Любовь — это не эмоции. Любовь — это обещания. (Доктор Кто)
***
Их работы были совершенно не похожими, разными, как если бы обычный человек сравнивал небо и землю. Хань ненавидел эту плавность линий, которые мог с блестящей точностью передать в своих картинах Ифань. Ненавидел и, в тоже время, глубоко в душе восхищался. Но собственная дурацкая гордость даже себе в этом до конца не позволяла признаться. - Ты сегодня рано, - когда их глаза встречаются, Хань тонет в теплоте его взгляда. Тот, лениво потягиваясь, отрывается от картины, чтобы поприветствовать его и слегка улыбнуться хмурому взгляду ханевских глаз. И как бы он не ненавидел Ифаня, от этой его привычки недовольство всегда разбивается в брызги, как любимые морские волны разбиваются о прибрежные скалы, бросаясь на них так, словно это смысл их существования. Смыслом существования Ханя всегда были картины. Искусство с малых лет прочно вошло в его жизнь, да там и закрепилось, пустив корни. Он мог влюбиться в картину и каждый день проводить перед ней все свое свободное время любуясь невероятными мазками именитых художников. Сейчас, когда за его плечами художественная школа и университет, да нынешняя сеульская академия при именитом художнике – Хань может собой гордится. И только одно омрачает его жизнь – Ву Ифань и его невероятные картины, которые ни коем образом не могут гармонично смотреться с его собственными. - Чонде позвонил утром, подкинул работу, хотя я все равно сегодня собирался начать раньше, - отвечает, не видя ничего необычно в собственном поведении, Хань, снимая солнцезащитные очки и кепку, бросает их на кресло. Внимание его привлекают действия Ифаня, который, слегка сконфуженно улыбнувшись ему, поспешно убирает картину, над которой до этого работал, в сторону, заменяя другой, причем первую накрывает полотном не давая возможность Лу увидеть, что на ней изображено. Это удивляет Ханя и напрягает в той степени, когда начинаешь ощущать себя мнительным человеком, в купе с природным любопытством и привычкой "совать свой милый наглый нос в чужие дела" , как ему часто говорит Чондэ. Хань делает себе небольшую пометку в голове обязательно выяснить, что же такого рисует этот Ву Ифань и почему ему, Ханю, его верному компаньону, нельзя это увидеть. Лучше, конечно же, было бы записать это себе куда-нибудь в ежедневник, ведь Лу обязательно забудет, если не сделать именно так, но у него с собой его нет, а телефон, как аналог, он по несчастной случайности оставил дома. Тем временем Ифань, традиционно перепачканный в краске с головы до пят, заинтересованно ждет, когда Хань расскажет о работе. Пройдя к собственному месту Хань в который раз хмурится, невольно сравнивая их картины. У него мазки и линии объектов всегда выходили слишком резкими, сюрреалистичными, словно он рисовал во время урагана. Или же специально старался изобразить все именно так. Проблема была в том, что Хань даже не пытался. Наоборот, всеми силами старался, чтобы его работы выходили не хуже ифаневских. Только из-под его кисти рождались слишком резкие, слишком яркие и броские картины. Мазки словно бы плясали на холсте в одном им ведомом танце, не беря во внимание волю создателя и не ставя его мнение, собственно, ни во что. Хань всегда из-за этого раздражался и работы его в итоге получались только хуже. - Несколько композиций для банкетного зала. - Звучит интересно, но нам еще необходимо решить проблему с нашим проектом, Лу. Ты же помнишь об этом? Ифань оказывается слишком близко рядом с ним, заваливаясь на рядом стоящий стол. Студия была их общей, также в ней работали еще несколько художников – друзей-однокурсников с их потока. Чондэ частенько подкидывал им разнообразную работу, чтобы они могли оплачивать аренду помещения его семье. Да делал изредка фотографии их работы для своих тематических выставок. Фотографии у него получались вовсе не дурными, так что некоторые работы с гордостью украшали интерьер наравне с картинами и здесь. - Помню, - зло цедит Лу, негативно реагируя на замечания. Одна из их выпускных работ – написать картину в паре. Хань действительно не знает, каким таким образом профессора распределяли студентов, но они – два совершенно разных человека и художника, вынуждены выполнять эту работу вместе. И Лу совершенно не представляет, как они должны это сделать. Да и задание у них дурацкое – реализовать собственное видения цитаты. - "Любовь – это не эмоции. Любовь – это обещания", - передразнивает он слова профессора. – ты вообще себе хоть как-то это представляешь? Лу тяжело вздыхает, гипнотизируя чистый холст. В голове однозначно пусто, поэтому он разворачивается лицом к Ифаню, ловя его грустный взгляд. - Сомневаюсь, что тебя устроит мой ответ, - заключает он. Хань оглядывает его с ног до головы. Трогательный беспорядок на голове вместе с перепачканной одеждой и лицом заставляют глупый румянец подползать к щекам. Об этой еще одной тайне собственная гордость тоже никогда не даст признаться Лу Ханю даже самому себе. - Ну, у тебя он хотя бы есть? – В надежде спрашивает Лу, кусая губы и умоляюще смотря ха Ифаня. Брюнет качает головой, руша надежды Лу Ханя на быстрое выполнения задания. Хань в который раз за сегодняшнее утро удрученно выдыхает. Лу видит по глазам, что Ифань ему лжет.***
Шум Хань не любил от слова совсем. К сожалению, вопреки этому, ему часто приходилось проводить свое время в подобных местах. Столовая, конечно же, порадовать тишиной не могла, и парень был вынужден каждую большую перемену просиживать в этом злосчастном месте. Смотря на Чена, который явно радовался жизни и развлекался, фотографируя все подряд и не расставаясь с фотоаппаратом ни на минуту, Хань искренне завидовал. Крис без особого энтузиазма перебирал видавшие иную жизнь, чем вот это вот все дерьмо, макароны и не излучал в своем отношении к происходящему ровным счетом ничего. - Как продвигается ваше задание, кстати? А то мы все о работе, да о работе, на крайний случай, на выставку можно отобрать что-то из ваших старых работ. Чондэ, наконец, присел за общий стол, не теряя ни минуты и забрасывая интересующими его вопросами. Лично кореец был настроен весьма позитивно и считал, что ребята справятся отлично. Хань же предпочитал смотреть реальности в глаза. Кенсу, отвлекшийся от разговора с Тао, внимательно посмотрел на ребят, ожидая ответа. - Уже придумали, что будете рисовать? – Чунмену было интересно не меньше остальных хотя бы потому, что он поспорил с Чонином, сейчас весело ухмыляющимся и уплетающим курицу с салатом, разместившись за их столом как и остальная компания их друзей, что они непременно справятся. Чонин же, прекрасно зная своих хенов, верил в них едва. - Увы, ничем обрадовать Вас не имеем возможности, - Ифань обвел взглядом каждого, задерживаясь дольше на Чонине и закатывая глаза. Младший явно хотел получить взбучки, но Ву и так был вымотан утренними препирательствами с Ханем. Сам Хань предпочитал молчать, ибо не в меру расшатанные нервы норовили вот-вот помахать уму лапкой и поехать-поехать… возможно, в Китай, но и это не было пределом для них. - Но у меня есть несколько идей, - вдруг оповестил ребят Ифань и, ловя удивленный взгляд Лу, продолжил, - не смотри так на меня. Если бы ты меньше бесился с утра, услышал бы об этом. Я говорил тебе не раз. - Прости, - пораженно вымолвил художник, чувствуя, как в сердце расцветает радость, а еще крепнет и увеличивается любовь к одной канадско-китайской башне, которая хоть и противная, но такая родная и замечательная. Ву, привыкший к подобным сменам настроения своего партнера по проекту, не обратил на это внимание. Есть бурду, именуемую макаронами, особо не хотелось, поэтому он решительно отодвинув тарелку в сторону и поднялся, подхватывая свои вещи и поднос. - Как закончишь, приходи в студию, я буду ждать. - Хорошо. Хань несколько раз моргнул, смотря на то, как парень отнес поднос к мойке и покинул столовую, и затем резко поднялся, идя следом за ним. Работу откладывать не было смысла, да и Лу обрел то самое настроение, когда хотелось творить. Ифань нашелся за своим излюбленным мольбертом. - Не думал, что ты решил пропустить ланч. - Есть не хочется. Так что насчет идей? - Минуту. Ву зашуршал какими-то бумагами, иллюстрациями, выуживая что-то из собственного рюкзака, брошенного на пол. - Вот. Хань внимательно разглядывал распечатки. - Естественно мы переработаем их под себя. Так получается, что главная наша тема – обещание. Думаю, самый удачный вариант передать ее через тематику войны, когда солдаты уходили на фронт и давали своим родным, семьям обещание обязательно вернутся. Ву объяснял свои мысли касаемо работы, попутно раскладывая материал по поверхности небольшого стола, стоящего в углу комнаты. На многих иллюстрациях были изображены солдаты, распечатаны фотографии девушек и парней, прощавшихся на вокзале, отправляя своих возлюбленных на войну. - Звучит интересно. Могу сказать, что даже что-то похожее произошло и в моей семье. – Ханю, в принципе, очень нравилось его предложение и он не видел причины, чтобы не взять за основу эту идею. - Отлично, думаю, можем остановиться на ней. - У тебя есть что-то еще? - Да, но давай реализуем эту. Вторая не так интересна. - Отлично, тогда сейчас решим, что конкретно будем рисовать.***
Дни за работой тянулись медленно, словно сами всевышние силы хотели помочь студентам сделать шаг на пути к получению диплома, да отпустить несчастных в дальнейшее плавание во взрослой жизни самостоятельно. Ифань работал над фоном их совместной работы. Посему они решили, что, используя собственные особенности в работах, следует разделить обязанности именно так. Ву делает набросок картины, конечно, под луханевским руководством, совмещая идеи обоих, прорисовывает фон, а Лу после работает над людьми и живыми изображениями, делая их четче и приметнее. К тому же, в случае чего, если Хань перестарается с собственным энтузиазмом, Ифань закончит работу, сглаживая слишком резкие линии Лу. По всем соображениям, получаться работа должна была неплохо, но Хань, вопреки всему, нервничал. Парню казалось, что они что-то упускают. В общих словах, когда он пытался объяснить Ву, почему он недоволен, Хань пришел к выводу, что душа его к их картине не лежала. И Лу ничего не мог с этим поделать. - Да что же ты все мельтешишь-то, - раздраженно немного устало сделал замечание ему Ву, удрученно выдыхая и откидываясь всем корпусом на спинку стула. Он разгладил собственный нахмуренный лоб, в очередной раз пачкая лицо краской. - Не знаю, - пробормотал Хань, больше занятый собственными мыслями и волнениями, чем недовольством Ву. Было почти четыре утра, но ни он, ни Ву по домам не разошлись, предпочитая выполнять основную работу над картиной сразу же, пока есть силы, идеи и вдохновение. Обойдя еще пару раз помещение по кругу, Хань вновь подошел к Ифаню, снова вглядываясь в работу парня. Придраться было не к чему, Ву справлялся отлично. Но Ханя это мало успокаивало. Тогда он, сделав шаг в сторону ближе к нему, потянулся за листами с их набросками, чтобы еще раз посмотреть, все ли они учли, но неловко запнувшись о колесо ифаневского кресла, не удержал равновесие и полетел вниз. Он точно встретился бы носом не с полом, так с мольбертом, но Ву удачно быстро среагировал и притянул неуклюжего китайца к себе. В итоге, Хань оказался на руках у Ифаня, животом лежа на коленках у парня, чувствуя, как крепко руки того обнимают его поперек спины и торса. Сердце от испуга и неожиданности забилось слишком быстро и громко, словно бы хотело к чертям сломать так удачно уцелевшие луханевские ребра. Хань почувствовал, как быстро голова пошла кругом, а щеки предательски заалели. - Ты цел? В порядке? – В голосе Ву слышалось неподдельное волнение. - Д-да, - заикаясь, промямли Лу. – Прости.. Хань чувствовал себя странно. Начиная с позы, в которой он оказался с Ифанем, его легкой усмешки на губах, которую он дарил Лу, а тот впитывал вместе с каждой черточкой, каждым случайным мазком и пятном краски на прекрасном лице Ву, заканчивая крепкими объятиями и руками Ифаня на луханевской талии. Почему-то Ву не спешил отпускать его, все еще держа крепко, прижимая ближе к себе. Лу Хань, в общем-то, был вовсе не против, только вот сердце разрывалось на части, тело пробивала мелкая дрожь от волнения, а другие, не менее заинтересованные части тела, готовы были вот-вот его выдать. - А.. эм.. кхм.. Ву, наверно, заметив, что так и удерживает Лу Ханя, неловко поджал губы, размыкая объятия и помогая тому подняться на ноги. Покачав головой, что-то обдумывая, Ву вдруг схватил его за руку и произнес: - Нет, хен, так больше не может продолжаться. - А.. что? – Хань был слишком удивлен происходящим, чтобы возмутиться, когда Ву буквально потащил его к выходу, так и не отпуская его руки. - Идем, я кое-что покажу тебе. Когда они, наконец, добрались до места к которому вел Ифань Ханя, на небе забрезжил рассвет. Совсем немного оставалось до восхода солнца. Лу все еще не понимал, почему Ву притащил его сюда, но, оказавшись на большой просторной крыше одной из многоэтажек Сеула, начал подозревать причину происходящего. - Садись в это кресло и смотри внимательно, Лу. – Ифань усадил его в одно из стареньких кресел и уселся рядом в такое же. Вид на огромный Сеул открывался отсюда умопомрачительный. Хань по достоинству оценил это место. Здание располагалось на холме, уже, как бы, выгодно возвышаясь над окрестностями. Вокруг него, к тому же, стояли дома лишь в несколько этажей. Не так далеко протекала река Хан, так же украшая вид на город. Площадка на крыше была просторной, у самого края были разбросаны подушки и стояли кресла. Здесь явно часто отдыхали, что неудивительно, вид был прекрасный. Но когда солнце, наконец, поднялось из-за горизонта, Хань не смог сдержать своего восхищения и эмоций. - Вау, как красиво. - Знал, что тебе понравится, - Ву довольно улыбался и Хань не мог бы в этот момент ответить, что было более прекрасно, этот восход или улыбающийся Ифань в лучах просыпающегося солнца. Засмотревшись на него, Хань не сразу сообразил, что наблюдает не за утренним солнцем. Упрямо поджав губы, он поспешно отвернулся. Гордость твердила, что эти эмоции Ханю не нужны. Сердце считало иначе, а Хань уже и вовсе запутался в собственных чувствах. - Это было второй моей идеей для работы. Нарисовать это место. Хань восхищенно осматривал окрестности. Он не до конца понимал Ифаня, как это могло подойти их теме. - Но, это.. - Ну, в слюбом случае, мы уже выбрали первую, - он неопределенно пожал плечами, поднимаясь с места. - Идем. Нам следует отдохнуть сегодня, а тебе успокоится и только тогда вернуться к работе. - Еще немного. Хань, впервые улыбнувшись Ифаню открыто, без оглядки на собственных тараканов, старался впитать лучи восходящего солнца, впитать каждую деталь этого места, сохраняя в сердце. Впитать в себя Ифаня, чьи глаза сияли неподдельной любовью, смотря на еще сонный Сеул, готовый вот-вот проснуться и зажить своей привычной сеульской рутиной. Когда он этим же взором посмотрел на Ханя, Лу вздрогнул, спеша отвернуться и опустить глаза. Было неловко, словно Хань застал его за чем-то личным, переступил отделяющую их друг от друга черту и вторгся в чужие владения так бесцеремонно. Хоть ему и хотелось большего, хотелось узнать об Ифане еще хоть что-нибудь. - Пообещай мне, что мы еще сюда вернемся, мм? Кажется, я плохо запомнил дорогу, - вместо этого попросил Хань. - Конечно, я обещаю тебе. – Ифань тепло улыбнулся, когда Лу повернулся к нему, отводя восхищенные глаза от города, чтобы посмотреть на него. В этот момент его сердце пылало. Мысли о том прекрасном месте не покидали Ханя. Его сознание никак не хотело отпускать образ Ифаня, влюбленно смотрящего на восходящее солнце и него. Сердце предательски тревожно билось в груди, заставляя Ханя смириться в конце-концов с собственными чувствами. Однако, его не покидало ощущение, что он упускает что-то важное из виду, когда он вновь и вновь задумывался об этих чувствах к Ифаню. Ву сейчас, как никогда прежде, казался ему загадочным. Работа продвигалась плохо. Хань то и дело злился на себя за то, что никак не мог сосредоточиться на картине. То лица выходили асиметричными, то руки слишком большие, то слишком толстые, то взгляд у них какой-то не тот. Ифань на это лишь тяжко вздыхал, качал головой, да подправлял ханевские каракули несколькими мазками, спасая их картину, а заодно и собственные нервы. Ханю казалось, что все, выходящее из под рук Ву, становилось идеальным и правильным. На деле Ифань же практически ничего не исправлял, но Хань на какое-то время успокаивался и этого было достаточно, чем пытаться что-то ему донести. Но Хань все равно все время думал о восходящем солнце, спящем Сеуле, о креслах и Ифане там. Все это ему казалось особенным, а руки так и чесались, прося нарисовать все это. - Знаешь, мне бы хотелось нарисовать то место. Все-таки обмолвился он Ифаню об этом. Ву понимающе хмыкнул, но не отвлекся от работы. Сейчас над их общей картиной трудился Лу, поэтому Ифань рисовал что-то свое. - Ифань! – обиженно протянул Лу, резко вставая с места и направляясь к парню – Ты обещал! От резко подскочившего Лу Ханя, Ву испугался, задел стаканчик с кистями и опрокинув его. Те рассыпались на пол, но Ифань не обратил на них внимание. Он был занят тем, что поспешно поставил еще одну не законченную работу поверх предыдущей, словно хотел спрятать ее. Лу Хань, удивленный этими действиями, остановился прямо перед Ву, забыл, что хотел сделать до этого. Переводя взгляд на картину, которая была все же немного меньше, чем та, которую была призвана скрыть, Хань наклонился вперед, пытаясь рассмотреть, что там нарисовано, но все равно ничего не определил. Тогда уже, почувствовал обиду, что Ву скрывает от него что-то, он обернулся, встречаясь со взглядом карих глаз Ифаня, горящих от волнения и предвкушения. Ифань выглядел растерянным, взгляд его метался между картиной и лицом Лу Ханя. Тот слишком близко оказался перед ним, что, впрочем, от этой близости смутились уже оба. Но Хань упрямо не отступал, превозмогая собственное волнение и смущение, желая знать, что тот рисовал. - Что, ты… Но договрить ему не дали. Ву, тихо буркнув «черт», наклонился вперед, не отрывая пристального взгляда от глаз Лу Ханя и накрыл его губы своими, притягивая старшего ближе к себе. Хань, было, охнул от удивления, не специально, давая Ву возможность еще больше воспользоваться ситуацией и углубить поцелуй, превращая их невесомые легкие касания губами в полноценный поцелуй. Хань не заметил того момента, когда он оказался на коленях Ифаня, растворяясь в его объятиях и сам начал целовать его, отвечать. Губы Ву были прекрасными, любимыми и Хань ощущал его крепкие объятия. Но этот прекрасный момент не мог длиться слишком долго. Когда воздуха в легких им совсем перестало хватать, Ифань отстранился. Глаза его ярко блестели, привлекая к себе внимание и Лу Хань не мог отвести от него своих. Лу был растерян, ошеломлен и счастлив одновременно. - Прости.. я… Ифань, напротив, выглядел потерянно и несчастно. - Ты.. это.. все.. – буквы упорно не могли складываться в слова и Хань никак не мог произнести, да и сформулировать свои мысли более внятно. - Прости. Я не смог сдержаться. Прости, Хань. Ву аккуратно вернул Лу в исходное положение, особенно крепко приобнял напоследок и поднялся вслед за ним. Он еще несколько раз уронил ненавистное уже Лу Ханю «прости» и, словно метеор, прихватив свои вещи, пропал из студии. А Хань не знал как собрать себя воедино после случившегося.***
Ифань влюбился в его профиль с первого взгляда. Аккуратный, чуть вздернутый носик очень любил соваться не в свои дела. Носик, к слову, был весьма очаровательный, как и аккуратные пухлые губы с небольшим шрамиком над верхней. Поэтому, наверно, думал Ифань, Ханю всегда сходило с рук то, как он нагло и неуклюже задевал его вещи, переворачивал палитры с красками и все, что находилось рядом с ним. Прям, как сам Ифань. Лу хотел увидеть, что он рисует. Но Ифань всегда рисовал только его. Неизменно. Всегда. И тонул в прекрасных глазах, как в омуте. Не имея в запасе путь для отступления. И Ву не сдержался, просто не смог вынести эту зияющую рану в груди и потянулся за единственным спасением. За Лу Ханем. Так нагло и необдуманно поцеловал его, даже больше, заставил его ответить. И это было лучшее, что случалось с ним. Ифань все еще не мог поверить во все это и теперь позорно скрывался от Ханя и друзей уже больше недели. Не брал трубку, не отвечал на смс. Удачно сменил квартиру буквально накануне всего этого и друзья не имели понятия где тот обитает. А Хань искал. Бесполезно стучался в двери, дома, где не находил Ву. И жалел лишь о том, что не остановил, не обнял и не сказал о собственных, таких же, чувствах. Он уже сотни раз пересмотрел собственные портреты в их студии, которые рисовал Ифань. Они были прекрасны, он был прекрасен на них. И сам Хань ощущал себя каким-то особенным после всего этого, ведь все, что выходило из-под руки Ифаня, было идеально. «И почему я не догадался?» - эта мысль все время терзала Ханя. Он был в отчаяние. Но не терял надежду еще раз увидеться с Ифанем. И он, наконец-то, понял, где того нужно искать. Те крупицы, что знал Хань о нем, о том прекрасном месте, которое показал ему Ву. Их место. Но Ифаня он там не находил, упрямо приходя туда день за днем, он ждал, что увидит Ву. Но чуда не происходило. И, в конце-концов, Хань так часто там бывал, что в один вечер, захватив с собой переносной мольберт, краски и кисти, решил нарисовать это место. Еще не одна работа не забирала столько сил, эмоций и души Ханя. Лу наконец –то пришел к гармонии в собственной душе. Она получалась идеально. И Хань в своем упорном стремлении не заметил как сам пропал здесь. Ночевал на крыше, встречая рассвет. По долгу рисовал вечером, провожая закат. А однажды, когда Лу в очередной раз уснул за работой, на мгновение присев обессилено перед собственной картиной на холодный бетонный пол, а Ифань привычно перенес его в кресло и укутал в теплый плед, Хань спавший обычно очень крепко, проснулся. Ифань был прямо перед ним, когда веки Лу Ханя внезапно приоткрылись и темные глаза Лу внимательно всматривались в самую душу Ву. Ифань так и замер, не убирая собственных рук от непослушной челки Лу, которую он в это время поправлял. А Хань не мог поверить своим глазам. - Ифань, - прошептал с сомнением в голосе он, но Ву молчал и боялся шелохнуться, надеясь, что Хань решит, что это сон и закроет глаза, засыпая. Он не знал, что сказать ему. Но Хань уже не мог заснуть. - Господи, какой же ты…, - «идиот» - хотел договорить он, но эмоции захватили его всплеском, кидая вперед, чтобы он мог крепко обнять Ву, чтобы тот по глупости своей опять от него не сбежал. - И почему я влюбился в такого придурка? – все же не удержался от язвительных комментариев Хань. - Погоди, ты, что? – Ифаню показалось, что он не расслышал или у него уже начались слуховые галлюцинации, но Хань, вместо ответа, притянул его за шею к себе и поцеловал. И это было совсем по другому у них, чем в первый раз. Горячо и требовательно, словно намеренно сводя его с ума. Словно в этом поцелуе Хань стремился выплеснуть на Ифаня все его чувства, чтобы Ву, наконец-то, понял. И Ифань понимал, готов был прыгать от радости, только вот оторваться от Лу Ханя не представлялось возможным. А потом они и вовсе растворились в сжигающей их страсти. Новая, теперь уже не съемная, а собственная квартира Ву оказалась в этом доме. Он купил ее, точно решившись, когда и Лу оказался в восторге от этого места. И в данный момент Ифаню казалось это решение единственно верным. Потому что Лу Хань в его квартире, в его кровати и на его простынях смотрелся чертовски правильно и гармонично. Его молочно-белая кожа практически одного цвета с постельным бельем казалось прекрасной, словно волшебной, а в сочетании с загорелой ифаневской - сводила Ву с ума. А когда Ифань, завороженный, словно в один миг ставший сумасшедшим, по инициативе обоих раскрашивал ее словно холст, с помощью так любимых ими обоями красками, пачкая и себя, картина складывалась наиболее прекрасной. Словно они были созданы друг для друга и этих живописных разноцветных узоров на их телах. Ифань любил Ханя горячо, до громких, заводящих все больше и больше, стонов Лу, что голова у младшего шла кругом. Лу Ханем невозможно было насытиться, даже когда он расцеловывал его всего, разукрашивая собственными отметинами вместо красок. Он любил его жадно и пьяняще, пока они оба, наконец, не выбились из сил и заснули буквально на рассвете. И картина их, мирно спящих в объятиях друг друга в лучах солнца была поистине прекрасна.***
Чондэ, лукаво улыбаясь, повесил еще одну фотографию в рамке рядом с картиной просыпающегося в первых лучах солнца прекрасного Сеула. Он помнил, как его друзья все никак не могли выбрать, которую из картин, одинаково названных «Обещанием» им стоит представить как выпускную квалификационную. И, в итоге, именно эту решили оставить себе. И не зря. После она на многих выставках сыскала большую славу, только вот художники наотрез отказывались продавать ее. По мнению Чондэ, это было просто по-идиотски, ведь они могли заработать так много и расширить уже, наконец-то, их студию. Вот даже и фотографии этих оболтусов ему уже некуда было вещать. Хотя, в прочем, они тоже приносили им хороший доход, как и другие работы его горе-художников-друзей. И все равно Чондэ считал их теми еще придурками, поэтому фотографировал и заполнял их студию фотографиями их местной парочки, прекрасно зная, что те очень этого не любят. Ифань всегда выглядел недовольным на них, но его счастливые, светящиеся теплотой и радостью глаза, как и всегда смеющийся Лу Хань, только украшали его работы. И видя эти эмоции, видя их взгляды, бросаемые друг на друга и объятия, Чондэ тоже, на самом деле, был за них счастлив.The end.