Между строк

Все улицы в Париже заставлены трактирами, в которых любой человек отыщет все, что душе угодно: еду, тепло, веселье, не слишком чистую койку и не больно-то честных хозяев, которым важнее всего обобрать постояльца до нитки. Такие места – настоящее осиное гнездо, где каждый встречный оказывается либо карманником, либо преступником, либо проституткой. Заночевав в сомнительном трактире, гость несомненно обнаружит на заре, что кто-то обчистил его и без того тонкий кошелек. Уж такова жизнь: приходится брать все, что можешь получить, даже если это не слишком честно. Иными способами в злачных районах Парижа не выживают. В одном из таких небольших двухэтажных кабачков и начнется история. Кабачок этот был совсем неприметный, с плохими комнатами и таким же плохим вином, но вокруг него постоянно прогуливались публичные женщины, завлекая молодых дебоширов выпить и покувыркаться, а потому забегаловка имела большой успех. На первом этаже там стояло шесть или семь круглых столов из темного дерева, за каждым из которых теснилось человек по десять. Одни резались в карты, другие пили на спор, но и те и другие делали это в компании симпатичных (и не очень) женщин с выбеленной на лице и шее кожей, алыми губами и непозволительно открытыми платьями самых ярких оттенков. Женщины эти, при всем своем дружелюбии к посетителям кабака, казались унылыми приведениями, жизни их были испорчены, и они прекрасно об этом знали. За центральным столом разместились три «бывалые» проститутки, всякому случалось видеть им подобных. Не глупые, но и не умные, просто хорошо знающие свое дело. Две из них пленяли очарованием созданий, бросившихся в объятия праздности на закате зрелости, и ласковой манерой произносить, обращаясь к пьяным мужчинам: «Еще вина, сударь?» У одной были грязно-рыжие волосы и мушка над губой, а у другой – мутновато-голубые глаза и золотые локоны, потускневшие от табачного дыма. Третья была совсем молодой. В ее чертах можно было разглядеть юность, потонувшую в сплошных мучениях и несчастьях. Да, она была несчастна, и это можно было прочитать в черных глазах-бусинах. Все эти жрицы любви, похожие в своей сломленности, развлекали мужчину средних лет. Он казался значительно моложе своего возраста, поскольку лицо его не было тронуто морщинами. - Кого мне попробовать сегодня? – размышлял вслух этот человек, улыбаясь всем девушкам своими золотыми зубами. – Во мне уже давно никто не вызывает настоящего желания. Была одна женщина, так из-за нее мои руки начинали дрожать. Ты немножко похожа на нее. Светловолосая проститутка фыркнула: - Которая из нас? Он указал пальцем на самую младшую, что сидела молча, чуть сгорбившись. На ее лице не было даже намека на улыбку, что уж говорить о несдержанном веселье, так присущем женщинам ее профессии. - Азельма? – недоверчиво переспросила блондинка. – Да быть не может, чтобы вам нравились девушки вроде нее. Это же кожа да кости. - Да, Жерар, скажи нам, чем тебя завлекла эта птаха. Может, и мы так можем? – рыжая показала маленькие, редкие зубы, криво раздвинув губы. Это подразумевало улыбку. Он покачал головой и расхохотался. Азельма все также скорбно молчала. - Ну как, малышка, пойдешь со мной? – спросил мужчина. - Не будь дурой, - тут же посоветовала рыжая. Азельма приподняла глаза и посмотрела на них с каким-то едва заметным отвращением. Это не было видно, но ее колотило от начинающейся лихорадки. - Конечно, как вам будет угодно, - тихо произнесла она. Они встали из-за стола одновременно, и он подал ей руку. Две другие проститутки обменялись угрюмыми взглядами. Снова не они. Правда, уже спустя мгновение их лица прояснились, нет, даже приняли удивленные выражения. Блондинка наклонилась к рыжей: - Видишь тех двух людей в конце зала? - Ага, как их не увидишь. Думаешь, надо уходить? Блондинка кивнула. - Я знаю того, что слева. Щупленький мальчишка. Он на побегушках у сама знаешь кого, так что лучше нам скрыться, пока не началась облава. Тем не менее, едва они встали, полицейские вышли из кабачка вслед за мужчиной и Азельмой. Проститутки переглянулись. - Беда, - сухо заметила рыжая. – Заметут девчонку, как пить дать. - Это не наше дело, в конце концов. - И не самая большая трагедия. Будто нас с тобой не ловили. - Надо учиться на своих ошибках, - кивнула блондинка. После чего они соорудили на лицах самые невинные выражения и улизнули через черный ход. На улице гулял озорной осенний ветер, и они обе ежились от холода, когда к ним подошла незнакомка. Вначале, когда их окликнули, они обе невероятно испугались – вдруг их все-таки заметили? – но тут же успокоились, узнав в девушке сестру Азельмы. - Ты нас напугала, детка, - хмыкнула блондинка, закатывая густо подведенные черным глаза. - Не делай так больше, Эпонина! - согласилась другая. - Разве Азельма была не с вами? – спросила Эпонина, игнорируя всякое их жеманство. Таких вот сцен она достаточно насмотрелась дома – ее мамаша частенько забывала о том, что больше похожа на буйвола, чем на Галатею, и так же артистично выделывалась перед запачканным копотью зеркалом. - Она на работе, - тихо сказала блондинка, доверительно посмотрев на Эпонину. – Не мешала бы ты. - Я своими глазами видела полицейских, - ответила Эпонина, поправляя постоянно падающие на лоб пряди иссиня-черных волос. – И я думаю, вы тоже их видели. Как вы могли оставить ее там одну, не предупредив? Проститутки, едва сохранявшие человеческий облик, понятное дело, давно уже потеряли представление о вопросах чести. Рыжая просто передернула плечами, словно ей было начхать, а блондинка потупила взор. Вот и все, чего сумела от них добиться Эпонина. В этот же самый миг где-то недалеко раздался такой оглушительный визг, что все трое разом замерли и похолодели. - Ну вот, - воскликнула блондинка. – Что я говорила. Нам надо идти. - Увидимся, Эпонина, - подхватила рыжая, поцеловав молодую оборванку в обе щеки. – Надеюсь, у вас все обойдется. Эпонина сорвалась с места и побежала. Она пришла как раз вовремя, чтобы увидеть свою сестру, согнувшуюся пополам на земле. Стоящие над ней полицейские как раз разговаривали с ее клиентом – тот от страха не мог выговорить и слова. Эпонина хотела подойти ближе, но тут кто-то прошел мимо нее, грубо оттолкнув ее плечом, и она чуть не упала. Подняв голову, Эпонина увидела спину удаляющегося инспектора полиции – Жавера. «О Боже!» – подумала Эпонина, крепко зажмурившись. – «Этого просто быть не может». На нее инспектор не обратил ровно никакого внимания, в данный момент его интересовали только его подчиненные и пойманная с поличным шлюха. Эпонина не слышала, что он им говорил, но видела стремительно бледнеющее лицо сестры, видела ее дрожащие губы и текущие по обмороженным щекам слезы. - Пожалуйста, не надо, - пролепетала Азельма, цепляясь за подол плаща инспектора. – Я одна кормлю все свою семью. Мы с сестрой… Прошу, наши родители… Эпонина вздохнула. «Наши родители никогда не пропадут, Азельма, милая. Если бы ты это понимала…» Он даже не взглянул; просто отпихнул ее ногой и возвратился к разговору. Один из младших полицейских энергично кивал, записывая за ним каждое слово. Эпонина больше не могла оставаться в стороне – она подошла к сестре, опустилась на колени и обняла ее. Поглаживая Азельму по сальным волосам, Эпонина повторяла, что все будет в порядке. Но сама едва верила в это. - Я все улажу, - сказала она. - Что ты можешь? – воскликнула Азельма, сотрясаясь от переполнявших ее слез. – Я умру в тюрьме, понимаешь? Два месяца – это такой долгий срок, Эпонина…такой долгий. Мне нужны мои лекарства. Кто купит их для меня, кто мне их передаст? Точно не наша мать, и не наш отец. Для них мы просто способ выпросить побольше милостыни. Эпонина вздохнула. - Именно поэтому отец этого не допустит. - Ты врешь, ты все врешь, - Азельма уже просто билась в истерике, из ее горла вылетали булькающие звуки. – Ты ничего не понимаешь, ‘Понина. До них долетело окончательное решение инспектора. Оно сорвалось с его уст сухо, холодно, будто такие вещи происходили каждый день. - Можете увести ее, а старик заплатит штраф. Эпонина вскочила и встала перед сестрой, точно тигрица, готовая к схватке не на жизнь, а на смерть. - Вы ее не тронете, - прошипела она. - А это еще кто? – воскликнул один из подчиненных, с недоумением глядя на инспектора Жавера. Тот окинул Эпонину быстрым взглядом, потом покачал головой. - Должно быть, еще одна. Ее здесь не было, когда вы подошли? Тогда не обращайте на нее внимания, - он повернулся и обратился прямо к Эпонине. – Вы слышали, мадемуазель? Вам здесь нечего делать, можете идти. - Я никуда отсюда не уйду. - Отойдите в сторону, - чуть надавил Жавер. – Это не ваше дело. - Она моя сестра! На лице Эпонины, должно быть, отразилась такая звериная отвага, такой твердый стержень, что даже Жавер сумел разглядеть в ней живое пламя. Он не дрогнул, но на его лице появилось мимолетное сомнение. Придя в себя, инспектор вновь повторил: - Отойдите. Вы не причастны, а закон ничего не имеет против людей, чья совесть чиста. Я всецело подчиняюсь закону, мадемуазель. Знаком он показал, чтобы Азельму увели, и полицейские подчинились. Грубо схватив Азельму под руки, они потащили ее за собой, а та продолжала кричать и рыдать, взывая к Эпонине, к справедливости, к Богу, в конце концов. Эпонина ничего не могла сделать. Инспектор собирался уйти, но она все же рискнула вновь преградить ему дорогу. - В чем вы ее обвиняете? – спросила она, трепеща. – В проституции? Вы ведь только видели их вместе, как вы можете так думать? Моя сестра ни в чем неповинна. - Послушайте, - терпение инспектора подходило к концу. – Они выходили из кабачка вон на той стороне улицы. Только глухому и слепому неизвестно, что это за место. Мужчина сунул вашей сестре в карман деньги – десять су. Этого вполне достаточно для предъявления обвинения. Эпонина покачала головой и стиснула зубы. - Я так не думаю. - У меня нет времени на то, чтобы с вами объясняться. Мое слово – закон. Вы увидитесь со своей сестрой через два месяца. Он развернулся и пошел прочь. Эпонина замерла; колени ее подкосились, и ей пришлось приложить всю свою волю, чтобы не упасть. Мысли лихорадочно метались в голове. Эпонина не могла ничего. Щупленькая, ослабленная постоянным голодом, она даже не пыталась остановить инспектора силой. К кому же она должна была бежать за помощью?.. Эпонина очень хотела пойти к Мариусу, но он был занят своей новой страстью – революционными разговорчиками в кафе ABC. Кроме того, Эпонина понимала, что Мариус не имеет никакого отношения к ее проблемам. Он бы вряд ли чем-то помог. Родители? И того хуже. Но попытка не пытка…