. Правда не так сильно, как старший брат, но тоже существенно. На голос сестры, Куросаки только еле заметно вздрагивает да жмуриться, стараясь прекратить непрекращающиеся слезы, что бегут по его лицу вот уже много часов. Однако, как бы рыжий не хотел скрыть свои страдания, маленькая капля все равно скатывается с лица и разбивается о пол с характерным звуком, от которого, вкупе с разбитым видом всегда сильного старшего брата, у светловолосой тоже начинают наворачиваться на глаза слезы. И она, не спрашивая разрешения, садиться рядом, приобнимая такого сильного, но такого глупого братика за плечи, утыкаясь лицом в уже почти высохший плащ. И конечно, Юзу заметила небольшую и наверняка соленую лужу прямо там, куда упала маленькая капелька минуту назад, но... Она делает вид, что не видела, делает вид, что не знает. Ведь ее брат всегда показывает себя сильным, пряча боль за доброй улыбкой и заботой о дорогих людях. Так они и сидят, пока из коридора не слышаться тихие шаги ещё одной, старшей сестры Куросаки, которая только зайдя в комнату тихо охает и не сказав больше ни слова, садиться с другой стороны от разбитого братика, обнимая так же, как златоволосая сестра, стараясь поддержать старшего так же, как он поддержал их перед тем, как уехать в битву. - Что? Что произошло? - через ещё пару минут спрашивает последний в их семье рыжеволосый. Но... Голос его такой осипший и тихий, что сестры еле его узнают, но все понимая, делают вид, что не поняли. Так нужно. - Мама заболела, Ичи. - тихо отвечает младшая, чуть отстраняясь и принимаясь аккуратно перебирать отросшие рыжие волосы. - Она заболела через пол года, после того, как ты уехал. - продолжала черноволосая, оставаясь на месте. - Но она никому об этом не говорила. - Болезнь была неизвестна и смертельна. - Мама поддерживала себя магией столько, сколько могла, а потом... - Юзу прервалась, останавливая и свои пальцы, молящим взглядом смотря на сестру, ведь сама не могла продолжать без слез, от которых Ичиго бы пришлось опять становиться сильным и непоколебимым старшим братом и защитником семьи, пряча свою боль глубоко в истерзанной душе. - А потом у нее кончились силы и...она угасла за неделю. - с тяжёлым вздохом, который просто не получилось подавить, как рвущиеся наружу слезы, проговорила старшая. - Видимо у меня судьба такая - везде опаздывать. - с бессильной злостью на себя самого сказал Ичиго, поднимая голову и смотря на бледную, но все такую же прекрасную мать, маму. Когда сестры Куросаки увидели лицо своего брата, то подумали, что и он решил их покинуть - настолько белым и измученным оно было. - Гонец, который должен был принести весть о маминой болезни не мог нас найти три дня. Хотя... - он остановился, вспоминая. - ...тут уже и вправду издевательство судьбы: мы уезжаем на рассвете, он приходит в полдень, мы снимаемся с лагеря на закате, он в сумерках разбивает лагерь там же. - услышав такое все трое девушек, одной из которых была Рукия, сразу поняли, что это была магия. Но только одна из них догадывалась чьей она была. - А потом этот неудачливый, невезучий или ещё какой гонец заблудился в лесу, который пройти вдоль и поперек можно за десять минут! - хорошо, что голос у рыжего сел, а то уже бы весь дом узнал о превратностях судьбы...или "одного старого маразматика". - А нашел нас этот гонец, когда мы уже были на подходе к деревне, - Ичиго остановился, а после его голос сильно потяжелел, а глаза опустились на ту самую лужицу из его слез, что были пролиты и за мать...и за отца, ведь рыжик его так и не оплакал - времени не было страдать. - когда нас встретил гонец с вестью о маминой смерти. Вот такого не ожидал никто. Вся семья думала, что брат не может, что возможно он в тылу врага или вообще...последовал за отцом, но чтобы так... И ведь все прекрасно понимали, что такое не могло произойти просто так, но...в прошлом никто не мог даже подумать, что такое может сделать их собственный родственник. Никто не мог даже предположить, что их собственный дед, услышав чистую правду о своей трусости из уст собственного внука обозлится и начнет медленно сходить с ума, строя планы мести. Так они и сидели. Трое детей, которых очень рано и несправедливо, по чужой прихоти покинули родители. Сироты. А потом, младшая не выдержала и зарыдала пуще прежнего, когда рядом была такая же несчастная сестра, ведь теперь рядом был брат. Черноволосая, видя такое, пыталась успокоить сестрёнку, но... Ее, не спросив, сгребли в охапку, обняв так крепко, как только могли уставшие, затёкшие за ночь неудобного положения руки рыжеволосого. Ичиго не плакал, нет. Слез не осталось, они кончились. Все выплаканы. Поэтому он только обнял своих последних любимых девушек, не позволяя им вырваться. А им этого и не надо... Карин сначала пыталась отпираться, вырываться, но потом, почувствовав родное тепло просто, по-человечески, по-девичьи горестно расплакалась, слезами вымещая всю свою обиду и боль, как на преждевременно оставивших родителей, так и на глупый случай, магию - не важно! На все, что не дало их рыжеволосому солнцу быть с ними в тот миг, когда теплые глаза их матери заледенели навсегда. *** Как Рукия оказалась во дворе дома та не поняла, но справедливо рассудив, начала быстро стирать выступившие слезы. Старательно выкидывая из головы старую колыбельную, спетую хриплым голосом призрака своим плачущим сестрам и их боль, выливающююся всхлипами и обреченными почти криками, спрашивающими брата почему так случилось. И когда из глаз больше не лились ручьи горя за несчастных детей, девушка решилась осмотреться, в ту же секунду пожалев об этом. Она оказалась на кладбище. На самом обычном кладбище, видимо, недалеко от дома. Но... Лучше бы ее здесь не было, ведь такой картины черноволосая никогда не хотела видеть. Над уже закапываемой могилой стояли четверо людей, остальные же находились далеко позади них, не решаясь побеспокоить разбитых хозяев. Трое несчастных детей и один хмурый старик - это все, что осталось от некогда счастливой и веселой семьи, где каждый мог найти приют и быть обласканным всегда царящей вокруг Куросаки добротой. Две молодые девушки рыдали на груди своего брата, который в свою очередь только безэмоционально смотрел на закрываемый землёй гроб. Но...вся эта безумно натуральная, однако такая невозможно напускныя безучастность бесследно исчезала стоило только заглянуть в некогда теплые и счастливые шоколадно-карие глаза. А недалеко, справа и позади троицы стоял самый старший из семьи, зло сверля спину внука своими страшными глазами цвета засохшей крови. Вскоре, все закончилось и маленькая семья отправилась домой, под присмотром того, кого они уже своим не считали. - Я пойду отдохну с дороги. - тихо, но заботливо, по-доброму улыбаясь, сказал младшим Ичиго. - Хорошо. - ответила Юзу, наконец отпуская правую руку рыжего, как и минуту назад ее сестра отпустила левую. И после того, как всё ещё, скорее по привычке, что образовалась за два года сражений и командования, прямая спина старшего из детей супругов Куросаки скрылась за дверью одной из комнат, черноволосая сказала то, чего не ожидал никто из ее родственников. - Я хочу пострелять! - и сказав это, Карин молча пошла по коридору и лестнице в темноту, направляясь в собственный тренировочный зал их семьи. - Подожди меня, Карин-чан. - потухшим голосом прошептала младшая, неторопливо следуя за родственницей, не имея никакого желания оставаться наедине с собой. А за двумя, отнюдь не такими сильными, как им хотелось бы казаться, девушками последовал и Яхве. Однако, на секунду останавливаясь и незаметно для обитателей особняка, что-то шепча напротив двери рыжего главнокомандующего, а потом, как небывало продолжая свой путь, чтобы в нужный момент вывести тех, кто не должен попасть под его "гениальное" проклятье. Чтобы не дай случай кто-нибудь не составил провинившемуся компанию. *** Облегчение - вот что почувствовала Рукия, когда собиралась вновь открывать глаза, наблюдая новое воспоминание. Правда... что-то тут было не так. Что-то здесь было слишком знакомо черноволосой. И она боялась понять что. Не зря... Ведь, когда большие, фиалковые глаза открылись, то перед ними опять открылась уже давно знакомая, но такая нежеланная, картина смерти особняка. Однако, мозг юной особы ещё не успел сформулировать мысль о том, что она тут забыла, как маленькие ушки услышали слова до этого им не знакомые. Слова, которые были сказаны на другом, для современной Кучики непонятном языке, который теперь она с лёгкостью разбирала, понимая и смысл сказанного. - ...И за то, что на могиле своей матери, женщины своего клана, не пролил ни слезинки, так яро выгораживая чужого, будь проклят! Страдай и осознавай свой грех, внучек. - слова Яхве были полны сумасшествия. Сразу видно, что человек давно уже не в себе. - Пусть! Пусть! И станут лепестками роз капли слез!!! - крикнул он так, как будто расчитывал услышать что-то в ответ. - Познай боль, Ичиго! - прошептал Бах после пары секунд молчания, а потом набрав побольше воздуха, крикнул уже привычную одной черноволосой фразу: - Умри! И живи вечно!!! *** В следующий миг Рукия Кучики поняла, что очнулась, отчетливо почувствовав под головой мягкую подушку, а на глазах уже привычные маленькие лучики ещё не взошедшего солнца. И мысленно бросив "безумец" на пару с некоторыми очень неприличными словами в сторону "старика-психопата", черноволосая открыла глаза...